Она пыталась выведать у меня о ее жизни, потому что к тому моменту я уже примирил наших матерей и навещал бабушку Тани, когда девушка даже не знала об этом. — Я был очень, — я понизил голос, — очень зол, Таня. Ты едва не разбилась.
— Все прошло хорошо, — отмахнулась она, вернув свое строгое выражение лица. — Я не в первый раз учувствую в гонке. Напомнить тебе, когда был мой первый раз?
— Таня, — я вздохнул, сминая салфетку в руке, — чего ты боишься?
Она молчала. Я смотрел в ее яркие зеленые глаза, теряясь в хвойных лесах. Девушка убегала от меня, забрав с собой тайны. А мне так хотелось их разгадать. Она попробовала остывающее блюдо и издала возглас одобрения.
— Это потрясающе!
— Я говорил: здесь хорошие блюда. — Что ж, не хочешь разговаривать об этом? Не сейчас, но мы вернемся еще.
Мы разговаривали о работе, о друзьях, смеялись и бесстыдно флиртовали друг с другом. Я даже успел расслабиться, несмотря на то, что в моей голове застряла очевидная проблема. Таня чего-то опасалась, не могла сама себе признаться в чем-то важном. Я видел, — она ревновала меня. И это было, черт возьми, приятно.
Вечер близился к завершению, когда телефон девушки требовательно затрезвонил. На экране появилась фотография Варвары Николаевны, и я чуть ли не подавился. Таня извинилась, поднялась из-за стола и отошла к панорамному окну. Ее рука уперлась в бок. Я залюбовался красотой девушки. Ее фигура напоминала хрустальную вазу. Она была хрупкой, но при этом я прекрасно знал, каким стойким и боевым характером она обладала. Влюбившись в нее, я уже предполагал, что положить голову на эшафот будет помилованием, а не наказанием.
Я был счастлив. Впервые за долгие годы я испытывал нескончаемое счастье. Я светился, словно лампочка, в кромешной темноте. Стас, который сегодня явился в офис рано, заметив мою широкую улыбку, понял все без слов. А я… Я просто пожимал плечами, хохоча, словно подросток. Я так сильно любил эту девушку, что мне было все равно на переговоры, на хмурый взгляд партнера и на телефонные звонки той самой Анны. Почему-то спустя месяц, после того, как я сказал ей, что ничего не выйдет, она решила меня снова атаковать. Странная особа, и завидев ее в фойе отеля, я немного растерялся.
Таня вернулась поникшей. Ее ладони ухватились за бокал вина, а я забеспокоился. Ухватившись за запястье, я взглянул в глаза девушки, видя, как она едва держалась.
— Что случилось, любимая?
— Папа отказывается лечиться, — она покачала головой. — Мы не можем разубедить его. Ведь третья степень, это не конец!
— Давай заберем его сюда.
— И что толку? — Она грустно усмехнулась. — Ему мама выбила лечение в больнице Склифосовского. Понимаешь, сколько ей это стоило? Она это сделала для человека, которого ненавидела, а он… — Она изменилась в лице. От злости ее губы сжались в тонкую линию, а несчастное стекло заскрипело под натиском пальцев. — Он ведет себя, как ребенок! Не хотел если лечится, зачем мне об этом говорить? Умер, не узнала бы даже.
Я замер. Я знал, что эта девушка ненавидела отца, но не думала, что до такой степени.
— Твоя злость мне понятна. — Тихо произнес я. — Но твои слова несправедливы к нему. Если бы я был болен, я хотел бы, чтобы самые родные были рядом.
— Лучше бы я тогда взяла свой телефон, и на встречу с отцом пришел ты, а не Воронов. — Вдруг прошептала она, и я заметил, как непрошенная слеза проложила соленую дорожку по ее щеке. — Лучше бы всегда рядом был ты.
— Я рядом. — Она слабо улыбнулась от моих слов. — Теперь я рядом. И я всегда буду рядом. Сейчас, завтра, всегда. Я люблю тебя, Таня. Давно и без памяти. Если любовь живет три года, то по истечению времени она стала бессрочной. Ну, — я ухмыльнулся, стирая слезу с щеки возлюбленной, — или я подписал пролонгацию у бога.
