В ночи никто ни я, ни Ван Мин не хотели искушать судьбу. Мы лишь перерезали веревку, пока оставив тело Ивора на лавке в доме, ставшим его последним пристанищем, и вернулись обратно в выбранное для ночлега жилище, крепко заперев за собой дверь. В ночи у меня было чувство, что чей-то взгляд буравит мне спину из темных провалов окон заброшенных зданий, и я не был уверен, что ощущение это было лишь плодом моего воображения.
До рассвета ни я, ни Ван Мин не спали, и никто из нашего уже уменьшившегося отряда не покидал приютивший нас дом. Едва рассвело, как мы с Ван Мином отправились на поиски неведомого убийцы, а наши товарищи, разделившись, принялись посменно то копать мерзлую землю, то отдыхать за запертыми дверями нашего аванпоста в этом отвратительном месте.
В разгорающемся свете дня я легко нашел и оплывший огарок грубо сделанной свечи, очевидно, привлекший внимание Долиша ночью, и широкую дверь в подпол, явно открывавшуюся не так и давно. Мы не раздумывали о мере наказания для того, кто поднял руку на слугу короны ни одного мгновения. Ван Мин вытащил из ножен клинок, а я сам закрепил на ладони то, что в народе называют «когтями тигра». Обитель подарила мне знания, позволяющие сражаться с таким оружием ничуть не хуже любого воина с мечом или топором, но с кем, или с чем, предстоит драться, я не знал.
И лучше бы никогда и не узнал. Там, в подвале заброшенного дома в Трире обитало чудовищное создание. Обосновавшее себе логово в дальнем конце разрытого погреба существо было покрыто прочной белесой кожей с мелкими рыбьими чешуйками, имело по шесть выдвижных когтей-крючьев на каждой руке и ноге, располагало двумя рядами кривых острых зубов в пасти, которая, кажется, открывалась насколько широко, что обнажала позвоночник. Двигалось оно не менее быстро, чем лучшие мастера Бона Авы. А самое отвратительное в безгубой, безносой и красноглазой твари было то, что она, несомненно, некогда была человеком. Ее обнаженное тело чуть отсвечивало в темноте подвала, а суставы гнулись под углами, ненормальными ни для одного разумного, но существо, совершенно точно, когда-то была частью рода людского.
Тварь, определённо, не собиралась сдаваться без боя, атакуя с яростью и мощью загнанного в угол зверя. Но мне не впервой сражаться плечом к плечу с Ван Мином, одинаково хорошо владеющим и дадао, и дао. Тварь была быстра и невероятно сильна, но нас было больше, да и разум в бою куда лучшая поддержка, чем одна только ярость. Пусть я и обзавелся шрамом на щеке, а Ван Мин теперь чинит доспех, но все же голова этого неестественного, противоприродного создания навсегда отделена от тела мощным ударом острозаточенного лезвия.
Весь остальной день мы обшаривали каждую пядь Трира, но больше до заката не нашли ничего, что пролило бы свет на природу этого существа и то, почему оно таким образом убивало и зачем вообще убивало. Ван Мин нашел только могилу, отстающую от всех на манер могилы убийц и самоубийц, и быть может, разгадкой было просто безумие этого создания, очевидно, совершенно неестественного и богохульного.
Была ли тварь причиной страданий местных жителей или лишь следствием происходящего здесь? Не знаю. Трир был покинут в спешке, его жители не стали даже собирать свои вещи, но этого факта мало для понимания происходящего. Завтра на рассвете я и Ван Мин отправимся к древним руинам в лесу. Идти туда не меньше четырех часов, но погода пока не предвещает беды, так что, думаю, удастся воротиться засветло. Руины заброшенные и древние, возможно эльфийские, но быть может они смогут рассказать что-то о проклятии, породившем тварь из подвала дома в Трите?
