Ася уже успела засмолить тонкую "дамскую" сигаретку, баловство, от которого она, тем не менее, никак не могла отвязаться. Пухлая пачка Жени оттопыривала нагрудный карман вельветовой куртки. Курить он не любил, но зачем-то выходил дымить по нескольку раз на дню.
Обыденные мысли не отрезвляли, напротив: и навязчивая фруктовая отдушка в сигаретном дыме, и округлое лицо недовольной чем-то Аси, и растерянное Жени, и даже плохого качества распечатка в опущенной руке - всё это казалось ненастоящим, игрой и бутафорией - после той фата-морганы, явленной в захламлённом тупике.
- Динка, ты чего? - позвал Женя, и Диана очнулась, точно притянутая к земле этим дружеским прозвищем.
- В роль вживаешься? - фыркнула Ася, домучивая сигарету. - Точь в точь панночка, белая, глаза на пол-лица. Ау, очнись!
- Пойдём отсюда, - попросила Диана.
Женька тревожно косился всю дорогу до общежития. Ася язвила о вреде диет. Диана не слушала, размышляла о том, что окончательно тронулась, и мать была права на её счёт.
***
Однажды в конце четвёртого семестра засиделись допоздна и получили от мастера задание играть в откровенность. Каждый по кругу рассказывал о себе одну тайну, словно на групповом сеансе у психолога или на вечеринке с обилием алкоголя.
Ребята быстро раскрепостились, выдавая о себе неизвестные подробности: кто нелепое, кто - административно наказуемое. Диане оказалось проще рассказать об уходе из семьи, нежели о том, что так и осталось принадлежащим ей одной.
О снах. Казалось бы, мелочь. Но этого не понял бы никто, ни мастер, ни однокурсники, ни даже Ася с Женей.
Её сознание наводняли видения. Насыщенные краски, чёткие звуки и яркие чувства. Города, которых не было на карте мира. Серебряная фольга речной глади, пустынные долины - и лица. Лица тех, кому доверила бы жизнь, тех, за кого готова была продать душу.
Во снах была настоящая жизнь, а с пробуждением - имитация. Движение по инерции. Даже память о снах была отнята. Имена рассыпались на звуки, лица размывались, точно на испорченной фотоплёнке. Оставалось лишь ощущение того настоящего и тоска. Такая, будто в подреберье засел крючок, и невидимая леска тянет, тянет... За пределы - чего?
Глава 1.3
Экватор было решено отмечать за городом. Жара превратила мегаполис в духовку из раскалённого асфальта. Сняли коттедж, но и на природе хотелось спрятаться от аномальной жары. Студенты вылезали из мелкой речки только что-нибудь перехватить. Девушки строгали на вечер салаты и закуски, парни спорили, по чьему рецепту мариновать мясо.
Сначала Ася отложила нож и продукты, затем выдвинула ультиматум:
- Да брось ты уже этот свой оливье. Столько возни, а слопают за пять минут. Я на речку. Ты со мной?
Ася плавала как русалка, и Диана не решилась следовать за ней. Выбрала на мелководье среди камышовых зарослей участок почище и неспешно курсировала туда-сюда.
Прогретая вода была лишь чуть прохладнее воздуха. Сиреневели неторопливые летние сумерки, над рекой разливалось туманное молоко. В нём глохли и вязли отдалённые голоса.
На камыши будто налипла вата, и речная вода уже не блестела, разбавленная молоком. Диана завязла в густеющей воде, в молочной реке. Она вдруг поняла, что не помнит, с какой стороны берег, не осталось ни камышей, ни голосов, только млечный путь тумана.
Прямо перед ней в мареве воды ширилась полынья. В ней - нездешнее синее небо, а прямо под небом - город, белый, как туманное молоко.
- Ау! - гаркнуло знакомым голосом, и отражение поплыло, затягиваясь мутной, точно намыленной, водой.
Диана стояла на илистом дне, по грудь в реке, а Женя, которому было чуть выше пояса, протягивал ей махровую простынь.
