Тогда я поехал на гонки просто чтобы прийти в чувства. Нужно было отвлечься. Но там я снова встретил её. — Я рассмеялся, вспоминая свое удивление, когда на одном из поворотов заметил в боковом окне знакомые до боли черты лица. — Она победила. А я был так зол и удивлен, что не смог сдержаться. Выскочил из машины, подошел к ней и оторопел. С ней был Панов. Он в очередной раз подтвердил, что она выходит за него замуж. — Ника снисходительно улыбнулась, мол я ошибался. — Она не отрицала этого. Тогда у меня сорвало крышу. Я вернулся в свою квартиру рано утром пьяным, где меня ждала Катерина. Она стояла с легкой улыбкой на лице. Сказала, что нам нужно было сходить в одно место по важному делу. Я думал, она затеяла какой-то сюрприз. Думал, решила в очередной раз признаться мне в любви, а мне придется напряженно улыбаться и молчать. Но все оказалось всем по-другому. Она привела меня в загс, где уже находились её родственники. И глядя в глаза её отца, когда меня спрашивали о согласии, я уже не мог отказаться. Я струсил.
— Это было нечестно с её стороны.
— Мы стали жить, как семья. Она не заикалась о Тане, а я пытался привыкнуть к ней. Но с каждым днем становилось все хуже. Я часто ошибался и называл её Таней или дикаркой, она злилась и устраивала скандалы. В конечном итоге, я попросил её уйти. И теперь она пытается сохранить наш брак причиной беременности.
— И что ты намерен делать?
— С начала поеду к маме. Нужно найти ей сиделку. Потом разведусь с Катей, она пусть назначает алименты. Я не отказываюсь от ребёнка. А потом вернусь к той, кто ждёт меня.
— Вы помирились? — Видя мою мечтательную улыбку, сестра улыбнулась в ответ. Теперь она, как я когда-то, наблюдала за мной и повторяла мои эмоции.
— Мы пытаемся воссоздать то, что было у нас. Мы любим друг друга и знаем об этом. Осталось только создать все условия, чтобы её взрастить.
— Я бы поехала с тобой, Илюшка-хрюшка, но у меня встреча с клиентом завтра. — Она пождала губы.
— Не стоит. Я со всем разберусь. К тому же, после последнего твоего визита посуды в доме итак там стало немного.
Девушка опустила голову, а я протянул руки, чтобы обнять сестру. Мой подбородок уперся в её макушку. Я слышал её дыхание, и успокаивался. Было большим упущением оставить на целый год сестру в одиночестве.
— Прости меня, сестренка. — Прошептал я, целуя её макушку. — Твой брат ни грамма не повзрослел.
— Ты слишком рано повзрослел, милый. И теперь тебе все дается тяжело. — Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. — Но ничего. Твоя проныра сестра поможет.
Ника уехала, а я набрал номер Сергея Геннадьевича, чтобы отпросится на пару дней. Мужчина не был доволен, но вошел в моё положение. Поэтому я позволил передохнуть себе несколько часов, а после снова отправился в путь. Билеты на поезд, на удивление, оставались в продаже.
Я стоял на перроне, когда любимое сочетание букв возникло на экране телефона. Я поднял трубку, слыша нежный низкий тембр голоса. Я стиснул в ладони телефон. Я скучал по ней. Скучал до безумия, до скрежета зубов. Я снова начал бояться, что пока я не рядом, моя дикарка попадет в какую-нибудь авантюру. Снова согласится выйти замуж, найдет парня, которого заставит притворится возлюбленным или вообще попадет в компанию плохих парней. Таня была катастрофой, но она была только моей катастрофой.
— Любимая? — Ответил я.
— Ты уже в поезде? — Видимо, она услышала стук колес.
— На вокзале. Жду своего поезда, а ты как?
— Я наконец-таки вернулась домой. — Я услышал вздох облегчения. — Сегодня пришлось побегать. Этот Герман прямо перед выставкой продал все картины. Все!