Среди темных лесов Хенфроста радостно видеть следы пребывания здесь Старшего Народа. Воистину благословлены они, сражавшиеся и сражающиеся простив порока и скверны с неутомимым упорством. Очевидно, в былое время, еще до Черных Проклятых Дней в этой долине жил кто-то Древней Крови. Увы, время, растения и погода не пощадили их обитель, и теперь почти невозможно узнать, что именно находилось здесь.
Путь от Трира напрямик через лес, по полузаросшим тропкам, привел меня с Ван Мином и одним из эссенских охотников прямиком к заросшим развалинам древнего строения. Я видел здесь письмена Старшего наречия, но, к стыду своему, признаюсь, что этот диалект мне неизвестен и понять, что написано, я не в силах. Я тщательно зарисовал увиденное и переношу это сюда в надежде, что куда более сведущие столичные мудрецы сумеет распознать значения этих рун.
Руины пусты и заброшены, но и тут, и там видел я следы некогда активных, но теперь завершенных работ. Кто-то разгрызал почву мотыгами и лопатами, словно желая докопаться до самых глубин земли. Что и кто искал на руинах – сказать я не властен. Копатели покинули это место задолго до нашего прихода, быть может даже за года. Но, подозреваю, что вела их воля нового владетеля, а не собственная жадность – на одной из лопат видел я клеймо семьи молодого барона.
Весь обратный путь в Трир тревога грызла нас, рисуя картины смерти наших товарищей, оставшихся в Трире, уничтожения наши запасов и подкрадывающейся, неумолимо подкрадывающейся ночи. Местные леса воистину мрачны, и не мудрено, что простые эссенцы считали Хенфрост местом, над которым довлеет тяжелый рок. Но все же Старший народ был здесь, и это рождает во мне крепкую надежду на благополучный исход дела, пусть пока я все еще блуждаю в темноте неведения, не зная и даже не догадываясь о том, что на самом деле происходит здесь.
С облегчением прибыв в Трир на закате, мы обнаружили, что спутники наши целы и невредимы, а вечерняя пища ждет своего часа. Кажется, обитавшее здесь чудовище было единственным, и это воодушевляет каждого из нас.
Ночь мы проведем под крышей приютившего нас дома, молясь за здравие его ушедших хозяев, а на утро отправимся дальше по дороге к единственному сохранившемуся мосту через бурный Йестр. К вечеру удастся добраться до Пирта, второго поселения к западу от трирского перевала. Питаю надежду на то, что тамошние жители смогут пролить свет на природу местного зла.
Пирт разрушен. Мы прибыли в деревню за час до заката и сумели воочию убедиться – здесь нет ни единой живой души. К тому же здания и строения повреждены необычным, я бы сказал – диковинным способом, словно бы побиты градом размером не с горошину или кулак, а, по меньшей мере, с голову взрослого человека. Но что бы то ни было нет ни следа его присутствия в поселении. Спасся от загадочной напасти только храм Келемоны, чьи обережные руны не утратили силы даже в этом мрачном месте. Здесь мы нашли единственного мертвеца во всем Пирте. То был священник, сидевший в своей келье смиренно и спокойно. Смерть застигла его давно, не меньше года назад, но не похоже, что бы это было деянием рук человеческих. На его лице остался след смирения и тень того предсмертного предвкушения, что бывает у благочестивых служителей, чувствующих близость встречи со своим божеством. Но почему священник оказался в церкви, но никто больше не остался в деревне – мне неведомо. Неясна и причина, что не позволила ему уйти вместе с остальными или не погубила его так же, как и прочих жителей. Разве что подпалины у внешней границы защитных рун могут быть ответом, но кто или что их оставило – неизвестно.
Как бы то ни было, мы вознесли молитву Келемоне, оставили подношения и остановились в храме со всем скарбом и даже лошадьми. Владычица Путей не препятствует посещению своих храмов лошадям и мулам, а в этом темном краю не стоит отказываться от укрытия ни человеку, ни животному.
