– Так иди и говори!
– Я?
– Ты ж психолог. Вот и вправь ему мозги.
– Я психолог, а не психиатр, – проворчал он.
Но возразить по сути было нечего. Это однозначно должен быть мужской разговор, а не скандал с участием разъяренной Терезы.
– Надо, пожалуй, пригласить господина Хэнка на чай с сигаретами, – проговорил Ильтен после некоторого раздумья.
И посмотрел на Терезу: поймет ли намек, что именно ей следует сходить и пригласить соседа? Н-да, мог бы и не надеяться. Тереза возмущенно фыркнула.
– Клизму ему, а не сигареты! С горячим чаем, чтоб мало не показалось.
– Дорогая, мы ведь хотели сделать так, чтобы господин Хэнк и его жена проявили внимание к своему старшему сыну, – терпеливо произнес Ильтен. – А не разругаться с ними на всю жизнь. Позови господина Хэнка на чай. Пожалуйста. Не обязательно с сигаретами, можно и с супругой – не думаю, что она будет встревать в беседу. Особенно если ты ее чем-нибудь займешь. – И сама не будешь встревать, мысленно добавил он.
Ильтен слегка опасался, что Хэнки хватятся сынишки: Дени ведь не сказал им, куда пошел. Лика испугается, расплачется, ее супруг начнет беситься от беспокойства. Хоть бы Тереза поскорее сходила к ним и прояснила ситуацию.
Он мог бы не волноваться: вернувшись, Тереза едко сообщила, что Хэнки так и не заметили отсутствия ребенка. Лика баюкала капризничающего Тюля; Хэнк тщетно пытался найти место, где не слышно хныканья и колыбельных, чтобы вздремнуть. А Дени… не путается под ногами – вот и хорошо.
– Ты чего рожи корчил, когда я с Дени разговаривала? – вспомнила Тереза, заваривая чай. – На иголку, что ли, сел?
Ильтен вздохнул.
– Тереза, ты бы подумала, что мальчику говоришь. Зачем ты ему сказала о девочках?
– Почему ему нельзя говорить о девочках? Это что, табу?
– Разумеется, нет. Просто не надо было акцентировать внимание. Ребенок – и все.
– Этак он вырастет невеждой, не зная, кто такие девочки!
– Было бы неплохо, – кивнул Ильтен. – Зачем ему это знание? Он, может, девочек до зрелости и не увидел бы, если б не Вера. Не знал бы и не мучился. А теперь будет вопросами донимать: чем девочки отличаются от мальчиков? для чего нужны? почему их называют по-другому? Господин Хэнк ругаться придет: зачем пацана с толку сбиваете?
– Я ему поругаюсь! – пообещала Тереза, грозно покачав чайником. – Что за идиотизм вообще? Дени-то не идиот и не слепой, он и сам бы понял, что Вера от него отличается.
– Но не сразу, – возразил Ильтен. – Подросла бы чуть-чуть – спрятали бы от него.
– Что значит – спрятали? – Тереза изумилась. – А он бы спросил: где? почему вдруг нельзя с ней играть?
Ильтен потер виски. Терезе точно не понравится эта традиция.
– Милая, у нас не принято показывать девочек другим детям. Чтобы не смущать неокрепшие умы и чувства.
– А как же школа? В школе-то дети общаются.
– Но девочки не ходят в школу.
– Офигеть! Как они тогда получают образование?
– Тереза, девочке образование ни к чему. Оно не нужно – ни чтобы выйти замуж, ни чтобы радовать мужа.
Ну ни фига себе! Тереза возмущенно хряпнула чашкой по столу, и, конечно же, она треснула. Не заживаются у нее чашки, да и ладно. Что же это творится? Нет уж, она не позволит, чтобы Верочка выросла ограниченной и необразованной.
– Усохни! – Она ткнула Ильтена пальцем в грудь. – Вера будет учиться в школе. И хоть трава не расти!
Ильтен молча отвел глаза. Можно же сейчас не спорить. Любой спор с Терезой – это стресс. А пока Вера дорастет до школьного возраста, до Терезы, может, дойдет. Она не считает нужным соблюдать обычаи, но администрация школы их соблюдает.
