И если мужик-осьминог не будил во мне никаких эротических ощущений, то от вкрадчивых бархатных касаний тентаклей меня бросало в жар, и, когда прикосновения стали более настойчивыми, я и не подумала возражать. Смущало и очаровывало выражение лиц этой ласковой двухголовой твари: затаенная, сдержанная страсть, которую выдавали трепещущие ноздри и проблески знойных взглядов из-под опущенных ресниц. Тентакли сжались и лица приблизились, глаза открылись, и в меня впились два опьяненных жарким желанием взгляда. И…
Я проснулась. Надо же, ведь приснится такое!
Почему осьминог и тентакли? Сюр какой-то! Почему две головы – ясно, и к психологу ходить не надо – мне оба мальчика симпатичны. Но…
Во-первых, как эротический объект я ни одного из них не рассматривала. Не до того было. Значит, мое подсознание зафиксировало все их заинтересованные взгляды, непрозрачные высказывания и само провело тонкую настройку. Н-да, и эти глазки кота Шрека то у одного, то у другого периодически. У Маркаса это особенно выразительно получается.
А во-вторых, эти мальчики старше меня, только хорошо сохранились. К сожалению, я сохранилась плохо.
Повернулась на бок, попыталась снова уснуть. Не-а. Глаза закрываться не хотят. Раз так, надо вставать. И почему мне до сих пор не принесли малышку?
Я надела домашний халат. Кстати, мой халат – это отдельная песня. Я сама его сшила из плотной, толстой, мягкой бархатной ткани с бирюзовыми и черными вертикальными полосами и тонкой белой полоской. Длинный в пол, с большим запахом, слегка расширяющийся к низу и длинным поясом, который я дважды оборачивала вокруг талии. Когда я в него запаковывалась, чувствовала себя монументальной колонной и выглядела, как на королевском приеме.
И мне не стыдно в нем рассекать по дому при посторонних мужчинах.
Заглянула в гостиную.
Малышка спала. Ее уложили в сдвинутых креслах так, что их ручки как бы образовали бортики импровизированной кроватки.
Марк в одиночестве смотрел какое-то документальное кино по телевизору. Интересно, куда еще трое подевались? Но спрашивать Марка я не спешила – засмотрелась на него.
Еще неделю назад, рассматривая картинку к любовному роману, я думала, что, как ни печально, но у меня с мужиками все закончено. Мой «брачный сезон» давно позади. И, если честно, сейчас я жалела, что не позволила себе, пока была возможность, хотя бы секс без обязательств.
Автор романа взяла в качестве иллюстрации внешности Главного Героя слегка переработанное фото Клайва Оуэна – вполне в моем вкусе – не красавчика, но и не урода: интересного, статного. Тогда я неожиданно для самой себя почувствовала зависть к возможным подружкам этого образчика мужественности, сексуальности и харизмы уверенного в себе мужчины.
А теперь? Мне что, себе позавидовать? Мужчины в моем доме! Один – сейчас оседлавший стул в паре метров от меня и внимательно впитывающий события, происходящие на экране телевизора – был не хуже того, кого я оценивала на иллюстрации в книге, даже сказала бы, что этот привлекательнее во всех отношениях.
Мелькнула пошлая мыслишка, подсказанная идиотским сном и отнюдь не спящим, не смотря на мой возраст, либидо: «Интересно, сколько ему нужно выпить, чтобы смог меня тр… х-м, чтобы смог со мной заняться любовью?». Тут же хихикнуло мое альтер-эго: «Ой-ё, идиотка, а сколько нужно тебе выпить, чтобы пойти на это? М-да. Я столько не выпью! Да и он только если будет в хлам» – заключила, улыбнувшись.
Не то чтобы я была ярой поборницей традиций и предубеждений против разницы в возрасте в отношениях и прочее. Нет. Например, я с удивлением, но без негатива восприняла случайную инфу из интернета о браке актера – восемнадцатилетнего парня и режиссера – дамы сорока трех лет. Родили в браке двух девочек, живут одиннадцать лет. Как говорится, совет да любовь. Только это не мой вариант. Не для меня такой экстрим.