Воистину ужасны беды, постигшие Пирт и страшен рок, обрушившийся на Хенфрост. В тишине первой ночи в благословленном храме Келемоны с ужасом и страхом наблюдали мы, как в полуночный час из темной чащобы к оставленным домам слетались ведьмовские огни. Неприкаянные души, знаки мертвецов, что плодятся в местах самых страшных злодеяний. Зеленые огни, что заманивают путников в трясины и овраги и обжигают не тело ,а саму бессмертную душу.
Целый сном огней мертвецов устремился к Пирту знакомой, проторенной тропой. Они летели порядком сколь гармоничным, сколь и противоестественным, явно стремясь к цели, одним им и ведомой. Облетали дома, бились в стены и к волчьему часу стеклись все к нашему пристанищу, кружась, ускоряясь и замедляясь, силясь пройти сквозь обережный круг и утянуть за собой живых. Со страхом следили мы, не смыкая глаза, за этим смертельным танцем через узкие окна, молясь Келемоне, Аграилу-заступнику, Светлой Митлиэль, и всем и каждому, кого могли упомнить.
Клянусь, милостивый господин – я не трус. Но от этого зрелища этого кровь стыла в жилах. Не меньше двух дюжин порождений смерти, тусклых и в то же время ярких, словно глаза самой бездны, завораживали так, что насилу никто из нас сам не вышел на верную гибель. Но крепкие оплеухи творят чудеса, и милостью Светлых Богов спасены были и мы, и наши души от страшной участи.
Едва время приблизилось к рассвету, как вереница огней отхлынула от рубежа оберега и растворилась в лесу за деревней.
Я страшился того, что могло быть впереди, но еще больше страшился бездействия. Не могли мы остаться навечно в гостеприимном храме, не могли и рисковать идти к мосту, оставив за спиной верную смерть. Путь до переправы от Пирта неблизкий, и с нашей поклажей и нашими лошадьми мы никак не успели бы туда до заката, даже если бы и вышли сей же момент. Я страшился я того, что огни мертвецов, не знающие устали и умеющие, как сказывают, покрывать любой путь за мгновения, застигнут нас в пути. Едва ли смогло бы уберечь от них хоть что-то кроме тех знаков, что начертаны магией истинных жрецов, но до Сорны пути были полные сутки, и, если верить старой карте, не было в той деревне ни одного храма, как больше и во всей долине.
Потому я, скрепя сердце, позвал с собой верного Ван Мина, двоих доблестных гвардейцев, обоих эссенских охотников и отправился в лес. Огни мертвецов, как всякая нежить, боятся света дня. Неуспокоенные души тех, кто погиб, страдая, ненавидя и проклиная всех и вся, навеяно застрявшие на грани, ставшие против воли проводниками смерти в мир жизни. Воистину, кошмарная участь. Найдя же тела несчастных и предав их огню, можно навеки отправить души за грань, тем самым подарив им хоть крошечный, но покой. И потому я надеялся найти мертвецов.
Идти пришлось почти до полудня. От деревни почти сразу начиналась просека, не слишком широкая и явно не человеческими руками деланная. Казалось, словно кто-то сродни великану или воистину гигантскому зверю продирался сквозь подлесок, обходя вековые ели и безжалостно выдирая молодую поросль. Просека привела нас к пещере, перед которой было то, что я теперь, не забуду до самой смерти.
Я видел это как на ладони, и даже сейчас перед глазами встает картина яркостью и выразительностью не уступающая наличной действительности. Около темного зева пещеры, едва ли в пяти шагах, было много дней и месяцев потухшее кострище, уже занесенное добротным слоем сгнившей листвы и опилок. А перед ним кружком сидели мертвецы, протягивая руки к несуществующему огню. Их тела высохли, лишившись жизненных соков, глаза ввалились, носы исчезли, а волосы покинули обтянутые белесой кожей черепа. Остатки одежды едва прикрывали наготу, но ладони еще сжимали топоры, ножи и серпы, что привычны крестьянским рукам. Губы их шевелились время от времени, словно занятые какой-то речью, а руки то и дело подбрасывали отсутствующие двора в отсутствующий костер.
