Поцелуй был властным, собственническим, ревностным. Его руки сжимали мою талию, а я задыхалась. Что-то щелкнуло в голове, когда его язык ворвался в рот. Его поцелуй, который раньше пьянил хлеще алкоголя, сейчас меня отрезвил. Я силой оттолкнула от себя Воронова, чувствуя, как дрожит моё тело.
— Что ты себе позволяешь?!
Он был близко, но больше не пытался меня поцеловать. Его колючий взгляд больно впивался в моё сердце, я пыталась ответить ему тем же.
— Эти губы, это тело, это сердце, — шептал он, обводя взглядом мою фигуру. — Мои. — Его большой палец провел линию по моим губам, и от злости захотелось откусить его чертов палец.
— Жене своей тоже самое говоришь? — Нахмурилась я, чувствуя, что вот-вот заплачу. — Или у тебя для каждой свои слова?
— Не тебе говорить о предательстве.
Брошенное в мой адрес обвинение, заставило меня вспыхнуть. Я снова зло оттолкнула его от себя в сторону выхода. Как он смел? Зачем он снова ворвался в мою жизнь? Зачем он меня так мучал? Из моих глаз брызнули слёзы. Илья был зол, я тоже. Моё истерзанное в клочья сердце начало кровоточить.
— Да кто ты такой? — Рявкнула я, хлестал ладонями по его рукам и груди, — В чем ты меня обвиняешь, а? Что я сделала? Кого предала? Это ты изменил мне! Бросил меня в мой день рождения, а потом женился на этой администраторше! Ты! Ты! Ты! — Я яростно тыкала в него пальцами. Илья схватил меня за запястья и дернул на себя. Я оказалась прижатой к нему. Его грудь тяжело вздымалась то ли от гнева, то ли от нахлынувших чувств. Его дыхание остановилось. Глаза остановились на моих губах. Я замерла. Что творилось в его голове, я не знала. Но он выглядел таким взбешенным. Его глаза бегали от моих глаз к губам.
— Спрашиваешь, кого предала? — Его дыхание обжигало моё лицо. Слёзы уже текли по моим щекам. Его большой палец коснулся лица и стер соленую дорожку. — Спрашиваешь, что ты сделала? — В его шепоте слышались отголоски боли, но я не хотела верить в то, что он испытывал сожаление и тоску.
— Да, — задыхаясь, вторила я. — Я была без ума от тебя. Я до хруста костей любила тебя, Воронов.
— Любила… — он хмыкнул и посмотрел на меня странным взглядом. — Любила, но навещала Филатов Групп чаще, чем свой дом. Любила, но не гнушалась спать с Пановым. Так ты любила?
— Что?
Меня словно обили ледяной водой. Я начала вырываться из его хватки, но Илья не отпускал. Он смотрел на меня глазами, полными боли и злости. Я не понимала, о чем говорил Илья. Не понимала, за что он пытался меня спросить. Почему он меня обвинял в измене, да ещё и с лучшим другом моего друга? Панов был хорошим мужчиной, но не моим. И мы никогда даже не целовались с Димой, несмотря на все его ухаживания. Я бы это точно запомнила. Впрочем, Панов всегда был красной тряпкой для Воронова. Илья ревновал меня.
— О каком Панове речь? — Я хотела добавить, что я никогда не давала поводов для ревности, но мужчина грубо меня перебил, схватил рукой за предплечье.
— А у тебя их было несколько? — Он рассмеялся, но этот смех напоминал карканье. — Это ты все разрушила, Рыбакова. Ты. — Он встряхнул меня.
В дверь постучали. Я вырвалась из хватки Воронова, вытерла слёзы и встретилась с обеспокоенным Лукасом. В его руках была бутылка белого вина, а взгляд прикован был к Илье.
— Что такое, милая? — Спросил меня Лукас. — Я спускался в бар за вином, прости, что заставил ждать. — Карие глаза нового друга прожигали дыру в незваном госте. Илья сунул руки в карманы льняных штанов и выпрямил спину. — Это тот самый черт?
— Да, Лукас. — Ответила я, и мужчина тут же обошел меня и поравнялся с Ильей. Меня все ещё трясло. Но Илья быстро пришел в себя и изобразил на своем лице улыбку.