— Творческие люди довольно-таки странные. — Я хмыкнул. Это я знал по себе. Правда, моё творчество началось со сценария. И закончится, когда я допишу нашу счастливую историю. — Главное, что все обошлось.
— Это уж точно. На выходные поеду к маме. Она требует, чтобы я явилась.
— Что-то случилось?
— Нет, — я нахмурился. Её голос говорил об обратном.
— Дикарка, — предостерегающе отозвался я.
— Правда, ничего такого, чтобы заставить тебя волноваться. — Но я волновался. Не видя рядом с собой эту строптивую девушку, мне становилось плохо. Я задыхался, удивляясь тому, как жил без неё весь этот год. — Ты уже представил, куда ты меня поведаешь на первое свидание?
— Свидание? — Я не думал об этом. А зря. Эта девушка заслуживала все звезды мира. Мне хотелось пригласить её в какое-нибудь необычное, но красивое место. И наше первое свидание после долгой разлуки должно будет превратится в красивое начало любви. — Как ты смотришь на ужин на берегу Черного моря?
— Полететь на первое свидание в Сочи? — Она хмыкнула, а я представил, как на лице появлялась озорная улыбка.
— Я завершу все дела до оглашения результатов конкурса. Если ты не забыла, Ясения объявила, что он будет объявлен через месяц в Сочинском отеле.
— Успеешь?
— Мир переверну, но успею.
Опрометчиво ли я давал такие обещания? Возможно. Но я чувствовал, что за месяц все решится. А будем ли мы вместе или нас судьба окончательно разведет друг от друга зависело только от меня.
Наши дни. Илья
Благовещенск встретил меня привычной для города холодностью. Серые дома, полупустые улицы в ранее утреннее время и вечно недовольные лица. Впрочем, какие могут быть ещё лица у людей, которые кроме дома и работы ничего не видели? Хотя, как это не видели? Наш народ мог свободно перемещаться через заледеневший пласт зимой в Китай, а еще смотреть парады. Город был неплохим, но не моим.
Я стоял возле подъезда, где жили мои родители. Было страшно заходить. Конечности заледенели, а глаза вперились в окна квартиры. Рамы были все ещё деревянными. Форточка по привычке была распахнута, и я видел, как оттуда плыл слабый дым. Отец дома, курил.
Тяжело вздохнув, я зашел в дурнопахнующий подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Отец не открывал. Тогда я дернул за деревянную ручку из точно такого же материала, из которого была изготовлена входная дверь, и она отводилась. Смрад вонзился в нос, и мне пришлось зажать воротником футболки нос.
Как здесь жить?
Я давно позабыл это чувство, — страх прийти домой. Вспомнилось, как я бежал с изодранными коленками в квартиру, в надежде на материнскую ласку и любовь, но получал лишь крики и тумаки. Тогда мне было десять, и я уже понял, — мои дети никогда не будут знать жестокости.
Зловония приближалась, а вместе с ней слышалось шарканье тапок по дырявому линолеуму. Ладони отца ползли по стенке, которая чистотой не отличалась от пола. Было противно. Я бежал из этого ада не для того, чтобы однажды вернутся сюда вновь. Впрочем, я поступал эгоистично, когда отказывался узнавать о жизни матери и отца. Они были моими родителями. Вероника это понимала. Она часто отправляла им деньги, спрашивала у соседей об их жизни, когда я запретил сестре даже заикаться о них в моем присутствии.
— Кого нелегкая принесла? — Кряхтел постаревший больше от вредных привычек, чем от времени, отец. Его помутневший взгляд остановился на мне. Он хмурился. — Ты кто?
— Что ж, — я сохранял невозмутимый вид, несмотря на то, что мой завтрак из поезда уже просился наружу. — Если ты не узнаешь собственного сына, то дела плохи.
— Илья? — Он подошел ближе ко мне. Я задержал дыхание. Воздух в квартире был тяжелым. Разглядывая моё лицо, вдруг у Александра взметнулись брови, но в мгновение тут же срослись у переносицы. Он замахнулся на меня, но я одним движением сковал его, припечатал к стене лицом.
