В следующий раз, она догоняла его и ухитрялась поставить ему на лбу кляксу фломастером. Несмотря на это, они были друзьями.
У их отцов была общая работа – местное отделение полиции, которое и свело их семьи вместе. У них обоих были плюшевые медведи, зайцы и все, что только можно было пожелать. Одни на двоих школьный класс, домашние задания и двойка в третьем классе. Алик тогда не сделал домашнее задание. Его наличие проверяли в начале урока. Учительница шла по рядам быстро, и все, до чего успела додуматься Юлиана – вырвать из собственной тетради страницу со своей домашней работы.
Когда учительница прошла мимо них, поставив им элегантные «двойки» в журнале, Юлиана толкнула Алика локтем и прошептала: «Скажи родителям, что у меня тоже двойка».
И все же было то, что никак не могло быть общим. Как бы Алик ни старался, он не мог разделить трепетного отношения Юлианы к Яну Задорожному.
По запотевшему окну скатываются капли, а лица Алик уже не чувствует – настолько оно окаменело от попыток сдержать эмоции, касающиеся Задорожного. Левая рука в кармане, комкает странную, просто идиотскую записку об Авторе и персонажах книги.
Подслушанный разговор он помнит с идеальной точностью. Шестнадцатилетний парень. Суицид. Надпись «Автор» на стекле. А у него в кармане – записка, которую потерял Задорожный прошлым вечером. Ян Задорожный, который спокойно играл чувствами Юлианы, совсем не чувствуя вины за это.
Ян Задорожный, который вчера вечером с абсолютно безумными глазами выбегал из подъезда, где жил его лучший друг. Или стоило бы упоминать «лучший друг» в кавычках?
Единственное, что не сходится – почерк в записке явно принадлежит Смирнову, а не Задорожному. Задорожный писал плавно, буквы округлые и нервные, дрожащие. В записке же почерк был замысловатый, со множеством завитушек, хоть и с мелкими, жмущимися к строке буквами.
И все же он старательно вытряхивает из головы эту мысль.
- Автор, да? – одними губами произносит Алик.
Звонок на урок заставляет его оторвать наконец взгляд от окна. Юлиана отрывает взгляд от телефона и обеспокоенно поглядывает на пустые места.
- А Яна так и нет… Может, что-то случилось?
- Скоро случится, - мрачно обещает Алик вполголоса.
- Что? – широко раскрывает глаза Юлиана.
В класс забегает Светлана, прижимая к груди журнал. На бегу она ухитряется деловито поправлять платок на голове и выглядеть при этом строго. Не каждому такое удастся. Но сегодня явно не слишком обычный день. Ее лицо вытянувшееся, движения – дерганые.
- Ничего, - бросает Алик.
Светлана оставляет журнал на столе и усаживается. Судорожно сглатывает.
- Что это с ней? – шепчет Юлиана.
Алик не отвечает. Он знает, он почти уверен, что знает, почему Светлана сегодня сама не своя. Но так хочется надеяться, что ошибается. Чтобы занять руки, он хватает первое, что увидел – карандаш, выкатившийся из пенала.
- Всем здравствуйте. Сначала небольшое объявление, займу у вас буквально пять минут. Ребят, если кто-то из вас в последнее время общался с вашим одноклассником Витей Смирновым и замечал что-нибудь… необычное, прошу вас зайти в кабинет школьного психолога.
Класс шуршит, обсуждая ее слова. Пробивается несколько непонимающих голосов. «Необычное – это например…? А что случилось? Что-то с Витей?».
Решение Алик принимает моментально. Он достает из кармана записку. Кладет перед собой, так и не развернув и буравит ее взглядом. Пальцы впиваются в карандаш. Голоса одноклассников раскатываются эхом в голове. Только дождаться, пока кончится урок. И тогда Ян Задорожный наконец получит то, что он заслуживает.
В эту минуту Алик ненавидит его до красных пятен перед глазами. За все сразу, не меньше.