— Я зашел поздороваться, — произнёс Воронов, и я обомлела. — Увидел Таню сегодня на вечеринке и решил пообщаться.
— Он тебе доставлял проблемы? — Не глядя в мою сторону, спросил меня друг.
— Все в порядке. Он уже уходит.
— Да, мне пора. — Острый взгляд карих глаз полоснул по мне. — Пока, Танечка. — Потом он посмотрел на Лукаса, улыбнулся и произнёс что-то на испанском языке.
Когда дверь захлопнулась за мужчиной, я выросла перед Лукасом. Мужчина был спокоен, улыбался, но пальцы сильно сжимали горлышко бутылки.
— Что он тебе сказал?
— Сказал быть осторожным с тобой, — я нахмурилась. — Ты что, изменила ему?
— Вот же козел! — Закричала я. — Ненавижу!
Полтора года назад. Таня
Я сидела за столом на кухне в квартире матери. Она жила в хрущевке, где кухоньки были крохотными. Буквально умещались только два-три ящика с разделочным столом, плита и стол с двумя стульями. Для нас двоих места хватало, но стоило только кому-то прийти в гости, мы перемещались в гостиную, которая была чуть больше кухни. Высокие потолки и большие окна пускали достаточно света, так что электричеством мы пользовались только после захода солнца.
Картинка со встречи с нелюбимым отцом была свежа и не давала мне покоя. Мама стояла у кухонной столешницы и копошилась с тестом. Она решила испечь печеночный пирог, который я любила. Её спина была натянута, словно струна, — издержки профессии. Женщина никогда не выглядела слабой, меня учила этому же, но я никогда не слушалась. Она о чем-то меня спрашивала, но я не слышала её. Ляс, котенок, которого подарил мне Елисей, превратился давно в жирного взрослого кота. Он развалился на моих ногах, свесив симпатичную мордочку вниз. Его мурлыканье заглушало громкие мысли, но я все равно, казалось, что нахожусь на другой планете.
— Таня, ты слушаешь меня?
— Что? — Я встретилась с нахмуренным лицом мамы.
— Я спрашивала тебя, как дела на работе? Ты прилетела в этот раз какая-то взвинченная.
— Мам, — я прочистила горло, чувствуя, как горят мои легкие. — Я видела отца.
Рука мамы замерла. Тема её развода с отцом до сих пор была болезненной. За столько лет она не смогла найти себе ещё кого-нибудь. Она отложила ножик, развернулась ко мне лицом, опираясь ладонями за край столешницы. Её лицо было безучастным, но грудь перестала в моменте вздыматься.
— И что? — Спросила она.
— Он был с новой женой. Мы снова поссорились. И я ему соврала.
— В смысле «соврала»? — Не понимала она.
— Он увидел меня в парке с коляской. Я сказала, что это мой сын. — Мне вдруг стало смешно от всей этой ситуации. Я вспомнила круглые глаза отца и растерянного Воронова, когда назвала его своим мужем. — Потом подошел Илья. И назвала его своим мужем.
— Дела, — протянула мама. Я начала смеяться. С начала тихо, пытаясь совладать с собой, но потом мой гогот был таким громким, что Ляс испугался и спрыгнул с коленок. Он дернул хвостом и направился к своей всегда наполненной плошке. — А кто этот Илья?
— Управляющий второго отеля Лукояновых в Москве. Вообще-то мы не дружим. Он высокомерный и заносчивый тип. — Я сделала глоток чая, все еще пытаясь успокоится. — Но видела бы ты их лица. У отца, мне кажется, новые седые волосы появились. Его эта жена вообще стала бледная, как моль. А Илья и пару слов связать не мог.
— Вот как ляпнешь что-нибудь, Татьяна, так хоть стой, хоть падай. — Мама закатила глаза и покачала головой. — Но ты молодец.
— Разве за ложь можно хвалить? — Это был вопрос не столько маме, сколько самой себе. Я крутила ложку в чае, звякая металлом о фарфор.
— Но будь осторожна, — мама снова развернулась к пирогу, — А то и правда, выскочишь за этого твоего Илью. Лучше обратила бы внимание на друга Стаса. Мужчина выглядит приличным.
— Не дай бог, — фыркнула я. На лице появилась улыбка, но я тут же стерла ее. — А Дима, — я усмехнулась. — Только выглядит приличным.
