Через несколько минут она была уже по ту сторону забора и отряхивала брюки. Ишь ты, говорить он не хочет! А куда денется?
Она двинулась к крыльцу напрямик через густую траву, не выходя на ведущую от калитки дорожку, чтобы не попадать в камеру. Под ноги по военной привычке посматривала внимательно: сколько более беспечных связистов подорвалось на минах? От наработанного рефлекса несколько лет мира не избавят. И осторожность оказалась не напрасной: чуткий глаз заметил блеск металла, когда траву пошевелило ветром. Капкан! А немного поодаль – еще один. Ничего себе!
Поднявшись на крыльцо, она поколебалась. Постучать или нет? Если постучать – не пустят, и к гадалке не ходи. А не постучать – невежливо. Но, похоже, этот «зубастый юноша» и сам не из вежливых. Чего ему этикет демонстрировать, коли он для гостей капканы расставляет?
Тереза слегка надавила на дверь – заперто. И окно закрыто наглухо, несмотря на прекрасный солнечный день. Вот параноик! Бить стекло не хотелось: оно стоит денег, и Ильтен лишних трат, включая доплату за моральный ущерб, не одобрит, – но других вариантов нет. Ладно, она уже забралась в чужой двор вопреки пожеланию хозяина убираться; снявши голову, по волосам не плачут.
Тереза не очень ловко спрыгнула в комнату под звон осыпающегося стекла; пара мелких осколков запуталась в бахроме платка. И почти сразу дверь комнаты распахнулась, сильно долбанув по стене, пошла обратно; в проеме появился сердитый мужик. Не так уж он был юн, постарше Терезы, но она поняла, почему Генин назвал его юношей: стиль одежды казался подростковым, нелепым. Брючки в облипку чуть ниже колен, розовая майка-безрукавка с чьим-то портретом на груди и аляповатой надписью… На обоих предплечьях – многоцветные татуировки с изображением листьев с цветами и цепей, темные волосы на затылке забраны в хвост заколкой, в ушах – по яркой серьге. Он мог бы показаться смешным, однако Терезе было не до смеха. Смотрел мужик мрачно и требовательно, узкие губы, обрамленные аккуратно подбритой фигурной бородкой, кривились в злой гримасе, а руки сжимали пистолет, направленный незваной гостье аккурат в лоб. Она вдруг пожалела, что не взяла с собой ружье.
– Вы?! Я что, неясно выразился? – Голос срывался от злости. – Вон отсюда!
– Нам надо поговорить, – твердо произнесла Тереза. Тиквиец не станет стрелять в женщину, подбодрила она себя, старательно выкидывая из мыслей всяких маньяков и психопатов.
– Не о чем разговаривать! Повернулась и ушла! А еще лучше – убежала! Немедленно!
Она сделала шаг вперед, стекло хрустнуло под ногой.
– Вы видели, как мужчина с седьмой дачи бросает за забор соседнего дома мусор?
Хозяин непонимающе уставился на нее. Не ожидал, что она заговорит именно об этом? Выражение лица претерпело изменение: теперь он выглядел не просто раздраженным, а оскорбленным.
– Что?! Мне плевать на ваши мелкие дрязги! Вы вообще знаете, кто я? Передо мной весь преступный мир на цыпочках ходит! Да я вас всех в асфальт закатаю, и даже останков никто не найдет!
Он что, криминальный авторитет? Блин! Это совершенно меняло дело. Говорить с таким кадром, может, и не о чем, а вот передать его в руки службы охраны безопасности необходимо. Хоть Тереза и фыркала на безопасников, и порой пренебрежительно звала легавыми, а когда-то боялась их до дрожи, но из песни слов не выкинешь: нынче она сама была внештатным помощником службы. Да, формально не она, а Ильтен – но любой офицер из Ноккэма в курсе, кто на самом деле ловил преступников на живца на городских улицах. И теперь не помахать рукой и не уйти, чтобы вызвать группу захвата. Раз уж этот мафиозо сказал, кто он такой, он точно не планирует оставить ее в живых.
