– Гржельчикова, вы совершенно бесталанны, – заявил физик. А с виду такой приятный, улыбчивый мужчина. Все эти улыбочки – обман.
– Как вас вообще угораздило поступить на физико-математическое отделение? – непонимающе воскликнул математик.
– Она на гуманитарном дня не продержалась бы, – заметила литераторша. – На что надеяться, если к пятнадцати годам девочка по-английски говорит с ошибками? Промолчу о том, как она пишет!
– По-хантски ещё хуже, – молвил седовласый преподаватель хантского языка. – Гржельчикова, вам не стыдно? У вас отец – космолётчик, с инопланетянами общается, хантский должен знать в совершенстве. Неужели вам было трудно попросить его с вами позаниматься?
Хелена всхлипнула.
– Он всё время на работе…
– Перестаньте реветь, – сурово сказал директор. – Никого вы не разжалобите. У нас тут специализированный учебно-научный центр с полуторавековой историей, образовательное учреждение для наиболее развитой части нашей молодёжи. А вовсе не богадельня для умственно отсталых. Предлагаю представить Хелену Гржельчикову к отчислению. Кто за?
Лес рук – так это называли учителя.
– Собирайте вещи, Гржельчикова. И звоните родителям, чтобы приехали вас забрать.
Обливаясь слезами, она поплелась в свою комнату. Кто-то из девиц поставил ей подножку, и она упала, больно ударившись коленом и порвав красивые колготки. У комнаты её догнал Артур.
– Чё, выперли? – спросил ехидно, без всякого сочувствия. – А нечего было недотрогу из себя корчить.
– А ты… – задохнулась она от возмущения. – А вы все…
– Давай попрощаемся. – Он втолкнул её в комнату, вошёл следом и сграбастал ажурную кофточку на груди, прихватывая кожу. – Ну-ка смирно! – прикрикнул он, почувствовав сопротивление. – Наставлю синяков, объясняйся потом с родителями.
Хелена затихла, вообразив, как рассердится папа, узнав, что она… Лучше потерпеть последний раз. Она терпела долго, Артур никак не оставлял её, мочаля изнутри и снаружи. Будто и так всего мало навалилось! Когда он ушёл, подарив напоследок мерзкий слюнявый поцелуй, она, плача, нашарила мобильник и набрала папин номер.
– Абонент находится вне зоны доступа, – бесстрастно отозвалась сеть.
Она набирала снова и снова, и всё бесполезно. В конце концов она позвонила маме. Та взяла телефон с первого раза.
– Мам, меня из школы выгоняют, – заныла Хелена в трубку. – Когда ты можешь приехать?
– Я никуда не поеду, – отрезала мама. – С меня хватит. У тебя есть отец, тебя отдали ему по суду, он за тебя и отвечает.
И отключилась. Хелена некоторое время тупо смотрела на телефон. Потом нажала на кнопку, опять набрала маму. Звонок сбросили.
В отчаянии она ещё раз позвонила папе. Всё тот же механический, безэмоциональный голос какой-то тётки. Папа опять был недоступен. Наверное, в космосе сигнал плохо ловится, наивно подумала она и шмыгнула носом.
Что-то стукнулось снаружи о стекло. Она подняла глаза. В окне висела картонка, спущенная с верхнего этажа общежития, а на картонке намалёвано: «Хеленка – дура!» Наверняка кто-то из этих противных отличниц. Она бы вновь заплакала, но слёз больше не осталось. И утешения искать не у кого. Мама от неё отреклась, папа – неизвестно где. А если и объявится, какими глазами на неё посмотрит – дуру, неумёху, безвольную подстилку для троечников? На что ему такая дочь?
Прижимая к груди мобильник, она прерывающимся голосом надиктовала сообщение:
– Папа, я тебя люблю. Жаль, что я у тебя не получилась. Женись на ком-нибудь и сделай себе другую дочку.
Хелена выпустила из рук телефон, и он соскользнул на пол. Медленно, словно во сне, она надела свой самый красивый наряд – лимонную кофточку с блёстками и рюшами, открывающую верх груди, юбку из густого серого кружева. На шею повесила ожерелье. Пусть её похоронят в лучшем. Она распахнула окно, с отвращением оттолкнула гнусную картонку, взобралась на подоконник – каблуки немного мешали, – и, зажмурившись, полетела вниз.