Небо обрушится на землю, если я решусь быть с Вороновым.
— На самом деле, Таня, мне тебе есть что тебе рассказать. — Мама села напротив меня. Ее суровое лицо разгладилось, словно она вспоминала хорошие времена. — За мной ухаживает один мужчина. Он главный хирург в частной клинике. Познакомились на семинаре.
Я заерзала на стуле. Теперь было понятно, почему в прошлые выходные моя мать так рьяно не хотела, чтобы я её навещала. Я лукаво улыбнулась, буравя её взглядом. Женщина стушевалась.
— И? Давно вы вместе?
— Я не говорила, что мы вместе. Он ухаживает за мной. Пару раз ходили на свидание, но… — Она тяжело вздохнула, убрала упавшие волосы со лба. — Я не знаю. Я привыкла жить одна, и появление нового мужчины…
— Мама, — я схватила её ладонь. — Ты должна жить для себя. Ты молодая и красивая женщина. Ты меня вырастила, настало твое время быть счастливой.
— Я… — она усмехнулась, взглянула на меня и покачала головой. — Боюсь я, Татьяна.
— Если тебе один раз сделали очень больно, это не значит, что в другой раз будет так же.
Женщина поцеловала меня в макушку и принялась снова готовить пирог. А я, в свою очередь, наблюдала за ней, улыбалась, как дурочка. Временами мои мысли улетали в Москву, в отель к нашим нескончаемым спорам с Вороновым.
Какое вообще может быть научное объяснение? Он меня укусил! Да ещё и открыто показывал свое превосходство!
Я провела у мамы все выходные. Наступило воскресенье, меня ждала собранная ручная кладь и пустая утренняя дорога в аэропорт. Расставаться всегда тяжело. В груди образовывалась нескончаемая пустота. Мама мало улыбалась мне, но, когда мы прощались на пороге родной квартиры, она ласково коснулась моих волос и грустно улыбнулась. Я старалась держаться, чтобы не разрыдаться прямо у неё на плече.
— Как прилетишь, позвони мне обязательно, хорошо?
— Конечно.
Моя мама скупа была на ласковые слова. Но после встречи с отцом мне так хотелось раствориться в маминой ласке, что я прильнула к её груди, смахивая слезинку. Грудь горела, глаза болели, а тоска по родному дому только усиливалась. Я скучала по маме.
— Я люблю тебя, мама, — прошептала я. — Спасибо, за выходные. Твои руки золотые.
— Дочка, — она поцеловала меня в макушку, словно мне снова было не больше семи лет. — Приезжай почаще.
— Буду стараться.
Я села в такси и помчалась на встречу крылатому транспорту. Глаза без устали запоминали дорогу от дома, словно я когда-то могла забыть. Я ненавидела свой дом, будучи подростком, но сейчас я умирала, оставляя мать одну в пустой квартире, которая отчаянно требовала ремонта. Но Варвара Николаевна была занятой женщиной. Жила почти все время на работе, и если бы не Ляс, которого она наотрез отказалась мне отдавать во время переезда, то она совсем бы не появлялась в квартире.
Я стояла под навесом у входа в здание аэропорта. Тяжесть только усиливалась. В попытках отвлечься, я набрала номер Ясении, но вместо своей подруги, услышала голосок любимого крестника.
— Та-та! — Крикнул он своим беззубым ртом. Я рассмеялась.
— Привет, мой любимый мальчик! — Засюсюкала я, ругая себя за то, что, зная запреты его родителей, я продолжала так разговаривать с ним. — Где твои мама и папа?
— Ма-ма? — Он что-то ещё крикнул, и я услышала грохот. Похоже, этот разбойник выбросил телефон.
— Алло?
— Рыбакова? — Удивился Стас, услышав мой голос.
— А ты ждал кого-то другого? — Громко заявила я. — Ваш сын намного радостнее меня поприветствовал.
— Что такое, Таня?
— Стою в аэропорту и не хочу возвращаться, — призналась я. Я едва не всхлипывала. Как же было тяжело расставаться с любимым местом.
— Кажется, кого-то настигла депрессия? — Он хмыкнул.
— Ненавижу это чувство.
— У тебя нету якоря в Москве, — зачем-то произнёс Милославский, и я замерла. — А в Нижнем у тебя мама и воспоминания.