Мужик продолжал распространяться о том, как он крут и как она пожалеет, что явилась сюда. А Тереза, изображая на лице испуг – честно говоря, притворяться почти не приходилось, – вроде бы отступала мелкими шажками. Ровно до вазы с каким-то колючим цветком. Тереза назвала бы его розой, но на Земле не бывает фиолетовых треугольных роз.
Псевдорозу с утыканным иголками стеблем – в лицо мужику вместе с водой; быстро пригнуться и скользнуть вправо, чтобы выстрел прошел мимо; вазой – по затылку… Ф-фу, выстрелить преступник не успел. Но и сознания окончательно не лишился – так, сомлел чуток, однако конечности шевелятся. Тереза носком ноги поддела пистолет, отбросила в сторону. Огляделась в поисках, чем связать добычу – ага, бархатная занавеска на окне, все равно ее пропорол осколок стекла. Жаль, нет Маэдо – у того всегда с собой наручники. Но внештатным помощникам ни наручники, ни пистолеты не положены.
Крепко связав задержанному руки за спиной, Тереза закатила пистолет ногой на остатки занавески и увязала в узел. Затем подцепила вяло брыкающееся тело за спутанные руки и поволокла к своей даче. Посидит в подвале немного, а там и Маэдо появится: как-никак пора, середина лета.
– Оставьте меня в покое, – промямлило тело. Не слишком убедительно, без прежнего апломба.
– Заткнись, – отмахнулась Тереза. Тащить его было тяжело и неудобно. Зря она тачку Премонсита поломала, от души врезав ею в ворота, сейчас бы пригодилась.
– Куда меня? Зачем? – забеспокоилось тело. – Отпустите!
– Ага, щаз, – ухмыльнулась Тереза. – Ты арестован. На астероиды отправишься руду копать, мафиозо фигов.
– Я не имею дел с мафией! – заголосил мужик. – Я ни в чем не виноват!
– Это ты следователям расскажешь, голубчик.
Она подтащила его к лестнице в подвал, с минуту поразмыслила, как бы половчее спустить пленника вниз, плюнула и просто толкнула. Тело скатилось, вопя и стеная.
– Можешь не орать, отсюда никто не услышит, – успокоила она его. – Проверено.
Проверено еще при маньяке, от которого осталось кольцо в стене. К нему он приковывал женщин. Сейчас же Тереза примотала туда преступника крепким шнуром.
– Ногами не шеруди, – предупредила, уходя. – Банку со стеллажа уронишь, разобьется – вылизывать будешь вместе со стеклом, – и экономно выключила свет.
– Тереза, – Ильтен решил серьезно поговорить с женой, – что за человек у нас в подвале?
Необходимость серьезного разговора он осознал, спустившись утром за банкой рассола и обнаружив на месте, которое зимой занимала лодка, татуированного хмыря в гламурном прикиде, привязанного к кольцу в стене. Хмырь стучал зубами и смотрел на Ильтена глазами какающей мышки. Ильтен даже про рассол забыл. Поспешно забрался по лестнице обратно – как стоял, задом наперед, – выключил свет и закрыл дверь, типа так и было.
– Еще один твой любовник?
Холеный и нарядный вид этого подвального сюрприза вполне позволял такое предположить. Но почему он связан и торчит в холодном подвале? Склонности к садомазохизму Ильтен у Терезы до сих пор не замечал. Даже в латентную форму не верилось: не тот тип женщины, которому такое нравится. Ее кредо – изводить любимых не физически, а морально. А если врежет кому-нибудь – то от души, а не для того, чтобы получить извращенное удовольствие.
– Какой, на фиг, любовник? – возмутилась Тереза. – У тебя только одно на уме! Это арестованный мафиозо.
– Что?! – Ильтен схватился за сердце.
Хмырь в подвале и так явился для него потрясением. Ну почему бы тому не оказаться каким-нибудь садовником, пытавшимся увильнуть от работы, получив деньги вперед? Или хотя бы обычным вором-домушником, потерпевшим неудачу при попытке вынести стеллаж с вкусными банками? Или даже любовником Терезы, зохен с ним, поругался бы да пережил. Почему сразу – худшее, что может случиться?
– Тереза, где ты его взяла? – слабым голосом спросил Ильтен.
– В девятом доме.
– И с чего тебя туда понесло?
