— Ты совсем поехавшая! — Он сжал мои запястья, запрокинув руки над головой. Его тяжелое дыхание обжигало кожу. — Куда ты сиганула?
— Тебе какое дело? — Я мотнула головой, смахивая слёзы. Было так больно, что сердце сжималось. Его губы оказались в нескольких миллиметрах от моих. Напряженные мышцы груди и бедер утирались в тело так, что я чувствовала каждый его тяжелый вздох.
— Ты — моё дело. Все, что с тобой связано, — моё дело! — Серьезным тоном отозвался Панов, оставляя отметины на моих руках. Я снова дернулась, глядя на мужчину глазами полными ненависти. — Может, я вел себя, как шут гороховый, но только потому, что знал, — ты никогда не под пустишь меня близко. — Он уперся лбом в шею. Его дыхание вызывало во мне мурашки. Таким друга я не видела никогда. Что-то изменилось в нём, и я не могла понять что. Возможно, у мужчины просто лопнуло терпение. — Я устал, Таня. — Продолжая удерживать меня, шептал Дима. — Устал видеть твои слёзы, знать, каким подонком он является.
— Ты не знаешь его, — упиралась я, чем вызвала горький смех у мужчины. — Ты ни на йоту не знаешь Илью.
— Я выбываю из этой игры, — мы встретились взглядами. Карие глаза мужчины блестели, взгляд просветлел. — Если тебя не вразумить ничем, я больше не буду находиться рядом. Разбивай себе сердце, — он наклонился чуть ниже ко мне. Его губы накрыли меня в коротком, но страстном поцелуе. Он рвал, кусал мои губы, что я ощутила привкус крови во рту. Так же резко, как припал, он отстранился от меня. Я хватала ртом воздух, слыша, как сердце готово было вырваться наружу. Нет, такого безумия ещё я не испытывала. — Я больше нянькаться с тобой не буду.
После этих слов мне стало одновременно и холодно и легко. Я вдохнула воздуха грудью, чувствуя, что слёзы исчезли. Дима тоже уходил, со злостью ломая стебли ржи. Его плечи были опущены, ладонью он взъерошил свои короткие волосы. Мои пальцы коснулись припухший губ, и я вздрогнула.
Он меня бросил. Дима меня бросил!
— Ты либо тащишь свою задницу в машину, либо остаешься на трассе! — Рявкнул Панов, и я побежала в след за ним.
Как Дима и сказал, он больше не появлялся. Наше прощание было скупым. Мужчина смотрел вперед на шагающих людей около подъезда, а я спешно забирала вещи с заднего сидения. Голова кружилась, глаза тое дело находили губы Панова, и по телу пробегал странный ток. Я много раз думала об этом, но не позволяла никому, кроме Ильи владеть разумом.
Лукоянов Сергей Геннадьевич позвонил мне спустя несколько часов по моему возвращению домой. Он знал, что я должна была перенять дела Ясении, пусть пока и не официально, ведь конкурс был в самом разгаре. Хозяин сети отелей поручил мне заняться пролонгацией договоров с нашими поставщиками и партнерами. Ясения не успела это сделать, а сам Лукоянов занят заботами о внуке и собственным здоровьем. Я не была против. С последними событиями утонуть в работе было лучшим решением.
Вчера ко мне заходил Стас. Его взгляд был странным, но я сочла это за усталость. Мужчина не спал несколько суток, сторожа любимую жену возле её койки. Он ни на мгновение не хотел отпускать женщину. Впалые глаза смотрели на меня с примесью усталости и грусти.
— Ты в порядке? — Спросила я, ставя перед его носом дымящуюся кружку кофе. — Что-то с девочками?
— Сплюнь, ведьма. — Я закатила глаза и демонстративно переплюнула через плечо. Где-то в гостиной раздался очередной звонок. Илья. Он звонил несколько раз на дню, но я была не в силах поднять трубку. — У тебя телефон звонит.
— Я в курсе, — сухо ответила я. — Это Воронов.
— Таня, что произошло в Нижнем? — Вот почему Милославским одаривал все время меня таким жалостливым взглядом. Очевидно, Дима уже успел его уведомить.