***
Заявление Елены Евгеньевны о том, что уже с начала пятого семестра они приступают к подготовке дипломного спектакля, приняли двояко: кто-то с восторгом, кто-то с ужасом. Но большинство оставшихся были готовы к выходу за рамки этюдов, и даже те, кто боялся покинуть зону комфорта, соглашались с точкой зрения мастера, что пора уже понемногу отступать от малой формы. За один только четвёртый курс им не объять необъятное.
Статная Елена Евгеньевна не говорила, а артикулировала. Высокая пышная причёска придавала её образу что-то эллинистическое. Так её любовь к античному театру находила внешнее проявление.
Фактурный, похожий на Оскара Уайльда Лев Южанин с лучшим танцором курса Славкой Ступченко шёпотом делали ставки, какую трагедию мастер изберёт для их мастерской. Оба проиграли.
- "Ифигения"? Помнишь, о чём там?
- В общих чертах, - тихо ответила Диана Женьке.
- Темнота ты, Темников, - вставил свои пять копеек Слава.
- О, ясно, мне ловить нечего, - заметила Ася и, пожалуй, была права.
Ещё на отборочном туре их всех чётко поделили на типажи и использовали в соответствии с ними. Никто из преподавателей не станет вытаскивать из "острохарактерной" Аси Поляковой трагический образ, а в томной Ане Лемешевой видели исключительно романтических героинь. Умопомрачительного красавца Олега Глинкина, по саркастическому замечанию Льва, с руками оторвут режиссёры центральных каналов, просто потому что на него будут смотреть, даже если он станет читать с экрана инструкцию к микроволновке.
- Итак, - выпевала Елена Евгеньевна своим дивным голосом, - аргосской царевной будет Диана Колосова.
- Диана на алтаре Дианы, - съязвила начитанная Лизавета Калиновская.
- Лиза читала Расина? - восхитилась Елена Евгеньевна. - Однако мы берём, разумеется, "Ифигению в Авлиде" Еврипида в переводе Анненского. Далее - Клитемнестра.
- Никто бы не справился лучше вас, Елена Евгеньевна.
Со Славкиным подхалимажем трудно было не согласиться. Елена Евгеньевна застенчиво поправила причёску.
- Итак, роль царицы - Калиновская Лиза.
Довольная Лиза воспрянула.
- А что там с тобой будет? - шепнул Женька.
- Должны принести в жертву, - так же тихо ответила Диана.
- Жесть, - лаконично отозвался он и вслед за Лёвой-Агамемноном был осчастливлен ролью жреца.
- Какая неожиданность, - заметила Ася, услышав о назначении Олега Ахиллом.
- ...Олежек, что за мелодраматические интонации? - выговаривала Елена Евгеньевна на читке. - Играешь старшего школьника, обиженного на одноклассницу за то, что она не идёт с ним на выпускной. Ты - прославленный герой, готовый во имя спасения невесты сражаться с людьми и бросить вызов воле богов. Но покорившийся воле девушки, решившей принести себя в жертву ради победы родины. До последней минуты сохраняется надежда на счастливое разрешение. Прошу, Олег, вдумчивей.
- ...Лиза, теперь ты. Диана, Евгений, отходите на третий план, здесь у вас немая сцена, изображаем действие параллельно диалогу Клитемнестры и вестника.
Елена Евгеньевна из зала наблюдала за прогоном спектакля. Вот величавая фигура Лизы-царицы, подсвеченная софитом. Перед ней почтительно склонился вестник-Слава. Отстрелявшийся Олег стоит за кулисой, а Агамемнон-Южанин отвернулся, чтоб не видеть смерть дочери.
Женя вскидывает над Дианой блестящий бутафорский нож, и гаснут освещающие задник сцены потолочные прожектора. Должен остаться софит, озаряющий Лизу, но почему-то меркнет и он, а взгляд зацепляется за острие занесённого ножа - и срывается. Диана куда-то летит в совершенной темноте, и в ней вопреки всем правилам противопожарной безопасности загораются настоящие свечи.
В груди цветком распускается боль.
"Нож был настоящим? - удивляется Диана. - Почему он был настоящим?"
Боль становится нестерпимой, но она не кричит, потому что над ней склоняется человек.