– Как это с чего? Новый сосед же. Надо было познакомиться. – Она глянула искоса, так что Ильтен понял: врет. И она поняла, что он догадался. Вздохнула и поправилась: – Я зашла спросить, не видел ли он, как Премонсит сваливал мусор…
– Господин Премонсит, – напомнил Ильтен.
– Да какой он господин? – Тереза оттопырила губу, выражая свое отвращение. – Засранец он, правильно Генин говорил.
– Господин Генин.
– Рино, увянь! – не выдержала она. – Может, мне еще этого криминального босса господином назвать? Я хотела, чтобы он предупредил меня, если это снова произойдет, а в идеале – помешал Премонситу. Ну, в крайнем случае, чтобы выступил свидетелем, когда я нажалуюсь в муниципалитет. А он стал вопить, что всех закопает, и пистолетом махать…
Она осеклась, сообразив, что сама брякнула Ильтену об этом, и теперь он станет нервничать из-за пистолета и ездить ей по мозгам, будто она подвергает себя опасности… Ну, не нарочно же она!
– Давай я тебе целебных трав заварю, – расторопно предложила она. – Седативных. Только не хватайся за сердце, ладно?
Ильтен уронил руку, которую непроизвольно прижал к груди. Можно и не хвататься. Но меньше ёкать оно не станет.
– И что теперь нам с ним делать? – поинтересовался он без всякого энтузиазма. Расхлебывать последствия безумств жены – печальное бремя мужа, и большой опыт общения с невестами подсказывал ему, что мало какому мужу достается жена, столь часто совершающая безумства.
Тереза пожала плечами.
– Когда там приезжает Маэдо – завтра? Вот пусть сам и разбирается.
Ильтен слегка приободрился. Тоже неплохой выход – свалить часть безумств жены на любовника. Стоило завести его хотя бы для этого.
Разумеется, просто так сидеть и ждать Маэдо было Терезе не по нутру. Она проверила двор номер 10 – новых мешков не появилось, так что она отправилась к Премонситу, не имея настоятельного намерения оторвать его лысую башку. Но свин не оценил. И, что характерно, тоже попытался выставить Терезу, как и хозяин девятой дачи – разве что ни камеры на входе, ни пистолета у него не было. Был лишь хабалистый напор. Тереза потребовала, чтобы он убрал с дороги два рассыпанных мешка.
– Это вы их порвали! – огрызнулся он. – Вы и виноваты. Убирайте сами!
– Выкуси, помоечник! – Она остановила кулак в паре миллиметров от мясистого носа. – Мусор твой, и убирать тебе. Время твое до вечера. Что на закате останется на дороге – сожрать заставлю.
– Нет у вас такого права! Я легавым пожалуюсь, ясно?
– Ясно, ясно, – с улыбкой, которую лишь слепец мог бы назвать доброй, покивала Тереза. – Только сначала сожрешь, а потом пожалуешься. На пищеварение. И удочку отдавай, ворюга!
– Какую такую удочку? – прищурился лысый. – Не брал я у вас никакой удочки. И вообще ничего не брал.
– Ты мне языком не верти и глазки не криви! Это удочка господина Калле.
– Не знаю никакого господина Калле, – заявил он. – А удочку я в Тильгриме купил, ясно?
В прямой видимости удочки не наблюдалось, делать обыск Премонсит не даст: это ростом он невысок, а вход своим пузом полностью перекрыл. Избить его и пройти внутрь, потопчась по нему? Это как раз то, чего внештатный сотрудник службы охраны безопасности делать ни в коем случае не должен. Влезть тайком, имея подозрения – полбеды. Тоже незаконное проникновение на закрытую территорию, вот как с этим мафиозо получилось, но отбояриться можно. Избивать – только если есть повод. Прекратить высыпание мусора в чужой двор – повод что надо, любой безопасник отнесется в этом случае с пониманием к сломанным костям и даже к проникающим ранениям. А избить, чтобы порыться в доме – однозначно плохо. Это выходит разбой с грабежом. Терезе ничего не оставалось, кроме как погрозить наглецу кулаком, еще раз повторить про отбросы на поздний ужин и удалиться, хлопнув дверью.
