- Когда я очнулся здесь, честно говоря, у меня в животе урчало так, будто там поселился целый волчий выводок. Звук был, наверное, слышен на всю округу. Я боялся, что разбужу вас своим голодным рыком. Только утолив свой голод, я осознал, что будет справедливо и вас покормить. Это самый малый способ отблагодарить вас за помощь. Если бы вы не открыли для меня дверь прошлой ночью, я уверен, что просто не дотянул бы до рассвета. У меня уже совсем не было сил. Ветер пронизывал до костей, и сознание уплывало с каждой минутой, как песок сквозь пальцы. Я чувствовал, как жизнь покидает меня, и был уверен, что это мой конец. - Он посмотрел на Лизу с искренней благодарностью в глазах. В глубине его серых глаз плескалось что-то еще – неприкрытая нужда и уязвимость, словно он, сильный мужчина, предстал перед ней совершенно беззащитным ребенком. - Я остался бы замерзать снаружи. Возможно, меня бы нашли только весной, когда сойдет снег. Моя история закончилась бы печально и бесславно.
Лиза махнула рукой, стараясь скрыть смущение от его слов. Неловкость прокралась под кожу, заставляя щеки слегка покраснеть. Она не привыкла к таким благодарностям, особенно от незнакомцев, и ее скромность не позволяла принять похвалу.
- Не стоит благодарности. Я уверена, что на моем месте любой поступил бы так же. Не бросать же человека на произвол судьбы в такую погоду. Тем более, выглядели вы… неважно. Скорее жалко, чем опасно. Но все же скажите мне... как вас зовут? И, если можно, расскажите, как вы оказались в такой ситуации? Вы ведь явно не местный. Ваш акцент… выдает вас. Он незнакомый моему уху. - В ее голосе звучала искренняя забота и любопытство, приправленная легким оттенком осторожности. Она не хотела показаться навязчивой, но ее грызло любопытство. Она заметила его изможденный вид и рваную одежду, и в ее голове промелькнула мысль, что за этим явно скрывается какая-то история. История, полная боли и лишений.
Мужчина нахмурился, словно внезапно столкнувшись с неприятным воспоминанием. Тень омрачила его лицо, стирая улыбку с губ, как волна смывает рисунок на песке. Его серые глаза, обычно спокойные и кажущиеся бескрайними, как омуты лесного озера, теперь изучали Лизу с пристальным вниманием.
Они словно ощупывали ее, пытаясь разгадать ее намерения, понять, что она за человек. Он словно взвешивал каждое слово, тщательно обдумывая, стоит ли доверять ей, стоит ли открывать душу и рассказывать свою историю, делиться своими страхами и надеждами. В его взгляде читалось и сомнение, и усталость, и какая-то скрытая боль, такая глубокая, что она, казалось, просачивалась сквозь его взгляд. Он чувствовал себя загнанным в угол, как раненый зверь, не знающий, кому можно доверять. Казалось, что он решал нелегкую задачу, от которой зависело очень многое, возможно, его дальнейшая судьба.
Его молчание затягивалось, создавая напряженную атмосферу в комнате. Тишина стала ощутимой, давящей, словно тяжелый груз. Лиза терпеливо ждала, понимая, что этот человек нуждается во времени, чтобы принять решение, чтобы собраться с мыслями и довериться ей. Она видела в нем не опасность, а скорее потерявшегося человека. Она надеялась, что сможет помочь ему, хотя бы немного.
9.1
Эрик с трудом преодолел внутреннее сопротивление, словно борясь с упрямым молчанием, которое долгое время служило ему щитом. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как слова с трудом пробиваются сквозь броню его сдержанности. Внутри него бушевал ураган эмоций, контрастирующий с внешней невозмутимостью, которую он тщательно поддерживал годами. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух отказывался проходить сквозь сдавливающие тиски воспоминаний. В его сознании всплывали призрачные картины: лица погибших товарищей, взрывы, крики, запах гари и крови. Эти образы преследовали его, словно тени, от которых невозможно убежать. Он боролся с ними, как с навязчивыми кошмарами, стараясь держать их под контролем, чтобы они не вырвались наружу и не выдали его.