— Может, ты и прав. — Тихо произнесла она. — Давай заберем отца.
— Вот, так лучше. — Я отрезал небольшой кусок мяса. — Кушай, родная. А завтра мы поговорим с Филатовыми. Думаю, наши друзья поймут нас.
Она хотела что-то еще сказать, — я видел это по ее глазам, но из ее рта не вылетело ни слова. Она молча ужинала, а я украдкой наблюдал за ее состоянием. Моя бойкая девочка стала совсем разбитой. Я не мог позволить жизненным трудностям окончательно разбить ее. Моя Каштаночка будет ярко улыбаться навстречу теплому ветру.
Наши дни. Таня
Я сидела в стенах своего номера и печатала очередной отчет для Сергея Геннадьевича. Мужчина расслабился, когда во главу его бизнеса встала его дочь, и перевалил гору обязанностей на ее плечи. Так как моя драгоценная подруга сейчас не могла в полной мере руководить целой сетью, она слезно попросила меня о помощи. Они даже выделили мне должность, — я теперь заместитель по не пойми, чему. Мне было смешно от этого, но зарплата радовала.
С нашего свидания с Димой прошло пару недель. Мужчина был занят работой, звонил мне только в обеденное время и поздно вечером, когда моя тяжелая голова уже находила успокоение в мягкой отельной подушке. После произошедшего по приезду в Москву, я стала скучать по нему сильнее, чем когда-либо. Временами изводила себя мыслями о том, что его совещания или деловые встречи могли проходить с симпатичными дамами. Я знала, что это все пустое, но почему-то сердце нервно барабанило по костям, стоило мне только невольно услышать звонкий смех на фоне. В конце концов, чего еще стоило ожидать от мужчины, которому на шею вешались девушки.
Несмотря на то, что Панов постоянно признавался мне в любви, я не могла произнести это в ответ. Я все еще пыталась оставаться той самой горой, которую он не смог взять. Да, отрицать влечение и страсть между нами было нелепо, из наших глаз летели искры, стоило только нам двоим оказаться рядом. Так было всегда. Я всегда испытывала странный дискомфорт в районе солнечного сплетения, когда его карие глаза натыкались на мое лицо.
Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух, то окончательно сдамся ему в руки. Но мне больше не хотелось сдаваться, даже если временами это было очень приятно.
Я прожила в отеле уже две недели, и из которых почти каждый день слушала жалобы на нового управляющего. Моя команда не была зачислена с писок ябедников, поэтому я смело могла им верить. Сама эта Анна всегда смотрела на меня с презрением. Я уже привыкла видеть такие лица, и поэтому не обращала внимание. Каждый новый сотрудник не упускал возможности упомянуть о моей дружбе с хозяйкой. Но эту девушку словно не заботили мои отношения с Ясенией. Словно ее корежило что-то другое. Вчера я не смогла поехать на своей машине, потому что кто-то проколол мне шины. И, зная, свой коллектив, подозрения пали только на одного человека. На Анну. А на прошлой неделе я заметила, как она демонстративно уносила мои вещи из кабинета, в котором я провела несколько лет. Девушка не переносила мое присутствие, я это чувствовала. Но что я ей такого сделала?
Я договорилась с Лукояновым, что привезу договора с нашими контрагентами в эту пятницу. Он спокойно отреагировал на мое желание посетить родной город, и даже предложил помощь, если строптивый и упертый Анатолий будет снова противится поездке в Москву. Мой отец был упрямым, а я была еще упрямее. Во мне текла не только его кровь, но и бескомпромиссная кровь Варвары.
Я сопереживала родителю, но в глубине души все еще не могла примирить разум и сердце. Сердце давно простило отца, приняло обратно и теперь пыталась всячески способствовать его выздоровлению, разум же кричал о несправедливости. Я помнила слова, брошенные в ресторане Диме, и помнила его лицо. В моменте мне стало стыдно, но мужчина не осуждал. Да, и нечем ему меня осуждать, — Панов не был в курсе моей драмы в семье. Только обрывками из разговоров с Ясенией, или же моими слезными возгласами во время страданий по Илье.