– Этот твой мафиозо, – сообщил Ильтен, – плачет и на помощь зовет. Я дверь в подвал приоткрыл, так он чуть не захлебнулся воплями. Ты бы проведала его, что ли, а то вдруг помрет.
– Вот сам бы и проведал, раз такой заботливый, – пробурчала она.
В принципе, Ильтен был прав. Задержать преступника – одно, а уморить его – другое. В подвале холодно, вспомнила она. Если он от холода коньки отбросит, то будет нехорошо. Не то чтобы ее, Терезу, одолеют угрызения совести – по ее, так бандиту и надо, – но с точки зрения закона неправильно. И она прихватила с собой в подвал старую куртку.
– Выпустите меня! – Едва она включила свет, послышались истерические рыдания. – Пожалуйста, я ничего не сделал! Клянусь, я не виноват!
– Все вы не виноваты, когда вас поймают, – хмыкнула Тереза. – Ничего, следователь язык развяжет. И сам во всем признаешься, и подельников своих сдашь, и пристяжных, и шестерок…
– Но я правда ни при чем!
– Ка-анечно, – проговорила она издевательски, не веря ни единому слову. – На вот, а то сдохнешь еще.
Она швырнула ему куртку. Тот, разумеется, не поймал: руки-то связаны. Она досадливо щелкнула языком и, подойдя, накинула куртку на трясущиеся плечи. По щекам задержанного текли слезы.
– Развяжите меня! – взмолился он. – Я хочу в туалет.
Тереза присмотрелась и принюхалась. Надо же, в штаны не наделал, терпит. А ведь давненько уже сидит, да в холоде. Скоро лопнул бы, наверное, если б она не зашла.
– Давай, валяй.
Она подтащила таз и стянула с мафиозо брючки вместе с розовыми трусами. Тот покраснел и задрожал еще сильнее.
– Я так не могу! Отвернитесь.
– Ишь ты, нежное мороженое, – усмехнулась Тереза. – Если хочешь, то сможешь. А если не можешь, значит, не так и хочешь – терпи до завтра.
На войне Тереза насмотрелась на то, как правильно обращаться с пленными. Не с такими, кто сдался добровольно, а с захваченными «языками» или просто теми, кого пристрелить вроде не за что, но отпустить никак нельзя. Все эти «развяжите», «отвернитесь» – развод для лохов. Только отвернись – и останется от пленника одна лужица мочи.
– Пожалуйста, отпустите, – снова заныл он, облегчившись. – Честное слово, я никому не делал зла. Я Вехерайсис Аннори.
– А я Тереза Ильтен. Вот и познакомились.
Она проверила надежность веревок и повернулась к лестнице.
– Нет, нет, не уходите! – запричитал задержанный. – Дайте мне чего-нибудь поесть!
– Ну вот, началось, – проворчала она без всякого сострадания. – Нельзя ли водички попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде. Худей, горе-мафиозо.
– Я не мафиозо!
– Ну ты уж определись, болезный. То ты криминальный авторитет, то вдруг в отказ уходишь. Непоследовательно как-то. По мне, так без оружия ты – тряпка, а не авторитет.
– Да у меня и оружия-то не было никогда! – взвыл он. – Не-е-ет! Не надо!
Она заперла дверь. Не было оружия, значит? А кто пистолетом крутил у нее перед носом?
Вернувшись в спальню, она аккуратно развернула занавеску, стараясь не касаться улики пальцами, чтобы не испортить отпечатки. Вот он, пистолет. Тяжелый, стальной. Вороненый. Патрон в патроннике. Это называется – нет оружия? Криминальный авторитет должен уметь врать поумнее.
Тереза прикрыла один глаз, провела другим поближе, наклонив голову. Уж больно чистенький пистолетик. Похоже, босс его не использует в деле. Оно, конечно, правильно: зачем самому делать грязную работу, если ее можно поручить шестеркам? И запах пороха что-то не чувствуется. Вот это совсем странно. Даже если из пистолета ни разу не стреляли, патроны должны пахнуть, должна пахнуть смазка.
Черт! Или зохен, как у них принято говорить. Тереза наконец увидела. Дуло внутри заварено наглухо. Это муляж. Офигенно реалистичный, так что она и не усомнилась, когда в нее целились… И все же муляж. Это действительно не оружие.