Мертвые, забывшие, что пришёл их черед умереть. Ничего не может быть ужаснее этой картины. Естественный цикл жизни и смерти, прерванный чьей-то злой волей.
Потрясенные увиденным, мы, тем не менее, не могли отступить. Единственным способом подарить забвение немертвым было прекратить эту странную пародию на существование. И верные клинки не подвели никого из нас. Схватка длилась недолго, и страшней в ней были вовсе не неловкие выпады наших врагов, наносящих удары с яростью того, кто защищает свое существование неуклюже и неумело, а близость мертвых глаз и крепость измененных тел. Но умение превосходит ярость, а доблесть побеждает страх.
Обезглавленные тела мы сложили вместе и сожгли до того, как отправились внутрь пещеры, не решаясь оставлять их за спиной, хотя и опасаясь, что огонь может привлечь лесных обитателей. Но никто не пришел из темной чащи – ни мертвые, ни живые.
Едва зайдя в пещеру, мы поняли, что пришли в нужное место. Спертый воздух все еще хранил запах разложения, а огонь факела почти мгновенно высветил первого мертвеца, распластавшегося у самого входа в пещеру.
Женщины. Старики. Дети. Все лежали вповалку на полу, так, словно что-то сбило их с и заставило трястись, будто в припадке, ломая кости, зубы, выворачивая суставы и сжигая кожу. Никто в жизни не видел я такой мучительной смерти и такой вредоносной магии, а меж тем в Бона Аве хватает скорбных телом и духом от недугов естественных и магических, что ищут исцеления и наставления у Владык. Тот же, кто сотворил это, желал, уверен я, лишь одного – медленной и мучительной, чудовищно мучительно смерти каждому из этих людей, ненавидя их ненавистью столь черной, что едва ли такая может поселиться в сердце хоть одного живого человека.
Со скорбью и болью вознесли мы положенные молитвы и предали тела огню, да будет Илая милостив и справедлив к страдающим душам, что попадут, верю я, с последними витками дыма, освобождённые от телесной тюрьмы и от участи вечно стоять на границе миров к Его престолу.
С тяжелыми сердцами вернулись мы в храм, ставший нашим убежищем. Я уверен – в той пещере и перед ней были жители Пирта, все до единого, погубленные существам, чья злобность заставляет меня ужасаться. Что бы ни происходило в Хенфросте, это должно быть прекращено. И я, ведя эти записи, могу лишь надеется, что даже моя кончина не будет для того помехой.
Вторая ночь в Пирте прошла в тревожном ожидании. Но огни мертвецов не явились – ни один. На рассвете мы оставили уничтоженную деревню и отправились дальше к переправе. Ночь провели на небольшой лесной поляне совсем недалеко от моста, где до того раньше останавливались путники – Ван Мин нашел несколько камней, которыми раньше были обложены кострища.
По утру мы вышли к мосту и, на другой стороне с удивлением заметили людей. Их было трое – все как один в доспехах, покрытых сверху черными табардами, в черных плащах и удивительных глухих шлемах, в которых и на коне-то не видать ничего, а уж пешему и подавно. Увы, никто из них и не думал говорить с нами. Обнажив клинки и прикрывшись щитами, бросились они в бой со свирепостью львов и бесстрашием тигров, не издав не единого звука. Проворству их позавидовали бы и иные столичные бретеры, а силе – деревенские кузнецы. Сражались они в полном молчании и от ран, убивавших всякого, не падали, и даже не замедлялись. Насилу разделались мы с ними. Густава ранило в бедро, но, благо, клинок отравленным не был, и я верю, что порез затеняться в считаные дни. Благо, мост широк и нам удалось действовать слажено и меткими выстрелами и крепкими ударами погубить всех троих.