Хор голосов все еще звучит. Шум заполняет разум. От него голова начинает ныть, виски тянет, становится трудно дышать.
- Алик, а ты как думаешь, что случилось?
Когда рядом раздается взволнованный голос Юлианы, все остальные звуки исчезают будто по мановению волшебной палочки. Пальцы чуть расслабляются. Шум и правда жутко давил на психику, и теперь он молча радуется, что получил передыш…
Его тело цепенеет, когда он понимает, что вокруг действительно мертвая тишина.
Алик рывком поворачивается к Юлиане. Она здесь, смотрит на него своими широко раскрытыми глазами потерявшегося олененка. А за ее спиной никого нет. Класс пуст.
Рваный вдох – и он отворачивается, зажмурив глаза так крепко, что темнота вспыхивает искрами. Раздается треск.
- Александр, тебе нехорошо?
Алик распахивает глаза. На него смотрит непривычно мягкая, взволнованная Светлана. Он обводит взглядом класс. На лицах его одноклассников тоже написано непонимание. Как будто он и не видел только что пустого класса.
Юлиана осторожно касается его локтя своим. Машинально Алик опускает взгляд и сглатывает, чувствуя, что губы моментально пересохли. На предплечье Юлианы – надпись шариковой ручкой, сделанная не ее почерком.
«Молчи. Автор».
- Ты сегодня весь день такой тихий, - говорит Юлиана.
И правда, школьный день уже подходит к концу, а Алик все еще не чувствует в себе желания говорить. Особенно после того, как он обнаружил, что надписи на руке Юлианы больше нет.
Он вздыхает и расправляет плечи, засунув руки в карманы, и опускает глаза, стараясь не наступать на швы плиток, одновременно считая шаги. Юлиана ниже его, так что со временем он и сам не заметил, как приучился ходить чуть медленнее. Это было побочным эффектом дружбы с ней. Одним из многих. Касаясь друг друга, люди смешиваются, словно акварельные краски и часто даже этого не замечают. Частички чужой души проскальзывают в нас тихо, незаметно. До тех пор, пока однажды ты не слышишь в своей речи чужие слова и интонации. Если вы важны друг для друга – ты отпечатываешься в человеке, а он – в тебе.
Шаги в школьном коридоре отзываются эхом. Они не торопятся. Проходя мимо доски почета Алик по привычке встречается взглядом с собственной фотографией. И с фотографией Юлианы. Они оба здесь гораздо младше чем сейчас. У Алика еще по-детски пухлые щеки, а у Юлианы – огромные, почти инопланетные глаза.
Когда он впервые попал на доску почета, вся семья им гордилась. Был даже небольшой семейный праздник. Мама испекла торт, и он радовался как ребенок. В средних классах это еще не сложно, тем более, что он добивался этого, просиживая за учебниками втрое больше той же Юлианы. Радость, впрочем, была недолгой. До того самого момента, пока он не понял, что праздник на самом деле был вовсе не в его честь. Отца повысили. Естественно, это событие было гораздо важнее, чем Аликова фотография на доске почета.
- Чем отличается главный герой от второстепенного? – прерывает молчание Алик.
Юлиана хмурится.
- Что?
- Ну, в книгах или в фильмах, например.
Она даже не задумывается над вопросом.
- Главный – тот, кто больше действует. Тебе зачем? – фыркает Юлиана.
Алик наступает на шов, сбивается с подсчета и бросает это бессмысленное занятие.
- Как ты думаешь… а может ли главный герой поменяться по ходу сюжета?
В этот раз взгляд Юлианы действительно обеспокоенный. Алик усмехается. Губы подрагивать не прекращают, хоть он и старается это скрыть. И все же, спохватившись, он переделывает кривую ухмылку в ободряющую улыбку.
- Ладно, не отвечай.
Алик легонько похлопывает ее по плечу и останавливается.
- Иди одна. Я еще кое-куда схожу.
Юлиана лишь пожимает плечами. Это не новость. Алик обожал пропасть на некоторое время, а потом таинственно заявиться с невесть откуда взявшимися деньгами.