— Предлагаешь обратится в службу поиска якоря? В каком порту дают справочники?
На той стороне послышался смех Стаса. Я тоже изобразила улыбку. Разговоры с Филатовыми всегда придавали мне энергии. Но моя улыбка пропала, когда я увидела смеющуюся Лизу Смирнову и её брата, выходящих из аэропорта. Елисей не замечал меня, но вот его сестра заметила. Она что-то шепнула брату, и, наконец, наши глаза встретились.
— Стас, я перезвоню.
Я отключилась, поднимаясь с лавочки в ожидании, когда широкими шагами отмерит Елисей расстояние между нами. Я заметила, как он изменился. Привычная шевелюра черной копны волос сменилась на короткую стрижку, лицо украсила небольшая щетина. Он стал носить очки. Да и наряд у него был совсем… европейский. Очевидно, что Смирнов не бедствовал. И я рада была за него. Вот бы он еще хоть иногда звонил мне.
Мужчина лет тридцати двух был моим близким другом. Последняя наша встреча произошла не больше полугода назад. Друг продавал машину и уже сидел на чемоданах.
— Привет, — оказавшись рядом со мной, поздоровался Елисей. Я улыбнулась в ответ на его улыбку. Я скучала по другу. — Как поживает Ляс?
— И тебе привет. Стал жирным и наглым, — мы обменялись улыбками. — Как ты?
— Прилетел в отпуск. Дом пустует. Мама продавать его не хочет. А ты как?
— Ещё бы! Я бы такой дом тоже не продавала. Она же всю душу в него вложила. — Мама Елисея, — Екатерина Петровна, — превратила обычный двухэтажный кирпичный коттедж в оранжерею. Цветы были везде. Даже я, которая не любила их, была очарована красотой. — А я возвращаюсь на работу, — мне стало больно от того, что наши разговоры превратились в банальный официальный диалог. Раньше мы говорили часами, смеялись и поддерживали друг друга. — Прилетела на выходные к маме.
— Где ты работаешь? — Спросил мужчина, а я усмехнулась. Как будто бы он не знал!
— Ты знаешь, где я работаю, Смирнов. Или тебе во Франции память отшибло? — На мою грубость он не отреагировал. Он лишь усмехнулся.
— Я скучал по тебе, грубиянка.
Я рассыпалась. Смирнов притянул меня к себе и обнял. Я обняла в ответ. Давно меня не называли таким прозвищем. Я снова почувствовала, как тоска усилилась.
— Я тоже скучала по тебе, ненормальный.
Объявили о начале регистрации на мой рейс, и мне пришлось оторваться от друга. Мы смотрели друг другу в глаза, и я видела, что мужчина хотел спросить. Знала, потому что он всегда интересовался её жизнью.
— Спрашивай, Елисей.
— Как она? — прочистив горло, спросил Смирнов.
— Счастлива. У них родился сын, я стала крестной.
— Я рад за них. — На его лицо упала тень, и я поняла, — прошло семь лет, а он по-прежнему любил Ясению. Мне стало больно за него. Это было неправильно.
Елисей был первой любовью Ясении. Они были счастливы, но этот момент я не застала. Я вихрем ворвалась в жизнь ребят только после их разрыва. Узнала от подруги, что Смирнов был болен агрессией, что едва ли мог сдерживать свой гнев, и однажды оступился. Он по-прежнему любил Лукоянову, и научился жить с мыслью, что она больше не его. Учился жить с этой мыслью долго, мучительно и не без последствий.
Пять с лишним лет назад Смирнову присудили год условно. Это произошло из-за аварии, в которой мой друг стал виновником. Он приревновал Ясению. Ярость ослепила горячо влюбленного парня. Он и машина парня, в которой сидела девушка, закусились, устроили игру в «шашечки». Смирнов не справился с управлением, врезался в машину, мирно движущуюся впереди, где впоследствии пострадала юная девушка, а его спутница вовсе погибла. Это было чудом, что Елисей отделался такой мерой пресечения. Правда, он и сам пострадал в этой аварии.
Мы подружились с ним позже. Ясения улетела в Англию, Стас рванул за ней, а я осталась одна. Я чувствовала себя брошенной, несмотря на поддержку общения с друзьями. Мои дни стали серыми, безликими и от скуки, я решила помогать маме в больнице. Елисей уже шел на поправку. Он мог свободно передвигаться, только воротник на его шее указывал на травмы.