Хэнк насвистывал, шагая по просеке и обрывая лиловые цветы с низко нависающих веток. Приглашение в гости – это приятно. А если госпожа Ильтен приготовит шашлык – вообще кайф. Будь благословенна планета, где придумали такие кушанья.
Лика семенила следом, придерживая младенца, спящего в перекинутой через плечо тканевой перевязи. С коляской ей было бы удобнее, но Билле не взял на дачу коляску. Дескать, и без того полная машина барахла. Теперь Тюль не слезал с рук, а ведь он с каждой декадой все тяжелее и тяжелее. Лика уже умаялась таскать его. За мужем она не поспевала, но тот не оглядывался.
Лике удалось догнать супруга почти у самых ворот. Он остановился, что-то с интересом рассматривая через кованую решетку. Лика осторожно выглянула из-за его плеча… и не смогла сдержать вскрика. На дворе Ильтенов Дени рискованно баловался с палкой. Лика эту палку ненавидела. Пару раз ребенок чуть не поранился, а однажды едва не задел Тюля. Лика хотела выбросить проклятую палку, но Билле запретил. Сказал: пусть пацан играет. Палка, мол, обходится дешевле мячика, с ней он ловчее и вещи почти не портит.
Лика пригляделась и снова охнула: это была вовсе не та палка, которую Дени притащил, вернувшись с дачи прошлым летом, и с которой отказывался расставаться. Не толстая деревянная ветка, неведомо кем ошкуренная. У мальчика в руках был железный прут! И он то крутил его, то им размахивал, то колол воображаемого врага. Светлые небеса, оградите от беды! А вдруг он споткнется и огреет сам себя этим дрыном? А вдруг напорется на него, как шашлык на шампур? Лика схватила мужа за рукав с умоляющим воплем:
– Билле, что он творит? Пожалуйста, скажи ему, что нельзя! Это же опасно!
– Да прекрати ты кудахтать. – Хэнк выдрал рукав. – Чего тут опасного? Машина далеко, оконные стекла еще дальше. Скульптуру эту попортит? Не сумеет, сварена на совесть.
– Но он может нанести себе травму. – Лика чуть не плакала.
– Вот дура! – Хэнк находился в благодушном настроении и не ударил жену, хотя стоило бы: совсем распустилась, спорит с супругом и еще упрямится. – Закрой свой рот. Для мальчика естественно играть с палками. Ишь, – он прищелкнул языком, – прямо как копьем орудует. Вам, бабам, не понять.
Он толкнул калитку и вошел. Скульптура приветственно замигала красными глазами. Дени оглянулся, заметил отца и вздрогнул. Уронил дрын и прикрыл руками попу.
– Хорошо двигаешься, – неожиданно одобрил папа, Дени аж ушам своим не поверил. – Где научился?
– Госпожа Ильтен показала, – буркнул он.
Вот ведь! А тоже вроде бы баба. Но если заморачиваться странностями госпожи Ильтен, можно мозги сломать. Хэнк тряхнул головой и решительно направился к крыльцу, Лика – за ним, с отвращением глянув на железный прут.
Шашлыка не приготовили, но прошлогодние закатанные фрукты вперемешку с орехами оказались превосходной закуской к коньяку. Мужчины расселись в беседке, налили и деду Калле: разговору он не помеха. Непьющие женщины расположились в саду на скамейке, рядом поставили коляску с Верой, и Лика умилялась крошке. Она так хотела девочку! И вовсе не потому, что за рождение девочки Билле получил бы от государства большое денежное пособие. Девочки нежные, послушные, смирные. Мальчишки совсем не такие. Дени вечно носится как угорелый, вечно что-то ломает, возится в грязи, то и дело рвет одежду. А в последнее время совсем от рук отбился, никого не слушает, еще и вредничает. Тюль постоянно кричит, не хочет спать в кроватке, хочет на руках…
К удивлению Лики, госпожа Ильтен заговорила о ее старшем сыне. К еще большему удивлению – в положительном ключе.
– Дени – замечательный малыш. Деятельный, сообразительный, физически развитый. Всем интересуется, всегда готов помочь. Почему ты его не любишь, вдоль тебя и поперек?
Лика опешила.
– Как это не люблю? Я люблю.