— Что, нажаловался он? — Саркастично отозвалась я. Руки чесались врезать этому Панову. За то, что поцеловал, за то, что бросил, за то, что опять наябедничал другу! Я была очень зла на мужчину и на себя. После его ухода я резко ощутила нехватку этого человека. Я поджала губы и уставилась на Стаса.
— Нет. Он молчит. Впервые за все года, сколько я его знаю, Дима молчит. — Серьезный взгляд Стаса вперился в моё лицо. — Что ты сделала с ним?
— Я? — Я аж подавилась от такого прямого заявления. Мои большие зеленые глаза вылупились на друга, словно он отрастил вторую голову. — К чему такие выводы?
— Только ты, к моему большому сожалению, можешь заставить этого человека вести себя так, как ему несвойственно. — Мужчина скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, я повторила его движения. — Мы с тобой же разговаривали.
— Ну, и?
— И ты пообещала оставить Диму в покое, — он склонил голову набок. Я повторила за ним.
— Я не трогала вашего драгоценного Панова, понятно? — Мой взгляд упал на запястья Стаса. В голове вспыхнула картинка недавнего происшествия, и щеки вспыхнули. — Выдался отвратительный разговор с нашими матерями. Потом мы начали скандалить в машине, а потом молча разошлись по домам. Все.
— Все? — Недоверчиво вскинув одну бровь, переспросил Милославский. Я поджала губы.
— Да. — Пристальный взгляд Стаса заставлял меня прокручивать в голове раз за разом все, что я почувствовала за эти два дня. Мои щеки краснели, а глаза были готовы вот-вот проиграть в этой безмолвной битве. В конце концов, я подскочила с места, подошла к окну и вывалила другу все. — Все началось ещё в Нижнем. — Мой голос был тихим, с надрывом. — Наши мамы не приняли разрыв помолвки. Больше скажу, я теперь красная тряпка для Валентины Ивановны. Потом я им обеим рассказала, по какой причине помолвки быть не может, и тогда мама сорвалась на меня. Потом мать Панова пригрозила матери, что ей не будет места в министерстве. Потом мы с Димой сбежали, успев наговорить родителям много нехорошего. — Стас спокойно пил кофе и слушал мой рассказ. Временами он хмурился, или удивлённо вскидывал свои черные брови. — Потом… — я сглотнула. — Потом Дима стал защищать мать. Мою мать. Что она права, и просто беспокоится обо мне. И я понимаю, что это так и есть! Стас, но он дополнил все это новым оскорблением Ильи! Сказал, что Илья уже был мне не верен. В тот день, когда Дима приехал ко мне в квартиру. — Я закрыла глаза и начала массировать переносицу, скрывая, как из глаз потекли слёзы. — Я не поверила. А он сказал, что ему надоело вечно опекать меня. После этого мы молчали. До сих пор молчим. — Про поцелуй и свои эмоции, которых не должно было быть, я умолчала.
— Дела, — протянул Филатов, отставляя чашку в сторону. — Дима мог все неправильно понять. Он влюблен в тебя, и, естественно, ему было больно видеть. Может, никакой измены и не было.
— Он в этом уверен. Уверен, понимаешь?
— А ты?
— А я не верю больше никому, Стас. — Я беспомощно пожала плечами. — Я знаю, Илья любит меня. Но он до сих пор женат на Кате. И бог весть знает, что ещё между ними происходило. — Я спрятала глаза, слыша сдавленный кашель друга.
— Время все расставит на свои места. — Стас поднялся и обнял меня. Я уткнулась носом в его плечо, пряча мокрые глаза. — Дам один совет: не слушай больше никого. Слушай своё сердце. Если Воронов и правда чист, то ты не сможешь усомнится в этом, глядя ему в глаза.
Друг ушел. Я занялась работой. Несколько дней подряд моя жизнь состояла из бумаг, переговоров и товарных чеков. Я приходила рано, уходила поздно из отеля. Кабинет стал убежищем от назойливых звонков Ильи. Стас появлялся редко, а я старалась не навещать друга в его фирме, и приходить в гости к друзьям только тогда, когда была уверена, что Панов тоже не придет.