История с Вороновым сейчас казалась сном. Словно я пару лет спала в кошмаре, и вдруг теплые губы Димы разбудили меня от этого сна, успокоили и придали жизни смысл. Он не пытался становится смыслом моей жизни, а я не пыталась зацикливаться на нем. У меня всегда должна быть я. Вот что я вынесла из всей этой некрасивой ситуации. Но в голове до сих пор крутились слова бабушки. Дима правда был настырным и безумно верующим в свою победу мужчиной. Он три раза просил моей руки, но с каждым отказом даже не думал отступать.
Интересно, а будет ли четвертый раз?
От этой мысли я усмехнулась и покачала головой. Если четвертый раз и будет, то теперь я точно дала бы свое согласие. У нас был бы свой небольшой домик в пригороде Петербурга, по дому бегали бы маленькие ножки и радовались приходу отца домой. Впервые я задумалась об этом по пути в Нижний. Пашка тогда играл роль нашего сыночка, хоть мы и не сговаривались. Я смотрела на идиллию крестного отца и сына и наткнулась на мысль, каким бы замечательным отцом был бы Панов. Впрочем, он тогда сказал мне то же самое.
Я поставила точку в отчете и отправила по электронной почте Сергею. Закрыла ноутбук, вытянулась на кровати, как услышала звонок на стационарный телефон.
— Слушаю, — сухо отозвалась я.
— Татьяна Анатольевна, — голос Анны резал слух, и я скривилась. — Здесь вам посылка.
— Так несите.
— Боюсь, что это не поместится в вашем номере. — Я нахмурилась. Дима мне сегодня еще не звонил. Голос Ани был раздраженным.
— Спускаюсь.
В фойе отеля почему-то не было работников, несмотря на то, что часы только что пробили восемь часов вечера. Все столпились на улице. Я тоже вышла, видя около входной двери прищуренные глаза управляющего. Она одарила меня пренебрежительным взглядом, а после уставилась на толпу зевак.
— В чем дело? — Спросила я громко, и моя команда расступилась.
— Таня! — Воскликнул Витя. — Это же машина мечты!
— О чем ты?
Когда ребята открыли обзор, я чертыхнулась. Перед моими глазами стоял новый мерседес синего цвета, а за рулем сидел Дима. Когда наши глаза встретились, мужчина вышел из машины, приблизился ко мне и протянул ключи.
— Я знаю, что ты любишь свою малышку, любимая. — Произнес он, а внутри меня все стянулось в тугой узел. Под светом уличных фонарей машина переливалась и выглядела запредельно дорого. — Но в связи с тем, что тебе нужно будет часто жить на несколько городов, тебе нужна надежная лошадка.
— Моя машина была вполне надежной.
— А я помню, как она у тебя заглохла посреди МКАДа. — Он усмехнулся, касаясь пальцами моей щеки. Эти прикосновения были приятными, и едва сдержалась, чтобы не закрыть глаза. — Но я хочу знать, что ты будешь в безопасности.
— Это слишком дорогой подарок, Дима. — Прошептала я, видя, какими зачарованными глазами за нами наблюдали девушки сотрудницы. Кто-то из них испустил восторженный вздох. — Как я могу принять его?
— Это всего лишь машина, — губы Панова скользнули по моей щеке, а после я услышала его горячий шепот. — Ты подарила мне гораздо больше, Каштаночка. Ты подарила мне веру в любовь.
Он пытался услышать от меня слова любви, задабривал подарками, умасливал, чтобы я пала, как падали и другие девушки. Стоило мне подумать о других девушках, мой восторг от подарка угас. Я посмотрела в карие глаза мужчины, чувствуя, как внутри закипает кровь. Вопрос слетел раньше, чем я успела его поймать.
— Другим девушкам ты тоже дарил такие дорогие подарки? — Голос был похож на шипение. Остальные нас не слышали, но нахмурились, не заметив радости в моих глазах.