К тому же, во-первых, я реально оцениваю свой нынешний уровень привлекательности для мужчин. Недавно я, вся такая красивая, шла с рынка мимо компании мужиков примерно моего возраста, которые бурно обсуждали способы закваски капусты. Так вот, ни один даже клювом не повел в мою сторону. Я, конечно, понимаю, что в этом возрасте у них уже не первый год с потенцией проблема, но все же... Было обидно!
Во-вторых, сердечко мое уже никуда не годится. Стремно как-то помереть под или на мужике. Да и мужика жалко. Ха-ха. Каково ему будет оказаться после оргазма на трупе?!
Постояла, полюбовалась на привлекательный образчик мужчины и, тихо ступая, ушла на кухню. Подумать.
Странный сон и новый взгляд на своего квартиранта меня взволновали.
Я задумалась, перебирая свой сексуальный опыт в ретроспективе.
Воспитывали меня строго. Я могла бы пожаловаться на не вполне педагогические, с точки зрения XXI века, приемы моих родителей, но теперь понимаю, что они воспитывали, как умели, выкладываясь на полную катушку.
Родители, работающие оба и старательно делающие карьеру, недостатка средств не испытывали. Только меня не баловали. Одевали в добротную, неброскую одежду, кормили сытно, вывозили «на юга» летом. Однако, когда мои ровесники одевались, стараясь выделиться, кто во что горазд, я ходила в темных платьях, мало отличающихся от школьной формы, с белыми воротничками и манжетами.
Мамины наставления слегка пугали и приводили в недоумение: «Не позволяй мальчикам трогать свою грудь». Я не переспрашивала, покорно кивала, пряча глаза, так как абсолютно не понимала, зачем мальчикам трогать мою грудь. В результате я начала сутулиться, пытаясь скрыть ее, подросшую к десятому классу почти до третьего размера. За что регулярно получала от мамы по спине: «Не сутулься!»
Я была красивой девочкой — вся в маму. Мамины большие карие глаза с пушистыми ресницами, аккуратный носик, сочные губы, темно-розовые и глянцевые, как карамель, чуть скуластый овал лица, небольшой твердый подбородок с ямочкой. Вся в маму, но мама проводила перед зеркалом по часу утром и вечером, а мне краситься запрещала, говорила: «И так хороша». Хороша. Только все девочки в классе пользовались косметикой, кто больше, кто меньше, а я всегда была «а ля натюрель». И девчонки с макияжем выглядели старше, а я — натуральным ребенком.
В остальном меня не ограничивали и не следили за каждым шагом. Я занималась сначала спортивной гимнастикой, потом после переезда – цирковой пластикой, после еще одного переезда – балетом и эстрадными танцами и пела в городском хоре, с которым объездила полстраны. Участвовала в школьных делах вне учебы.
Моя активная мама была председателем родительского комитета и с размахом организовывала все школьные мероприятия. На новогодних праздниках мама отрывалась особенно, впрягая меня в создание карнавальных костюмов. И в десятом классе я была Цыганкой.
Мама постаралась: меня не узнали одноклассники.
Мы с ней сшили роскошную многослойную юбку «годе» и лиф. Воланы на юбке, воланы на узких рукавчиках до локтя, воланы на вырезе кофточки. Но убойным финальным штрихом стала косметика.
Мама накрасила меня сама.
Когда я справилась со своим лицом и удивлением, стало понятно, что выгляжу старше, минимум, лет на пять. Мы еще собирались надеть маску, посмотрели и обе поняли, что ни к чему. Я и так на себя не была похожа.
Кроме того, был еще парик – черные буйные кудри.
В общем, когда я-Цыганка вошла в актовый зал школы и стала оглядываться – где там наши – народ замолкал, тишина волнами растекалась по ходу моего движения, пока я шла к своему классу. Одноклассники были в шоке, когда Цыганка моим голосом сказала: «Лен, ну ты чего?» Моя подруга с отвисшей челюстью смотрела на меня и не могла вымолвить ни слова. Первым опомнился наш хулиганище Кот.