Прелюдия была окончена. Злость вырвалась наружу раньше, чем я успел сдержать ее.
— Ты ещё и руки поднимаешь? — Рявкнул я, сильнее сжимая его запястья. Он закряхтел. — Во что ты превратился? Беспомощный старик!
— Как ты смеешь? — Прошипел он, а после закашлялся. — Щенок!
— Мне тридцать три года, — сквозь зубы процедил я, опасаясь о вероятности туберкулеза у отца. Уж больно кашлял он нехорошо. — Щенок сбежал отсюда пятнадцать лет назад. А вы так и не удосужились разыскать нас, стать нормальными родителями для своих детей.
— Пришел похвастаться своей жизнью, выродок?
— Пришел спасти мать, — я отбросил его от стены, и тот не удержался, — упал на пол, пятясь назад и нелепо шаркая скрюченными ногами. — Из-за ваших пьянок она в больнице. Её суставы никуда не годятся, в прочем, как и твои.
Отец вытер тыльной стороной ладони рот. Его округленные карие глаза, которые мне достались от него, смотрели на меня с примесью ужаса. Он меня боялся.
— Где ключи от бабушкиной квартиры? — спросил я, не имея никакой надежды на то, что та квартира сохранилась. Как оказалось, не зря.
— Нет квартиры, — он развел руки в разные стороны, а после снова опустил из на пол. Его губы изогнулись в противной улыбке, обнажая беззубый рот. Я сжал челюсть и отвел глаза в угол. Параллельно плинтусу, уже по протоптанной дороге бежали рыжие усатые хозяева дома. Бежали они скопом на кухню. Я съежился, чувствуя, как зачесалось все тело. Не самое приятное зрелище.
— Она сюда не вернется, понял?
Я навис над отцом, и увидел, как улыбка с его лица пропала. Он стушевался, опустил голову, как опускают дворовые собаки при встрече с вожаком.
Я хотел его ударить, честно. Чувство беспомощности и воспоминания так давили, что я был готов расправится с причиной моих детских обид прямо посреди квартиры. Но не ударил. Я перешагнул через его тело, вошел в спальню, которая оставалась точно такой же, какой я её помнил. Здесь каждый угол требовал ремонта, мебель уже была непригодной для жизни. Открывая шкаф, дверца которого буквально рухнула на пол, и я едва успел отскочить, чертыхнулся. Мамины вещи были аккуратно сложены, что в остальном бардаке казалось чудом. Одним махом я бросил всю одежду в пакет, снова перешагнул через отца и оказался на пороге. Я уже уходил, как меня окликнул отец.
— Это! — Он пытался подняться, но завалился набок. — Раз ты здесь, подкинь деньжат? Я отдам.
Внутри все оборвалось. Все с таким же безразличным выражением лица, я вышел из квартиры, роняя на лестничной клетке слова:
— Что б ты сдох уже!
В родном городе я задержался на два дня. Я снял квартиру и нанял, как и предполагалось, сиделку. Маму забрать из больницы разрешили, но попросили привезти её через месяц. Инфекция в организме женщины была слишком уж противная. Операцию пришлось отложить.
— Зачем меня сюда привез, — недовольно прошипела мама, как только я затащил её и коляску в однокомнатную квартиру в десяти шагах от больницы. — Отвези меня домой.
— Что бы ты снова начала пить? — Вспылил я, бросая ее мешок с одеждой на диван. Женщина сцепила ладони с замок и с ненавистью уставилась на собственного сына. Внутри все сжалось от обиды. — Я не дам тебе загнуться в этом клоповнике.
— Это и твой дом тоже! — Она повысила голос. Я распахнул глаза так широко, что она умолкнула в мгновение.
— Это результат вашей безответственности! Это одна из причин, почему ваши дети с вами не общаются!
— Так уезжай! — Снова закричала женщина. — Вали! Твоя подачки мне даром не нужны! — Она попыталась встать, но я резко усадил её обратно в коляску.
— Ты едва ходишь!