Конечно, она не предусмотрела, что шершавый асфальт превратит её роскошный наряд в рваньё, туфли она потеряет, а ожерелье порвётся.
Захват тсетианского корабля окрылил Ена Пирана. Это ж надо, какая удача! Грамотно себя повести – может, и сражаться не придётся.
– Связь с земной эскадрой, – потребовал он. – Пусть сразу дадут мне командира, с мелочёвкой терять время не буду.
Экран подёрнулся невнятицей настройки, и вскоре в нём появился землянин. Розовощёкий блондин слегка похудел, и щёки потеряли цвет, но в целом мерзавец был узнаваем.
– Гржельчик?! – Ен Пиран чуть не подавился. – Ты ещё не сдох?
Ненавистный блондин скривился:
– Не дождешься, тварь.
– Ты давно должен быть мёртв! – возмущению адмирала не было предела. – Я рискнул душой, я заплатил… Я… – Он осёкся.
Гржельчик сощурился.
– Я ещё тебя, сука, переживу.
– Это вряд ли! – рявкнул Ен Пиран. – Здесь тридцать семь кораблей объединённого флота.
– Спасибо, мы уже сосчитали, – процедил землянин.
Его непрошибаемость бесила Ена Пирана. Наверное, адмиралу стало бы легче, узнай он о том, что капитан бодрится напоказ. Самому Гржельчику было предельно ясно, что, даже пережив предстоящий бой, до следующего дня рождения он не дотянет.
– И что ты мнёшься, продажная девка, со своими хвалёными тридцатью семью кораблями? – агрессивно спросил землянин. – Боишься нас четверых? Правильно, достаточно и четырёх самцов, чтобы оттрахать в хвост и в гриву тридцать семь жалких самок.
Адмирал чуть не лопнул от праведного негодования, когда до него дошло, о чём толкует проклятый Гржельчик.
– Много болтаешь, греховодник! Придется тебе поучиться воздержанию. Мы тут прихватили за задницу твою любимую самку, спешащую на случку. – Адмирал захохотал, довольный тем, что сумел высказаться в тон землянину. – Короче, так. Вы отходите от Нлакиса и не лезете в наши дела здесь, а мы сохраняем жизни экипажу и пассажирам тсетианского «БМ-65».
Гржельчик презрительно фыркнул.
– Поменять целую планету на один корабль, да к тому же не земной? Удовлетвори меня орально, Пиран.
Адмирал взбеленился:
– Меня следует называть «господин Ен»!
– Зови меня «муж мой и повелитель», – невозмутимо отозвался землянин.
Ен Пиран яростно плюнул. Попал, что характерно, не в Гржельчика, находящегося в нескольких мегаметрах, а в кого-то из собственной свиты.
– Ты сменяешь Нлакис на тсетианский кораблик, погрязший во грехе урод, – почти обещающе произнёс Ен Пиран. – Если ты не сделаешь этого добровольно, тебя заставит твой координатор. На борту «БМ» мирные люди. Полтораста пассажиров, тсетианских подданных. Свяжись с координатором, и посмотрим, позволят ли тебе их угробить.
– Не знаю ни о каких пассажирах, Пиран. – Йозеф сделал морду валенком. – Может, ты сам их придумал. У тебя же фантазия извращённая.
– Я тебе устрою сеанс связи, – сквозь зубы выговорил адмирал, зло глядя на Гржельчика.
Полминуты – и засветилось соседнее окно экрана. Взору Йозефа предстал Асхарду. Старый знакомый был подавлен.
– Асхарду, что у тебя? – осведомился Йозеф.
– Нас захватили, Грзельтик, – неохотно ответил тсетианин. – «БМ» держат под прицелом четыре гъдеанских эсминца. Стоит мне шевельнуться – и нам всем конец. Себя не жаль, работа такая. Но пассажиры-то ни при чём, восьмёрка гнутая.
Гржельчик нахмурился.
– То есть у тебя к нам просьба или ещё что?
Асхарду сгорбился.
– Если я скажу, что нет, меня посадят на кол. Поэтому отвечу, что да, провалиться мне в чёрную дыру. Я, капитан Асхарду, – произнёс он бесцветно, словно выученную речь, не принятую сердцем, – официально обращаюсь к земному командованию с просьбой принять ультиматум адмирала Гъде ради спасения ста пятидесяти мирных граждан.