– Увянь! Меня бы так любили, я бы сдохла от психического расстройства еще во младенчестве. Как, по-твоему, надо любить ребенка? Нужно с ним заниматься, разговаривать, учить полезным вещам. Хвалить почаще, даже если толком не за что. Обнимать, в конце концов, гладить по головке, целовать в носик – это же дитя, оно хочет ласки!
– Да он только хулиганит, – робко возразила Лика. – Лазает где-то, вещи портит. То от мячика житья не было, теперь новую привычку завел – палками махать.
– А ты хотела, чтобы он сидел на одном месте, будто привязанный, и ничего не делал? Как ваза в серванте? – Лика вздохнула: в их квартире после увлечения Дени мячиком ни одной вазы не осталось. – Чисто для красоты? Он живой человек, ему надо развиваться. И шишки набивать, и в лужи падать – тоже. Это нормально для пацана.
Интересно, они с Билле не родственники? Нет, госпожа Ильтен ведь с какой-то неведомой планеты. А порой кажется, что по одному проекту деланы.
– У меня маленький, – Лика предприняла еще одну попытку оправдаться, – а Дени все время отвлекает…
– Ну и отвлекись! Переживет твой маленький без тебя несколько минут, не расклеится и не распаяется. Твое внимание нужно обоим сыновьям, а не только одному. Мать ты или ехидна?
– А ехидна – это кто? – растерянно спросила Лика.
Но Тереза ее не услышала. Потому что резко поднялась, одернула платье и подбоченилась, вглядываясь в сторону беседки.
– Так. Пойду я, твоему мужу мозги вправлю. Рино – человек мягкий, а твой вояка, небось, по-штатски не понимает. Сиди тут пока, за Верой присмотри.
Она быстрым шагом направилась к беседке – Лика даже не успела отреагировать. С другой стороны, если бы и успела – что толку? Спорить с госпожой Ильтен – все равно что с Билле. Устроив присосавшегося к груди младенца в перевязи поудобнее, она потянулась к Вере. Девочка уже не спала, жмурилась на солнышко, пробивающееся сквозь листву. Лика достала ее из коляски, пощекотала животик, улыбнулась. Прямо куколка!
Эг Айрад наблюдал за этим домом с самого утра. Его внимание привлекла коляска. Очень многообещающая, розовая с белым кружевным пологом. Отойдя на безопасное расстояние, он вынул из кармана телефон и набрал заказчика:
– Босс, это Сарагетский Жук. – Он предпочитал пользоваться прозвищем, предусмотрительно храня в тайне от заказчиков не только фамилию, но и место проживания: на самом деле Айрад был из соседнего города Тильгрима. – Есть перспективный объект. Жду аванс.
Высветилось сообщение: на счет прилетело десять тысяч единиц. Айрад кивнул – скорее самому себе, чем не видящему его собеседнику. Не откладывая, пометил источник дохода для налоговой службы: частные консультации по уголовному праву. Он редко позволял себе проявлять чувство юмора, но когда возможность представлялась, пользовался ею на всю катушку. Айрад подтвердил заказчику получение и убрал телефон. Будем работать.
Оборудование у Сарагетского Жука всегда было с собой. С виду – обычный чемоданчик ремонтника, но с двойным дном. В секретном отсеке лежали предметы, наличие которых показалось бы странным даже у многопрофильного мастера, сочетающего несколько профессий. Ну, к примеру, кляп или пистолет… Насчет комбинезона Айрад не беспокоился: пока маскировочное поле не подключено, ткань не вызывает подозрений, банальный серо-зеленый брезент. Комбинезон был армейским – память о годах, проведенных на Т2, – и не раз спасал владельца от верной смерти в зохенских когтях. Сарагетский Жук обстоятельно облачился, вынул из потайного отсека две микрокамеры, нацепил спереди и сзади, подключил модуль электроники и засунул его во внутренний карман. Надвинул на голову капюшон комбинезона: неуместный и демаскирующий рыжий «ежик» никак не желает седеть, и это после тринадцати весен на зохеновой Т2. Видимо, генетика. Он взял бинокль, спрятал чемодан в кустах и включил поле. Фигура мужчины средней комплекции словно растворилась в воздухе. Бинокль поплыл по направлению к даче номер двенадцать, лишь скользящая рябь да иногда проявляющиеся детали подсказывали, что кто-то движется. И еще глаза. Глаза никогда не получалось скрыть режимом невидимости. Айрад слышал от командиров теорию, что если сделать глаза невидимыми, то и они ничего не смогут увидеть. Ну, невелика беда: в глубине капюшона их и без маскировочного поля трудно разглядеть.