"Прости", - шепчет Диана, и эта новая боль перекрывает физическую.
...- Актриса, - ворчит Асин голос, и это слово звучит как ругательство. - Ты чего тут устроила?
Ткань сценического костюма липнет к груди. Диана видит мокрое пятно там, где Лиля пролила на неё свою минералку. Елена Евгеньевна нервно обмахивается растрёпанным сценарием; переминаются ребята. Чувствуя омерзительную слабость, Диана садится.
- На шоколадку, - Ася суёт надкушенный батончик.
Диана машинально берёт шуршащую обёртку; лица вокруг кажутся чужими. Может, дело в гриме? Или в том, что среди них нет того человека?
- На сегодня закончим, - постановила Елена Евгеньевна. - Колосова, настоятельно рекомендую пройтись до медпункта.
- Она просто не вынесла восторга от моей игры, - заявила Лиза, недовольная тем, как была прервана её сцена.
- Так, расходимся, ребята. Диана, обязательно реши проблемы со здоровьем.
- Обязательно, Елена Евгеньевна.
Хмурая Ася и Женя, сменивший жреческий гиматий на джинсы и неизменную клетчатую рубашку, поджидали Диану у выхода из гримёрной. Женя заметно нервничал, будто и вправду был виноват. Он протянул руку:
- Пойдём.
- В медпункт? - Диана поправила ремень спортивной сумки на плече. - Не надо.
Елена Евгеньевна задумается о её профпригодности, Лиза обвинит в стремлении перетянуть на себя одеяло. Ася решит, что ей не на пользу голодовки, Женя - что она перенервничала или заболела. Диана не станет оспаривать ни одно из этих мнений. Любое их предположение лучше того, что было в действительности.
***
Отношения с Асей совершенно разладились, а хуже всего то, что Диана не понимала причину размолвки, а Ася отказывалась её называть, только злее огрызалась.
За окнами хореографического зала было черно, свет фонарей с улицы только углублял эту черноту. Диана подняла руки над головой, несколько раз прокрутилась, закрыв глаза. Сделала ещё пару движений, перемещаясь по паркету.
Плюшевая портьера коконом сомкнулась вокруг неё, окутав облаком пыли. Диана дёрнулась, заставив гардину издать угрожающий треск.
- Бу! Динка!
- Жень!..
Сквозь удушливый запах пыли Диане померещился другой.
- Жень, отпусти.
- Не-а, - глупо хохотнул он и сжал ещё крепче, так что затрещали уже удерживающие штору крепления. - Ты всё убегаешь. Вот, поймал и теперь не отпущу, пока не поговорим.
- О чём?
- Как о чём? Не догадываешься?
- Нет.
- Ну хорошо. - Он переступил с ноги на ногу, но руки не разжал, и Диана пока вынужденно терпела своё странное и неудобное положение. - Тебе не кажется, что мы кое-что упускаем в жизни, а?
- Жень, - рассмеялась она и будто бы даже непринуждённо, - нам девятнадцать.
- Вот именно. Уже девятнадцать. - И сделал попытку её поцеловать.
Диана рванулась, обрывая крючки. Женя неловко ткнулся губами куда-то мимо её плеча, и на него обрушились метры давно не чищенной ткани.
Перекладины станка ударили Диану по рёбрам. Зло и неуклюже матерясь, уже бывший друг выпутывался из портьеры.
- Жень, ты что, выпил?
- Выпил, ну и? - огрызнулся он. - Надо мной все смеются...
- Почему смеются?
- Не прикидывайся, будто не понимаешь! - взорвался Женя, покраснев от злости и стыда. - Я и в институт этот из-за тебя поступил и не отчислился до сих пор. Мне здесь не нравится, здесь всё не моё, не то, что я хочу. Но ты же больше ничем не занимаешься, нигде не бываешь, вот я и таскаюсь за тобой как идиот. Все всё видят, только ты ничего не хочешь замечать. Ну чего тебе не хватает, а? Как мне ещё показать, обратить на себя твоё внимание? Я же всегда рядом, всегда по первому твоему зову, а ты... Парни смеются, Аська жалеет, а ты ведёшь себя как... как...