— Что ты себе позволяешь?!
Он был близко, но больше не пытался меня поцеловать. Его колючий взгляд больно впивался в моё сердце, я пыталась ответить ему тем же.
— Эти губы, это тело, это сердце, — шептал он, обводя взглядом мою фигуру. — Мои. — Его большой палец провел линию по моим губам, и от злости захотелось откусить его чертов палец.
— Жене своей тоже самое говоришь? — Нахмурилась я, чувствуя, что вот-вот заплачу. — Или у тебя для каждой свои слова?
— Не тебе говорить о предательстве.
Брошенное в мой адрес обвинение, заставило меня вспыхнуть. Я снова зло оттолкнула его от себя в сторону выхода. Как он смел? Зачем он снова ворвался в мою жизнь? Зачем он меня так мучал? Из моих глаз брызнули слёзы. Илья был зол, я тоже. Моё истерзанное в клочья сердце начало кровоточить.
— Да кто ты такой? — Рявкнула я, хлестал ладонями по его рукам и груди, — В чем ты меня обвиняешь, а? Что я сделала? Кого предала? Это ты изменил мне! Бросил меня в мой день рождения, а потом женился на этой администраторше! Ты! Ты! Ты! — Я яростно тыкала в него пальцами. Илья схватил меня за запястья и дернул на себя. Я оказалась прижатой к нему. Его грудь тяжело вздымалась то ли от гнева, то ли от нахлынувших чувств. Его дыхание остановилось. Глаза остановились на моих губах. Я замерла. Что творилось в его голове, я не знала. Но он выглядел таким взбешенным. Его глаза бегали от моих глаз к губам.
— Спрашиваешь, кого предала? — Его дыхание обжигало моё лицо. Слёзы уже текли по моим щекам. Его большой палец коснулся лица и стер соленую дорожку. — Спрашиваешь, что ты сделала? — В его шепоте слышались отголоски боли, но я не хотела верить в то, что он испытывал сожаление и тоску.
— Да, — задыхаясь, вторила я. — Я была без ума от тебя. Я до хруста костей любила тебя, Воронов.
— Любила… — он хмыкнул и посмотрел на меня странным взглядом. — Любила, но навещала Филатов Групп чаще, чем свой дом. Любила, но не гнушалась спать с Пановым. Так ты любила?
— Что?
Меня словно обили ледяной водой. Я начала вырываться из его хватки, но Илья не отпускал. Он смотрел на меня глазами, полными боли и злости. Я не понимала, о чем говорил Илья. Не понимала, за что он пытался меня спросить. Почему он меня обвинял в измене, да ещё и с лучшим другом моего друга? Панов был хорошим мужчиной, но не моим. И мы никогда даже не целовались с Димой, несмотря на все его ухаживания. Я бы это точно запомнила. Впрочем, Панов всегда был красной тряпкой для Воронова. Илья ревновал меня.
— О каком Панове речь? — Я хотела добавить, что я никогда не давала поводов для ревности, но мужчина грубо меня перебил, схватил рукой за предплечье.
— А у тебя их было несколько? — Он рассмеялся, но этот смех напоминал карканье. — Это ты все разрушила, Рыбакова. Ты. — Он встряхнул меня.
В дверь постучали. Я вырвалась из хватки Воронова, вытерла слёзы и встретилась с обеспокоенным Лукасом. В его руках была бутылка белого вина, а взгляд прикован был к Илье.
— Что такое, милая? — Спросил меня Лукас. — Я спускался в бар за вином, прости, что заставил ждать. — Карие глаза нового друга прожигали дыру в незваном госте. Илья сунул руки в карманы льняных штанов и выпрямил спину. — Это тот самый черт?
— Да, Лукас. — Ответила я, и мужчина тут же обошел меня и поравнялся с Ильей. Меня все ещё трясло. Но Илья быстро пришел в себя и изобразил на своем лице улыбку.
— Я зашел поздороваться, — произнёс Воронов, и я обомлела. — Увидел Таню сегодня на вечеринке и решил пообщаться.
— Он тебе доставлял проблемы? — Не глядя в мою сторону, спросил меня друг.