– О..еть! Детка, ну ты даешь!
– Кот, не выражайся, – осадила его, – я классной пожалуюсь.
Да, хорошим девочкам нельзя не только выражаться, но и общаться с теми, кто выражается.
Кот закрыл лицо растопыренной пятерней, загадочно ухмыльнулся, блеснул между пальцами своими синющими хитрыми глазами и отошел к ребятам из своей компании.
Потом были разные конкурсы и выступления при живейшем участии родителей и учителей.
Я, естественно, танцевала «цыганочку». Хорошо танцевала. И, естественно, в конкурсе костюмов заняла первое место.
А потом в зале погасили большую часть светильников, и начались танцы. Родители и учителя остались в зале, но растворились в тенях на стульях вдоль стен.
Кот пригласил меня танцевать. Правда, пригласил – это сильно сказано. Он даже не предложил пойти танцевать или хотя бы поинтересовался, хочу ли я, просто схватил меня за руку и потащил на середину зала, где уже топтались другие пары.
Я не приучена скандалить, тем более, при большом скоплении народа, потому только слегка упиралась, а когда Кот положил ладони на мою талию и принудил изображать танец, только шипела на него, стараясь, чтобы никто не услышал.
– Прекрати сейчас же. Я не хочу с тобой танцевать.
– Детка, всего один танец. Ты уже со всеми танцевала, и никому не отказывала. А я что? Лысый?
– Остальные вели себя прилично, а ты вытащил меня как мешок с картошкой. И без разрешения.
– Прилично – это как? – он гадко усмехнулся. – Тебя, кроме приличий, что-нибудь заботит?
– И не прижимай меня к себе так близко.
– Тебе не нравится?
- Да, это неприлично, чтобы ты знал.
Он прижал меня к себе еще ближе. Что-то жесткое упиралось мне в живот, вызывая неприятные, почти болезненные ощущения. Я затрепыхалась и покрутила бедрами, пытаясь высвободиться.
– Мне неудобно. Что у тебя в кармане?
– Сука! – он вдруг дернулся, с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. – Б..дь! Прости.
Он бросил меня посреди танцпола и стремительно покинул зал.
Я слегка растерялась: матом меня Кот не удивил, но не ожидала ни его бегства, ни этого странного «прости».
Тогда я ничего не поняла и вернулась к классу. Ленка поиграла бровями и спросила, что случилось. Я только пожала плечами и, не задумываясь, припечатала:
– Ну, дурак, он и есть дурак.
– Ты его отшила?
– Лен, куда я его отшила? Он сам убежал.
– Он тебе еще припомнит.
– Что он припомнит? Что я ему сделала? И мне особо терять нечего. Он и так прохода не дает.
– Вот я и говорю: жди от него какой-нибудь подлянки.
– За что?
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, и хором друг другу на ушко проскандировали: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»
На самом деле я Кота не боялась. Он доставал всех, но никогда не переходил границ, чего-то угрожающего здоровью или жизни одноклассников, он не совершал, а все остальное можно было квалифицировать как мелкие шалости. Меня он просто постоянно дразнил.
Но Ленка оказалась права, Кот меня все же подловил.
После новогодних праздников мы с Ленкой по расписанию были дежурными в классе, но она заболела, и убирать класс после уроков мне пришлось одной.
Я уже принесла воду в ведре и достала из шкафа «лентяйку» с тряпкой, ходила по классу вдоль ряда у окна и лениво выставляла на столы перевернутые стулья.
Вдруг в пустом классе раздался посторонний звук, я подпрыгнула от неожиданности и развернулась к двери. В классе я уже была не одна. Кот деловито поправлял черенок «лентяйки», вставленный в ручку двери от косяка до нижнего края дверной коробки по диагонали.
Не могу сказать, что испугалась, но заволновалась: «Чего это он надумал?»
– Ко-от, – протянула я с нажимом. – Ты что творишь?