— Только тебе, — его взгляд стал серьезным, я увидела отпечаток обиды на лице Димы. — И прекрати меня злить. Это ничем хорошим не закончится.
— Пойдем, — я взяла за руку Панова и увела в свой номер. Когда дверь за нами захлопнулась, я развернулась лицом к мужчине. Дима не улыбался. — Я в пятницу поеду в Нижний за отцом. — Произнесла я. Он кивнул.
— Хорошо. Как раз опробуешь машину на трассе.
— На своей машине, — отрезала я, возвращая ему ключи. — Такой дорогой подарок я не приму.
— Это еще почему? — Его черная брови изогнулась, а голос понизился до угрожающего шепота.
— Потому что это слишком дорогой подарок для начала отношений. Если у нас, конечно, отношения. — Я дернула плечом, а руки Панова сжались в кулаки.
— Что творится в твоей голове? — Спросил он. — Я не понимаю!
— Ничего такого, что сложно понять. Думаю, ты сам осознаешь, что дружить с тобой это одно дело, а встречаться… — я вздохнула и развела руками. — Встречаться с тобой, с главным Казановой…
— Каким еще к черту Казановой, Таня? — Он массировал виски пальцами. — Эти журналисты придумали все лишь потому, что никогда не могли поймать меня с девушками открыто.
— А как же твои отношения, которые не могли продлиться и месяца? — Я вскинула брови, не желая отступать. Я слишком много всего слышала из уст друзей. А вот друзьям я доверять привыкла. — Скажешь, это тоже слухи?
— Что такого в том, что я расставался, спустя месяц? Люди могут не подходить друг другу, и тогда их лучше не мучать.
— Мы тоже можем не подойти друг другу, — сказала я, поняв, что я боялась не признаний в любви, а в том, что мои чувства снова могут быть ранены. — Так что, попридержи свои дорогие подарки.
— Я тебя знаю три года, Татьяна. Знаю все твои хорошие и плохие качества. Ты все еще уверена, что наш роман, — минутная слабость? — Его руки легли на мои плечи. Я, не моргая, смотрела на Диму и понимала, что он был прав. Дима знал обо мне все, вытаскивал из самых неприятных передряг. Кто-кто, но только не Панов мог усомнится во мне. — Любимая, я готов кричать на весь мир, что ты моя, понимаешь? Мне плевать на всех девушек, которые окружают меня. Среди толпы я всегда видел только твои яркие зеленые глаза.
Возникло снова желание признаться ему в чувствах. Точно так же, как тогда в ресторане. Я даже почти сказала ему об этом, но заставила сжать зубы и не выдать свое сердце. Которое лучше меня понимало, кому я должна была быть благодарна за возрождение.
— Обещай, что мне предашь меня. — Прошептала я, видя перед собой полные любви и нежности глаза. — Обещай, что не будет никаких еще девушек рядом с тобой. Что я не стану ни предательницей, ни разлучницей…
— Я готов разорвать Воронова на куски, за то, что он с тобой сотворил, — в сердцах прорычал он, сжимая мое тело в своих объятиях. Я вдыхала аромат его парфюма, помня, каким приятным был запах его тела. Его собственный аромат был афродизиаком, пусть он и не узнает об этом. Чтобы не зазнавался. — Я обещаю тебе, Танечка, что никто и никогда не заставить тебя проронить слезинку из твоих красивых глаз, что ни одна наглая особа не вырвет меня из твоего сердца, точно так же, как и тебя из моего. Ты — моя. Вот, что тебе нужно запомнить.
— А ты? — Прошептала я, задыхаясь от движений его губ по своей шее. Я снова падала в пропасть, но это было легким и приятным падением.
— А я навеки твой еще с самой первой встречи.
— Лжец, — усмехнулась я и ахнула, когда его губы оставили след на изгибе шеи.
— Девочка, подумай кого ты называешь лжецом. Я с тобой всегда был предельно честным.
— Почему ты раньше был таким беззаботным? — Спросила я, расстегивая пиджак Панова. Мне хотелось коснутся его кожи.