Ночью я не переставала думать о том, что мог сделать Илья. Я вспоминала все разговоры, все его поступки, и склонялась к единственному верному решению, — нужен был разговор. О Диме я старалась не думать. Рано или поздно эта веревочка оборвалась бы. Правда, я не думала, что его молчание будет так тяготить меня.
Наши дни. Илья
Суд по бракоразводному процессу перенесли на следующий месяц. Как Катя и говорила, — суд не внял просьбы девушки. Он дал время на обдумывание. Меня это злило. Какое дело суду, если двое уже решили развестись? Но по виду Катерины было легко понять, — девушка была довольна таким положением дел. Она мигом сообразила, где её никто не тронет, и снова умчалась в Благовещенск к моей матери. Я был не рад такому решению девушки, но был хотя бы спокоен, что она под присмотром.
— Декорации готовы, — довольно отозвалась Руслана. Сегодня была суббота, и намечался обещанный мной маскарад. — Напитки и меню проверены и утверждены.
— Спасибо, Руслана.
— Илья, а можно нам тоже… — девушка замялась, а я улыбнулся. Всю неделю моя команда работала до поздней ночи. Ребята умудрились сами сделать вывеску маскарада, разослать приглашен я всем бывшим постояльцам. Поэтому у меня не возникло никаких сомнений.
— Конечно.
Девушка радостная упорхнула от меня, а я снова взглянул на темный экран телефона и нахмурился. Таня молчала всю неделю. На мои звонки не отвечала. Мне приходилось только гадать, не узнала ли она о беременности Кати. Я изводил себя этой мыслью. Сходил с ума, допрашивал жену, но та лишь загадочно улыбалась.
Вдруг экран засветился и показались родные мне буквы. Танечка…
— Родная, — на выдохе произнес я, подняв трубку с первого гудка. Девушка, видимо, даже оторопела, не ожидав услышать меня так скоро. — Я обрываю трубку всю неделю! Я чертовски беспокоюсь.
— Извини, — тихо произнесла она. — Я совсем замоталась на работе. Лукоянов передал мне некоторые дела, и нужно было их решить. — Мы оба напряжено замолчали. — Я в это воскресенье поеду в Санкт-Петербург. Мы могли бы встретиться.
— Это прекрасная новость, — сердце трепетало от волнения, что я снова увижу девушку. — Приходи в отель к двум часам дня, а после мы прогуляемся.
— Хорошо.
— Таня, — произнёс я практически шепотом, боясь, что она сейчас сбросит звонок. — Я люблю тебя.
— Пока, Илья.
Она положила трубку. И не ответила мне взаимностью. Я напрягся. Её голос был тихим, несвойственным для моей дикарки. Послав подальше дурные мысли, я решил, что она и вправду очень устала.
Вечер проходил замечательно. Народу было столько, что дамы в пышных юбках едва могли протиснуться между столами. Все танцевали, смеялись, и я даже замечал хохочущих коллег в углу ресторана. Под самый конец мероприятия, буквально за час до закрытия ресторана, ко мне с широкой улыбкой подошел администратор. Он восторженным голосом сообщил, что наша затея принесла нам месячную прибыль. И это не могло не радовать.
Но в любой бочке с медом могла оказаться ложка дегтя. Этой ложкой был звонок сиделки. Она говорила торопливо, и я едва мог различить хоть какие-то слова среди непонятных чертыханий и воплей Кати на заднем фоне.
— Нина, — так звали сиделку. — Что случилось?
— Вашей матери стало хуже. Её увезли в больницу на экстренную операцию.
— Что с ней? — В горле пересохло. Я остановил сновавшего между столами официанта и стащил у него с подноса бокал с шампанским. Опрокинув одним глотком, на удосужился даже скривится.
— Ноги отказали. А ещё… — Катя снова что-то закричала. — У неё онемела рука, подозрение на инсульт.
— Она пила? — Спросил я, понимая, что и без повторного употребления сердце могло не выдержать. Женщина пробыла в этом забытие половину своей жизни.
— Нет. Клянусь вам. — Но я ей не поверил.