— Глаза б мои тебя не видели! — В голосе мамы было столько ненависти… я уже успел позабыть, какого это быть в кругу близких. — Ни слуху, ни духу от тебя, а тут нате! Явился.
Послышался дверной звонок. Я напрягся. Сиделку я вызывал на завтра. Отец не мог знать, где поселилась мать, — я отобрал у женщины сотовый телефон.
— Кого это принесло? — Пробубнил себе под нос и направился к двери.
Меня ждало удивление и ужас одновременно. Отворив железную дверь, я увидел на пороге округленные голубые глаза. Она переминалась с ноги на ногу. В её руках был только небольшой рюкзачок и сотовый телефон.
— Что ты здесь делаешь? — В моем голосе не было ни грамма радости.
— И тебе привет, — Катерина изобразила улыбку на лице.
— Как ты узнала, где я? — Я схватил девушку за локоть и попытался выпроводить, но вдруг послышался голос матери.
— Илья, кто там?
— Реклам…
— Здравствуйте! — Резко перебила меня Катя, ворвалась в квартиру и показала себя матери. Мама нахмурилась. — Я жена вашего сына. Меня зовут Катерина.
— Жена? — Мама вскинула свои брови. Пока я кипел от ярости, мама притихла от шока. Что моё, что мамино лицо сравнялось с цветом белоснежного потолка.
— Да, — Катя присела на край дивана и теперь их с мамой глаза были на одном уровне. — Узнала, что Илья приехал к вам на помощь и помчалась следом.
Я словно набрал в рот воды. Я даже не знал, что ей сказать. Просто смотрел на картину невестки и свекрови, которая, как мне показалась, даже обрадовалась присутствию Кати.
— Как вы себя чувствуете? — Заботливо спросила девушка, касаясь плеча мамы. Мы с родственницей оба с удивлением уставились на место прикосновения. Меня словно оживили.
— Прекрати этот цирк! — Я схватил за запястье почти что бывшую жену и поволок к выходу. — Что ты себе позволяешь?
— Я что, не могу обрадовать твою маму, что она скоро станет бабушкой? — Нарочно громко произнесла Катя, и я снова выругался.
— Илья! — Закричала мать, а после колеса коляски показались возле нас. Суровый во прощающий взгляд заставил меня замолкнуть, пальцы по-прежнему цеплялись за запястье Кати. — Это правда?
— Да, — глухо ответил я. — Но это ничего не меняет, мама. Я развожусь с Катериной. Ребёнка я помогу воспитать.
— Детка, — сухие тонкие руки матери потянулись к девушке. Меня словно облили холодной водой. Последний раз ласковые слова мамы я слышал только в восемь лет, пока отец работал. — Сколько у тебя недель?
— Тринадцать недель, — Катя коснулась ладонью своего живота, а меня едва ли не пробило током. — Я думаю, что будет мальчик.
— Тебе пора, — в нетерпении подтолкнул девушку к выходу. — Я провожу тебя.
— Катя пусть останется, — приказала мама, и я медленно развернулся к ней корпусом, замечая, как расплывались губы жены в победной улыбке.
— Она не останется, — твердо заявил я.
Ни та ни другая не знали, насколько я был зол. Мама вымотала мне все нервы своими капризами за утро, так ещё и Катя. Она появилась на пороге снятой специально для мамы квартиры, словно черт вылез из мешка в канун Рождества. Я пытался всячески её выпроводить, но моя мама, которая не особо жаловала родных детей, вдруг прониклась девушкой. С первый минут! Это ещё больше меня раздражало.
— Мне не сложно позаботиться о вас, — девушка улыбнулась самой милой своей улыбкой, и я сжал ладони в кулаки.
— Ты уезжаешь, — только и вымолвил я. — Катерина, — девушка взглянула на меня своими голубыми глазами. — На пару слов.
Мы зашли на кухню. Я примостился к подоконнику, складывая руки на груди и вопрошающе уставившись на жену. Катя встала достаточно близко ко мне, так что я чувствовал сладкий аромат её духов. Она смотрела на меня своими большими глазами с надеждой.