Шлема скрывали уродство человеческой природы. Не было у черных бойцов ни глаз, ни языков, а носы словно выплавились в белесую кожу лица. Волос черепа не имели, и формой едва ли походили на человеческие.
До рассвета ни я, ни Ван Мин не спали, и никто из нашего уже уменьшившегося отряда не покидал приютивший нас дом. Едва рассвело, как мы с Ван Мином отправились на поиски неведомого убийцы, а наши товарищи, разделившись, принялись посменно то копать мерзлую землю, то отдыхать за запертыми дверями нашего аванпоста в этом отвратительном месте.
В разгорающемся свете дня я легко нашел и оплывший огарок грубо сделанной свечи, очевидно, привлекший внимание Долиша ночью, и широкую дверь в подпол, явно открывавшуюся не так и давно. Мы не раздумывали о мере наказания для того, кто поднял руку на слугу короны ни одного мгновения. Ван Мин вытащил из ножен клинок, а я сам закрепил на ладони то, что в народе называют «когтями тигра». Обитель подарила мне знания, позволяющие сражаться с таким оружием ничуть не хуже любого воина с мечом или топором, но с кем, или с чем, предстоит драться, я не знал.
И лучше бы никогда и не узнал. Там, в подвале заброшенного дома в Трире обитало чудовищное создание. Обосновавшее себе логово в дальнем конце разрытого погреба существо было покрыто прочной белесой кожей с мелкими рыбьими чешуйками, имело по шесть выдвижных когтей-крючьев на каждой руке и ноге, располагало двумя рядами кривых острых зубов в пасти, которая, кажется, открывалась насколько широко, что обнажала позвоночник. Двигалось оно не менее быстро, чем лучшие мастера Бона Авы. А самое отвратительное в безгубой, безносой и красноглазой твари было то, что она, несомненно, некогда была человеком. Ее обнаженное тело чуть отсвечивало в темноте подвала, а суставы гнулись под углами, ненормальными ни для одного разумного, но существо, совершенно точно, когда-то была частью рода людского.
Тварь, определённо, не собиралась сдаваться без боя, атакуя с яростью и мощью загнанного в угол зверя. Но мне не впервой сражаться плечом к плечу с Ван Мином, одинаково хорошо владеющим и дадао, и дао. Тварь была быстра и невероятно сильна, но нас было больше, да и разум в бою куда лучшая поддержка, чем одна только ярость. Пусть я и обзавелся шрамом на щеке, а Ван Мин теперь чинит доспех, но все же голова этого неестественного, противоприродного создания навсегда отделена от тела мощным ударом острозаточенного лезвия.
Весь остальной день мы обшаривали каждую пядь Трира, но больше до заката не нашли ничего, что пролило бы свет на природу этого существа и то, почему оно таким образом убивало и зачем вообще убивало. Ван Мин нашел только могилу, отстающую от всех на манер могилы убийц и самоубийц, и быть может, разгадкой было просто безумие этого создания, очевидно, совершенно неестественного и богохульного.
Была ли тварь причиной страданий местных жителей или лишь следствием происходящего здесь? Не знаю. Трир был покинут в спешке, его жители не стали даже собирать свои вещи, но этого факта мало для понимания происходящего. Завтра на рассвете я и Ван Мин отправимся к древним руинам в лесу. Идти туда не меньше четырех часов, но погода пока не предвещает беды, так что, думаю, удастся воротиться засветло. Руины заброшенные и древние, возможно эльфийские, но быть может они смогут рассказать что-то о проклятии, породившем тварь из подвала дома в Трите?
***
Среди темных лесов Хенфроста радостно видеть следы пребывания здесь Старшего Народа. Воистину благословлены они, сражавшиеся и сражающиеся простив порока и скверны с неутомимым упорством. Очевидно, в былое время, еще до Черных Проклятых Дней в этой долине жил кто-то Древней Крови. Увы, время, растения и погода не пощадили их обитель, и теперь почти невозможно узнать, что именно находилось здесь.