– Понятно, – сухо промолвил Йозеф.
У тсетианина явно не было другого выхода. Но положение земной эскадры он осложнил, что есть, то есть. Официальное обращение не проигнорируешь. Придётся связываться с Центром, гори Ен Пиран синим пламенем.
– Всё уяснил, грешник? – осклабился адмирал. – Сроку тебе сутки. Если эскадра не уйдёт, начнём убивать тсетиан. По одному и очень мучительно. Мне как раз пришло в голову несколько идей.
Ухмыльнувшись напоследок, он прервал связь.
Йозеф скорчил рожу вслед исчезнувшему изображению гъдеанина и бросил связисту:
– Вызывай командование.
За окном выла сирена реанимационной машины, удаляясь. Директор оторвал взгляд от кровавого пятна на асфальте рядом с корпусом общежития и, резко задернув штору, отошёл от окна.
– Только этого нам и не хватало! – сказал он в сердцах.
Всё было так прекрасно, как только может быть: расцвет карьеры, всеобщее уважение… И на тебе! Воспитательница рыдала, размазывая тушь и окропляя слезами телефон Гржельчиковой с прощальным сообщением. Да, директору тоже было жаль глупую девку, всё-таки тварь Божья. Но куда больше он жалел себя. Пока родители её не забрали, не поставили свои подписи на документах – за неё отвечает интернат. Как же обидно будет слететь с тёплого кресла из-за того, что какая-то отчисленная дурочка не вовремя психанула!
– Что там у неё? – отрывисто спросил он.
– Перелом трёх рёбер, – затараторила школьная медсестра, пообщавшаяся с врачами «скорой», – обеих ног, левой ключицы… Повреждено левое лёгкое, селезёнка… И самое серьёзное – черепно-мозговая травма.
– Вряд ли можно повредить мозгам, когда их нет, – вполголоса проговорила завуч.
Воспитательница зарыдала громче.
– А вы не хнычьте! – Директор нашёл, на кого свалить ответственность. – Это ваш просчёт! Вас для чего на эту должность поставили? Вы должны быть нашим ученикам второй мамой. Знать все их помыслы, быть для их слёз жилеткой, а для их дурацких тайн – хранительницей. И как вы выполняете свои обязанности? Ваша подопечная сиганула в окно, а вы даже были не в курсе, что она собиралась покончить с собой! Не пресекли вовремя, не провели воспитательную работу.
Воспитательница растерянно захлопала глазами с потёками косметики.
– А… а как…
– Вот что вы тут сидите, Виктория Павловна, а? – Директор не ослаблял напора. – Вы уже связались с её родителями? Рассказали им о происшествии, объяснили всё в нужном свете?
– А… – пискнула воспитательница. – У неё только отец. Сведений о матери в личном деле нет.
– Ну и что? – рассердился директор. – Отец – не родитель, что ли? Сообщите ему.
– Я звонила, честное слово! У него телефон не отвечает.
– Звоните ещё! Рано или поздно ответит.
Директор озабоченно потёр переносицу. Достаточно ли он застращал эту овцу? Чувствует ли она себя виноватой? Не ровен час, самоубийца помрёт-таки, и он вовсе не хотел стоять с повинной головой перед её отцом. А пуще того не желал, чтобы на него завели уголовное дело. Для роли козла отпущения вполне подошла бы Виктория Павловна.
Телефонный звонок прервал беседу Салимы с московским куратором.
– Извините, господин Каманин, – слегка улыбнулась она и ответила на вызов. – Что стряслось, Ларс? Я немного занята.
– Нам объявили ультиматум. – Голос старика был напряжён.
– Срок? – спокойно уточнила она.
– Сутки.
– Отлично, у нас есть время всё обсудить. Вы можете приехать в Ебург? Разговор, очевидно, не телефонный.
Спустя два часа они сидели в гостиной резиденции московского куратора уже втроём. Владимир Каманин, как хозяин, позаботился о кофе и коньяке для гостя. Но Максимилиансену, похоже, было не до кофе и даже не до коньяка. Он выглядел так, словно у него кость застряла в горле. Молча раскрыл ноутбук и включил запись разговора Гржельчика с Еном Пираном и Асхарду.