— Меня зовут Эрик Лоусон, мэм, — произнёс он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и уважительно, несмотря на внутреннее напряжение. Каждое слово было тщательно взвешено на предмет опасности раскрытия его истинной сущности. — Я сержант морской пехоты. Сейчас прохожу переподготовку на местном полигоне. А в лесу оказался в такое время по собственной глупости. Можно сказать, сбился с маршрута.
Последние слова прозвучали чуть тише, с оттенком самобичевания, словно он пытался убедить не только её, но и самого себя в правдивости этой версии. Ложь терзала его, царапая изнутри, но это было меньшее из зол. Ложь, повторяемая достаточно часто, может стать правдой, по крайней мере, для окружающих. Он надеялся, что его ложь будет достаточно убедительной, чтобы развеять любые подозрения.
Что ещё можно сказать? Как объяснить ей, что за этой короткой фразой скрывается целая жизнь, полная боли, потерь и тяжёлых решений? Как рассказать о том, что он видел и пережил, не напугав её и не выдав себя с головой? Как рассказать о бессонных ночах, проведённых в холодном поту, о борьбе с посттравматическим стрессом, о чувстве вины за то, что выжил, когда многие другие погибли? Как рассказать о том, что он больше не чувствует себя цельным, что часть его души осталась на полях сражений? Как объяснить, что «сбился с маршрута» означало совсем другое, что это был не просто физический промах, а блуждание в лабиринтах собственных травм и кошмаров? Как объяснить, что в этом лесу он искал не дорогу, а забвение? Ответов не было. Он чувствовал себя так, словно оказался на минном поле, где каждое слово могло обернуться взрывом. Поэтому он замолчал, внезапно ощутив всю тяжесть тишины, повисшей между ними, тишины, наполненной невысказанными вопросами и подозрениями. Неловкость сковывала его, заставляя переминаться с ноги на ногу, словно он был школьником, пойманным на месте преступления. Он опустил взгляд, рассматривая землю у себя под ногами, пытаясь скрыть замешательство, которое, как он подозревал, было написано у него на лице, как шрам, который невозможно скрыть. Земля была испещрена корнями деревьев и усыпана опавшими листьями, отражая хаос, царивший в его душе. Он жаждал, чтобы его просто оставили в покое, чтобы она ушла и он мог вернуться к своему одиночеству, к своему проверенному, хотя и болезненному, комфорту. Но он знал, что это маловероятно. Эта женщина с проницательным взглядом казалась ключом к двери, которую он отчаянно пытался удержать закрытой. В ее глазах он уловил не только любопытство, но и что-то еще — сочувствие? Понимание? Это пугало его еще больше, чем подозрение. Если она увидит его настоящего, сломленного и израненного, что тогда? Сможет ли он это вынести? Он не был уверен.
Лиза пристально вглядывалась в лицо Эрика, словно пытаясь по мельчайшим деталям — едва заметным морщинкам, появившимся в уголках его глаз, едва уловимой дрожи губ — прочесть скрытую историю его жизни. В каждой черточке чувствовалась глубина, прожитые годы, полные, как ей казалось, не только радостей, но и глубоких ран. Его сдержанность была почти осязаемой, словно невидимая, но непробиваемая стена, возведённая вокруг его души, защищающая его от непрошеных гостей и новых разочарований. Она отчётливо понимала: он что-то недоговаривает. Не просто умалчивает о чём-то незначительном, мимолетном, а скрывает целую пропасть, бездонную яму, до краёв наполненную болью и страхом. Он боится открыться, не желая сразу доверять незнакомке, пусть даже той, которая, словно ангел-хранитель, вытащила его из цепких лап смерти и приютила в своём доме, рискуя собственной безопасностью.