Алик дожидается, пока она уйдет и направляется в глубь школы. Дойти до нужного кабинета недолго. Решиться туда зайти – гораздо труднее. И все же, постояв под дверью лишь каких-то пару минут, он решается.
На стене кабинета – радуга, свет, разложенный на спектр, падающий на стройные ряды папок с документами в книжном шкафу. Золотистые рыбки в аквариуме плавают размеренно. Неторопливо.
Мужчина за столом поднимает голову, изучая внезапного гостя. В тонких пальцах поблескивает черное керамическое кольцо. За карман костюма-тройки прицеплен бейдж. «Олег Владимирович ВВЕДЕНСКИЙ. Школьный психолог». Алик в первые секунды немного теряется. Психолог работал в их школе так усердно, что за десять лет учебы он сегодня первый раз побывал в его кабинете. Пока Алик думает, куда деть взгляд, он замечает на столе песочные часы. Видимо, только что перевернуты. Песка высыпалось совсем немного.
- Хочешь о чем-то поговорить? – без предисловий спрашивает Олег Владимирович.
Алик нашаривает в себе природную наглость и кивает, снова натянув небрежно-уверенное выражение лица. Хотя и нельзя сказать, что он хоть в чем-то уверен.
- Присаживайся.
Опускаясь на офисный стул напротив психолога, Алик освежает в памяти то, что он должен сказать. План продумывался целый день, и, возможно, в нем и были недочеты, но совсем без плана Алик не мог. Не выходило.
- Наша классная сказала, что если у кого-то есть чем поделиться – это к вам. Про Смирнова.
Психолог медленно, с задержкой кивает и переплетает длинные, паучьи пальцы.
- Можешь что-то рассказать?
- Лучше. Могу показать.
Алик бросает на стол измятую записку. Свернутый лист бумаги оказывается под напряженными взглядами их обоих. Сверху виднеется огрызок фразы.
«…можешь не дожить до конца сюжета».
И без того бесстрастное лицо психолога каменеет окончательно.
Отрицательно окрашенное чувство, возникающее по отношению к объекту, демонстрирующему качества, которые субъект считает недостойными, так как воспринимает их социально неприемлемыми. Презрение связано с чувством превосходства.
Вода внизу колышется, расплывается кругами, окрашивается лучами солнца. Свет делает ее похожей на сверкающую мозаику, отражается, слепит глаза.
Обрыв крутой, довольно высокий, глинисто-песчаный. Если сильно надавить носком кроссовка на самый край – земля тут же поддастся и тягуче, медленно начнет осыпаться. Яну, впрочем, на это наплевать. Он сидит на краю, ни капли не заботясь о том, что при неудачном стечении обстоятельств, он тут же может оказаться там, внизу, где обманчиво спокойно течет река. На его коленях – раскрытый блокнот. Что-то вроде дневника. Способ излить эмоции, когда они накрывают с головой.
Сегодня даже это помогает мало.
Возможно, именно поэтому он сейчас здесь, в том самом месте, куда раньше так часто ходил, чтобы подумать и посидеть в одиночестве.
Ян опирается рукой о землю, подставляя лицо солнцу. В ладонь тут же впиваются жесткие травинки и мелкие камешки. Природа прекрасна и безобидна только в теории. И все же, ради такого вида стоило бы потерпеть.
Облака перистые, будто взлохмаченные ветром. Воздух пахнет надвигающимся холодом. Снегом. Этот запах сложно описать, но он есть – щекочущий обоняние, морозный, немного отдающий железом и ветром. Ян вдыхает и запах скользит по телу мурашками вдоль позвоночника, вторя пульсирующему беспокойству.
А если записку нашли? Если ее нашли прямо там, в квартире, что тогда?
Внутренний голос пытается успокоить, нашарить остатки рациональности. Записка ведь даже не подписана. В ней ни разу не упоминается имя «Ян». А если… отпечатки пальцев?