– Все, Ледяная*, тебе пи…ц! Отбегалась!
(*Затейлива фантазия детей. Моя девичья фамилия Берг. Далее одноклассники трансформировали это в Айсберг, а потом упростили до Ледяной.)
И он неспешно и плавно направился ко мне. Дальше пять минут передвижений – судорожных рокировок с моей стороны, и умелых продуманных с его стороны – загнали меня в угол класса.
Кот подошел очень близко, я уперлась обеими руками ему в грудь.
– Не-а. И не думай, – он перехватил оба моих запястья своей лапищей, вздернул мои руки вверх и уже вжимался в меня всем телом.
Вот тогда я испугалась. Сердце мое заполошно билось в его грудь. И он это чувствовал. Медленно улыбнулся мне в лицо.
– Обожаю твои сиськи, они вздрагивают вместе с твоим сердцем. Я на уроках ни о чем другом не могу думать.
Он провел свободной ладонью по моему бедру снизу-вверх, задирая платье.
– Бл…, какие у тебя ножки!
Глупая мысль посетила мою ставшую ватной голову: «Мама говорила про грудь, а про то, что мне под юбку могут залезть, как-то не упоминала».
Я закрыла глаза, и не могла дышать. А его дыхание гуляло по моему лицу, он будто примеривался. А потом лизнул мои губы и своими губами накрыл мой приоткрытый в жажде воздуха рот. Я резко открыла глаза и очень-очень близко увидела его синющие омуты. Это было невыносимо, и я снова смежила ресницы. Целовал Кот медленно, со вкусом, словно пробовал. Его язык мягко скользил по губам, оглаживал мой язык. Видимо, у него был немалый опыт – это не клевок в щечку. А у меня это был первый поцелуй, и я поплыла.
Опять что-то жесткое упиралось в меня, на этот раз в промежность. И этим жестким он терся об меня через юбку платья, колготки и трусики. Я чувствовала там ни с чем не сравнимое напряжение. Совершенно неожиданно сладкая судорога заставила мое тело задрожать, забиться в его руках. Я простонала ему в рот, а он рыкнул, дернулся всем телом, еще пару раз толкнулся и отпустил меня, отошел на пару шагов, отвернулся.
– Бл…, сука! Ледяная, ну что ты за человек? Ни себе, ни людям. Поставить бы тебя раком и отодрать. Ну, что за х..ня? Я опять обтрухался. Ты как ядерная бомба, от тебя радиация какая-то исходит.
Я стояла, привалившись к стене, поправила платье и обняла себя руками. Колени подрагивали.
– Что значит «обтрухался»?
– Кончил…
Понятнее не стало, но я не переспросила.
– И не надо меня бить.
– Я и не собирался, – Кот, отвернувшись, что-то делал у себя в штанах. – Опять, как пацан, мокрый. У тебя платок есть?
Я протянула ему носовой платок, он выхватил его влажными на вид пальцами.
– Ты сказал «отодрать».
– Ледяная, детка, ты совсем дура? Ты вообще ничего не понимаешь?
– А что я должна понимать? – мне стало обидно. – Вот и оставь меня в покое, иди к тем, кто понимает.
И он пошел. Освободил дверь от черенка «лентяйки», а напоследок сказал:
– Я с тобой еще не закончил.
После ухода Кота я съехала по стенке на пол, сидела и пыталась понять, почему в этой дурацкой ситуации мне было настолько сладко, что я готова была все повторить. Даже взбесившийся Кот не настолько пугал.
Придя в себя, я все же убралась в классе и поскакала к Ленке.
Я ей все подробно рассказала, включая свои непонятки по поводу его высказываний.
Ленка ржала как ненормальная, кашляла и снова ржала, катаясь по кровати.
– Евка, ну ты, действительно, дурочка. Сколько раз мы говорили про «это самое», а ты так ничего и не поняла.
– Про «это самое» мы говорили, но я не понимаю, что я должна понять.
– Ну, «обтрухался» это значит кончил. Кончил – это семяизвержение. У него был оргазм.