К середине дня диспозиция определилась. В доме двое детей: мальчик около пяти весен и совсем маленькая девочка, это ее коляску Айрад приметил и не ошибся. Он отзвонился заказчику: не нужен ли еще и мальчик? Со скидкой, все равно полную разведку делать, прежде чем брать девочку. Заказчик отказался, еще и обругал. Дескать, из девочки через дюжину весен женщина получится, а мужчину он хоть сейчас в любом интернет-кафе найдет.
Кроме детей, тут жили отец и мать. Отец вида совсем не грозного, даже если дело пойдет по худшему сценарию, справиться с ним проблемы не составит. Но худшего сценария случиться не должно: супружеская спальня на втором этаже, а детская кроватка на первом, так что пересечение с отцом девочки маловероятно. Странное расположение, но Айрад быстро понял, почему: за девочкой в основном присматривал старик, это его тахта стояла рядом с кроваткой. Совсем хорошо! Старик, судя по всему, и так подслеповат, а уж в комбинезоне его обойти – раз плюнуть.
Осталось дождаться ночи. Супруги уйдут наверх, дед заснет, тогда и наступит время действовать. Сарагетский Жук на всякий случай проверил, как открываются окна и двери, проложил маршрут отступления, учтя и ямы, и жуткую стальную конструкцию, которая даже при дневном свете чуть не заставила его охнуть и выругаться. Он аккуратно покинул территорию и, найдя укромное место, решил вздремнуть перед ночной операцией.
– Понимаете ли, господин Хэнк, ваш сын чувствует себя брошенным. Раньше он стоял у матери на первом месте… ну, может, на втором – после вас. А теперь переехал на третье… Нет, даже не так – он, считайте, вовсе лишился места в семье. Мать занята младшим, вы его только ругаете…
– А чего, хвалить его? – буркнул Хэнк, и Ильтен вздохнул: ну что за деревяха чугунная, никак его не проймешь. – За то, что посуду бьет, орет как потерпевший, не дает мелкому спать? За то, что глазки ему выковыривает? И все делает назло?
– Господин Хэнк, это обычная реакция ребенка, от которого отмахиваются. Он пытается привлечь внимание. Просто не умеет это делать цивилизованно, его же никто не учит. Ему кажется, что родители его разлюбили, и от этого ему очень больно. Он к нам в слезах прибежал, говорил, что теперь вам не нужен, потому что вы завели себе нового ребенка, и тот вам больше нравится.
– Чушь несусветная! Вот надеру ему задницу ремнем за такие глупости! Пусть ведет себя нормально, если не хочет, чтобы его ругали.
Ильтен опрокинул очередную стопку. Без допинга тут никак.
– Послушайте, господин Хэнк…
За его спиной послышались шаги. Тереза явилась. Ильтен почувствовал облегчение, хотя умом понимал: сейчас начнется скандал. Но, может, оно и к лучшему: броню Хэнка пробьет только тяжелая артиллерия.
– Довели ребенка до истерики и спокойно коньячок попиваете? – Ага, с места в карьер. – Вы отец или говно на палочке?
Дед Калле чуть не подавился коньяком. Ильтен зажмурился. Нет, Хэнк не попытался залепить Терезе оплеуху. Он настолько оторопел, что смог лишь выдавить, побагровев:
– Вы… Какого зохена вы на меня ругаетесь? Это мое и только мое дело…
– Ведите себя нормально, если не хотите, чтобы вас ругали!
Хэнк захлопнул челюсти. Он ведь минуту назад эти слова говорил. Но не про себя.
– Дени – ваш наследник. Родной человек. Ваша опора в старости, блин! Как вы можете им пренебрегать? Вам нужно им заниматься, воспитывать его – не ремнем, а своим примером и добрым словом. Нужно выстраивать отношения с ним…
– Я?