С того самого момента, как он увидел полицейских сегодня утром, на душе поселяется мерзкое чувство. Он ощущает себя преступником. Будто окунувшимся в грязь, в едкую грязь, которую невозможно отмыть, которая останется с ним навсегда. И все они, все смогут увидеть, узнать, что произошло той ночью, что Ян был в той квартире, видел, что там произошло. Видел закоченевшие пальцы и надпись на зеркале, темную лужу на полу у своих ног и письма, которых не существовало.
- Нет. Нет, - твердо говорит Ян, прикрывая глаза. – Нет.
Лучше думать об этом всем, как о страшном сне. Этого не было, потому что этого не могло быть никогда. Ян оглядывается в попытке отвлечься, но вокруг не находится ничего достойного внимания. Ничего, что могло бы хоть как-то увести его мысли от произошедшего прошлой ночью. По затылку скользят мурашки и Ян вздрагивает от пришедшей идеи.
- Слушай… ты ведь правда есть, да? – осторожно, приглушенно спрашивает он, воровато оглядываясь. На берегу кроме него все так же никого нет, и Ян прокашливается, позволяя себе говорить чуть громче.
- Я не знаю, правда ли это. В смысле, в записке было что-то про «читателя», и я.. вроде как ощущаю твое присутствие. Но, кто знает, может, я просто уже схожу с ума, да?
Нервный смешок срывается с его губ.
- И все же… Мне было бы легче думать, что ты есть. По крайней мере, я не был бы один наедине с этим всем… понимаешь? Я знаю, даже если ты существуешь, ты не ответишь. Но…
Он мешкает, захваченный тревожащими образами. Чистые письма. Пустые квартиры. Видимость жизни, лишь декорации в голом, несуществующем мире. Ян проводит ладонью по земле, сгребая горсть камней. Кожу от этого слегка саднит.
Если он – просто персонаж книги, то настоящая ли это боль или она ему только кажется?
- Но, возможно, ты – единственное, что есть настоящего во всем чертовом мире.
Он замахивается и бросает камень. Тот встречается с водой и тонет, а по гладкой поверхности расходятся круги. Один за другим. Как матрешки. Множество одинаковых кругов, сменяющих друг друга. Когда один круг становится слишком большим, он исчезает, чтобы его место занял новый. Ян смотрит на круги долго. Пристальнее, чем ему хотелось бы.
Оторвав взгляд от воды, он усмехается сам себе.
- Люблю это место. Здесь тихо. Сюда редко кто ходит, потому что опасно. Дно реки все в ямах и камнях, если упасть будет невесело. Так что, здесь можно посидеть… спокойно.
Слова звучат неловко. Срываются с губ и падают в пустоту, как мелкие камешки в реку.
- Жаль, что ты не можешь ответить. Я могу только поделиться с тобой своими мыслями. А жаль, я бы с удовольствием выслушал какой-нибудь полезный совет.
Смешок. Нервный. Неловкий. Жалкий.
- Я все думаю о той записке. О том, что будет, если ее найдут. У меня в голове столько вариантов плохих исходов. А хороших…
Задумавшись, Ян опирается на самый край обрыва. Земля под ладонью тут же продавливается. Осыпается. На долю секунды Ян теряет равновесие. Мир покачивается перед его глазами. Взгляд скользит по небу. Камням. Реке. Сердце заходится бешеным ритмом.
Ян поспешно подается назад и отодвигается от края подальше. Он находит рукой центр грудной клетки и прижимает к ней кулак. Сильно. Пытается успокоить колотящееся сердце. Он смотрит вниз, на обманчиво спокойную водную гладь.
- А хороших нет, - договаривает он.
Школьная раздевалка – не лучшее место для того, чтобы думать, это общеизвестный факт. Слишком шумно. Слишком много одноклассников вокруг. С Аликом пытаются заговорить, но он отмахивается, застегивая рубашку нарочито медленно.
Он остается в раздевалке последним, когда закрывается дверь за последним из его одноклассников. Алик оглядывает узкую комнату. Бледные, крашенные в светло-синий стены. Длинные, невыносимо низкие скамейки вдоль стен.