– Занятно, – резюмировала Салима.
– Занятно? – У адмирала глаза полезли на лоб. – Да ведь нас хотят поставить ра… Боже правый, неделя со Шварцем даром не прошла, – сокрушённо покаялся он. – Салима, что здесь занятного? Ен Пиран поставил нас… в общем, в безвыходное положение. А проклятый Гржельчик, чтоб ему пусто было, подлил масла в огонь своим хамством!
Салима посмотрела на главнокомандующего с внимательным любопытством. Насколько она его знала, он должен был одобрить все реплики Гржельчика, а в хамстве обвинить, естественно, противника.
– Что вы не поделили с Гржельчиком, Ларс?
Вот оно, опять. Максимилиансен нахохлился.
– Да ничего.
Она подождала, но больше он ничего не сказал. Тогда она спросила:
– Ларс, что вы предприняли в ответ на ультиматум Ена Пирана?
Дед, ушедший было в какие-то чёрные мысли, встрепенулся и стал докладывать:
– К Нлакису отправляются ещё четыре корабля. Не к самой планете, чтобы не раздражать гъдеан и прочую шушеру. Они должны появиться далеко за периметром, за пределами обычной зоны наблюдения, и, в идеале, не привлечь внимания.
– Что ж, чудесно.
– Возможно, Салима. Но это ни на йоту не приближает нас к решению главного вопроса: как быть с ультиматумом? Я сделал то, что напрашивалось, но данный вопрос целиком в вашей компетенции. Да или нет?
– Не знаю, – мило улыбнулась она.
Наверное, не время дразнить старика. Но на такой вопрос не ответишь с ходу. Как его ни реши – всё плохо. Выбирать нужно меньшее из зол. В принципе, она уже понимала, какое. Но…
– Господин Каманин, – обратилась она к москвичу, – вот прекрасная ситуация для анализа. Изложите нам, не торопясь, в чём состоят плюсы и минусы, скажем, нашего отказа.
Куратор откашлялся, подвинул к себе чашку кофе, но пить не стал. Владимир Каманин достиг высшего поста в своей стране, где несоответствие людским ожиданиям означает смерть, в весьма молодом возрасте, ему не исполнилось и тридцати трех. Блестящий ум в сочетании с самолюбием и карьеризмом делали его многообещающим политиком. Он отлично понимал, зачем Салима пожелала встретиться с главнокомандующим в его присутствии, зачем завела этот разговор. Ему предстоит нечто вроде экзамена на профпригодность. Останется он лишь куратором до тех пор, пока не перестанет устраивать народ и его машину не взорвут, или докажет свою способность думать в масштабах Галактики и решать за всю Землю, чтобы когда-нибудь по рекомендации уходящей на покой Салимы стать координатором планеты?
– Плюсы… – повторил он, будто смакуя слово. – Плюс очевиден: мы сохраним Нлакис как сырьевую базу. Вместе с Нлакисом мы сохраним нашу репутацию сильного и уверенного в себе мира, не допускающего разбазаривания своих владений по первому требованию каких-то проходимцев. Мы сохраним честь своего флота, не отступающего даже перед превосходящим противником.
– Но что-то и потеряем? – намекнула Салима.
– Несомненно. – Он вздохнул. – Возможно, мы потеряем дружбу с Тсетой. Тсета – хороший сосед, надёжный партнёр и верный союзник. Может быть, капитан Асхарду и готов умереть, но он произнёс официальное обращение к Земле, взывающее к долгу союзника, и долг предписывает нам спасти эти сто пятьдесят тсетиан. Если мы пренебрежём долгом, то утратим доверие Тсеты и, вероятно, всех нынешних и потенциальных союзников.
Она кивнула:
– Прекрасно.
Ларс решительно не понимал, что в этом прекрасного.
– А если мы согласимся?
– Тсета будет рада, – ответил Каманин и тут же добавил: – Но недолго. Пленников Ен Пиран не отдаст, надеяться на это смешно. Если повезёт, использует как рабов, а скорее уничтожит – какие из тсетиан работники? Герои мышки и клавиатуры. Да, мы останемся чисты перед мировым сообществом, но выгоды это нам не принесёт. Захватив контроль над Нлакисом, Гъде его не уступит.