— Все в порядке. Он уже уходит.
— Да, мне пора. — Острый взгляд карих глаз полоснул по мне. — Пока, Танечка. — Потом он посмотрел на Лукаса, улыбнулся и произнёс что-то на испанском языке.
Когда дверь захлопнулась за мужчиной, я выросла перед Лукасом. Мужчина был спокоен, улыбался, но пальцы сильно сжимали горлышко бутылки.
— Что он тебе сказал?
— Сказал быть осторожным с тобой, — я нахмурилась. — Ты что, изменила ему?
— Вот же козел! — Закричала я. — Ненавижу!
Глава 6
Полтора года назад. Таня
Я сидела за столом на кухне в квартире матери. Она жила в хрущевке, где кухоньки были крохотными. Буквально умещались только два-три ящика с разделочным столом, плита и стол с двумя стульями. Для нас двоих места хватало, но стоило только кому-то прийти в гости, мы перемещались в гостиную, которая была чуть больше кухни. Высокие потолки и большие окна пускали достаточно света, так что электричеством мы пользовались только после захода солнца.
Картинка со встречи с нелюбимым отцом была свежа и не давала мне покоя. Мама стояла у кухонной столешницы и копошилась с тестом. Она решила испечь печеночный пирог, который я любила. Её спина была натянута, словно струна, — издержки профессии. Женщина никогда не выглядела слабой, меня учила этому же, но я никогда не слушалась. Она о чем-то меня спрашивала, но я не слышала её. Ляс, котенок, которого подарил мне Елисей, превратился давно в жирного взрослого кота. Он развалился на моих ногах, свесив симпатичную мордочку вниз. Его мурлыканье заглушало громкие мысли, но я все равно, казалось, что нахожусь на другой планете.
— Таня, ты слушаешь меня?
— Что? — Я встретилась с нахмуренным лицом мамы.
— Я спрашивала тебя, как дела на работе? Ты прилетела в этот раз какая-то взвинченная.
— Мам, — я прочистила горло, чувствуя, как горят мои легкие. — Я видела отца.
Рука мамы замерла. Тема её развода с отцом до сих пор была болезненной. За столько лет она не смогла найти себе ещё кого-нибудь. Она отложила ножик, развернулась ко мне лицом, опираясь ладонями за край столешницы. Её лицо было безучастным, но грудь перестала в моменте вздыматься.
— И что? — Спросила она.
— Он был с новой женой. Мы снова поссорились. И я ему соврала.
— В смысле «соврала»? — Не понимала она.
— Он увидел меня в парке с коляской. Я сказала, что это мой сын. — Мне вдруг стало смешно от всей этой ситуации. Я вспомнила круглые глаза отца и растерянного Воронова, когда назвала его своим мужем. — Потом подошел Илья. И назвала его своим мужем.
— Дела, — протянула мама. Я начала смеяться. С начала тихо, пытаясь совладать с собой, но потом мой гогот был таким громким, что Ляс испугался и спрыгнул с коленок. Он дернул хвостом и направился к своей всегда наполненной плошке. — А кто этот Илья?
— Управляющий второго отеля Лукояновых в Москве. Вообще-то мы не дружим. Он высокомерный и заносчивый тип. — Я сделала глоток чая, все еще пытаясь успокоится. — Но видела бы ты их лица. У отца, мне кажется, новые седые волосы появились. Его эта жена вообще стала бледная, как моль. А Илья и пару слов связать не мог.
— Вот как ляпнешь что-нибудь, Татьяна, так хоть стой, хоть падай. — Мама закатила глаза и покачала головой. — Но ты молодец.
— Разве за ложь можно хвалить? — Это был вопрос не столько маме, сколько самой себе. Я крутила ложку в чае, звякая металлом о фарфор.
— Но будь осторожна, — мама снова развернулась к пирогу, — А то и правда, выскочишь за этого твоего Илью. Лучше обратила бы внимание на друга Стаса. Мужчина выглядит приличным.
— Не дай бог, — фыркнула я. На лице появилась улыбка, но я тут же стерла ее. — А Дима, — я усмехнулась. — Только выглядит приличным.
Небо обрушится на землю, если я решусь быть с Вороновым.