У их отцов была общая работа – местное отделение полиции, которое и свело их семьи вместе. У них обоих были плюшевые медведи, зайцы и все, что только можно было пожелать. Одни на двоих школьный класс, домашние задания и двойка в третьем классе. Алик тогда не сделал домашнее задание. Его наличие проверяли в начале урока. Учительница шла по рядам быстро, и все, до чего успела додуматься Юлиана – вырвать из собственной тетради страницу со своей домашней работы.
Когда учительница прошла мимо них, поставив им элегантные «двойки» в журнале, Юлиана толкнула Алика локтем и прошептала: «Скажи родителям, что у меня тоже двойка».
И все же было то, что никак не могло быть общим. Как бы Алик ни старался, он не мог разделить трепетного отношения Юлианы к Яну Задорожному.
По запотевшему окну скатываются капли, а лица Алик уже не чувствует – настолько оно окаменело от попыток сдержать эмоции, касающиеся Задорожного. Левая рука в кармане, комкает странную, просто идиотскую записку об Авторе и персонажах книги.
Подслушанный разговор он помнит с идеальной точностью. Шестнадцатилетний парень. Суицид. Надпись «Автор» на стекле. А у него в кармане – записка, которую потерял Задорожный прошлым вечером. Ян Задорожный, который спокойно играл чувствами Юлианы, совсем не чувствуя вины за это.
Ян Задорожный, который вчера вечером с абсолютно безумными глазами выбегал из подъезда, где жил его лучший друг. Или стоило бы упоминать «лучший друг» в кавычках?
Единственное, что не сходится – почерк в записке явно принадлежит Смирнову, а не Задорожному. Задорожный писал плавно, буквы округлые и нервные, дрожащие. В записке же почерк был замысловатый, со множеством завитушек, хоть и с мелкими, жмущимися к строке буквами.
И все же он старательно вытряхивает из головы эту мысль.
- Автор, да? – одними губами произносит Алик.
Звонок на урок заставляет его оторвать наконец взгляд от окна. Юлиана отрывает взгляд от телефона и обеспокоенно поглядывает на пустые места.
- А Яна так и нет… Может, что-то случилось?
- Скоро случится, - мрачно обещает Алик вполголоса.
- Что? – широко раскрывает глаза Юлиана.
В класс забегает Светлана, прижимая к груди журнал. На бегу она ухитряется деловито поправлять платок на голове и выглядеть при этом строго. Не каждому такое удастся. Но сегодня явно не слишком обычный день. Ее лицо вытянувшееся, движения – дерганые.
- Ничего, - бросает Алик.
Светлана оставляет журнал на столе и усаживается. Судорожно сглатывает.
- Что это с ней? – шепчет Юлиана.
Алик не отвечает. Он знает, он почти уверен, что знает, почему Светлана сегодня сама не своя. Но так хочется надеяться, что ошибается. Чтобы занять руки, он хватает первое, что увидел – карандаш, выкатившийся из пенала.
- Всем здравствуйте. Сначала небольшое объявление, займу у вас буквально пять минут. Ребят, если кто-то из вас в последнее время общался с вашим одноклассником Витей Смирновым и замечал что-нибудь… необычное, прошу вас зайти в кабинет школьного психолога.
Класс шуршит, обсуждая ее слова. Пробивается несколько непонимающих голосов. «Необычное – это например…? А что случилось? Что-то с Витей?».
Решение Алик принимает моментально. Он достает из кармана записку. Кладет перед собой, так и не развернув и буравит ее взглядом. Пальцы впиваются в карандаш. Голоса одноклассников раскатываются эхом в голове. Только дождаться, пока кончится урок. И тогда Ян Задорожный наконец получит то, что он заслуживает.
В эту минуту Алик ненавидит его до красных пятен перед глазами. За все сразу, не меньше.
Хор голосов все еще звучит. Шум заполняет разум. От него голова начинает ныть, виски тянет, становится трудно дышать.
- Алик, а ты как думаешь, что случилось?