— Что за цирк? — Устало спросил я. — Как ты узнала, где я?
Вместо ответа Катерина лукаво улыбнулась и прильнула по мне. Её тонкие пальчики коснулись моей кожи. Она уже тянулась за поцелуем, но я отвернул голову. Тело было напряжено, но не от удовольствия, — от злости. Она снова проворачивалась свои фокусы.
— Что ты делаешь? — процедил я, все ещё не глядя ей в глаза. Она же продолжала тянутся ко мне. Я ощутил её сухие губы на коже, скривился. — Прекрати.
— Это было нечестно с её стороны.
— Мы стали жить, как семья. Она не заикалась о Тане, а я пытался привыкнуть к ней. Но с каждым днем становилось все хуже. Я часто ошибался и называл её Таней или дикаркой, она злилась и устраивала скандалы. В конечном итоге, я попросил её уйти. И теперь она пытается сохранить наш брак причиной беременности.
— И что ты намерен делать?
— С начала поеду к маме. Нужно найти ей сиделку. Потом разведусь с Катей, она пусть назначает алименты. Я не отказываюсь от ребёнка. А потом вернусь к той, кто ждёт меня.
— Вы помирились? — Видя мою мечтательную улыбку, сестра улыбнулась в ответ. Теперь она, как я когда-то, наблюдала за мной и повторяла мои эмоции.
— Мы пытаемся воссоздать то, что было у нас. Мы любим друг друга и знаем об этом. Осталось только создать все условия, чтобы её взрастить.
— Я бы поехала с тобой, Илюшка-хрюшка, но у меня встреча с клиентом завтра. — Она пождала губы.
— Не стоит. Я со всем разберусь. К тому же, после последнего твоего визита посуды в доме итак там стало немного.
Девушка опустила голову, а я протянул руки, чтобы обнять сестру. Мой подбородок уперся в её макушку. Я слышал её дыхание, и успокаивался. Было большим упущением оставить на целый год сестру в одиночестве.
— Прости меня, сестренка. — Прошептал я, целуя её макушку. — Твой брат ни грамма не повзрослел.
— Ты слишком рано повзрослел, милый. И теперь тебе все дается тяжело. — Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. — Но ничего. Твоя проныра сестра поможет.
Ника уехала, а я набрал номер Сергея Геннадьевича, чтобы отпросится на пару дней. Мужчина не был доволен, но вошел в моё положение. Поэтому я позволил передохнуть себе несколько часов, а после снова отправился в путь. Билеты на поезд, на удивление, оставались в продаже.
Я стоял на перроне, когда любимое сочетание букв возникло на экране телефона. Я поднял трубку, слыша нежный низкий тембр голоса. Я стиснул в ладони телефон. Я скучал по ней. Скучал до безумия, до скрежета зубов. Я снова начал бояться, что пока я не рядом, моя дикарка попадет в какую-нибудь авантюру. Снова согласится выйти замуж, найдет парня, которого заставит притворится возлюбленным или вообще попадет в компанию плохих парней. Таня была катастрофой, но она была только моей катастрофой.
— Любимая? — Ответил я.
— Ты уже в поезде? — Видимо, она услышала стук колес.
— На вокзале. Жду своего поезда, а ты как?
— Я наконец-таки вернулась домой. — Я услышал вздох облегчения. — Сегодня пришлось побегать. Этот Герман прямо перед выставкой продал все картины. Все!
— Творческие люди довольно-таки странные. — Я хмыкнул. Это я знал по себе. Правда, моё творчество началось со сценария. И закончится, когда я допишу нашу счастливую историю. — Главное, что все обошлось.
— Это уж точно. На выходные поеду к маме. Она требует, чтобы я явилась.
— Что-то случилось?
— Нет, — я нахмурился. Её голос говорил об обратном.
— Дикарка, — предостерегающе отозвался я.
— Правда, ничего такого, чтобы заставить тебя волноваться. — Но я волновался. Не видя рядом с собой эту строптивую девушку, мне становилось плохо. Я задыхался, удивляясь тому, как жил без неё весь этот год. — Ты уже представил, куда ты меня поведаешь на первое свидание?