Путь от Трира напрямик через лес, по полузаросшим тропкам, привел меня с Ван Мином и одним из эссенских охотников прямиком к заросшим развалинам древнего строения. Я видел здесь письмена Старшего наречия, но, к стыду своему, признаюсь, что этот диалект мне неизвестен и понять, что написано, я не в силах. Я тщательно зарисовал увиденное и переношу это сюда в надежде, что куда более сведущие столичные мудрецы сумеет распознать значения этих рун.
Руины пусты и заброшены, но и тут, и там видел я следы некогда активных, но теперь завершенных работ. Кто-то разгрызал почву мотыгами и лопатами, словно желая докопаться до самых глубин земли. Что и кто искал на руинах – сказать я не властен. Копатели покинули это место задолго до нашего прихода, быть может даже за года. Но, подозреваю, что вела их воля нового владетеля, а не собственная жадность – на одной из лопат видел я клеймо семьи молодого барона.
Весь обратный путь в Трир тревога грызла нас, рисуя картины смерти наших товарищей, оставшихся в Трире, уничтожения наши запасов и подкрадывающейся, неумолимо подкрадывающейся ночи. Местные леса воистину мрачны, и не мудрено, что простые эссенцы считали Хенфрост местом, над которым довлеет тяжелый рок. Но все же Старший народ был здесь, и это рождает во мне крепкую надежду на благополучный исход дела, пусть пока я все еще блуждаю в темноте неведения, не зная и даже не догадываясь о том, что на самом деле происходит здесь.
С облегчением прибыв в Трир на закате, мы обнаружили, что спутники наши целы и невредимы, а вечерняя пища ждет своего часа. Кажется, обитавшее здесь чудовище было единственным, и это воодушевляет каждого из нас.
Ночь мы проведем под крышей приютившего нас дома, молясь за здравие его ушедших хозяев, а на утро отправимся дальше по дороге к единственному сохранившемуся мосту через бурный Йестр. К вечеру удастся добраться до Пирта, второго поселения к западу от трирского перевала. Питаю надежду на то, что тамошние жители смогут пролить свет на природу местного зла.
Прода от 25.03
****
Пирт разрушен. Мы прибыли в деревню за час до заката и сумели воочию убедиться – здесь нет ни единой живой души. К тому же здания и строения повреждены необычным, я бы сказал – диковинным способом, словно бы побиты градом размером не с горошину или кулак, а, по меньшей мере, с голову взрослого человека. Но что бы то ни было нет ни следа его присутствия в поселении. Спасся от загадочной напасти только храм Келемоны, чьи обережные руны не утратили силы даже в этом мрачном месте. Здесь мы нашли единственного мертвеца во всем Пирте. То был священник, сидевший в своей келье смиренно и спокойно. Смерть застигла его давно, не меньше года назад, но не похоже, что бы это было деянием рук человеческих. На его лице остался след смирения и тень того предсмертного предвкушения, что бывает у благочестивых служителей, чувствующих близость встречи со своим божеством. Но почему священник оказался в церкви, но никто больше не остался в деревне – мне неведомо. Неясна и причина, что не позволила ему уйти вместе с остальными или не погубила его так же, как и прочих жителей. Разве что подпалины у внешней границы защитных рун могут быть ответом, но кто или что их оставило – неизвестно.
Как бы то ни было, мы вознесли молитву Келемоне, оставили подношения и остановились в храме со всем скарбом и даже лошадьми. Владычица Путей не препятствует посещению своих храмов лошадям и мулам, а в этом темном краю не стоит отказываться от укрытия ни человеку, ни животному.
*****
Воистину ужасны беды, постигшие Пирт и страшен рок, обрушившийся на Хенфрост. В тишине первой ночи в благословленном храме Келемоны с ужасом и страхом наблюдали мы, как в полуночный час из темной чащобы к оставленным домам слетались ведьмовские огни. Неприкаянные души, знаки мертвецов, что плодятся в местах самых страшных злодеяний. Зеленые огни, что заманивают путников в трясины и овраги и обжигают не тело ,а саму бессмертную душу.