Это было логично и понятно. В его положении любой здравомыслящий человек поступил бы так же, стараясь сохранить остатки собственного «я» в этом суровом и непредсказуемом мире. Но, вопреки здравому смыслу, вопреки голосу разума, в душе Лизы поднималась буря, сметая на своём пути все рациональные доводы, точно мощный ураган, не оставляя ничего, кроме хаоса и растерянности. Необъяснимое, почти болезненное чувство узнавания кольнуло её сердце, словно острой иглой, отравленной ядовитым зельем. Это было иррационально, безумно, граничило с помешательством, но от этого не становилось менее сильным, властным и требовательным. Её глупое, по-женски импульсивное сердце вдруг вспыхнуло ярким пламенем, словно факел, вопило о родстве душ, настойчиво твердило: «Это ОН! Тот самый! Мой!» Лиза невольно вздрогнула от силы этого внутреннего порыва, от напряжения, которое казалось почти физическим. Только этого ей сейчас и не хватало! Словно судьба решила сыграть с ней злую шутку, подкинув «истинного» в самый неподходящий момент, когда она меньше всего была готова к новым отношениям, к новым переживаниям.
Найти истинного после потери любимого мужа и дорогих детей? После того, как ее мир был безжалостно разрушен, превратившись в руины, поросшие сорняками горя и отчаяния? Иногда жизнь казалась жестокой шуткой, циничным фарсом, разыгранным перед равнодушными богами. Пусть они и не были «истинными» в том мистическом смысле, который ей предстояло осознать, но они безгранично любили друг друга, создав крепкую и счастливую семью, наполненную смехом, теплом и бесконечной любовью. Как она могла предать их память, бросившись в объятия нового мужчины? Да и вообще, после всего пережитого, после зияющей пустоты, которая осталась в её душе после смерти близких, сама мысль о новых отношениях казалась кощунственной, грязной, словно оскверняющей светлые воспоминания о прошлом. Они заслуживали большего, чем забвение. Они заслуживали вечной памяти.
О своей необычной «особенности» — способности безошибочно распознавать идеального спутника жизни, «истинного», — Лиза узнала от своей эксцентричной прабабушки Алии , которая, дожив до почтенных 110 лет, унесла с собой в могилу воспоминания о единственной настоящей любви, о которой мечтала до последнего дня, но так и не встретила её. Прабабушка до последнего вздоха рассказывала Лизе о своих предках, о близнецах, рождённых, как она уверяла, самим Владом Дракулой, кровожадным правителем Валахии, легендарным вампиром. Лиза всегда посмеивалась над бабушкиными фантазиями, считая их милой старческой блажью, симптомом старческого слабоумия, но спорить не решалась, зная её твёрдый и упрямый характер. Теперь же, после встречи с Эриком, слова старушки внезапно обрели новый, пугающий смысл, зловещий оттенок. Неужели ген «истинных» действительно передаётся по женской линии, превращая жизнь их обладательниц в череду драм, испытаний и бесконечных поисков? Неужели её жизнь действительно обречена на то, чтобы стать копией жизни её прабабушки, полной надежд, разочарований и несбывшихся мечтаний?
Поначалу Эрик казался просто уставшим и замкнутым человеком, нуждающимся в отдыхе, тепле, заботе и тишине. Лиза старалась не чего-то такого, что заставит его закрыться ещё больше не только от неё, но и от всего мира, позволяя ему оттаивать в своём темпе, словно замёрзшему птенцу, выпавшему из гнезда.
Она боялась. Боялась снова полюбить, снова открыться, снова довериться. Боялась снова потерять, снова пережить эту невыносимую боль, которая, казалось, никогда не утихнет. Боялась того, что Агата называла «даром», а Лиза считала проклятием, тяжким бременем, возложенным на её плечи. Ведь этот «дар» обрекал её на вечную борьбу между долгом и желанием, разумом и сердцем, между памятью о прошлом и надеждой на будущее. И, казалось, эта борьба только начиналась, превращая её жизнь в поле битвы, где ей предстояло сражаться не только за своё счастье, но и за право выбора.