— Я никогда не был беззаботным, — глухо произнес он, находя мои губы. Его затуманенный взгляд пьянил. Я видела картинки нашей страсти в них, и пылала ярче самого грандиозного пламени.
— Все прошло хорошо, — отмахнулась она, вернув свое строгое выражение лица. — Я не в первый раз учувствую в гонке. Напомнить тебе, когда был мой первый раз?
— Таня, — я вздохнул, сминая салфетку в руке, — чего ты боишься?
Она молчала. Я смотрел в ее яркие зеленые глаза, теряясь в хвойных лесах. Девушка убегала от меня, забрав с собой тайны. А мне так хотелось их разгадать. Она попробовала остывающее блюдо и издала возглас одобрения.
— Это потрясающе!
— Я говорил: здесь хорошие блюда. — Что ж, не хочешь разговаривать об этом? Не сейчас, но мы вернемся еще.
Мы разговаривали о работе, о друзьях, смеялись и бесстыдно флиртовали друг с другом. Я даже успел расслабиться, несмотря на то, что в моей голове застряла очевидная проблема. Таня чего-то опасалась, не могла сама себе признаться в чем-то важном. Я видел, — она ревновала меня. И это было, черт возьми, приятно.
Вечер близился к завершению, когда телефон девушки требовательно затрезвонил. На экране появилась фотография Варвары Николаевны, и я чуть ли не подавился. Таня извинилась, поднялась из-за стола и отошла к панорамному окну. Ее рука уперлась в бок. Я залюбовался красотой девушки. Ее фигура напоминала хрустальную вазу. Она была хрупкой, но при этом я прекрасно знал, каким стойким и боевым характером она обладала. Влюбившись в нее, я уже предполагал, что положить голову на эшафот будет помилованием, а не наказанием.
Я был счастлив. Впервые за долгие годы я испытывал нескончаемое счастье. Я светился, словно лампочка, в кромешной темноте. Стас, который сегодня явился в офис рано, заметив мою широкую улыбку, понял все без слов. А я… Я просто пожимал плечами, хохоча, словно подросток. Я так сильно любил эту девушку, что мне было все равно на переговоры, на хмурый взгляд партнера и на телефонные звонки той самой Анны. Почему-то спустя месяц, после того, как я сказал ей, что ничего не выйдет, она решила меня снова атаковать. Странная особа, и завидев ее в фойе отеля, я немного растерялся.
Таня вернулась поникшей. Ее ладони ухватились за бокал вина, а я забеспокоился. Ухватившись за запястье, я взглянул в глаза девушки, видя, как она едва держалась.
— Что случилось, любимая?
— Папа отказывается лечиться, — она покачала головой. — Мы не можем разубедить его. Ведь третья степень, это не конец!
— Давай заберем его сюда.
— И что толку? — Она грустно усмехнулась. — Ему мама выбила лечение в больнице Склифосовского. Понимаешь, сколько ей это стоило? Она это сделала для человека, которого ненавидела, а он… — Она изменилась в лице. От злости ее губы сжались в тонкую линию, а несчастное стекло заскрипело под натиском пальцев. — Он ведет себя, как ребенок! Не хотел если лечится, зачем мне об этом говорить? Умер, не узнала бы даже.
Я замер. Я знал, что эта девушка ненавидела отца, но не думала, что до такой степени.
— Твоя злость мне понятна. — Тихо произнес я. — Но твои слова несправедливы к нему. Если бы я был болен, я хотел бы, чтобы самые родные были рядом.
— Лучше бы я тогда взяла свой телефон, и на встречу с отцом пришел ты, а не Воронов. — Вдруг прошептала она, и я заметил, как непрошенная слеза проложила соленую дорожку по ее щеке. — Лучше бы всегда рядом был ты.
— Я рядом. — Она слабо улыбнулась от моих слов. — Теперь я рядом. И я всегда буду рядом. Сейчас, завтра, всегда. Я люблю тебя, Таня. Давно и без памяти. Если любовь живет три года, то по истечению времени она стала бессрочной. Ну, — я ухмыльнулся, стирая слезу с щеки возлюбленной, — или я подписал пролонгацию у бога.