Целый сном огней мертвецов устремился к Пирту знакомой, проторенной тропой. Они летели порядком сколь гармоничным, сколь и противоестественным, явно стремясь к цели, одним им и ведомой. Облетали дома, бились в стены и к волчьему часу стеклись все к нашему пристанищу, кружась, ускоряясь и замедляясь, силясь пройти сквозь обережный круг и утянуть за собой живых. Со страхом следили мы, не смыкая глаза, за этим смертельным танцем через узкие окна, молясь Келемоне, Аграилу-заступнику, Светлой Митлиэль, и всем и каждому, кого могли упомнить.
Клянусь, милостивый господин – я не трус. Но от этого зрелища этого кровь стыла в жилах. Не меньше двух дюжин порождений смерти, тусклых и в то же время ярких, словно глаза самой бездны, завораживали так, что насилу никто из нас сам не вышел на верную гибель. Но крепкие оплеухи творят чудеса, и милостью Светлых Богов спасены были и мы, и наши души от страшной участи.
Едва время приблизилось к рассвету, как вереница огней отхлынула от рубежа оберега и растворилась в лесу за деревней.
Я страшился того, что могло быть впереди, но еще больше страшился бездействия. Не могли мы остаться навечно в гостеприимном храме, не могли и рисковать идти к мосту, оставив за спиной верную смерть. Путь до переправы от Пирта неблизкий, и с нашей поклажей и нашими лошадьми мы никак не успели бы туда до заката, даже если бы и вышли сей же момент. Я страшился я того, что огни мертвецов, не знающие устали и умеющие, как сказывают, покрывать любой путь за мгновения, застигнут нас в пути. Едва ли смогло бы уберечь от них хоть что-то кроме тех знаков, что начертаны магией истинных жрецов, но до Сорны пути были полные сутки, и, если верить старой карте, не было в той деревне ни одного храма, как больше и во всей долине.
Потому я, скрепя сердце, позвал с собой верного Ван Мина, двоих доблестных гвардейцев, обоих эссенских охотников и отправился в лес. Огни мертвецов, как всякая нежить, боятся света дня. Неуспокоенные души тех, кто погиб, страдая, ненавидя и проклиная всех и вся, навеяно застрявшие на грани, ставшие против воли проводниками смерти в мир жизни. Воистину, кошмарная участь. Найдя же тела несчастных и предав их огню, можно навеки отправить души за грань, тем самым подарив им хоть крошечный, но покой. И потому я надеялся найти мертвецов.
Идти пришлось почти до полудня. От деревни почти сразу начиналась просека, не слишком широкая и явно не человеческими руками деланная. Казалось, словно кто-то сродни великану или воистину гигантскому зверю продирался сквозь подлесок, обходя вековые ели и безжалостно выдирая молодую поросль. Просека привела нас к пещере, перед которой было то, что я теперь, не забуду до самой смерти.
Я видел это как на ладони, и даже сейчас перед глазами встает картина яркостью и выразительностью не уступающая наличной действительности. Около темного зева пещеры, едва ли в пяти шагах, было много дней и месяцев потухшее кострище, уже занесенное добротным слоем сгнившей листвы и опилок. А перед ним кружком сидели мертвецы, протягивая руки к несуществующему огню. Их тела высохли, лишившись жизненных соков, глаза ввалились, носы исчезли, а волосы покинули обтянутые белесой кожей черепа. Остатки одежды едва прикрывали наготу, но ладони еще сжимали топоры, ножи и серпы, что привычны крестьянским рукам. Губы их шевелились время от времени, словно занятые какой-то речью, а руки то и дело подбрасывали отсутствующие двора в отсутствующий костер.