Когда рядом раздается взволнованный голос Юлианы, все остальные звуки исчезают будто по мановению волшебной палочки. Пальцы чуть расслабляются. Шум и правда жутко давил на психику, и теперь он молча радуется, что получил передыш…
Его тело цепенеет, когда он понимает, что вокруг действительно мертвая тишина.
Алик рывком поворачивается к Юлиане. Она здесь, смотрит на него своими широко раскрытыми глазами потерявшегося олененка. А за ее спиной никого нет. Класс пуст.
Рваный вдох – и он отворачивается, зажмурив глаза так крепко, что темнота вспыхивает искрами. Раздается треск.
- Александр, тебе нехорошо?
Алик распахивает глаза. На него смотрит непривычно мягкая, взволнованная Светлана. Он обводит взглядом класс. На лицах его одноклассников тоже написано непонимание. Как будто он и не видел только что пустого класса.
Юлиана осторожно касается его локтя своим. Машинально Алик опускает взгляд и сглатывает, чувствуя, что губы моментально пересохли. На предплечье Юлианы – надпись шариковой ручкой, сделанная не ее почерком.
«Молчи. Автор».
***
- Ты сегодня весь день такой тихий, - говорит Юлиана.
И правда, школьный день уже подходит к концу, а Алик все еще не чувствует в себе желания говорить. Особенно после того, как он обнаружил, что надписи на руке Юлианы больше нет.
Он вздыхает и расправляет плечи, засунув руки в карманы, и опускает глаза, стараясь не наступать на швы плиток, одновременно считая шаги. Юлиана ниже его, так что со временем он и сам не заметил, как приучился ходить чуть медленнее. Это было побочным эффектом дружбы с ней. Одним из многих. Касаясь друг друга, люди смешиваются, словно акварельные краски и часто даже этого не замечают. Частички чужой души проскальзывают в нас тихо, незаметно. До тех пор, пока однажды ты не слышишь в своей речи чужие слова и интонации. Если вы важны друг для друга – ты отпечатываешься в человеке, а он – в тебе.
Шаги в школьном коридоре отзываются эхом. Они не торопятся. Проходя мимо доски почета Алик по привычке встречается взглядом с собственной фотографией. И с фотографией Юлианы. Они оба здесь гораздо младше чем сейчас. У Алика еще по-детски пухлые щеки, а у Юлианы – огромные, почти инопланетные глаза.
Когда он впервые попал на доску почета, вся семья им гордилась. Был даже небольшой семейный праздник. Мама испекла торт, и он радовался как ребенок. В средних классах это еще не сложно, тем более, что он добивался этого, просиживая за учебниками втрое больше той же Юлианы. Радость, впрочем, была недолгой. До того самого момента, пока он не понял, что праздник на самом деле был вовсе не в его честь. Отца повысили. Естественно, это событие было гораздо важнее, чем Аликова фотография на доске почета.
- Чем отличается главный герой от второстепенного? – прерывает молчание Алик.
Юлиана хмурится.
- Что?
- Ну, в книгах или в фильмах, например.
Она даже не задумывается над вопросом.
- Главный – тот, кто больше действует. Тебе зачем? – фыркает Юлиана.
Алик наступает на шов, сбивается с подсчета и бросает это бессмысленное занятие.
- Как ты думаешь… а может ли главный герой поменяться по ходу сюжета?
В этот раз взгляд Юлианы действительно обеспокоенный. Алик усмехается. Губы подрагивать не прекращают, хоть он и старается это скрыть. И все же, спохватившись, он переделывает кривую ухмылку в ободряющую улыбку.
- Ладно, не отвечай.
Алик легонько похлопывает ее по плечу и останавливается.
- Иди одна. Я еще кое-куда схожу.
Юлиана лишь пожимает плечами. Это не новость. Алик обожал пропасть на некоторое время, а потом таинственно заявиться с невесть откуда взявшимися деньгами.