— Может, ты и прав. — Тихо произнесла она. — Давай заберем отца.
— Вот, так лучше. — Я отрезал небольшой кусок мяса. — Кушай, родная. А завтра мы поговорим с Филатовыми. Думаю, наши друзья поймут нас.
Она хотела что-то еще сказать, — я видел это по ее глазам, но из ее рта не вылетело ни слова. Она молча ужинала, а я украдкой наблюдал за ее состоянием. Моя бойкая девочка стала совсем разбитой. Я не мог позволить жизненным трудностям окончательно разбить ее. Моя Каштаночка будет ярко улыбаться навстречу теплому ветру.
Глава 40
Наши дни. Таня
Я сидела в стенах своего номера и печатала очередной отчет для Сергея Геннадьевича. Мужчина расслабился, когда во главу его бизнеса встала его дочь, и перевалил гору обязанностей на ее плечи. Так как моя драгоценная подруга сейчас не могла в полной мере руководить целой сетью, она слезно попросила меня о помощи. Они даже выделили мне должность, — я теперь заместитель по не пойми, чему. Мне было смешно от этого, но зарплата радовала.
С нашего свидания с Димой прошло пару недель. Мужчина был занят работой, звонил мне только в обеденное время и поздно вечером, когда моя тяжелая голова уже находила успокоение в мягкой отельной подушке. После произошедшего по приезду в Москву, я стала скучать по нему сильнее, чем когда-либо. Временами изводила себя мыслями о том, что его совещания или деловые встречи могли проходить с симпатичными дамами. Я знала, что это все пустое, но почему-то сердце нервно барабанило по костям, стоило мне только невольно услышать звонкий смех на фоне. В конце концов, чего еще стоило ожидать от мужчины, которому на шею вешались девушки.
Несмотря на то, что Панов постоянно признавался мне в любви, я не могла произнести это в ответ. Я все еще пыталась оставаться той самой горой, которую он не смог взять. Да, отрицать влечение и страсть между нами было нелепо, из наших глаз летели искры, стоило только нам двоим оказаться рядом. Так было всегда. Я всегда испытывала странный дискомфорт в районе солнечного сплетения, когда его карие глаза натыкались на мое лицо.
Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух, то окончательно сдамся ему в руки. Но мне больше не хотелось сдаваться, даже если временами это было очень приятно.
Я прожила в отеле уже две недели, и из которых почти каждый день слушала жалобы на нового управляющего. Моя команда не была зачислена с писок ябедников, поэтому я смело могла им верить. Сама эта Анна всегда смотрела на меня с презрением. Я уже привыкла видеть такие лица, и поэтому не обращала внимание. Каждый новый сотрудник не упускал возможности упомянуть о моей дружбе с хозяйкой. Но эту девушку словно не заботили мои отношения с Ясенией. Словно ее корежило что-то другое. Вчера я не смогла поехать на своей машине, потому что кто-то проколол мне шины. И, зная, свой коллектив, подозрения пали только на одного человека. На Анну. А на прошлой неделе я заметила, как она демонстративно уносила мои вещи из кабинета, в котором я провела несколько лет. Девушка не переносила мое присутствие, я это чувствовала. Но что я ей такого сделала?
Я договорилась с Лукояновым, что привезу договора с нашими контрагентами в эту пятницу. Он спокойно отреагировал на мое желание посетить родной город, и даже предложил помощь, если строптивый и упертый Анатолий будет снова противится поездке в Москву. Мой отец был упрямым, а я была еще упрямее. Во мне текла не только его кровь, но и бескомпромиссная кровь Варвары.
Я сопереживала родителю, но в глубине души все еще не могла примирить разум и сердце. Сердце давно простило отца, приняло обратно и теперь пыталась всячески способствовать его выздоровлению, разум же кричал о несправедливости. Я помнила слова, брошенные в ресторане Диме, и помнила его лицо. В моменте мне стало стыдно, но мужчина не осуждал. Да, и нечем ему меня осуждать, — Панов не был в курсе моей драмы в семье. Только обрывками из разговоров с Ясенией, или же моими слезными возгласами во время страданий по Илье.