Я вылетел из Санкт-Петербурга поутру. Сообщил любимой, что в моей семье снова случилось невообразимое, оповестил сестру и согласился, чтобы девушка тоже полетела в родной город. Если в первый визит я боялся, что нервы моей драгоценной сестры не выдержат, то сейчас я был бы рад видеть родного человека рядом.
Меня трусило, и я сам не осознавал почему. Эти люди не заботились о нас, не поддерживали, как должны поддерживать родные. Но только об одной мысли, что моя мать могла умереть, я бледнел.
Выскочив из аэропорта Благовещенска, я тут же поймал такси. Мне казалось, что время шло на минуты. Я боялся приехать в больницу и больше не увидеть скупую улыбку мамы. Она была мне матерью последние две недели, и не хотелось терять это чувство защищенности сейчас. Она впервые поддержала. А я впервые за долгие годы ей доверился.
Я знал, что грядет скандал. Я чувствовал сердцем, что эта чертовка Катя могла снова что-то вытворить, и очень надеялся, что она не додумалась дать зависимому алкоголизмом человеку спиртного. Даже если ты видишь во всем выгоду, должен был быть какой-то предел совести. Я надеялся, что у Кати осталась совесть.
В больнице меня встретили хмурые врачи. В палату в маме не пускали, но разрешили наблюдать за ней через стекло. Рядом на лавочке сидела заплаканная Катя. Она держалась за голову руками и что-то причитала. Мне же хотелось её хорошенько встряхнуть. Но я стоял рядом со стеклом, наблюдал за безмятежным выражением лица матери, слышал свое биение сердца. Оно раскатами грома гремело в груди, и я ничем не мог его успокоить.
Вскоре мне позвонила сестра. Её дыхание было сбивчивым, — девушка торопилась. Я передал ей адрес больницы, а потом снова уставился на мать. Врачи то приходили, то уходили, временами меняя ей капельницы, делая какие-то заметки в своих планшетах. А я, сжав кулаки, беспомощно наблюдал, как уходить из неё жизнь. Второй раз.
Врач подошел ко мне один раз. Сказал, что маме сделали операцию, и что прогнозы не утешительные. Женщина впала в кому. Я тогда схватился за волосы, и как мальчишка, замотал головой, плача. Ника все ещё была в пути. Она написала мне короткое сообщение, что её рейс задерживали.
— Илья, — Катя снова смотрела на меня своими голубыми глазами. А я от беспомощности снова упал на её плечо. Было так больно. Больно, что мама могла не очнуться, больно, что рядом не было Тани и Ники, больно, что я снова находи утешение в Кате.
— Почему, когда мне чертовски плохо, ты всегда оказываешься рядом? — Сдавленным голосом произнес я. Катя усмехнулась, громко шмыгая носом.
— Потому что я люблю тебя, Илья. — Так просто ответила она. Настала очередь усмехаться мне.
— Любишь? Ты любишь лишь себя, иначе бы не заставила меня женится на тебе таким образом.
— Илья, я дам тебе развод. — Наши глаза встретились, и я впервые увидел в них правду. — Я не стану больше мучить тебя.
В ответ на это я просто крепко обнял девушку. Катя смахнула слёзы и прильнула к моей груди, словно прощаясь со мной. И я вдруг ощутил пустоту. Она меня поддерживала все время, несмотря на то, что знала, — я никогда не любил её.
— Давай не будет расставаться со врагами, — попросил я. — Я буду заботится о нашем ребенке, помогать.
— Я знаю, — её ладонь гладила мою слегка небритую щеку. — Я знаю, каким ты будешь отцом. И мне очень хотелось, чтобы твоя мама это смогла увидеть.
Я тоже этого хотел. Хотел, чтобы она открыла свои карие глаза, снова посмотрела на меня со всем своим недовольством, возможно, даже накричала. Женщина часто кричала на меня, но она так же часто, когда я был маленьким дула мне на коленки, пока обрабатывала раны йодом. Как бы жизнь сейчас не повернулась, в каких бы отношениях мы сейчас с ней не находились, она была моей матерью. Женщиной, которая много раз прикрывала мою спину, за что потом получала от отца. Я это узнал недавно. Пришлось поднапрячь память и сложить все пазлы. Были дни, когда нрав отца был особо буйный, и когда я очень боялся идти домой.