– Ты ж психолог. Вот и вправь ему мозги.
– Я психолог, а не психиатр, – проворчал он.
Но возразить по сути было нечего. Это однозначно должен быть мужской разговор, а не скандал с участием разъяренной Терезы.
– Надо, пожалуй, пригласить господина Хэнка на чай с сигаретами, – проговорил Ильтен после некоторого раздумья.
И посмотрел на Терезу: поймет ли намек, что именно ей следует сходить и пригласить соседа? Н-да, мог бы и не надеяться. Тереза возмущенно фыркнула.
– Клизму ему, а не сигареты! С горячим чаем, чтоб мало не показалось.
– Дорогая, мы ведь хотели сделать так, чтобы господин Хэнк и его жена проявили внимание к своему старшему сыну, – терпеливо произнес Ильтен. – А не разругаться с ними на всю жизнь. Позови господина Хэнка на чай. Пожалуйста. Не обязательно с сигаретами, можно и с супругой – не думаю, что она будет встревать в беседу. Особенно если ты ее чем-нибудь займешь. – И сама не будешь встревать, мысленно добавил он.
Ильтен слегка опасался, что Хэнки хватятся сынишки: Дени ведь не сказал им, куда пошел. Лика испугается, расплачется, ее супруг начнет беситься от беспокойства. Хоть бы Тереза поскорее сходила к ним и прояснила ситуацию.
Он мог бы не волноваться: вернувшись, Тереза едко сообщила, что Хэнки так и не заметили отсутствия ребенка. Лика баюкала капризничающего Тюля; Хэнк тщетно пытался найти место, где не слышно хныканья и колыбельных, чтобы вздремнуть. А Дени… не путается под ногами – вот и хорошо.
– Ты чего рожи корчил, когда я с Дени разговаривала? – вспомнила Тереза, заваривая чай. – На иголку, что ли, сел?
Ильтен вздохнул.
– Тереза, ты бы подумала, что мальчику говоришь. Зачем ты ему сказала о девочках?
– Почему ему нельзя говорить о девочках? Это что, табу?
– Разумеется, нет. Просто не надо было акцентировать внимание. Ребенок – и все.
– Этак он вырастет невеждой, не зная, кто такие девочки!
– Было бы неплохо, – кивнул Ильтен. – Зачем ему это знание? Он, может, девочек до зрелости и не увидел бы, если б не Вера. Не знал бы и не мучился. А теперь будет вопросами донимать: чем девочки отличаются от мальчиков? для чего нужны? почему их называют по-другому? Господин Хэнк ругаться придет: зачем пацана с толку сбиваете?
– Я ему поругаюсь! – пообещала Тереза, грозно покачав чайником. – Что за идиотизм вообще? Дени-то не идиот и не слепой, он и сам бы понял, что Вера от него отличается.
– Но не сразу, – возразил Ильтен. – Подросла бы чуть-чуть – спрятали бы от него.
– Что значит – спрятали? – Тереза изумилась. – А он бы спросил: где? почему вдруг нельзя с ней играть?
Ильтен потер виски. Терезе точно не понравится эта традиция.
– Милая, у нас не принято показывать девочек другим детям. Чтобы не смущать неокрепшие умы и чувства.
– А как же школа? В школе-то дети общаются.
– Но девочки не ходят в школу.
– Офигеть! Как они тогда получают образование?
– Тереза, девочке образование ни к чему. Оно не нужно – ни чтобы выйти замуж, ни чтобы радовать мужа.
Ну ни фига себе! Тереза возмущенно хряпнула чашкой по столу, и, конечно же, она треснула. Не заживаются у нее чашки, да и ладно. Что же это творится? Нет уж, она не позволит, чтобы Верочка выросла ограниченной и необразованной.
– Усохни! – Она ткнула Ильтена пальцем в грудь. – Вера будет учиться в школе. И хоть трава не расти!
Ильтен молча отвел глаза. Можно же сейчас не спорить. Любой спор с Терезой – это стресс. А пока Вера дорастет до школьного возраста, до Терезы, может, дойдет. Она не считает нужным соблюдать обычаи, но администрация школы их соблюдает.