— Свидание? — Я не думал об этом. А зря. Эта девушка заслуживала все звезды мира. Мне хотелось пригласить её в какое-нибудь необычное, но красивое место. И наше первое свидание после долгой разлуки должно будет превратится в красивое начало любви. — Как ты смотришь на ужин на берегу Черного моря?
— Полететь на первое свидание в Сочи? — Она хмыкнула, а я представил, как на лице появлялась озорная улыбка.
— Я завершу все дела до оглашения результатов конкурса. Если ты не забыла, Ясения объявила, что он будет объявлен через месяц в Сочинском отеле.
— Успеешь?
— Мир переверну, но успею.
Опрометчиво ли я давал такие обещания? Возможно. Но я чувствовал, что за месяц все решится. А будем ли мы вместе или нас судьба окончательно разведет друг от друга зависело только от меня.
Глава 26
Наши дни. Илья
Благовещенск встретил меня привычной для города холодностью. Серые дома, полупустые улицы в ранее утреннее время и вечно недовольные лица. Впрочем, какие могут быть ещё лица у людей, которые кроме дома и работы ничего не видели? Хотя, как это не видели? Наш народ мог свободно перемещаться через заледеневший пласт зимой в Китай, а еще смотреть парады. Город был неплохим, но не моим.
Я стоял возле подъезда, где жили мои родители. Было страшно заходить. Конечности заледенели, а глаза вперились в окна квартиры. Рамы были все ещё деревянными. Форточка по привычке была распахнута, и я видел, как оттуда плыл слабый дым. Отец дома, курил.
Тяжело вздохнув, я зашел в дурнопахнующий подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Отец не открывал. Тогда я дернул за деревянную ручку из точно такого же материала, из которого была изготовлена входная дверь, и она отводилась. Смрад вонзился в нос, и мне пришлось зажать воротником футболки нос.
Как здесь жить?
Я давно позабыл это чувство, — страх прийти домой. Вспомнилось, как я бежал с изодранными коленками в квартиру, в надежде на материнскую ласку и любовь, но получал лишь крики и тумаки. Тогда мне было десять, и я уже понял, — мои дети никогда не будут знать жестокости.
Зловония приближалась, а вместе с ней слышалось шарканье тапок по дырявому линолеуму. Ладони отца ползли по стенке, которая чистотой не отличалась от пола. Было противно. Я бежал из этого ада не для того, чтобы однажды вернутся сюда вновь. Впрочем, я поступал эгоистично, когда отказывался узнавать о жизни матери и отца. Они были моими родителями. Вероника это понимала. Она часто отправляла им деньги, спрашивала у соседей об их жизни, когда я запретил сестре даже заикаться о них в моем присутствии.
— Кого нелегкая принесла? — Кряхтел постаревший больше от вредных привычек, чем от времени, отец. Его помутневший взгляд остановился на мне. Он хмурился. — Ты кто?
— Что ж, — я сохранял невозмутимый вид, несмотря на то, что мой завтрак из поезда уже просился наружу. — Если ты не узнаешь собственного сына, то дела плохи.
— Илья? — Он подошел ближе ко мне. Я задержал дыхание. Воздух в квартире был тяжелым. Разглядывая моё лицо, вдруг у Александра взметнулись брови, но в мгновение тут же срослись у переносицы. Он замахнулся на меня, но я одним движением сковал его, припечатал к стене лицом.
Прелюдия была окончена. Злость вырвалась наружу раньше, чем я успел сдержать ее.
— Ты ещё и руки поднимаешь? — Рявкнул я, сильнее сжимая его запястья. Он закряхтел. — Во что ты превратился? Беспомощный старик!
— Как ты смеешь? — Прошипел он, а после закашлялся. — Щенок!
— Мне тридцать три года, — сквозь зубы процедил я, опасаясь о вероятности туберкулеза у отца. Уж больно кашлял он нехорошо. — Щенок сбежал отсюда пятнадцать лет назад. А вы так и не удосужились разыскать нас, стать нормальными родителями для своих детей.