— Тебе какое дело? — Я мотнула головой, смахивая слёзы. Было так больно, что сердце сжималось. Его губы оказались в нескольких миллиметрах от моих. Напряженные мышцы груди и бедер утирались в тело так, что я чувствовала каждый его тяжелый вздох.
— Ты — моё дело. Все, что с тобой связано, — моё дело! — Серьезным тоном отозвался Панов, оставляя отметины на моих руках. Я снова дернулась, глядя на мужчину глазами полными ненависти. — Может, я вел себя, как шут гороховый, но только потому, что знал, — ты никогда не под пустишь меня близко. — Он уперся лбом в шею. Его дыхание вызывало во мне мурашки. Таким друга я не видела никогда. Что-то изменилось в нём, и я не могла понять что. Возможно, у мужчины просто лопнуло терпение. — Я устал, Таня. — Продолжая удерживать меня, шептал Дима. — Устал видеть твои слёзы, знать, каким подонком он является.
— Ты не знаешь его, — упиралась я, чем вызвала горький смех у мужчины. — Ты ни на йоту не знаешь Илью.
— Я выбываю из этой игры, — мы встретились взглядами. Карие глаза мужчины блестели, взгляд просветлел. — Если тебя не вразумить ничем, я больше не буду находиться рядом. Разбивай себе сердце, — он наклонился чуть ниже ко мне. Его губы накрыли меня в коротком, но страстном поцелуе. Он рвал, кусал мои губы, что я ощутила привкус крови во рту. Так же резко, как припал, он отстранился от меня. Я хватала ртом воздух, слыша, как сердце готово было вырваться наружу. Нет, такого безумия ещё я не испытывала. — Я больше нянькаться с тобой не буду.
После этих слов мне стало одновременно и холодно и легко. Я вдохнула воздуха грудью, чувствуя, что слёзы исчезли. Дима тоже уходил, со злостью ломая стебли ржи. Его плечи были опущены, ладонью он взъерошил свои короткие волосы. Мои пальцы коснулись припухший губ, и я вздрогнула.
Он меня бросил. Дима меня бросил!
— Ты либо тащишь свою задницу в машину, либо остаешься на трассе! — Рявкнул Панов, и я побежала в след за ним.
Как Дима и сказал, он больше не появлялся. Наше прощание было скупым. Мужчина смотрел вперед на шагающих людей около подъезда, а я спешно забирала вещи с заднего сидения. Голова кружилась, глаза тое дело находили губы Панова, и по телу пробегал странный ток. Я много раз думала об этом, но не позволяла никому, кроме Ильи владеть разумом.
Лукоянов Сергей Геннадьевич позвонил мне спустя несколько часов по моему возвращению домой. Он знал, что я должна была перенять дела Ясении, пусть пока и не официально, ведь конкурс был в самом разгаре. Хозяин сети отелей поручил мне заняться пролонгацией договоров с нашими поставщиками и партнерами. Ясения не успела это сделать, а сам Лукоянов занят заботами о внуке и собственным здоровьем. Я не была против. С последними событиями утонуть в работе было лучшим решением.
Вчера ко мне заходил Стас. Его взгляд был странным, но я сочла это за усталость. Мужчина не спал несколько суток, сторожа любимую жену возле её койки. Он ни на мгновение не хотел отпускать женщину. Впалые глаза смотрели на меня с примесью усталости и грусти.
— Ты в порядке? — Спросила я, ставя перед его носом дымящуюся кружку кофе. — Что-то с девочками?
— Сплюнь, ведьма. — Я закатила глаза и демонстративно переплюнула через плечо. Где-то в гостиной раздался очередной звонок. Илья. Он звонил несколько раз на дню, но я была не в силах поднять трубку. — У тебя телефон звонит.
— Я в курсе, — сухо ответила я. — Это Воронов.
— Таня, что произошло в Нижнем? — Вот почему Милославским одаривал все время меня таким жалостливым взглядом. Очевидно, Дима уже успел его уведомить.