– Как вас вообще угораздило поступить на физико-математическое отделение? – непонимающе воскликнул математик.
– Она на гуманитарном дня не продержалась бы, – заметила литераторша. – На что надеяться, если к пятнадцати годам девочка по-английски говорит с ошибками? Промолчу о том, как она пишет!
– По-хантски ещё хуже, – молвил седовласый преподаватель хантского языка. – Гржельчикова, вам не стыдно? У вас отец – космолётчик, с инопланетянами общается, хантский должен знать в совершенстве. Неужели вам было трудно попросить его с вами позаниматься?
Хелена всхлипнула.
– Он всё время на работе…
– Перестаньте реветь, – сурово сказал директор. – Никого вы не разжалобите. У нас тут специализированный учебно-научный центр с полуторавековой историей, образовательное учреждение для наиболее развитой части нашей молодёжи. А вовсе не богадельня для умственно отсталых. Предлагаю представить Хелену Гржельчикову к отчислению. Кто за?
Лес рук – так это называли учителя.
– Собирайте вещи, Гржельчикова. И звоните родителям, чтобы приехали вас забрать.
Обливаясь слезами, она поплелась в свою комнату. Кто-то из девиц поставил ей подножку, и она упала, больно ударившись коленом и порвав красивые колготки. У комнаты её догнал Артур.
– Чё, выперли? – спросил ехидно, без всякого сочувствия. – А нечего было недотрогу из себя корчить.
– А ты… – задохнулась она от возмущения. – А вы все…
– Давай попрощаемся. – Он втолкнул её в комнату, вошёл следом и сграбастал ажурную кофточку на груди, прихватывая кожу. – Ну-ка смирно! – прикрикнул он, почувствовав сопротивление. – Наставлю синяков, объясняйся потом с родителями.
Хелена затихла, вообразив, как рассердится папа, узнав, что она… Лучше потерпеть последний раз. Она терпела долго, Артур никак не оставлял её, мочаля изнутри и снаружи. Будто и так всего мало навалилось! Когда он ушёл, подарив напоследок мерзкий слюнявый поцелуй, она, плача, нашарила мобильник и набрала папин номер.
– Абонент находится вне зоны доступа, – бесстрастно отозвалась сеть.
Она набирала снова и снова, и всё бесполезно. В конце концов она позвонила маме. Та взяла телефон с первого раза.
– Мам, меня из школы выгоняют, – заныла Хелена в трубку. – Когда ты можешь приехать?
– Я никуда не поеду, – отрезала мама. – С меня хватит. У тебя есть отец, тебя отдали ему по суду, он за тебя и отвечает.
И отключилась. Хелена некоторое время тупо смотрела на телефон. Потом нажала на кнопку, опять набрала маму. Звонок сбросили.
В отчаянии она ещё раз позвонила папе. Всё тот же механический, безэмоциональный голос какой-то тётки. Папа опять был недоступен. Наверное, в космосе сигнал плохо ловится, наивно подумала она и шмыгнула носом.
Что-то стукнулось снаружи о стекло. Она подняла глаза. В окне висела картонка, спущенная с верхнего этажа общежития, а на картонке намалёвано: «Хеленка – дура!» Наверняка кто-то из этих противных отличниц. Она бы вновь заплакала, но слёз больше не осталось. И утешения искать не у кого. Мама от неё отреклась, папа – неизвестно где. А если и объявится, какими глазами на неё посмотрит – дуру, неумёху, безвольную подстилку для троечников? На что ему такая дочь?
Прижимая к груди мобильник, она прерывающимся голосом надиктовала сообщение:
– Папа, я тебя люблю. Жаль, что я у тебя не получилась. Женись на ком-нибудь и сделай себе другую дочку.
Хелена выпустила из рук телефон, и он соскользнул на пол. Медленно, словно во сне, она надела свой самый красивый наряд – лимонную кофточку с блёстками и рюшами, открывающую верх груди, юбку из густого серого кружева. На шею повесила ожерелье. Пусть её похоронят в лучшем. Она распахнула окно, с отвращением оттолкнула гнусную картонку, взобралась на подоконник – каблуки немного мешали, – и, зажмурившись, полетела вниз.