— Пришел похвастаться своей жизнью, выродок?
— Пришел спасти мать, — я отбросил его от стены, и тот не удержался, — упал на пол, пятясь назад и нелепо шаркая скрюченными ногами. — Из-за ваших пьянок она в больнице. Её суставы никуда не годятся, в прочем, как и твои.
Отец вытер тыльной стороной ладони рот. Его округленные карие глаза, которые мне достались от него, смотрели на меня с примесью ужаса. Он меня боялся.
— Где ключи от бабушкиной квартиры? — спросил я, не имея никакой надежды на то, что та квартира сохранилась. Как оказалось, не зря.
— Нет квартиры, — он развел руки в разные стороны, а после снова опустил из на пол. Его губы изогнулись в противной улыбке, обнажая беззубый рот. Я сжал челюсть и отвел глаза в угол. Параллельно плинтусу, уже по протоптанной дороге бежали рыжие усатые хозяева дома. Бежали они скопом на кухню. Я съежился, чувствуя, как зачесалось все тело. Не самое приятное зрелище.
— Она сюда не вернется, понял?
Я навис над отцом, и увидел, как улыбка с его лица пропала. Он стушевался, опустил голову, как опускают дворовые собаки при встрече с вожаком.
Я хотел его ударить, честно. Чувство беспомощности и воспоминания так давили, что я был готов расправится с причиной моих детских обид прямо посреди квартиры. Но не ударил. Я перешагнул через его тело, вошел в спальню, которая оставалась точно такой же, какой я её помнил. Здесь каждый угол требовал ремонта, мебель уже была непригодной для жизни. Открывая шкаф, дверца которого буквально рухнула на пол, и я едва успел отскочить, чертыхнулся. Мамины вещи были аккуратно сложены, что в остальном бардаке казалось чудом. Одним махом я бросил всю одежду в пакет, снова перешагнул через отца и оказался на пороге. Я уже уходил, как меня окликнул отец.
— Это! — Он пытался подняться, но завалился набок. — Раз ты здесь, подкинь деньжат? Я отдам.
Внутри все оборвалось. Все с таким же безразличным выражением лица, я вышел из квартиры, роняя на лестничной клетке слова:
— Что б ты сдох уже!
В родном городе я задержался на два дня. Я снял квартиру и нанял, как и предполагалось, сиделку. Маму забрать из больницы разрешили, но попросили привезти её через месяц. Инфекция в организме женщины была слишком уж противная. Операцию пришлось отложить.
— Зачем меня сюда привез, — недовольно прошипела мама, как только я затащил её и коляску в однокомнатную квартиру в десяти шагах от больницы. — Отвези меня домой.
— Что бы ты снова начала пить? — Вспылил я, бросая ее мешок с одеждой на диван. Женщина сцепила ладони с замок и с ненавистью уставилась на собственного сына. Внутри все сжалось от обиды. — Я не дам тебе загнуться в этом клоповнике.
— Это и твой дом тоже! — Она повысила голос. Я распахнул глаза так широко, что она умолкнула в мгновение.
— Это результат вашей безответственности! Это одна из причин, почему ваши дети с вами не общаются!
— Так уезжай! — Снова закричала женщина. — Вали! Твоя подачки мне даром не нужны! — Она попыталась встать, но я резко усадил её обратно в коляску.
— Ты едва ходишь!
— Глаза б мои тебя не видели! — В голосе мамы было столько ненависти… я уже успел позабыть, какого это быть в кругу близких. — Ни слуху, ни духу от тебя, а тут нате! Явился.
Послышался дверной звонок. Я напрягся. Сиделку я вызывал на завтра. Отец не мог знать, где поселилась мать, — я отобрал у женщины сотовый телефон.
— Кого это принесло? — Пробубнил себе под нос и направился к двери.
Меня ждало удивление и ужас одновременно. Отворив железную дверь, я увидел на пороге округленные голубые глаза. Она переминалась с ноги на ногу. В её руках был только небольшой рюкзачок и сотовый телефон.