— Что, нажаловался он? — Саркастично отозвалась я. Руки чесались врезать этому Панову. За то, что поцеловал, за то, что бросил, за то, что опять наябедничал другу! Я была очень зла на мужчину и на себя. После его ухода я резко ощутила нехватку этого человека. Я поджала губы и уставилась на Стаса.
— Нет. Он молчит. Впервые за все года, сколько я его знаю, Дима молчит. — Серьезный взгляд Стаса вперился в моё лицо. — Что ты сделала с ним?
— Я? — Я аж подавилась от такого прямого заявления. Мои большие зеленые глаза вылупились на друга, словно он отрастил вторую голову. — К чему такие выводы?
— Только ты, к моему большому сожалению, можешь заставить этого человека вести себя так, как ему несвойственно. — Мужчина скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, я повторила его движения. — Мы с тобой же разговаривали.
— Ну, и?
— И ты пообещала оставить Диму в покое, — он склонил голову набок. Я повторила за ним.
— Я не трогала вашего драгоценного Панова, понятно? — Мой взгляд упал на запястья Стаса. В голове вспыхнула картинка недавнего происшествия, и щеки вспыхнули. — Выдался отвратительный разговор с нашими матерями. Потом мы начали скандалить в машине, а потом молча разошлись по домам. Все.
— Все? — Недоверчиво вскинув одну бровь, переспросил Милославский. Я поджала губы.
— Да. — Пристальный взгляд Стаса заставлял меня прокручивать в голове раз за разом все, что я почувствовала за эти два дня. Мои щеки краснели, а глаза были готовы вот-вот проиграть в этой безмолвной битве. В конце концов, я подскочила с места, подошла к окну и вывалила другу все. — Все началось ещё в Нижнем. — Мой голос был тихим, с надрывом. — Наши мамы не приняли разрыв помолвки. Больше скажу, я теперь красная тряпка для Валентины Ивановны. Потом я им обеим рассказала, по какой причине помолвки быть не может, и тогда мама сорвалась на меня. Потом мать Панова пригрозила матери, что ей не будет места в министерстве. Потом мы с Димой сбежали, успев наговорить родителям много нехорошего. — Стас спокойно пил кофе и слушал мой рассказ. Временами он хмурился, или удивлённо вскидывал свои черные брови. — Потом… — я сглотнула. — Потом Дима стал защищать мать. Мою мать. Что она права, и просто беспокоится обо мне. И я понимаю, что это так и есть! Стас, но он дополнил все это новым оскорблением Ильи! Сказал, что Илья уже был мне не верен. В тот день, когда Дима приехал ко мне в квартиру. — Я закрыла глаза и начала массировать переносицу, скрывая, как из глаз потекли слёзы. — Я не поверила. А он сказал, что ему надоело вечно опекать меня. После этого мы молчали. До сих пор молчим. — Про поцелуй и свои эмоции, которых не должно было быть, я умолчала.
— Дела, — протянул Филатов, отставляя чашку в сторону. — Дима мог все неправильно понять. Он влюблен в тебя, и, естественно, ему было больно видеть. Может, никакой измены и не было.
— Он в этом уверен. Уверен, понимаешь?
— А ты?
— А я не верю больше никому, Стас. — Я беспомощно пожала плечами. — Я знаю, Илья любит меня. Но он до сих пор женат на Кате. И бог весть знает, что ещё между ними происходило. — Я спрятала глаза, слыша сдавленный кашель друга.
— Время все расставит на свои места. — Стас поднялся и обнял меня. Я уткнулась носом в его плечо, пряча мокрые глаза. — Дам один совет: не слушай больше никого. Слушай своё сердце. Если Воронов и правда чист, то ты не сможешь усомнится в этом, глядя ему в глаза.
Друг ушел. Я занялась работой. Несколько дней подряд моя жизнь состояла из бумаг, переговоров и товарных чеков. Я приходила рано, уходила поздно из отеля. Кабинет стал убежищем от назойливых звонков Ильи. Стас появлялся редко, а я старалась не навещать друга в его фирме, и приходить в гости к друзьям только тогда, когда была уверена, что Панов тоже не придет.