Она двинулась к крыльцу напрямик через густую траву, не выходя на ведущую от калитки дорожку, чтобы не попадать в камеру. Под ноги по военной привычке посматривала внимательно: сколько более беспечных связистов подорвалось на минах? От наработанного рефлекса несколько лет мира не избавят. И осторожность оказалась не напрасной: чуткий глаз заметил блеск металла, когда траву пошевелило ветром. Капкан! А немного поодаль – еще один. Ничего себе!
Поднявшись на крыльцо, она поколебалась. Постучать или нет? Если постучать – не пустят, и к гадалке не ходи. А не постучать – невежливо. Но, похоже, этот «зубастый юноша» и сам не из вежливых. Чего ему этикет демонстрировать, коли он для гостей капканы расставляет?
Тереза слегка надавила на дверь – заперто. И окно закрыто наглухо, несмотря на прекрасный солнечный день. Вот параноик! Бить стекло не хотелось: оно стоит денег, и Ильтен лишних трат, включая доплату за моральный ущерб, не одобрит, – но других вариантов нет. Ладно, она уже забралась в чужой двор вопреки пожеланию хозяина убираться; снявши голову, по волосам не плачут.
Тереза не очень ловко спрыгнула в комнату под звон осыпающегося стекла; пара мелких осколков запуталась в бахроме платка. И почти сразу дверь комнаты распахнулась, сильно долбанув по стене, пошла обратно; в проеме появился сердитый мужик. Не так уж он был юн, постарше Терезы, но она поняла, почему Генин назвал его юношей: стиль одежды казался подростковым, нелепым. Брючки в облипку чуть ниже колен, розовая майка-безрукавка с чьим-то портретом на груди и аляповатой надписью… На обоих предплечьях – многоцветные татуировки с изображением листьев с цветами и цепей, темные волосы на затылке забраны в хвост заколкой, в ушах – по яркой серьге. Он мог бы показаться смешным, однако Терезе было не до смеха. Смотрел мужик мрачно и требовательно, узкие губы, обрамленные аккуратно подбритой фигурной бородкой, кривились в злой гримасе, а руки сжимали пистолет, направленный незваной гостье аккурат в лоб. Она вдруг пожалела, что не взяла с собой ружье.
– Вы?! Я что, неясно выразился? – Голос срывался от злости. – Вон отсюда!
– Нам надо поговорить, – твердо произнесла Тереза. Тиквиец не станет стрелять в женщину, подбодрила она себя, старательно выкидывая из мыслей всяких маньяков и психопатов.
– Не о чем разговаривать! Повернулась и ушла! А еще лучше – убежала! Немедленно!
Она сделала шаг вперед, стекло хрустнуло под ногой.
– Вы видели, как мужчина с седьмой дачи бросает за забор соседнего дома мусор?
Хозяин непонимающе уставился на нее. Не ожидал, что она заговорит именно об этом? Выражение лица претерпело изменение: теперь он выглядел не просто раздраженным, а оскорбленным.
– Что?! Мне плевать на ваши мелкие дрязги! Вы вообще знаете, кто я? Передо мной весь преступный мир на цыпочках ходит! Да я вас всех в асфальт закатаю, и даже останков никто не найдет!
Он что, криминальный авторитет? Блин! Это совершенно меняло дело. Говорить с таким кадром, может, и не о чем, а вот передать его в руки службы охраны безопасности необходимо. Хоть Тереза и фыркала на безопасников, и порой пренебрежительно звала легавыми, а когда-то боялась их до дрожи, но из песни слов не выкинешь: нынче она сама была внештатным помощником службы. Да, формально не она, а Ильтен – но любой офицер из Ноккэма в курсе, кто на самом деле ловил преступников на живца на городских улицах. И теперь не помахать рукой и не уйти, чтобы вызвать группу захвата. Раз уж этот мафиозо сказал, кто он такой, он точно не планирует оставить ее в живых.
Мужик продолжал распространяться о том, как он крут и как она пожалеет, что явилась сюда. А Тереза, изображая на лице испуг – честно говоря, притворяться почти не приходилось, – вроде бы отступала мелкими шажками. Ровно до вазы с каким-то колючим цветком. Тереза назвала бы его розой, но на Земле не бывает фиолетовых треугольных роз.