– Ну я читала, но я же не знаю, как выглядит оргазм.
– Тебе было сладко?
– Ну да.
– И ему было сладко, но ты просто мокрая, а он спермой трусы запачкал.
Я проснулась. Надо же, ведь приснится такое!
Почему осьминог и тентакли? Сюр какой-то! Почему две головы – ясно, и к психологу ходить не надо – мне оба мальчика симпатичны. Но…
Во-первых, как эротический объект я ни одного из них не рассматривала. Не до того было. Значит, мое подсознание зафиксировало все их заинтересованные взгляды, непрозрачные высказывания и само провело тонкую настройку. Н-да, и эти глазки кота Шрека то у одного, то у другого периодически. У Маркаса это особенно выразительно получается.
А во-вторых, эти мальчики старше меня, только хорошо сохранились. К сожалению, я сохранилась плохо.
Повернулась на бок, попыталась снова уснуть. Не-а. Глаза закрываться не хотят. Раз так, надо вставать. И почему мне до сих пор не принесли малышку?
***
Я надела домашний халат. Кстати, мой халат – это отдельная песня. Я сама его сшила из плотной, толстой, мягкой бархатной ткани с бирюзовыми и черными вертикальными полосами и тонкой белой полоской. Длинный в пол, с большим запахом, слегка расширяющийся к низу и длинным поясом, который я дважды оборачивала вокруг талии. Когда я в него запаковывалась, чувствовала себя монументальной колонной и выглядела, как на королевском приеме.
И мне не стыдно в нем рассекать по дому при посторонних мужчинах.
Заглянула в гостиную.
Малышка спала. Ее уложили в сдвинутых креслах так, что их ручки как бы образовали бортики импровизированной кроватки.
Марк в одиночестве смотрел какое-то документальное кино по телевизору. Интересно, куда еще трое подевались? Но спрашивать Марка я не спешила – засмотрелась на него.
Еще неделю назад, рассматривая картинку к любовному роману, я думала, что, как ни печально, но у меня с мужиками все закончено. Мой «брачный сезон» давно позади. И, если честно, сейчас я жалела, что не позволила себе, пока была возможность, хотя бы секс без обязательств.
Автор романа взяла в качестве иллюстрации внешности Главного Героя слегка переработанное фото Клайва Оуэна – вполне в моем вкусе – не красавчика, но и не урода: интересного, статного. Тогда я неожиданно для самой себя почувствовала зависть к возможным подружкам этого образчика мужественности, сексуальности и харизмы уверенного в себе мужчины.
А теперь? Мне что, себе позавидовать? Мужчины в моем доме! Один – сейчас оседлавший стул в паре метров от меня и внимательно впитывающий события, происходящие на экране телевизора – был не хуже того, кого я оценивала на иллюстрации в книге, даже сказала бы, что этот привлекательнее во всех отношениях.
Мелькнула пошлая мыслишка, подсказанная идиотским сном и отнюдь не спящим, не смотря на мой возраст, либидо: «Интересно, сколько ему нужно выпить, чтобы смог меня тр… х-м, чтобы смог со мной заняться любовью?». Тут же хихикнуло мое альтер-эго: «Ой-ё, идиотка, а сколько нужно тебе выпить, чтобы пойти на это? М-да. Я столько не выпью! Да и он только если будет в хлам» – заключила, улыбнувшись.
Не то чтобы я была ярой поборницей традиций и предубеждений против разницы в возрасте в отношениях и прочее. Нет. Например, я с удивлением, но без негатива восприняла случайную инфу из интернета о браке актера – восемнадцатилетнего парня и режиссера – дамы сорока трех лет. Родили в браке двух девочек, живут одиннадцать лет. Как говорится, совет да любовь. Только это не мой вариант. Не для меня такой экстрим.