История с Вороновым сейчас казалась сном. Словно я пару лет спала в кошмаре, и вдруг теплые губы Димы разбудили меня от этого сна, успокоили и придали жизни смысл. Он не пытался становится смыслом моей жизни, а я не пыталась зацикливаться на нем. У меня всегда должна быть я. Вот что я вынесла из всей этой некрасивой ситуации. Но в голове до сих пор крутились слова бабушки. Дима правда был настырным и безумно верующим в свою победу мужчиной. Он три раза просил моей руки, но с каждым отказом даже не думал отступать.
Интересно, а будет ли четвертый раз?
От этой мысли я усмехнулась и покачала головой. Если четвертый раз и будет, то теперь я точно дала бы свое согласие. У нас был бы свой небольшой домик в пригороде Петербурга, по дому бегали бы маленькие ножки и радовались приходу отца домой. Впервые я задумалась об этом по пути в Нижний. Пашка тогда играл роль нашего сыночка, хоть мы и не сговаривались. Я смотрела на идиллию крестного отца и сына и наткнулась на мысль, каким бы замечательным отцом был бы Панов. Впрочем, он тогда сказал мне то же самое.
Я поставила точку в отчете и отправила по электронной почте Сергею. Закрыла ноутбук, вытянулась на кровати, как услышала звонок на стационарный телефон.
— Слушаю, — сухо отозвалась я.
— Татьяна Анатольевна, — голос Анны резал слух, и я скривилась. — Здесь вам посылка.
— Так несите.
— Боюсь, что это не поместится в вашем номере. — Я нахмурилась. Дима мне сегодня еще не звонил. Голос Ани был раздраженным.
— Спускаюсь.
В фойе отеля почему-то не было работников, несмотря на то, что часы только что пробили восемь часов вечера. Все столпились на улице. Я тоже вышла, видя около входной двери прищуренные глаза управляющего. Она одарила меня пренебрежительным взглядом, а после уставилась на толпу зевак.
— В чем дело? — Спросила я громко, и моя команда расступилась.
— Таня! — Воскликнул Витя. — Это же машина мечты!
— О чем ты?
Когда ребята открыли обзор, я чертыхнулась. Перед моими глазами стоял новый мерседес синего цвета, а за рулем сидел Дима. Когда наши глаза встретились, мужчина вышел из машины, приблизился ко мне и протянул ключи.
— Я знаю, что ты любишь свою малышку, любимая. — Произнес он, а внутри меня все стянулось в тугой узел. Под светом уличных фонарей машина переливалась и выглядела запредельно дорого. — Но в связи с тем, что тебе нужно будет часто жить на несколько городов, тебе нужна надежная лошадка.
— Моя машина была вполне надежной.
— А я помню, как она у тебя заглохла посреди МКАДа. — Он усмехнулся, касаясь пальцами моей щеки. Эти прикосновения были приятными, и едва сдержалась, чтобы не закрыть глаза. — Но я хочу знать, что ты будешь в безопасности.
— Это слишком дорогой подарок, Дима. — Прошептала я, видя, какими зачарованными глазами за нами наблюдали девушки сотрудницы. Кто-то из них испустил восторженный вздох. — Как я могу принять его?
— Это всего лишь машина, — губы Панова скользнули по моей щеке, а после я услышала его горячий шепот. — Ты подарила мне гораздо больше, Каштаночка. Ты подарила мне веру в любовь.
Он пытался услышать от меня слова любви, задабривал подарками, умасливал, чтобы я пала, как падали и другие девушки. Стоило мне подумать о других девушках, мой восторг от подарка угас. Я посмотрела в карие глаза мужчины, чувствуя, как внутри закипает кровь. Вопрос слетел раньше, чем я успела его поймать.
— Другим девушкам ты тоже дарил такие дорогие подарки? — Голос был похож на шипение. Остальные нас не слышали, но нахмурились, не заметив радости в моих глазах.
— Только тебе, — его взгляд стал серьезным, я увидела отпечаток обиды на лице Димы. — И прекрати меня злить. Это ничем хорошим не закончится.