Псевдорозу с утыканным иголками стеблем – в лицо мужику вместе с водой; быстро пригнуться и скользнуть вправо, чтобы выстрел прошел мимо; вазой – по затылку… Ф-фу, выстрелить преступник не успел. Но и сознания окончательно не лишился – так, сомлел чуток, однако конечности шевелятся. Тереза носком ноги поддела пистолет, отбросила в сторону. Огляделась в поисках, чем связать добычу – ага, бархатная занавеска на окне, все равно ее пропорол осколок стекла. Жаль, нет Маэдо – у того всегда с собой наручники. Но внештатным помощникам ни наручники, ни пистолеты не положены.
Крепко связав задержанному руки за спиной, Тереза закатила пистолет ногой на остатки занавески и увязала в узел. Затем подцепила вяло брыкающееся тело за спутанные руки и поволокла к своей даче. Посидит в подвале немного, а там и Маэдо появится: как-никак пора, середина лета.
– Оставьте меня в покое, – промямлило тело. Не слишком убедительно, без прежнего апломба.
– Заткнись, – отмахнулась Тереза. Тащить его было тяжело и неудобно. Зря она тачку Премонсита поломала, от души врезав ею в ворота, сейчас бы пригодилась.
– Куда меня? Зачем? – забеспокоилось тело. – Отпустите!
– Ага, щаз, – ухмыльнулась Тереза. – Ты арестован. На астероиды отправишься руду копать, мафиозо фигов.
– Я не имею дел с мафией! – заголосил мужик. – Я ни в чем не виноват!
– Это ты следователям расскажешь, голубчик.
Она подтащила его к лестнице в подвал, с минуту поразмыслила, как бы половчее спустить пленника вниз, плюнула и просто толкнула. Тело скатилось, вопя и стеная.
– Можешь не орать, отсюда никто не услышит, – успокоила она его. – Проверено.
Проверено еще при маньяке, от которого осталось кольцо в стене. К нему он приковывал женщин. Сейчас же Тереза примотала туда преступника крепким шнуром.
– Ногами не шеруди, – предупредила, уходя. – Банку со стеллажа уронишь, разобьется – вылизывать будешь вместе со стеклом, – и экономно выключила свет.
– Тереза, – Ильтен решил серьезно поговорить с женой, – что за человек у нас в подвале?
Необходимость серьезного разговора он осознал, спустившись утром за банкой рассола и обнаружив на месте, которое зимой занимала лодка, татуированного хмыря в гламурном прикиде, привязанного к кольцу в стене. Хмырь стучал зубами и смотрел на Ильтена глазами какающей мышки. Ильтен даже про рассол забыл. Поспешно забрался по лестнице обратно – как стоял, задом наперед, – выключил свет и закрыл дверь, типа так и было.
– Еще один твой любовник?
Холеный и нарядный вид этого подвального сюрприза вполне позволял такое предположить. Но почему он связан и торчит в холодном подвале? Склонности к садомазохизму Ильтен у Терезы до сих пор не замечал. Даже в латентную форму не верилось: не тот тип женщины, которому такое нравится. Ее кредо – изводить любимых не физически, а морально. А если врежет кому-нибудь – то от души, а не для того, чтобы получить извращенное удовольствие.
– Какой, на фиг, любовник? – возмутилась Тереза. – У тебя только одно на уме! Это арестованный мафиозо.
– Что?! – Ильтен схватился за сердце.
Хмырь в подвале и так явился для него потрясением. Ну почему бы тому не оказаться каким-нибудь садовником, пытавшимся увильнуть от работы, получив деньги вперед? Или хотя бы обычным вором-домушником, потерпевшим неудачу при попытке вынести стеллаж с вкусными банками? Или даже любовником Терезы, зохен с ним, поругался бы да пережил. Почему сразу – худшее, что может случиться?
– Тереза, где ты его взяла? – слабым голосом спросил Ильтен.
– В девятом доме.
– И с чего тебя туда понесло?