Ночью я не переставала думать о том, что мог сделать Илья. Я вспоминала все разговоры, все его поступки, и склонялась к единственному верному решению, — нужен был разговор. О Диме я старалась не думать. Рано или поздно эта веревочка оборвалась бы. Правда, я не думала, что его молчание будет так тяготить меня.
Глава 31
Наши дни. Илья
Суд по бракоразводному процессу перенесли на следующий месяц. Как Катя и говорила, — суд не внял просьбы девушки. Он дал время на обдумывание. Меня это злило. Какое дело суду, если двое уже решили развестись? Но по виду Катерины было легко понять, — девушка была довольна таким положением дел. Она мигом сообразила, где её никто не тронет, и снова умчалась в Благовещенск к моей матери. Я был не рад такому решению девушки, но был хотя бы спокоен, что она под присмотром.
— Декорации готовы, — довольно отозвалась Руслана. Сегодня была суббота, и намечался обещанный мной маскарад. — Напитки и меню проверены и утверждены.
— Спасибо, Руслана.
— Илья, а можно нам тоже… — девушка замялась, а я улыбнулся. Всю неделю моя команда работала до поздней ночи. Ребята умудрились сами сделать вывеску маскарада, разослать приглашен я всем бывшим постояльцам. Поэтому у меня не возникло никаких сомнений.
— Конечно.
Девушка радостная упорхнула от меня, а я снова взглянул на темный экран телефона и нахмурился. Таня молчала всю неделю. На мои звонки не отвечала. Мне приходилось только гадать, не узнала ли она о беременности Кати. Я изводил себя этой мыслью. Сходил с ума, допрашивал жену, но та лишь загадочно улыбалась.
Вдруг экран засветился и показались родные мне буквы. Танечка…
— Родная, — на выдохе произнес я, подняв трубку с первого гудка. Девушка, видимо, даже оторопела, не ожидав услышать меня так скоро. — Я обрываю трубку всю неделю! Я чертовски беспокоюсь.
— Извини, — тихо произнесла она. — Я совсем замоталась на работе. Лукоянов передал мне некоторые дела, и нужно было их решить. — Мы оба напряжено замолчали. — Я в это воскресенье поеду в Санкт-Петербург. Мы могли бы встретиться.
— Это прекрасная новость, — сердце трепетало от волнения, что я снова увижу девушку. — Приходи в отель к двум часам дня, а после мы прогуляемся.
— Хорошо.
— Таня, — произнёс я практически шепотом, боясь, что она сейчас сбросит звонок. — Я люблю тебя.
— Пока, Илья.
Она положила трубку. И не ответила мне взаимностью. Я напрягся. Её голос был тихим, несвойственным для моей дикарки. Послав подальше дурные мысли, я решил, что она и вправду очень устала.
Вечер проходил замечательно. Народу было столько, что дамы в пышных юбках едва могли протиснуться между столами. Все танцевали, смеялись, и я даже замечал хохочущих коллег в углу ресторана. Под самый конец мероприятия, буквально за час до закрытия ресторана, ко мне с широкой улыбкой подошел администратор. Он восторженным голосом сообщил, что наша затея принесла нам месячную прибыль. И это не могло не радовать.
Но в любой бочке с медом могла оказаться ложка дегтя. Этой ложкой был звонок сиделки. Она говорила торопливо, и я едва мог различить хоть какие-то слова среди непонятных чертыханий и воплей Кати на заднем фоне.
— Нина, — так звали сиделку. — Что случилось?
— Вашей матери стало хуже. Её увезли в больницу на экстренную операцию.
— Что с ней? — В горле пересохло. Я остановил сновавшего между столами официанта и стащил у него с подноса бокал с шампанским. Опрокинув одним глотком, на удосужился даже скривится.
— Ноги отказали. А ещё… — Катя снова что-то закричала. — У неё онемела рука, подозрение на инсульт.
— Она пила? — Спросил я, понимая, что и без повторного употребления сердце могло не выдержать. Женщина пробыла в этом забытие половину своей жизни.
— Нет. Клянусь вам. — Но я ей не поверил.
Я вылетел из Санкт-Петербурга поутру. Сообщил любимой, что в моей семье снова случилось невообразимое, оповестил сестру и согласился, чтобы девушка тоже полетела в родной город. Если в первый визит я боялся, что нервы моей драгоценной сестры не выдержат, то сейчас я был бы рад видеть родного человека рядом.