Хэнк насвистывал, шагая по просеке и обрывая лиловые цветы с низко нависающих веток. Приглашение в гости – это приятно. А если госпожа Ильтен приготовит шашлык – вообще кайф. Будь благословенна планета, где придумали такие кушанья.
Лика семенила следом, придерживая младенца, спящего в перекинутой через плечо тканевой перевязи. С коляской ей было бы удобнее, но Билле не взял на дачу коляску. Дескать, и без того полная машина барахла. Теперь Тюль не слезал с рук, а ведь он с каждой декадой все тяжелее и тяжелее. Лика уже умаялась таскать его. За мужем она не поспевала, но тот не оглядывался.
Лике удалось догнать супруга почти у самых ворот. Он остановился, что-то с интересом рассматривая через кованую решетку. Лика осторожно выглянула из-за его плеча… и не смогла сдержать вскрика. На дворе Ильтенов Дени рискованно баловался с палкой. Лика эту палку ненавидела. Пару раз ребенок чуть не поранился, а однажды едва не задел Тюля. Лика хотела выбросить проклятую палку, но Билле запретил. Сказал: пусть пацан играет. Палка, мол, обходится дешевле мячика, с ней он ловчее и вещи почти не портит.
Лика пригляделась и снова охнула: это была вовсе не та палка, которую Дени притащил, вернувшись с дачи прошлым летом, и с которой отказывался расставаться. Не толстая деревянная ветка, неведомо кем ошкуренная. У мальчика в руках был железный прут! И он то крутил его, то им размахивал, то колол воображаемого врага. Светлые небеса, оградите от беды! А вдруг он споткнется и огреет сам себя этим дрыном? А вдруг напорется на него, как шашлык на шампур? Лика схватила мужа за рукав с умоляющим воплем:
– Билле, что он творит? Пожалуйста, скажи ему, что нельзя! Это же опасно!
– Да прекрати ты кудахтать. – Хэнк выдрал рукав. – Чего тут опасного? Машина далеко, оконные стекла еще дальше. Скульптуру эту попортит? Не сумеет, сварена на совесть.
– Но он может нанести себе травму. – Лика чуть не плакала.
– Вот дура! – Хэнк находился в благодушном настроении и не ударил жену, хотя стоило бы: совсем распустилась, спорит с супругом и еще упрямится. – Закрой свой рот. Для мальчика естественно играть с палками. Ишь, – он прищелкнул языком, – прямо как копьем орудует. Вам, бабам, не понять.
Он толкнул калитку и вошел. Скульптура приветственно замигала красными глазами. Дени оглянулся, заметил отца и вздрогнул. Уронил дрын и прикрыл руками попу.
– Хорошо двигаешься, – неожиданно одобрил папа, Дени аж ушам своим не поверил. – Где научился?
– Госпожа Ильтен показала, – буркнул он.
Вот ведь! А тоже вроде бы баба. Но если заморачиваться странностями госпожи Ильтен, можно мозги сломать. Хэнк тряхнул головой и решительно направился к крыльцу, Лика – за ним, с отвращением глянув на железный прут.
Шашлыка не приготовили, но прошлогодние закатанные фрукты вперемешку с орехами оказались превосходной закуской к коньяку. Мужчины расселись в беседке, налили и деду Калле: разговору он не помеха. Непьющие женщины расположились в саду на скамейке, рядом поставили коляску с Верой, и Лика умилялась крошке. Она так хотела девочку! И вовсе не потому, что за рождение девочки Билле получил бы от государства большое денежное пособие. Девочки нежные, послушные, смирные. Мальчишки совсем не такие. Дени вечно носится как угорелый, вечно что-то ломает, возится в грязи, то и дело рвет одежду. А в последнее время совсем от рук отбился, никого не слушает, еще и вредничает. Тюль постоянно кричит, не хочет спать в кроватке, хочет на руках…
К удивлению Лики, госпожа Ильтен заговорила о ее старшем сыне. К еще большему удивлению – в положительном ключе.
– Дени – замечательный малыш. Деятельный, сообразительный, физически развитый. Всем интересуется, всегда готов помочь. Почему ты его не любишь, вдоль тебя и поперек?
Лика опешила.
– Как это не люблю? Я люблю.