– Как это с чего? Новый сосед же. Надо было познакомиться. – Она глянула искоса, так что Ильтен понял: врет. И она поняла, что он догадался. Вздохнула и поправилась: – Я зашла спросить, не видел ли он, как Премонсит сваливал мусор…
– Господин Премонсит, – напомнил Ильтен.
– Да какой он господин? – Тереза оттопырила губу, выражая свое отвращение. – Засранец он, правильно Генин говорил.
– Господин Генин.
– Рино, увянь! – не выдержала она. – Может, мне еще этого криминального босса господином назвать? Я хотела, чтобы он предупредил меня, если это снова произойдет, а в идеале – помешал Премонситу. Ну, в крайнем случае, чтобы выступил свидетелем, когда я нажалуюсь в муниципалитет. А он стал вопить, что всех закопает, и пистолетом махать…
Она осеклась, сообразив, что сама брякнула Ильтену об этом, и теперь он станет нервничать из-за пистолета и ездить ей по мозгам, будто она подвергает себя опасности… Ну, не нарочно же она!
– Давай я тебе целебных трав заварю, – расторопно предложила она. – Седативных. Только не хватайся за сердце, ладно?
Ильтен уронил руку, которую непроизвольно прижал к груди. Можно и не хвататься. Но меньше ёкать оно не станет.
– И что теперь нам с ним делать? – поинтересовался он без всякого энтузиазма. Расхлебывать последствия безумств жены – печальное бремя мужа, и большой опыт общения с невестами подсказывал ему, что мало какому мужу достается жена, столь часто совершающая безумства.
Тереза пожала плечами.
– Когда там приезжает Маэдо – завтра? Вот пусть сам и разбирается.
Ильтен слегка приободрился. Тоже неплохой выход – свалить часть безумств жены на любовника. Стоило завести его хотя бы для этого.
Разумеется, просто так сидеть и ждать Маэдо было Терезе не по нутру. Она проверила двор номер 10 – новых мешков не появилось, так что она отправилась к Премонситу, не имея настоятельного намерения оторвать его лысую башку. Но свин не оценил. И, что характерно, тоже попытался выставить Терезу, как и хозяин девятой дачи – разве что ни камеры на входе, ни пистолета у него не было. Был лишь хабалистый напор. Тереза потребовала, чтобы он убрал с дороги два рассыпанных мешка.
– Это вы их порвали! – огрызнулся он. – Вы и виноваты. Убирайте сами!
– Выкуси, помоечник! – Она остановила кулак в паре миллиметров от мясистого носа. – Мусор твой, и убирать тебе. Время твое до вечера. Что на закате останется на дороге – сожрать заставлю.
– Нет у вас такого права! Я легавым пожалуюсь, ясно?
– Ясно, ясно, – с улыбкой, которую лишь слепец мог бы назвать доброй, покивала Тереза. – Только сначала сожрешь, а потом пожалуешься. На пищеварение. И удочку отдавай, ворюга!
– Какую такую удочку? – прищурился лысый. – Не брал я у вас никакой удочки. И вообще ничего не брал.
– Ты мне языком не верти и глазки не криви! Это удочка господина Калле.
– Не знаю никакого господина Калле, – заявил он. – А удочку я в Тильгриме купил, ясно?
В прямой видимости удочки не наблюдалось, делать обыск Премонсит не даст: это ростом он невысок, а вход своим пузом полностью перекрыл. Избить его и пройти внутрь, потопчась по нему? Это как раз то, чего внештатный сотрудник службы охраны безопасности делать ни в коем случае не должен. Влезть тайком, имея подозрения – полбеды. Тоже незаконное проникновение на закрытую территорию, вот как с этим мафиозо получилось, но отбояриться можно. Избивать – только если есть повод. Прекратить высыпание мусора в чужой двор – повод что надо, любой безопасник отнесется в этом случае с пониманием к сломанным костям и даже к проникающим ранениям. А избить, чтобы порыться в доме – однозначно плохо. Это выходит разбой с грабежом. Терезе ничего не оставалось, кроме как погрозить наглецу кулаком, еще раз повторить про отбросы на поздний ужин и удалиться, хлопнув дверью.