— Пойдем, — я взяла за руку Панова и увела в свой номер. Когда дверь за нами захлопнулась, я развернулась лицом к мужчине. Дима не улыбался. — Я в пятницу поеду в Нижний за отцом. — Произнесла я. Он кивнул.
— Хорошо. Как раз опробуешь машину на трассе.
— На своей машине, — отрезала я, возвращая ему ключи. — Такой дорогой подарок я не приму.
— Это еще почему? — Его черная брови изогнулась, а голос понизился до угрожающего шепота.
— Потому что это слишком дорогой подарок для начала отношений. Если у нас, конечно, отношения. — Я дернула плечом, а руки Панова сжались в кулаки.
— Что творится в твоей голове? — Спросил он. — Я не понимаю!
— Ничего такого, что сложно понять. Думаю, ты сам осознаешь, что дружить с тобой это одно дело, а встречаться… — я вздохнула и развела руками. — Встречаться с тобой, с главным Казановой…
— Каким еще к черту Казановой, Таня? — Он массировал виски пальцами. — Эти журналисты придумали все лишь потому, что никогда не могли поймать меня с девушками открыто.
— А как же твои отношения, которые не могли продлиться и месяца? — Я вскинула брови, не желая отступать. Я слишком много всего слышала из уст друзей. А вот друзьям я доверять привыкла. — Скажешь, это тоже слухи?
— Что такого в том, что я расставался, спустя месяц? Люди могут не подходить друг другу, и тогда их лучше не мучать.
— Мы тоже можем не подойти друг другу, — сказала я, поняв, что я боялась не признаний в любви, а в том, что мои чувства снова могут быть ранены. — Так что, попридержи свои дорогие подарки.
— Я тебя знаю три года, Татьяна. Знаю все твои хорошие и плохие качества. Ты все еще уверена, что наш роман, — минутная слабость? — Его руки легли на мои плечи. Я, не моргая, смотрела на Диму и понимала, что он был прав. Дима знал обо мне все, вытаскивал из самых неприятных передряг. Кто-кто, но только не Панов мог усомнится во мне. — Любимая, я готов кричать на весь мир, что ты моя, понимаешь? Мне плевать на всех девушек, которые окружают меня. Среди толпы я всегда видел только твои яркие зеленые глаза.
Возникло снова желание признаться ему в чувствах. Точно так же, как тогда в ресторане. Я даже почти сказала ему об этом, но заставила сжать зубы и не выдать свое сердце. Которое лучше меня понимало, кому я должна была быть благодарна за возрождение.
— Обещай, что мне предашь меня. — Прошептала я, видя перед собой полные любви и нежности глаза. — Обещай, что не будет никаких еще девушек рядом с тобой. Что я не стану ни предательницей, ни разлучницей…
— Я готов разорвать Воронова на куски, за то, что он с тобой сотворил, — в сердцах прорычал он, сжимая мое тело в своих объятиях. Я вдыхала аромат его парфюма, помня, каким приятным был запах его тела. Его собственный аромат был афродизиаком, пусть он и не узнает об этом. Чтобы не зазнавался. — Я обещаю тебе, Танечка, что никто и никогда не заставить тебя проронить слезинку из твоих красивых глаз, что ни одна наглая особа не вырвет меня из твоего сердца, точно так же, как и тебя из моего. Ты — моя. Вот, что тебе нужно запомнить.
— А ты? — Прошептала я, задыхаясь от движений его губ по своей шее. Я снова падала в пропасть, но это было легким и приятным падением.
— А я навеки твой еще с самой первой встречи.
— Лжец, — усмехнулась я и ахнула, когда его губы оставили след на изгибе шеи.
— Девочка, подумай кого ты называешь лжецом. Я с тобой всегда был предельно честным.
— Почему ты раньше был таким беззаботным? — Спросила я, расстегивая пиджак Панова. Мне хотелось коснутся его кожи.
— Я никогда не был беззаботным, — глухо произнес он, находя мои губы. Его затуманенный взгляд пьянил. Я видела картинки нашей страсти в них, и пылала ярче самого грандиозного пламени.