— На самом деле, Таня, мне тебе есть что тебе рассказать. — Мама села напротив меня. Ее суровое лицо разгладилось, словно она вспоминала хорошие времена. — За мной ухаживает один мужчина. Он главный хирург в частной клинике. Познакомились на семинаре.
Я заерзала на стуле. Теперь было понятно, почему в прошлые выходные моя мать так рьяно не хотела, чтобы я её навещала. Я лукаво улыбнулась, буравя её взглядом. Женщина стушевалась.
— И? Давно вы вместе?
— Я не говорила, что мы вместе. Он ухаживает за мной. Пару раз ходили на свидание, но… — Она тяжело вздохнула, убрала упавшие волосы со лба. — Я не знаю. Я привыкла жить одна, и появление нового мужчины…
— Мама, — я схватила её ладонь. — Ты должна жить для себя. Ты молодая и красивая женщина. Ты меня вырастила, настало твое время быть счастливой.
— Я… — она усмехнулась, взглянула на меня и покачала головой. — Боюсь я, Татьяна.
— Если тебе один раз сделали очень больно, это не значит, что в другой раз будет так же.
Женщина поцеловала меня в макушку и принялась снова готовить пирог. А я, в свою очередь, наблюдала за ней, улыбалась, как дурочка. Временами мои мысли улетали в Москву, в отель к нашим нескончаемым спорам с Вороновым.
Какое вообще может быть научное объяснение? Он меня укусил! Да ещё и открыто показывал свое превосходство!
Я провела у мамы все выходные. Наступило воскресенье, меня ждала собранная ручная кладь и пустая утренняя дорога в аэропорт. Расставаться всегда тяжело. В груди образовывалась нескончаемая пустота. Мама мало улыбалась мне, но, когда мы прощались на пороге родной квартиры, она ласково коснулась моих волос и грустно улыбнулась. Я старалась держаться, чтобы не разрыдаться прямо у неё на плече.
— Как прилетишь, позвони мне обязательно, хорошо?
— Конечно.
Моя мама скупа была на ласковые слова. Но после встречи с отцом мне так хотелось раствориться в маминой ласке, что я прильнула к её груди, смахивая слезинку. Грудь горела, глаза болели, а тоска по родному дому только усиливалась. Я скучала по маме.
— Я люблю тебя, мама, — прошептала я. — Спасибо, за выходные. Твои руки золотые.
— Дочка, — она поцеловала меня в макушку, словно мне снова было не больше семи лет. — Приезжай почаще.
— Буду стараться.
Я села в такси и помчалась на встречу крылатому транспорту. Глаза без устали запоминали дорогу от дома, словно я когда-то могла забыть. Я ненавидела свой дом, будучи подростком, но сейчас я умирала, оставляя мать одну в пустой квартире, которая отчаянно требовала ремонта. Но Варвара Николаевна была занятой женщиной. Жила почти все время на работе, и если бы не Ляс, которого она наотрез отказалась мне отдавать во время переезда, то она совсем бы не появлялась в квартире.
Я стояла под навесом у входа в здание аэропорта. Тяжесть только усиливалась. В попытках отвлечься, я набрала номер Ясении, но вместо своей подруги, услышала голосок любимого крестника.
— Та-та! — Крикнул он своим беззубым ртом. Я рассмеялась.
— Привет, мой любимый мальчик! — Засюсюкала я, ругая себя за то, что, зная запреты его родителей, я продолжала так разговаривать с ним. — Где твои мама и папа?
— Ма-ма? — Он что-то ещё крикнул, и я услышала грохот. Похоже, этот разбойник выбросил телефон.
— Алло?
— Рыбакова? — Удивился Стас, услышав мой голос.
— А ты ждал кого-то другого? — Громко заявила я. — Ваш сын намного радостнее меня поприветствовал.
— Что такое, Таня?
— Стою в аэропорту и не хочу возвращаться, — призналась я. Я едва не всхлипывала. Как же было тяжело расставаться с любимым местом.
— Кажется, кого-то настигла депрессия? — Он хмыкнул.
— Ненавижу это чувство.
— У тебя нету якоря в Москве, — зачем-то произнёс Милославский, и я замерла. — А в Нижнем у тебя мама и воспоминания.
— Предлагаешь обратится в службу поиска якоря? В каком порту дают справочники?