– Этот твой мафиозо, – сообщил Ильтен, – плачет и на помощь зовет. Я дверь в подвал приоткрыл, так он чуть не захлебнулся воплями. Ты бы проведала его, что ли, а то вдруг помрет.
– Вот сам бы и проведал, раз такой заботливый, – пробурчала она.
В принципе, Ильтен был прав. Задержать преступника – одно, а уморить его – другое. В подвале холодно, вспомнила она. Если он от холода коньки отбросит, то будет нехорошо. Не то чтобы ее, Терезу, одолеют угрызения совести – по ее, так бандиту и надо, – но с точки зрения закона неправильно. И она прихватила с собой в подвал старую куртку.
– Выпустите меня! – Едва она включила свет, послышались истерические рыдания. – Пожалуйста, я ничего не сделал! Клянусь, я не виноват!
– Все вы не виноваты, когда вас поймают, – хмыкнула Тереза. – Ничего, следователь язык развяжет. И сам во всем признаешься, и подельников своих сдашь, и пристяжных, и шестерок…
– Но я правда ни при чем!
– Ка-анечно, – проговорила она издевательски, не веря ни единому слову. – На вот, а то сдохнешь еще.
Она швырнула ему куртку. Тот, разумеется, не поймал: руки-то связаны. Она досадливо щелкнула языком и, подойдя, накинула куртку на трясущиеся плечи. По щекам задержанного текли слезы.
– Развяжите меня! – взмолился он. – Я хочу в туалет.
Тереза присмотрелась и принюхалась. Надо же, в штаны не наделал, терпит. А ведь давненько уже сидит, да в холоде. Скоро лопнул бы, наверное, если б она не зашла.
– Давай, валяй.
Она подтащила таз и стянула с мафиозо брючки вместе с розовыми трусами. Тот покраснел и задрожал еще сильнее.
– Я так не могу! Отвернитесь.
– Ишь ты, нежное мороженое, – усмехнулась Тереза. – Если хочешь, то сможешь. А если не можешь, значит, не так и хочешь – терпи до завтра.
На войне Тереза насмотрелась на то, как правильно обращаться с пленными. Не с такими, кто сдался добровольно, а с захваченными «языками» или просто теми, кого пристрелить вроде не за что, но отпустить никак нельзя. Все эти «развяжите», «отвернитесь» – развод для лохов. Только отвернись – и останется от пленника одна лужица мочи.
– Пожалуйста, отпустите, – снова заныл он, облегчившись. – Честное слово, я никому не делал зла. Я Вехерайсис Аннори.
– А я Тереза Ильтен. Вот и познакомились.
Она проверила надежность веревок и повернулась к лестнице.
– Нет, нет, не уходите! – запричитал задержанный. – Дайте мне чего-нибудь поесть!
– Ну вот, началось, – проворчала она без всякого сострадания. – Нельзя ли водички попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде. Худей, горе-мафиозо.
– Я не мафиозо!
– Ну ты уж определись, болезный. То ты криминальный авторитет, то вдруг в отказ уходишь. Непоследовательно как-то. По мне, так без оружия ты – тряпка, а не авторитет.
– Да у меня и оружия-то не было никогда! – взвыл он. – Не-е-ет! Не надо!
Она заперла дверь. Не было оружия, значит? А кто пистолетом крутил у нее перед носом?
Вернувшись в спальню, она аккуратно развернула занавеску, стараясь не касаться улики пальцами, чтобы не испортить отпечатки. Вот он, пистолет. Тяжелый, стальной. Вороненый. Патрон в патроннике. Это называется – нет оружия? Криминальный авторитет должен уметь врать поумнее.
Тереза прикрыла один глаз, провела другим поближе, наклонив голову. Уж больно чистенький пистолетик. Похоже, босс его не использует в деле. Оно, конечно, правильно: зачем самому делать грязную работу, если ее можно поручить шестеркам? И запах пороха что-то не чувствуется. Вот это совсем странно. Даже если из пистолета ни разу не стреляли, патроны должны пахнуть, должна пахнуть смазка.
Черт! Или зохен, как у них принято говорить. Тереза наконец увидела. Дуло внутри заварено наглухо. Это муляж. Офигенно реалистичный, так что она и не усомнилась, когда в нее целились… И все же муляж. Это действительно не оружие.