- Как кто? - тихо спросила Диана, вцепившись в поручни. - Продолжай, говори как думаешь. Значит, это я решила за тебя поступить в театральный? Принуждала здесь оставаться? Приносить какие-то жертвы? Если ты правда так считаешь, то извини, у меня действительно не было такого намерения.
- "Извини"? Вот так просто - "извини"?
- Да, - сказала Диана в ставшее совсем некрасивым перекошенное лицо. Вот и всё. - Я не знаю, что ещё тебе сказать. Извини.
Опять она сделала что-то не так, опять кого-то обманула.
- А я-то думал, ты особенная, - задушено выдавил Женя. - А ты... просто...
Несколько вещей случилось одна за другой, так быстро, что почти одновременно. Женька дёрнулся к Диане с неизвестным намерением - то ли ударить, то ли повторить неудавшуюся попытку поцеловать. Разболтанные крепежи не выдержали, и участок металлических труб станка вывернулся из стены, ударившись в стекло. Диана потеряла равновесие и спиной полетела туда, где в рассыпающемся стеклянном крошеве, посреди неровно ширящейся полыньи трещин, распахнулся клочок пепельного неба над бахромой мёртвых чёрных деревьев.
В зал хореографии втёк запах оттуда: горечь пепла, терпкость высохшей в пыль листвы. Диана изогнулась в попытке удержаться, не провалиться туда, где на месте выкрашенной масляной краской стены разверзся пролом в иной мир. Взметнула распоротую стеклом ладонь.
Суженные от злости зрачки Женьки расширились, он неловко качнулся навстречу...
Едва только бывшее напротив лицо Женьки отдалялось.
"Дай руку!" - хотела крикнуть Диана, но не успела.
Глава вторая. Чёрное и белое
(Предел. Ант`ариес. Лето 989 года.)
Никакой преграды, только прикосновение, словно по всему телу провели шёлковой тканью.
Где-то невозможно далеко от неё однокурсник Темников ударился о стену и отлетел на усеянный осколками и окроплённый алыми брызгами паркет.
Воздух перед Дианой замерцал, подобно радужной плёнке разлитого в воде бензина, и бесконечно растянутое во времени падение наконец завершилось, на мягкой точно пыль земле, присыпанной расползшейся в труху хвоей. Диана лежала на этой безжизненной почве, и откуда-то издалека достигали чувства: боль в ушибленном локте и более настойчивая - в разрезанной осколками ладони. Лежала и смотрела на седое небо над лесом. Казалось, облачные клубы несут в себе тяжесть не дождя и снега, а пепла. Выморочный мир вокруг, точно эти прямые стволы полыхали когда-то как коробок спичек, тронь - и осыплются золой. Мир, у творца которого в палитре разом кончились все краски, и последняя оставшаяся была использована во всём многообразии оттенков.
Диана поднялась, оставляя невидимые на чёрном прахе земли кровавые капли. Здесь, у приметного дерева с расколотым стволом, начинались её следы.
Её увлекало за пределы реальности, а привитая сознательность, заученная привычка подвергать сомнению всё, выходящее за рамки, тянули назад.
Должно быть простое объяснение. Должно быть, она проломила себе череп в зале хореографии. Ударилась виском о крепление станка, хрупнула тонкая пластинка. Она лежит, осыпанная зеркальной пудрой, как в разбитых ёлочных игрушках, и не слышит истерику Темникова, завывание сирен "неотложки" или криков дежурной - или чему полагается быть звуковой дорожкой для подобных событий. Несчастный случай, нелепость, не годящаяся в сценарий.
А может, не было ни Белого города в млечной реке, ни нарисованного неба на гаражной жести, ни даже иных снов. Вернее, всё это и было сном, единым сном, мешающим придуманную не-реальность с придуманной же будто бы реальностью - а просто она так никогда и не проснулась, а последнее действительное её воспоминание - столбик крови в гнутой соломинке системы.
А может, для неё всё закончилось ещё раньше, целых двенадцать лет назад, когда она пролетела сквозь лобовое стекло, как рождественский ангел, которому забыли приладить крылья.