Конечно, она не предусмотрела, что шершавый асфальт превратит её роскошный наряд в рваньё, туфли она потеряет, а ожерелье порвётся.
Захват тсетианского корабля окрылил Ена Пирана. Это ж надо, какая удача! Грамотно себя повести – может, и сражаться не придётся.
– Связь с земной эскадрой, – потребовал он. – Пусть сразу дадут мне командира, с мелочёвкой терять время не буду.
Экран подёрнулся невнятицей настройки, и вскоре в нём появился землянин. Розовощёкий блондин слегка похудел, и щёки потеряли цвет, но в целом мерзавец был узнаваем.
– Гржельчик?! – Ен Пиран чуть не подавился. – Ты ещё не сдох?
Ненавистный блондин скривился:
– Не дождешься, тварь.
– Ты давно должен быть мёртв! – возмущению адмирала не было предела. – Я рискнул душой, я заплатил… Я… – Он осёкся.
Гржельчик сощурился.
– Я ещё тебя, сука, переживу.
– Это вряд ли! – рявкнул Ен Пиран. – Здесь тридцать семь кораблей объединённого флота.
– Спасибо, мы уже сосчитали, – процедил землянин.
Его непрошибаемость бесила Ена Пирана. Наверное, адмиралу стало бы легче, узнай он о том, что капитан бодрится напоказ. Самому Гржельчику было предельно ясно, что, даже пережив предстоящий бой, до следующего дня рождения он не дотянет.
– И что ты мнёшься, продажная девка, со своими хвалёными тридцатью семью кораблями? – агрессивно спросил землянин. – Боишься нас четверых? Правильно, достаточно и четырёх самцов, чтобы оттрахать в хвост и в гриву тридцать семь жалких самок.
Адмирал чуть не лопнул от праведного негодования, когда до него дошло, о чём толкует проклятый Гржельчик.
– Много болтаешь, греховодник! Придется тебе поучиться воздержанию. Мы тут прихватили за задницу твою любимую самку, спешащую на случку. – Адмирал захохотал, довольный тем, что сумел высказаться в тон землянину. – Короче, так. Вы отходите от Нлакиса и не лезете в наши дела здесь, а мы сохраняем жизни экипажу и пассажирам тсетианского «БМ-65».
Гржельчик презрительно фыркнул.
– Поменять целую планету на один корабль, да к тому же не земной? Удовлетвори меня орально, Пиран.
Адмирал взбеленился:
– Меня следует называть «господин Ен»!
– Зови меня «муж мой и повелитель», – невозмутимо отозвался землянин.
Ен Пиран яростно плюнул. Попал, что характерно, не в Гржельчика, находящегося в нескольких мегаметрах, а в кого-то из собственной свиты.
– Ты сменяешь Нлакис на тсетианский кораблик, погрязший во грехе урод, – почти обещающе произнёс Ен Пиран. – Если ты не сделаешь этого добровольно, тебя заставит твой координатор. На борту «БМ» мирные люди. Полтораста пассажиров, тсетианских подданных. Свяжись с координатором, и посмотрим, позволят ли тебе их угробить.
– Не знаю ни о каких пассажирах, Пиран. – Йозеф сделал морду валенком. – Может, ты сам их придумал. У тебя же фантазия извращённая.
– Я тебе устрою сеанс связи, – сквозь зубы выговорил адмирал, зло глядя на Гржельчика.
Полминуты – и засветилось соседнее окно экрана. Взору Йозефа предстал Асхарду. Старый знакомый был подавлен.
– Асхарду, что у тебя? – осведомился Йозеф.
– Нас захватили, Грзельтик, – неохотно ответил тсетианин. – «БМ» держат под прицелом четыре гъдеанских эсминца. Стоит мне шевельнуться – и нам всем конец. Себя не жаль, работа такая. Но пассажиры-то ни при чём, восьмёрка гнутая.
Гржельчик нахмурился.
– То есть у тебя к нам просьба или ещё что?
Асхарду сгорбился.
– Если я скажу, что нет, меня посадят на кол. Поэтому отвечу, что да, провалиться мне в чёрную дыру. Я, капитан Асхарду, – произнёс он бесцветно, словно выученную речь, не принятую сердцем, – официально обращаюсь к земному командованию с просьбой принять ультиматум адмирала Гъде ради спасения ста пятидесяти мирных граждан.