Мертвые, забывшие, что пришёл их черед умереть. Ничего не может быть ужаснее этой картины. Естественный цикл жизни и смерти, прерванный чьей-то злой волей.
Потрясенные увиденным, мы, тем не менее, не могли отступить. Единственным способом подарить забвение немертвым было прекратить эту странную пародию на существование. И верные клинки не подвели никого из нас. Схватка длилась недолго, и страшней в ней были вовсе не неловкие выпады наших врагов, наносящих удары с яростью того, кто защищает свое существование неуклюже и неумело, а близость мертвых глаз и крепость измененных тел. Но умение превосходит ярость, а доблесть побеждает страх.
Обезглавленные тела мы сложили вместе и сожгли до того, как отправились внутрь пещеры, не решаясь оставлять их за спиной, хотя и опасаясь, что огонь может привлечь лесных обитателей. Но никто не пришел из темной чащи – ни мертвые, ни живые.
Едва зайдя в пещеру, мы поняли, что пришли в нужное место. Спертый воздух все еще хранил запах разложения, а огонь факела почти мгновенно высветил первого мертвеца, распластавшегося у самого входа в пещеру.
Женщины. Старики. Дети. Все лежали вповалку на полу, так, словно что-то сбило их с и заставило трястись, будто в припадке, ломая кости, зубы, выворачивая суставы и сжигая кожу. Никто в жизни не видел я такой мучительной смерти и такой вредоносной магии, а меж тем в Бона Аве хватает скорбных телом и духом от недугов естественных и магических, что ищут исцеления и наставления у Владык. Тот же, кто сотворил это, желал, уверен я, лишь одного – медленной и мучительной, чудовищно мучительно смерти каждому из этих людей, ненавидя их ненавистью столь черной, что едва ли такая может поселиться в сердце хоть одного живого человека.
Со скорбью и болью вознесли мы положенные молитвы и предали тела огню, да будет Илая милостив и справедлив к страдающим душам, что попадут, верю я, с последними витками дыма, освобождённые от телесной тюрьмы и от участи вечно стоять на границе миров к Его престолу.
С тяжелыми сердцами вернулись мы в храм, ставший нашим убежищем. Я уверен – в той пещере и перед ней были жители Пирта, все до единого, погубленные существам, чья злобность заставляет меня ужасаться. Что бы ни происходило в Хенфросте, это должно быть прекращено. И я, ведя эти записи, могу лишь надеется, что даже моя кончина не будет для того помехой.
******
Вторая ночь в Пирте прошла в тревожном ожидании. Но огни мертвецов не явились – ни один. На рассвете мы оставили уничтоженную деревню и отправились дальше к переправе. Ночь провели на небольшой лесной поляне совсем недалеко от моста, где до того раньше останавливались путники – Ван Мин нашел несколько камней, которыми раньше были обложены кострища.
По утру мы вышли к мосту и, на другой стороне с удивлением заметили людей. Их было трое – все как один в доспехах, покрытых сверху черными табардами, в черных плащах и удивительных глухих шлемах, в которых и на коне-то не видать ничего, а уж пешему и подавно. Увы, никто из них и не думал говорить с нами. Обнажив клинки и прикрывшись щитами, бросились они в бой со свирепостью львов и бесстрашием тигров, не издав не единого звука. Проворству их позавидовали бы и иные столичные бретеры, а силе – деревенские кузнецы. Сражались они в полном молчании и от ран, убивавших всякого, не падали, и даже не замедлялись. Насилу разделались мы с ними. Густава ранило в бедро, но, благо, клинок отравленным не был, и я верю, что порез затеняться в считаные дни. Благо, мост широк и нам удалось действовать слажено и меткими выстрелами и крепкими ударами погубить всех троих.
Шлема скрывали уродство человеческой природы. Не было у черных бойцов ни глаз, ни языков, а носы словно выплавились в белесую кожу лица. Волос черепа не имели, и формой едва ли походили на человеческие.