К тому же, во-первых, я реально оцениваю свой нынешний уровень привлекательности для мужчин. Недавно я, вся такая красивая, шла с рынка мимо компании мужиков примерно моего возраста, которые бурно обсуждали способы закваски капусты. Так вот, ни один даже клювом не повел в мою сторону. Я, конечно, понимаю, что в этом возрасте у них уже не первый год с потенцией проблема, но все же... Было обидно!
Во-вторых, сердечко мое уже никуда не годится. Стремно как-то помереть под или на мужике. Да и мужика жалко. Ха-ха. Каково ему будет оказаться после оргазма на трупе?!
Постояла, полюбовалась на привлекательный образчик мужчины и, тихо ступая, ушла на кухню. Подумать.
Глава 10. Взгляд в прошлое 1. Ева. Детство
Странный сон и новый взгляд на своего квартиранта меня взволновали.
Я задумалась, перебирая свой сексуальный опыт в ретроспективе.
Воспитывали меня строго. Я могла бы пожаловаться на не вполне педагогические, с точки зрения XXI века, приемы моих родителей, но теперь понимаю, что они воспитывали, как умели, выкладываясь на полную катушку.
Родители, работающие оба и старательно делающие карьеру, недостатка средств не испытывали. Только меня не баловали. Одевали в добротную, неброскую одежду, кормили сытно, вывозили «на юга» летом. Однако, когда мои ровесники одевались, стараясь выделиться, кто во что горазд, я ходила в темных платьях, мало отличающихся от школьной формы, с белыми воротничками и манжетами.
Мамины наставления слегка пугали и приводили в недоумение: «Не позволяй мальчикам трогать свою грудь». Я не переспрашивала, покорно кивала, пряча глаза, так как абсолютно не понимала, зачем мальчикам трогать мою грудь. В результате я начала сутулиться, пытаясь скрыть ее, подросшую к десятому классу почти до третьего размера. За что регулярно получала от мамы по спине: «Не сутулься!»
Я была красивой девочкой — вся в маму. Мамины большие карие глаза с пушистыми ресницами, аккуратный носик, сочные губы, темно-розовые и глянцевые, как карамель, чуть скуластый овал лица, небольшой твердый подбородок с ямочкой. Вся в маму, но мама проводила перед зеркалом по часу утром и вечером, а мне краситься запрещала, говорила: «И так хороша». Хороша. Только все девочки в классе пользовались косметикой, кто больше, кто меньше, а я всегда была «а ля натюрель». И девчонки с макияжем выглядели старше, а я — натуральным ребенком.
В остальном меня не ограничивали и не следили за каждым шагом. Я занималась сначала спортивной гимнастикой, потом после переезда – цирковой пластикой, после еще одного переезда – балетом и эстрадными танцами и пела в городском хоре, с которым объездила полстраны. Участвовала в школьных делах вне учебы.
Моя активная мама была председателем родительского комитета и с размахом организовывала все школьные мероприятия. На новогодних праздниках мама отрывалась особенно, впрягая меня в создание карнавальных костюмов. И в десятом классе я была Цыганкой.
Мама постаралась: меня не узнали одноклассники.
Мы с ней сшили роскошную многослойную юбку «годе» и лиф. Воланы на юбке, воланы на узких рукавчиках до локтя, воланы на вырезе кофточки. Но убойным финальным штрихом стала косметика.
Мама накрасила меня сама.
Когда я справилась со своим лицом и удивлением, стало понятно, что выгляжу старше, минимум, лет на пять. Мы еще собирались надеть маску, посмотрели и обе поняли, что ни к чему. Я и так на себя не была похожа.
Кроме того, был еще парик – черные буйные кудри.
В общем, когда я-Цыганка вошла в актовый зал школы и стала оглядываться – где там наши – народ замолкал, тишина волнами растекалась по ходу моего движения, пока я шла к своему классу. Одноклассники были в шоке, когда Цыганка моим голосом сказала: «Лен, ну ты чего?» Моя подруга с отвисшей челюстью смотрела на меня и не могла вымолвить ни слова. Первым опомнился наш хулиганище Кот.
– О..еть! Детка, ну ты даешь!
– Кот, не выражайся, – осадила его, – я классной пожалуюсь.