– Понятно, – сухо промолвил Йозеф.
У тсетианина явно не было другого выхода. Но положение земной эскадры он осложнил, что есть, то есть. Официальное обращение не проигнорируешь. Придётся связываться с Центром, гори Ен Пиран синим пламенем.
– Всё уяснил, грешник? – осклабился адмирал. – Сроку тебе сутки. Если эскадра не уйдёт, начнём убивать тсетиан. По одному и очень мучительно. Мне как раз пришло в голову несколько идей.
Ухмыльнувшись напоследок, он прервал связь.
Йозеф скорчил рожу вслед исчезнувшему изображению гъдеанина и бросил связисту:
– Вызывай командование.
Глава 6
За окном выла сирена реанимационной машины, удаляясь. Директор оторвал взгляд от кровавого пятна на асфальте рядом с корпусом общежития и, резко задернув штору, отошёл от окна.
– Только этого нам и не хватало! – сказал он в сердцах.
Всё было так прекрасно, как только может быть: расцвет карьеры, всеобщее уважение… И на тебе! Воспитательница рыдала, размазывая тушь и окропляя слезами телефон Гржельчиковой с прощальным сообщением. Да, директору тоже было жаль глупую девку, всё-таки тварь Божья. Но куда больше он жалел себя. Пока родители её не забрали, не поставили свои подписи на документах – за неё отвечает интернат. Как же обидно будет слететь с тёплого кресла из-за того, что какая-то отчисленная дурочка не вовремя психанула!
– Что там у неё? – отрывисто спросил он.
– Перелом трёх рёбер, – затараторила школьная медсестра, пообщавшаяся с врачами «скорой», – обеих ног, левой ключицы… Повреждено левое лёгкое, селезёнка… И самое серьёзное – черепно-мозговая травма.
– Вряд ли можно повредить мозгам, когда их нет, – вполголоса проговорила завуч.
Воспитательница зарыдала громче.
– А вы не хнычьте! – Директор нашёл, на кого свалить ответственность. – Это ваш просчёт! Вас для чего на эту должность поставили? Вы должны быть нашим ученикам второй мамой. Знать все их помыслы, быть для их слёз жилеткой, а для их дурацких тайн – хранительницей. И как вы выполняете свои обязанности? Ваша подопечная сиганула в окно, а вы даже были не в курсе, что она собиралась покончить с собой! Не пресекли вовремя, не провели воспитательную работу.
Воспитательница растерянно захлопала глазами с потёками косметики.
– А… а как…
– Вот что вы тут сидите, Виктория Павловна, а? – Директор не ослаблял напора. – Вы уже связались с её родителями? Рассказали им о происшествии, объяснили всё в нужном свете?
– А… – пискнула воспитательница. – У неё только отец. Сведений о матери в личном деле нет.
– Ну и что? – рассердился директор. – Отец – не родитель, что ли? Сообщите ему.
– Я звонила, честное слово! У него телефон не отвечает.
– Звоните ещё! Рано или поздно ответит.
Директор озабоченно потёр переносицу. Достаточно ли он застращал эту овцу? Чувствует ли она себя виноватой? Не ровен час, самоубийца помрёт-таки, и он вовсе не хотел стоять с повинной головой перед её отцом. А пуще того не желал, чтобы на него завели уголовное дело. Для роли козла отпущения вполне подошла бы Виктория Павловна.
Телефонный звонок прервал беседу Салимы с московским куратором.
– Извините, господин Каманин, – слегка улыбнулась она и ответила на вызов. – Что стряслось, Ларс? Я немного занята.
– Нам объявили ультиматум. – Голос старика был напряжён.
– Срок? – спокойно уточнила она.
– Сутки.
– Отлично, у нас есть время всё обсудить. Вы можете приехать в Ебург? Разговор, очевидно, не телефонный.
Спустя два часа они сидели в гостиной резиденции московского куратора уже втроём. Владимир Каманин, как хозяин, позаботился о кофе и коньяке для гостя. Но Максимилиансену, похоже, было не до кофе и даже не до коньяка. Он выглядел так, словно у него кость застряла в горле. Молча раскрыл ноутбук и включил запись разговора Гржельчика с Еном Пираном и Асхарду.