– Увянь! Меня бы так любили, я бы сдохла от психического расстройства еще во младенчестве. Как, по-твоему, надо любить ребенка? Нужно с ним заниматься, разговаривать, учить полезным вещам. Хвалить почаще, даже если толком не за что. Обнимать, в конце концов, гладить по головке, целовать в носик – это же дитя, оно хочет ласки!
– Да он только хулиганит, – робко возразила Лика. – Лазает где-то, вещи портит. То от мячика житья не было, теперь новую привычку завел – палками махать.
– А ты хотела, чтобы он сидел на одном месте, будто привязанный, и ничего не делал? Как ваза в серванте? – Лика вздохнула: в их квартире после увлечения Дени мячиком ни одной вазы не осталось. – Чисто для красоты? Он живой человек, ему надо развиваться. И шишки набивать, и в лужи падать – тоже. Это нормально для пацана.
Интересно, они с Билле не родственники? Нет, госпожа Ильтен ведь с какой-то неведомой планеты. А порой кажется, что по одному проекту деланы.
– У меня маленький, – Лика предприняла еще одну попытку оправдаться, – а Дени все время отвлекает…
– Ну и отвлекись! Переживет твой маленький без тебя несколько минут, не расклеится и не распаяется. Твое внимание нужно обоим сыновьям, а не только одному. Мать ты или ехидна?
– А ехидна – это кто? – растерянно спросила Лика.
Но Тереза ее не услышала. Потому что резко поднялась, одернула платье и подбоченилась, вглядываясь в сторону беседки.
– Так. Пойду я, твоему мужу мозги вправлю. Рино – человек мягкий, а твой вояка, небось, по-штатски не понимает. Сиди тут пока, за Верой присмотри.
Она быстрым шагом направилась к беседке – Лика даже не успела отреагировать. С другой стороны, если бы и успела – что толку? Спорить с госпожой Ильтен – все равно что с Билле. Устроив присосавшегося к груди младенца в перевязи поудобнее, она потянулась к Вере. Девочка уже не спала, жмурилась на солнышко, пробивающееся сквозь листву. Лика достала ее из коляски, пощекотала животик, улыбнулась. Прямо куколка!
Эг Айрад наблюдал за этим домом с самого утра. Его внимание привлекла коляска. Очень многообещающая, розовая с белым кружевным пологом. Отойдя на безопасное расстояние, он вынул из кармана телефон и набрал заказчика:
– Босс, это Сарагетский Жук. – Он предпочитал пользоваться прозвищем, предусмотрительно храня в тайне от заказчиков не только фамилию, но и место проживания: на самом деле Айрад был из соседнего города Тильгрима. – Есть перспективный объект. Жду аванс.
Высветилось сообщение: на счет прилетело десять тысяч единиц. Айрад кивнул – скорее самому себе, чем не видящему его собеседнику. Не откладывая, пометил источник дохода для налоговой службы: частные консультации по уголовному праву. Он редко позволял себе проявлять чувство юмора, но когда возможность представлялась, пользовался ею на всю катушку. Айрад подтвердил заказчику получение и убрал телефон. Будем работать.
Оборудование у Сарагетского Жука всегда было с собой. С виду – обычный чемоданчик ремонтника, но с двойным дном. В секретном отсеке лежали предметы, наличие которых показалось бы странным даже у многопрофильного мастера, сочетающего несколько профессий. Ну, к примеру, кляп или пистолет… Насчет комбинезона Айрад не беспокоился: пока маскировочное поле не подключено, ткань не вызывает подозрений, банальный серо-зеленый брезент. Комбинезон был армейским – память о годах, проведенных на Т2, – и не раз спасал владельца от верной смерти в зохенских когтях. Сарагетский Жук обстоятельно облачился, вынул из потайного отсека две микрокамеры, нацепил спереди и сзади, подключил модуль электроники и засунул его во внутренний карман. Надвинул на голову капюшон комбинезона: неуместный и демаскирующий рыжий «ежик» никак не желает седеть, и это после тринадцати весен на зохеновой Т2. Видимо, генетика. Он взял бинокль, спрятал чемодан в кустах и включил поле. Фигура мужчины средней комплекции словно растворилась в воздухе. Бинокль поплыл по направлению к даче номер двенадцать, лишь скользящая рябь да иногда проявляющиеся детали подсказывали, что кто-то движется. И еще глаза. Глаза никогда не получалось скрыть режимом невидимости. Айрад слышал от командиров теорию, что если сделать глаза невидимыми, то и они ничего не смогут увидеть. Ну, невелика беда: в глубине капюшона их и без маскировочного поля трудно разглядеть.