Эрик вздрогнул, словно очнувшись от глубокого кошмарного сна, преследовавшего его последние месяцы. Это был сон, сотканный из теней отчаяния, бездонной безнадежности и горького самобичевания, сон, который едва не поглотил его целиком, оставив лишь пустую, хрупкую оболочку. Темные волны этих зловещих чувств захлестывали его, высасывая последние силы, лишая всякой воли к сопротивлению. Он чувствовал себя утопающим, которого безжалостно тянет на дно бездонной пропасти, в пучину, где нет ни света, ни надежды.
Он оглядел комнату, словно видел её впервые: знакомые стены, увешанные картинами, которые раньше приносили ему радость, уютный камин, в котором сейчас мирно потрескивали дрова, мягкий свет, льющийся из большого окна, за которым виднелся заснеженный сад. Всё это казалось нереальным, словно декорацией к странной, сюрреалистичной пьесе, в которой он не хотел играть, в которой ему была отведена роль жертвы. Он криво усмехнулся, и в этой улыбке сквозило не только облегчение и благодарность за то, что он выбрался из пропасти, но и какое-то горькое осознание того, как близко он подошёл к краю, как легко было сорваться в бездну навсегда. Он отчётливо помнил тот день, когда стоял на краю обрыва, глядя в бездну, которая манила его обманчивым покоем, обещая избавление от мук, от невыносимой душевной боли. Ветер, казалось, подталкивал его, шепча слова утешения и забвения.
Аккуратно, стараясь не расплескать содержимое, он поставил поднос с горячим кофе, аромат которого приятно щекотал ноздри, и тарелку со свежей яичницей Лизе на колени. Это угощение было не просто знаком вежливости, это был символ умиротворения и комфорта, которые она привнесла в его жизнь, словно маяк в тумане. Он видел в ней не просто друга или знакомую, а ангела-хранителя, протянувшего руку помощи в самый тёмный час, вытащившего его из ледяной воды отчаяния.
- Теперь я прошу вас представить мою спасительницу. Без нее, боюсь, я бы сейчас не сидел здесь с вами. На самом деле, боюсь, меня бы вообще не было. - Его голос слегка дрогнул, выдавая пережитые страдания, невысказанную боль. Слова казались ему слишком простыми, слишком скудными, чтобы описать всю глубину его благодарности, всю тяжесть пережитого. Он чувствовал, что обязан ей не только жизнью, но и вновь обретенным желанием жить, дышать полной грудью, видеть красоту окружающего мира. Она вернула ему веру в себя, в людей, в будущее.
Лиза слегка смутилась от такого внимания. Она мягко улыбнулась Эрику, взглядом говоря ему, что все в порядке, что он не должен чувствовать себя обязанным, что она сделала это по велению сердца. Затем, обращаясь ко всем присутствующим, спокойно, но уверенно сказала:
- Меня зовут Елизавета Басараб. Несколько лет назад я овдовела, и эта потеря оставила глубокую, незаживающую рану в моём сердце, выжгла клеймо скорби. - Она сделала небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, позволяя своим словам проникнуть в сердца слушателей, найти там отклик. - И я приехала сюда, в эту заимку, чтобы решить для себя, как жить дальше и куда двигаться, найти новый путь в жизни. Мне хотелось тишины и покоя, чтобы ничто не мешало моим внутренним метаниям, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах, чтобы найти новый смысл, новую цель. Но только сейчас я поняла, как мне не хватало нормального человеческого общения, тепла, простого человеческого участия, искренней заботы. Как сильно я нуждалась в том, чтобы быть нужной, чувствовать свою значимость. Должно быть, именно это заставило меня вмешаться, когда я увидела, что вы Эрик… нуждаетесь в помощи. И я просто не могла пройти мимо.