Алик дожидается, пока она уйдет и направляется в глубь школы. Дойти до нужного кабинета недолго. Решиться туда зайти – гораздо труднее. И все же, постояв под дверью лишь каких-то пару минут, он решается.
На стене кабинета – радуга, свет, разложенный на спектр, падающий на стройные ряды папок с документами в книжном шкафу. Золотистые рыбки в аквариуме плавают размеренно. Неторопливо.
Мужчина за столом поднимает голову, изучая внезапного гостя. В тонких пальцах поблескивает черное керамическое кольцо. За карман костюма-тройки прицеплен бейдж. «Олег Владимирович ВВЕДЕНСКИЙ. Школьный психолог». Алик в первые секунды немного теряется. Психолог работал в их школе так усердно, что за десять лет учебы он сегодня первый раз побывал в его кабинете. Пока Алик думает, куда деть взгляд, он замечает на столе песочные часы. Видимо, только что перевернуты. Песка высыпалось совсем немного.
- Хочешь о чем-то поговорить? – без предисловий спрашивает Олег Владимирович.
Алик нашаривает в себе природную наглость и кивает, снова натянув небрежно-уверенное выражение лица. Хотя и нельзя сказать, что он хоть в чем-то уверен.
- Присаживайся.
Опускаясь на офисный стул напротив психолога, Алик освежает в памяти то, что он должен сказать. План продумывался целый день, и, возможно, в нем и были недочеты, но совсем без плана Алик не мог. Не выходило.
- Наша классная сказала, что если у кого-то есть чем поделиться – это к вам. Про Смирнова.
Психолог медленно, с задержкой кивает и переплетает длинные, паучьи пальцы.
- Можешь что-то рассказать?
- Лучше. Могу показать.
Алик бросает на стол измятую записку. Свернутый лист бумаги оказывается под напряженными взглядами их обоих. Сверху виднеется огрызок фразы.
«…можешь не дожить до конца сюжета».
И без того бесстрастное лицо психолога каменеет окончательно.
Глава 5. ПРЕЗРЕНИЕ -я, средний род
Отрицательно окрашенное чувство, возникающее по отношению к объекту, демонстрирующему качества, которые субъект считает недостойными, так как воспринимает их социально неприемлемыми. Презрение связано с чувством превосходства.
Вода внизу колышется, расплывается кругами, окрашивается лучами солнца. Свет делает ее похожей на сверкающую мозаику, отражается, слепит глаза.
Обрыв крутой, довольно высокий, глинисто-песчаный. Если сильно надавить носком кроссовка на самый край – земля тут же поддастся и тягуче, медленно начнет осыпаться. Яну, впрочем, на это наплевать. Он сидит на краю, ни капли не заботясь о том, что при неудачном стечении обстоятельств, он тут же может оказаться там, внизу, где обманчиво спокойно течет река. На его коленях – раскрытый блокнот. Что-то вроде дневника. Способ излить эмоции, когда они накрывают с головой.
Сегодня даже это помогает мало.
Возможно, именно поэтому он сейчас здесь, в том самом месте, куда раньше так часто ходил, чтобы подумать и посидеть в одиночестве.
Ян опирается рукой о землю, подставляя лицо солнцу. В ладонь тут же впиваются жесткие травинки и мелкие камешки. Природа прекрасна и безобидна только в теории. И все же, ради такого вида стоило бы потерпеть.
Облака перистые, будто взлохмаченные ветром. Воздух пахнет надвигающимся холодом. Снегом. Этот запах сложно описать, но он есть – щекочущий обоняние, морозный, немного отдающий железом и ветром. Ян вдыхает и запах скользит по телу мурашками вдоль позвоночника, вторя пульсирующему беспокойству.
А если записку нашли? Если ее нашли прямо там, в квартире, что тогда?
Внутренний голос пытается успокоить, нашарить остатки рациональности. Записка ведь даже не подписана. В ней ни разу не упоминается имя «Ян». А если… отпечатки пальцев?