Да, хорошим девочкам нельзя не только выражаться, но и общаться с теми, кто выражается.
Кот закрыл лицо растопыренной пятерней, загадочно ухмыльнулся, блеснул между пальцами своими синющими хитрыми глазами и отошел к ребятам из своей компании.
Потом были разные конкурсы и выступления при живейшем участии родителей и учителей.
Я, естественно, танцевала «цыганочку». Хорошо танцевала. И, естественно, в конкурсе костюмов заняла первое место.
А потом в зале погасили большую часть светильников, и начались танцы. Родители и учителя остались в зале, но растворились в тенях на стульях вдоль стен.
Кот пригласил меня танцевать. Правда, пригласил – это сильно сказано. Он даже не предложил пойти танцевать или хотя бы поинтересовался, хочу ли я, просто схватил меня за руку и потащил на середину зала, где уже топтались другие пары.
Я не приучена скандалить, тем более, при большом скоплении народа, потому только слегка упиралась, а когда Кот положил ладони на мою талию и принудил изображать танец, только шипела на него, стараясь, чтобы никто не услышал.
– Прекрати сейчас же. Я не хочу с тобой танцевать.
– Детка, всего один танец. Ты уже со всеми танцевала, и никому не отказывала. А я что? Лысый?
– Остальные вели себя прилично, а ты вытащил меня как мешок с картошкой. И без разрешения.
– Прилично – это как? – он гадко усмехнулся. – Тебя, кроме приличий, что-нибудь заботит?
– И не прижимай меня к себе так близко.
– Тебе не нравится?
- Да, это неприлично, чтобы ты знал.
Он прижал меня к себе еще ближе. Что-то жесткое упиралось мне в живот, вызывая неприятные, почти болезненные ощущения. Я затрепыхалась и покрутила бедрами, пытаясь высвободиться.
– Мне неудобно. Что у тебя в кармане?
– Сука! – он вдруг дернулся, с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. – Б..дь! Прости.
Он бросил меня посреди танцпола и стремительно покинул зал.
Я слегка растерялась: матом меня Кот не удивил, но не ожидала ни его бегства, ни этого странного «прости».
Тогда я ничего не поняла и вернулась к классу. Ленка поиграла бровями и спросила, что случилось. Я только пожала плечами и, не задумываясь, припечатала:
– Ну, дурак, он и есть дурак.
– Ты его отшила?
– Лен, куда я его отшила? Он сам убежал.
– Он тебе еще припомнит.
– Что он припомнит? Что я ему сделала? И мне особо терять нечего. Он и так прохода не дает.
– Вот я и говорю: жди от него какой-нибудь подлянки.
– За что?
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, и хором друг другу на ушко проскандировали: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!»
На самом деле я Кота не боялась. Он доставал всех, но никогда не переходил границ, чего-то угрожающего здоровью или жизни одноклассников, он не совершал, а все остальное можно было квалифицировать как мелкие шалости. Меня он просто постоянно дразнил.
Но Ленка оказалась права, Кот меня все же подловил.
***
После новогодних праздников мы с Ленкой по расписанию были дежурными в классе, но она заболела, и убирать класс после уроков мне пришлось одной.
Я уже принесла воду в ведре и достала из шкафа «лентяйку» с тряпкой, ходила по классу вдоль ряда у окна и лениво выставляла на столы перевернутые стулья.
Вдруг в пустом классе раздался посторонний звук, я подпрыгнула от неожиданности и развернулась к двери. В классе я уже была не одна. Кот деловито поправлял черенок «лентяйки», вставленный в ручку двери от косяка до нижнего края дверной коробки по диагонали.
Не могу сказать, что испугалась, но заволновалась: «Чего это он надумал?»
– Ко-от, – протянула я с нажимом. – Ты что творишь?
– Все, Ледяная*, тебе пи…ц! Отбегалась!
(*Затейлива фантазия детей. Моя девичья фамилия Берг. Далее одноклассники трансформировали это в Айсберг, а потом упростили до Ледяной.)