На той стороне послышался смех Стаса. Я тоже изобразила улыбку. Разговоры с Филатовыми всегда придавали мне энергии. Но моя улыбка пропала, когда я увидела смеющуюся Лизу Смирнову и её брата, выходящих из аэропорта. Елисей не замечал меня, но вот его сестра заметила. Она что-то шепнула брату, и, наконец, наши глаза встретились.
— Стас, я перезвоню.
Я отключилась, поднимаясь с лавочки в ожидании, когда широкими шагами отмерит Елисей расстояние между нами. Я заметила, как он изменился. Привычная шевелюра черной копны волос сменилась на короткую стрижку, лицо украсила небольшая щетина. Он стал носить очки. Да и наряд у него был совсем… европейский. Очевидно, что Смирнов не бедствовал. И я рада была за него. Вот бы он еще хоть иногда звонил мне.
Мужчина лет тридцати двух был моим близким другом. Последняя наша встреча произошла не больше полугода назад. Друг продавал машину и уже сидел на чемоданах.
— Привет, — оказавшись рядом со мной, поздоровался Елисей. Я улыбнулась в ответ на его улыбку. Я скучала по другу. — Как поживает Ляс?
— И тебе привет. Стал жирным и наглым, — мы обменялись улыбками. — Как ты?
— Прилетел в отпуск. Дом пустует. Мама продавать его не хочет. А ты как?
— Ещё бы! Я бы такой дом тоже не продавала. Она же всю душу в него вложила. — Мама Елисея, — Екатерина Петровна, — превратила обычный двухэтажный кирпичный коттедж в оранжерею. Цветы были везде. Даже я, которая не любила их, была очарована красотой. — А я возвращаюсь на работу, — мне стало больно от того, что наши разговоры превратились в банальный официальный диалог. Раньше мы говорили часами, смеялись и поддерживали друг друга. — Прилетела на выходные к маме.
— Где ты работаешь? — Спросил мужчина, а я усмехнулась. Как будто бы он не знал!
— Ты знаешь, где я работаю, Смирнов. Или тебе во Франции память отшибло? — На мою грубость он не отреагировал. Он лишь усмехнулся.
— Я скучал по тебе, грубиянка.
Я рассыпалась. Смирнов притянул меня к себе и обнял. Я обняла в ответ. Давно меня не называли таким прозвищем. Я снова почувствовала, как тоска усилилась.
— Я тоже скучала по тебе, ненормальный.
Объявили о начале регистрации на мой рейс, и мне пришлось оторваться от друга. Мы смотрели друг другу в глаза, и я видела, что мужчина хотел спросить. Знала, потому что он всегда интересовался её жизнью.
— Спрашивай, Елисей.
— Как она? — прочистив горло, спросил Смирнов.
— Счастлива. У них родился сын, я стала крестной.
— Я рад за них. — На его лицо упала тень, и я поняла, — прошло семь лет, а он по-прежнему любил Ясению. Мне стало больно за него. Это было неправильно.
Елисей был первой любовью Ясении. Они были счастливы, но этот момент я не застала. Я вихрем ворвалась в жизнь ребят только после их разрыва. Узнала от подруги, что Смирнов был болен агрессией, что едва ли мог сдерживать свой гнев, и однажды оступился. Он по-прежнему любил Лукоянову, и научился жить с мыслью, что она больше не его. Учился жить с этой мыслью долго, мучительно и не без последствий.
Пять с лишним лет назад Смирнову присудили год условно. Это произошло из-за аварии, в которой мой друг стал виновником. Он приревновал Ясению. Ярость ослепила горячо влюбленного парня. Он и машина парня, в которой сидела девушка, закусились, устроили игру в «шашечки». Смирнов не справился с управлением, врезался в машину, мирно движущуюся впереди, где впоследствии пострадала юная девушка, а его спутница вовсе погибла. Это было чудом, что Елисей отделался такой мерой пресечения. Правда, он и сам пострадал в этой аварии.
Мы подружились с ним позже. Ясения улетела в Англию, Стас рванул за ней, а я осталась одна. Я чувствовала себя брошенной, несмотря на поддержку общения с друзьями. Мои дни стали серыми, безликими и от скуки, я решила помогать маме в больнице. Елисей уже шел на поправку. Он мог свободно передвигаться, только воротник на его шее указывал на травмы.