С того самого момента, как он увидел полицейских сегодня утром, на душе поселяется мерзкое чувство. Он ощущает себя преступником. Будто окунувшимся в грязь, в едкую грязь, которую невозможно отмыть, которая останется с ним навсегда. И все они, все смогут увидеть, узнать, что произошло той ночью, что Ян был в той квартире, видел, что там произошло. Видел закоченевшие пальцы и надпись на зеркале, темную лужу на полу у своих ног и письма, которых не существовало.
- Нет. Нет, - твердо говорит Ян, прикрывая глаза. – Нет.
Лучше думать об этом всем, как о страшном сне. Этого не было, потому что этого не могло быть никогда. Ян оглядывается в попытке отвлечься, но вокруг не находится ничего достойного внимания. Ничего, что могло бы хоть как-то увести его мысли от произошедшего прошлой ночью. По затылку скользят мурашки и Ян вздрагивает от пришедшей идеи.
- Слушай… ты ведь правда есть, да? – осторожно, приглушенно спрашивает он, воровато оглядываясь. На берегу кроме него все так же никого нет, и Ян прокашливается, позволяя себе говорить чуть громче.
- Я не знаю, правда ли это. В смысле, в записке было что-то про «читателя», и я.. вроде как ощущаю твое присутствие. Но, кто знает, может, я просто уже схожу с ума, да?
Нервный смешок срывается с его губ.
- И все же… Мне было бы легче думать, что ты есть. По крайней мере, я не был бы один наедине с этим всем… понимаешь? Я знаю, даже если ты существуешь, ты не ответишь. Но…
Он мешкает, захваченный тревожащими образами. Чистые письма. Пустые квартиры. Видимость жизни, лишь декорации в голом, несуществующем мире. Ян проводит ладонью по земле, сгребая горсть камней. Кожу от этого слегка саднит.
Если он – просто персонаж книги, то настоящая ли это боль или она ему только кажется?
- Но, возможно, ты – единственное, что есть настоящего во всем чертовом мире.
Он замахивается и бросает камень. Тот встречается с водой и тонет, а по гладкой поверхности расходятся круги. Один за другим. Как матрешки. Множество одинаковых кругов, сменяющих друг друга. Когда один круг становится слишком большим, он исчезает, чтобы его место занял новый. Ян смотрит на круги долго. Пристальнее, чем ему хотелось бы.
Оторвав взгляд от воды, он усмехается сам себе.
- Люблю это место. Здесь тихо. Сюда редко кто ходит, потому что опасно. Дно реки все в ямах и камнях, если упасть будет невесело. Так что, здесь можно посидеть… спокойно.
Слова звучат неловко. Срываются с губ и падают в пустоту, как мелкие камешки в реку.
- Жаль, что ты не можешь ответить. Я могу только поделиться с тобой своими мыслями. А жаль, я бы с удовольствием выслушал какой-нибудь полезный совет.
Смешок. Нервный. Неловкий. Жалкий.
- Я все думаю о той записке. О том, что будет, если ее найдут. У меня в голове столько вариантов плохих исходов. А хороших…
Задумавшись, Ян опирается на самый край обрыва. Земля под ладонью тут же продавливается. Осыпается. На долю секунды Ян теряет равновесие. Мир покачивается перед его глазами. Взгляд скользит по небу. Камням. Реке. Сердце заходится бешеным ритмом.
Ян поспешно подается назад и отодвигается от края подальше. Он находит рукой центр грудной клетки и прижимает к ней кулак. Сильно. Пытается успокоить колотящееся сердце. Он смотрит вниз, на обманчиво спокойную водную гладь.
- А хороших нет, - договаривает он.
***
Школьная раздевалка – не лучшее место для того, чтобы думать, это общеизвестный факт. Слишком шумно. Слишком много одноклассников вокруг. С Аликом пытаются заговорить, но он отмахивается, застегивая рубашку нарочито медленно.
Он остается в раздевалке последним, когда закрывается дверь за последним из его одноклассников. Алик оглядывает узкую комнату. Бледные, крашенные в светло-синий стены. Длинные, невыносимо низкие скамейки вдоль стен.