К середине дня диспозиция определилась. В доме двое детей: мальчик около пяти весен и совсем маленькая девочка, это ее коляску Айрад приметил и не ошибся. Он отзвонился заказчику: не нужен ли еще и мальчик? Со скидкой, все равно полную разведку делать, прежде чем брать девочку. Заказчик отказался, еще и обругал. Дескать, из девочки через дюжину весен женщина получится, а мужчину он хоть сейчас в любом интернет-кафе найдет.
Кроме детей, тут жили отец и мать. Отец вида совсем не грозного, даже если дело пойдет по худшему сценарию, справиться с ним проблемы не составит. Но худшего сценария случиться не должно: супружеская спальня на втором этаже, а детская кроватка на первом, так что пересечение с отцом девочки маловероятно. Странное расположение, но Айрад быстро понял, почему: за девочкой в основном присматривал старик, это его тахта стояла рядом с кроваткой. Совсем хорошо! Старик, судя по всему, и так подслеповат, а уж в комбинезоне его обойти – раз плюнуть.
Осталось дождаться ночи. Супруги уйдут наверх, дед заснет, тогда и наступит время действовать. Сарагетский Жук на всякий случай проверил, как открываются окна и двери, проложил маршрут отступления, учтя и ямы, и жуткую стальную конструкцию, которая даже при дневном свете чуть не заставила его охнуть и выругаться. Он аккуратно покинул территорию и, найдя укромное место, решил вздремнуть перед ночной операцией.
– Понимаете ли, господин Хэнк, ваш сын чувствует себя брошенным. Раньше он стоял у матери на первом месте… ну, может, на втором – после вас. А теперь переехал на третье… Нет, даже не так – он, считайте, вовсе лишился места в семье. Мать занята младшим, вы его только ругаете…
– А чего, хвалить его? – буркнул Хэнк, и Ильтен вздохнул: ну что за деревяха чугунная, никак его не проймешь. – За то, что посуду бьет, орет как потерпевший, не дает мелкому спать? За то, что глазки ему выковыривает? И все делает назло?
– Господин Хэнк, это обычная реакция ребенка, от которого отмахиваются. Он пытается привлечь внимание. Просто не умеет это делать цивилизованно, его же никто не учит. Ему кажется, что родители его разлюбили, и от этого ему очень больно. Он к нам в слезах прибежал, говорил, что теперь вам не нужен, потому что вы завели себе нового ребенка, и тот вам больше нравится.
– Чушь несусветная! Вот надеру ему задницу ремнем за такие глупости! Пусть ведет себя нормально, если не хочет, чтобы его ругали.
Ильтен опрокинул очередную стопку. Без допинга тут никак.
– Послушайте, господин Хэнк…
За его спиной послышались шаги. Тереза явилась. Ильтен почувствовал облегчение, хотя умом понимал: сейчас начнется скандал. Но, может, оно и к лучшему: броню Хэнка пробьет только тяжелая артиллерия.
– Довели ребенка до истерики и спокойно коньячок попиваете? – Ага, с места в карьер. – Вы отец или говно на палочке?
Дед Калле чуть не подавился коньяком. Ильтен зажмурился. Нет, Хэнк не попытался залепить Терезе оплеуху. Он настолько оторопел, что смог лишь выдавить, побагровев:
– Вы… Какого зохена вы на меня ругаетесь? Это мое и только мое дело…
– Ведите себя нормально, если не хотите, чтобы вас ругали!
Хэнк захлопнул челюсти. Он ведь минуту назад эти слова говорил. Но не про себя.
– Дени – ваш наследник. Родной человек. Ваша опора в старости, блин! Как вы можете им пренебрегать? Вам нужно им заниматься, воспитывать его – не ремнем, а своим примером и добрым словом. Нужно выстраивать отношения с ним…