— Что ты здесь делаешь? — В моем голосе не было ни грамма радости.
— И тебе привет, — Катерина изобразила улыбку на лице.
— Как ты узнала, где я? — Я схватил девушку за локоть и попытался выпроводить, но вдруг послышался голос матери.
— Илья, кто там?
— Реклам…
— Здравствуйте! — Резко перебила меня Катя, ворвалась в квартиру и показала себя матери. Мама нахмурилась. — Я жена вашего сына. Меня зовут Катерина.
— Жена? — Мама вскинула свои брови. Пока я кипел от ярости, мама притихла от шока. Что моё, что мамино лицо сравнялось с цветом белоснежного потолка.
— Да, — Катя присела на край дивана и теперь их с мамой глаза были на одном уровне. — Узнала, что Илья приехал к вам на помощь и помчалась следом.
Я словно набрал в рот воды. Я даже не знал, что ей сказать. Просто смотрел на картину невестки и свекрови, которая, как мне показалась, даже обрадовалась присутствию Кати.
— Как вы себя чувствуете? — Заботливо спросила девушка, касаясь плеча мамы. Мы с родственницей оба с удивлением уставились на место прикосновения. Меня словно оживили.
— Прекрати этот цирк! — Я схватил за запястье почти что бывшую жену и поволок к выходу. — Что ты себе позволяешь?
— Я что, не могу обрадовать твою маму, что она скоро станет бабушкой? — Нарочно громко произнесла Катя, и я снова выругался.
— Илья! — Закричала мать, а после колеса коляски показались возле нас. Суровый во прощающий взгляд заставил меня замолкнуть, пальцы по-прежнему цеплялись за запястье Кати. — Это правда?
— Да, — глухо ответил я. — Но это ничего не меняет, мама. Я развожусь с Катериной. Ребёнка я помогу воспитать.
— Детка, — сухие тонкие руки матери потянулись к девушке. Меня словно облили холодной водой. Последний раз ласковые слова мамы я слышал только в восемь лет, пока отец работал. — Сколько у тебя недель?
— Тринадцать недель, — Катя коснулась ладонью своего живота, а меня едва ли не пробило током. — Я думаю, что будет мальчик.
— Тебе пора, — в нетерпении подтолкнул девушку к выходу. — Я провожу тебя.
— Катя пусть останется, — приказала мама, и я медленно развернулся к ней корпусом, замечая, как расплывались губы жены в победной улыбке.
— Она не останется, — твердо заявил я.
Ни та ни другая не знали, насколько я был зол. Мама вымотала мне все нервы своими капризами за утро, так ещё и Катя. Она появилась на пороге снятой специально для мамы квартиры, словно черт вылез из мешка в канун Рождества. Я пытался всячески её выпроводить, но моя мама, которая не особо жаловала родных детей, вдруг прониклась девушкой. С первый минут! Это ещё больше меня раздражало.
— Мне не сложно позаботиться о вас, — девушка улыбнулась самой милой своей улыбкой, и я сжал ладони в кулаки.
— Ты уезжаешь, — только и вымолвил я. — Катерина, — девушка взглянула на меня своими голубыми глазами. — На пару слов.
Мы зашли на кухню. Я примостился к подоконнику, складывая руки на груди и вопрошающе уставившись на жену. Катя встала достаточно близко ко мне, так что я чувствовал сладкий аромат её духов. Она смотрела на меня своими большими глазами с надеждой.
— Что за цирк? — Устало спросил я. — Как ты узнала, где я?
Вместо ответа Катерина лукаво улыбнулась и прильнула по мне. Её тонкие пальчики коснулись моей кожи. Она уже тянулась за поцелуем, но я отвернул голову. Тело было напряжено, но не от удовольствия, — от злости. Она снова проворачивалась свои фокусы.
— Что ты делаешь? — процедил я, все ещё не глядя ей в глаза. Она же продолжала тянутся ко мне. Я ощутил её сухие губы на коже, скривился. — Прекрати.