Меня трусило, и я сам не осознавал почему. Эти люди не заботились о нас, не поддерживали, как должны поддерживать родные. Но только об одной мысли, что моя мать могла умереть, я бледнел.
Выскочив из аэропорта Благовещенска, я тут же поймал такси. Мне казалось, что время шло на минуты. Я боялся приехать в больницу и больше не увидеть скупую улыбку мамы. Она была мне матерью последние две недели, и не хотелось терять это чувство защищенности сейчас. Она впервые поддержала. А я впервые за долгие годы ей доверился.
Я знал, что грядет скандал. Я чувствовал сердцем, что эта чертовка Катя могла снова что-то вытворить, и очень надеялся, что она не додумалась дать зависимому алкоголизмом человеку спиртного. Даже если ты видишь во всем выгоду, должен был быть какой-то предел совести. Я надеялся, что у Кати осталась совесть.
В больнице меня встретили хмурые врачи. В палату в маме не пускали, но разрешили наблюдать за ней через стекло. Рядом на лавочке сидела заплаканная Катя. Она держалась за голову руками и что-то причитала. Мне же хотелось её хорошенько встряхнуть. Но я стоял рядом со стеклом, наблюдал за безмятежным выражением лица матери, слышал свое биение сердца. Оно раскатами грома гремело в груди, и я ничем не мог его успокоить.
Вскоре мне позвонила сестра. Её дыхание было сбивчивым, — девушка торопилась. Я передал ей адрес больницы, а потом снова уставился на мать. Врачи то приходили, то уходили, временами меняя ей капельницы, делая какие-то заметки в своих планшетах. А я, сжав кулаки, беспомощно наблюдал, как уходить из неё жизнь. Второй раз.
Врач подошел ко мне один раз. Сказал, что маме сделали операцию, и что прогнозы не утешительные. Женщина впала в кому. Я тогда схватился за волосы, и как мальчишка, замотал головой, плача. Ника все ещё была в пути. Она написала мне короткое сообщение, что её рейс задерживали.
— Илья, — Катя снова смотрела на меня своими голубыми глазами. А я от беспомощности снова упал на её плечо. Было так больно. Больно, что мама могла не очнуться, больно, что рядом не было Тани и Ники, больно, что я снова находи утешение в Кате.
— Почему, когда мне чертовски плохо, ты всегда оказываешься рядом? — Сдавленным голосом произнес я. Катя усмехнулась, громко шмыгая носом.
— Потому что я люблю тебя, Илья. — Так просто ответила она. Настала очередь усмехаться мне.
— Любишь? Ты любишь лишь себя, иначе бы не заставила меня женится на тебе таким образом.
— Илья, я дам тебе развод. — Наши глаза встретились, и я впервые увидел в них правду. — Я не стану больше мучить тебя.
В ответ на это я просто крепко обнял девушку. Катя смахнула слёзы и прильнула к моей груди, словно прощаясь со мной. И я вдруг ощутил пустоту. Она меня поддерживала все время, несмотря на то, что знала, — я никогда не любил её.
— Давай не будет расставаться со врагами, — попросил я. — Я буду заботится о нашем ребенке, помогать.
— Я знаю, — её ладонь гладила мою слегка небритую щеку. — Я знаю, каким ты будешь отцом. И мне очень хотелось, чтобы твоя мама это смогла увидеть.
Я тоже этого хотел. Хотел, чтобы она открыла свои карие глаза, снова посмотрела на меня со всем своим недовольством, возможно, даже накричала. Женщина часто кричала на меня, но она так же часто, когда я был маленьким дула мне на коленки, пока обрабатывала раны йодом. Как бы жизнь сейчас не повернулась, в каких бы отношениях мы сейчас с ней не находились, она была моей матерью. Женщиной, которая много раз прикрывала мою спину, за что потом получала от отца. Я это узнал недавно. Пришлось поднапрячь память и сложить все пазлы. Были дни, когда нрав отца был особо буйный, и когда я очень боялся идти домой.