И он неспешно и плавно направился ко мне. Дальше пять минут передвижений – судорожных рокировок с моей стороны, и умелых продуманных с его стороны – загнали меня в угол класса.
Кот подошел очень близко, я уперлась обеими руками ему в грудь.
– Не-а. И не думай, – он перехватил оба моих запястья своей лапищей, вздернул мои руки вверх и уже вжимался в меня всем телом.
Вот тогда я испугалась. Сердце мое заполошно билось в его грудь. И он это чувствовал. Медленно улыбнулся мне в лицо.
– Обожаю твои сиськи, они вздрагивают вместе с твоим сердцем. Я на уроках ни о чем другом не могу думать.
Он провел свободной ладонью по моему бедру снизу-вверх, задирая платье.
– Бл…, какие у тебя ножки!
Глупая мысль посетила мою ставшую ватной голову: «Мама говорила про грудь, а про то, что мне под юбку могут залезть, как-то не упоминала».
Я закрыла глаза, и не могла дышать. А его дыхание гуляло по моему лицу, он будто примеривался. А потом лизнул мои губы и своими губами накрыл мой приоткрытый в жажде воздуха рот. Я резко открыла глаза и очень-очень близко увидела его синющие омуты. Это было невыносимо, и я снова смежила ресницы. Целовал Кот медленно, со вкусом, словно пробовал. Его язык мягко скользил по губам, оглаживал мой язык. Видимо, у него был немалый опыт – это не клевок в щечку. А у меня это был первый поцелуй, и я поплыла.
Опять что-то жесткое упиралось в меня, на этот раз в промежность. И этим жестким он терся об меня через юбку платья, колготки и трусики. Я чувствовала там ни с чем не сравнимое напряжение. Совершенно неожиданно сладкая судорога заставила мое тело задрожать, забиться в его руках. Я простонала ему в рот, а он рыкнул, дернулся всем телом, еще пару раз толкнулся и отпустил меня, отошел на пару шагов, отвернулся.
– Бл…, сука! Ледяная, ну что ты за человек? Ни себе, ни людям. Поставить бы тебя раком и отодрать. Ну, что за х..ня? Я опять обтрухался. Ты как ядерная бомба, от тебя радиация какая-то исходит.
Я стояла, привалившись к стене, поправила платье и обняла себя руками. Колени подрагивали.
– Что значит «обтрухался»?
– Кончил…
Понятнее не стало, но я не переспросила.
– И не надо меня бить.
– Я и не собирался, – Кот, отвернувшись, что-то делал у себя в штанах. – Опять, как пацан, мокрый. У тебя платок есть?
Я протянула ему носовой платок, он выхватил его влажными на вид пальцами.
– Ты сказал «отодрать».
– Ледяная, детка, ты совсем дура? Ты вообще ничего не понимаешь?
– А что я должна понимать? – мне стало обидно. – Вот и оставь меня в покое, иди к тем, кто понимает.
И он пошел. Освободил дверь от черенка «лентяйки», а напоследок сказал:
– Я с тобой еще не закончил.
***
После ухода Кота я съехала по стенке на пол, сидела и пыталась понять, почему в этой дурацкой ситуации мне было настолько сладко, что я готова была все повторить. Даже взбесившийся Кот не настолько пугал.
Придя в себя, я все же убралась в классе и поскакала к Ленке.
Я ей все подробно рассказала, включая свои непонятки по поводу его высказываний.
Ленка ржала как ненормальная, кашляла и снова ржала, катаясь по кровати.
– Евка, ну ты, действительно, дурочка. Сколько раз мы говорили про «это самое», а ты так ничего и не поняла.
– Про «это самое» мы говорили, но я не понимаю, что я должна понять.
– Ну, «обтрухался» это значит кончил. Кончил – это семяизвержение. У него был оргазм.
– Ну я читала, но я же не знаю, как выглядит оргазм.
– Тебе было сладко?
– Ну да.
– И ему было сладко, но ты просто мокрая, а он спермой трусы запачкал.