– Занятно, – резюмировала Салима.
– Занятно? – У адмирала глаза полезли на лоб. – Да ведь нас хотят поставить ра… Боже правый, неделя со Шварцем даром не прошла, – сокрушённо покаялся он. – Салима, что здесь занятного? Ен Пиран поставил нас… в общем, в безвыходное положение. А проклятый Гржельчик, чтоб ему пусто было, подлил масла в огонь своим хамством!
Салима посмотрела на главнокомандующего с внимательным любопытством. Насколько она его знала, он должен был одобрить все реплики Гржельчика, а в хамстве обвинить, естественно, противника.
– Что вы не поделили с Гржельчиком, Ларс?
Вот оно, опять. Максимилиансен нахохлился.
– Да ничего.
Она подождала, но больше он ничего не сказал. Тогда она спросила:
– Ларс, что вы предприняли в ответ на ультиматум Ена Пирана?
Дед, ушедший было в какие-то чёрные мысли, встрепенулся и стал докладывать:
– К Нлакису отправляются ещё четыре корабля. Не к самой планете, чтобы не раздражать гъдеан и прочую шушеру. Они должны появиться далеко за периметром, за пределами обычной зоны наблюдения, и, в идеале, не привлечь внимания.
– Что ж, чудесно.
– Возможно, Салима. Но это ни на йоту не приближает нас к решению главного вопроса: как быть с ультиматумом? Я сделал то, что напрашивалось, но данный вопрос целиком в вашей компетенции. Да или нет?
– Не знаю, – мило улыбнулась она.
Наверное, не время дразнить старика. Но на такой вопрос не ответишь с ходу. Как его ни реши – всё плохо. Выбирать нужно меньшее из зол. В принципе, она уже понимала, какое. Но…
– Господин Каманин, – обратилась она к москвичу, – вот прекрасная ситуация для анализа. Изложите нам, не торопясь, в чём состоят плюсы и минусы, скажем, нашего отказа.
Куратор откашлялся, подвинул к себе чашку кофе, но пить не стал. Владимир Каманин достиг высшего поста в своей стране, где несоответствие людским ожиданиям означает смерть, в весьма молодом возрасте, ему не исполнилось и тридцати трех. Блестящий ум в сочетании с самолюбием и карьеризмом делали его многообещающим политиком. Он отлично понимал, зачем Салима пожелала встретиться с главнокомандующим в его присутствии, зачем завела этот разговор. Ему предстоит нечто вроде экзамена на профпригодность. Останется он лишь куратором до тех пор, пока не перестанет устраивать народ и его машину не взорвут, или докажет свою способность думать в масштабах Галактики и решать за всю Землю, чтобы когда-нибудь по рекомендации уходящей на покой Салимы стать координатором планеты?
– Плюсы… – повторил он, будто смакуя слово. – Плюс очевиден: мы сохраним Нлакис как сырьевую базу. Вместе с Нлакисом мы сохраним нашу репутацию сильного и уверенного в себе мира, не допускающего разбазаривания своих владений по первому требованию каких-то проходимцев. Мы сохраним честь своего флота, не отступающего даже перед превосходящим противником.
– Но что-то и потеряем? – намекнула Салима.
– Несомненно. – Он вздохнул. – Возможно, мы потеряем дружбу с Тсетой. Тсета – хороший сосед, надёжный партнёр и верный союзник. Может быть, капитан Асхарду и готов умереть, но он произнёс официальное обращение к Земле, взывающее к долгу союзника, и долг предписывает нам спасти эти сто пятьдесят тсетиан. Если мы пренебрежём долгом, то утратим доверие Тсеты и, вероятно, всех нынешних и потенциальных союзников.
Она кивнула:
– Прекрасно.
Ларс решительно не понимал, что в этом прекрасного.
– А если мы согласимся?
– Тсета будет рада, – ответил Каманин и тут же добавил: – Но недолго. Пленников Ен Пиран не отдаст, надеяться на это смешно. Если повезёт, использует как рабов, а скорее уничтожит – какие из тсетиан работники? Герои мышки и клавиатуры. Да, мы останемся чисты перед мировым сообществом, но выгоды это нам не принесёт. Захватив контроль над Нлакисом, Гъде его не уступит.