Лиза махнула рукой, стараясь скрыть смущение от его слов. Неловкость прокралась под кожу, заставляя щеки слегка покраснеть. Она не привыкла к таким благодарностям, особенно от незнакомцев, и ее скромность не позволяла принять похвалу.
- Не стоит благодарности. Я уверена, что на моем месте любой поступил бы так же. Не бросать же человека на произвол судьбы в такую погоду. Тем более, выглядели вы… неважно. Скорее жалко, чем опасно. Но все же скажите мне... как вас зовут? И, если можно, расскажите, как вы оказались в такой ситуации? Вы ведь явно не местный. Ваш акцент… выдает вас. Он незнакомый моему уху. - В ее голосе звучала искренняя забота и любопытство, приправленная легким оттенком осторожности. Она не хотела показаться навязчивой, но ее грызло любопытство. Она заметила его изможденный вид и рваную одежду, и в ее голове промелькнула мысль, что за этим явно скрывается какая-то история. История, полная боли и лишений.
Мужчина нахмурился, словно внезапно столкнувшись с неприятным воспоминанием. Тень омрачила его лицо, стирая улыбку с губ, как волна смывает рисунок на песке. Его серые глаза, обычно спокойные и кажущиеся бескрайними, как омуты лесного озера, теперь изучали Лизу с пристальным вниманием.
Они словно ощупывали ее, пытаясь разгадать ее намерения, понять, что она за человек. Он словно взвешивал каждое слово, тщательно обдумывая, стоит ли доверять ей, стоит ли открывать душу и рассказывать свою историю, делиться своими страхами и надеждами. В его взгляде читалось и сомнение, и усталость, и какая-то скрытая боль, такая глубокая, что она, казалось, просачивалась сквозь его взгляд. Он чувствовал себя загнанным в угол, как раненый зверь, не знающий, кому можно доверять. Казалось, что он решал нелегкую задачу, от которой зависело очень многое, возможно, его дальнейшая судьба.
Его молчание затягивалось, создавая напряженную атмосферу в комнате. Тишина стала ощутимой, давящей, словно тяжелый груз. Лиза терпеливо ждала, понимая, что этот человек нуждается во времени, чтобы принять решение, чтобы собраться с мыслями и довериться ей. Она видела в нем не опасность, а скорее потерявшегося человека. Она надеялась, что сможет помочь ему, хотя бы немного.
9.1
Эрик с трудом преодолел внутреннее сопротивление, словно борясь с упрямым молчанием, которое долгое время служило ему щитом. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как слова с трудом пробиваются сквозь броню его сдержанности. Внутри него бушевал ураган эмоций, контрастирующий с внешней невозмутимостью, которую он тщательно поддерживал годами. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух отказывался проходить сквозь сдавливающие тиски воспоминаний. В его сознании всплывали призрачные картины: лица погибших товарищей, взрывы, крики, запах гари и крови. Эти образы преследовали его, словно тени, от которых невозможно убежать. Он боролся с ними, как с навязчивыми кошмарами, стараясь держать их под контролем, чтобы они не вырвались наружу и не выдали его.
— Меня зовут Эрик Лоусон, мэм, — произнёс он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и уважительно, несмотря на внутреннее напряжение. Каждое слово было тщательно взвешено на предмет опасности раскрытия его истинной сущности. — Я сержант морской пехоты. Сейчас прохожу переподготовку на местном полигоне. А в лесу оказался в такое время по собственной глупости. Можно сказать, сбился с маршрута.
Последние слова прозвучали чуть тише, с оттенком самобичевания, словно он пытался убедить не только её, но и самого себя в правдивости этой версии. Ложь терзала его, царапая изнутри, но это было меньшее из зол. Ложь, повторяемая достаточно часто, может стать правдой, по крайней мере, для окружающих. Он надеялся, что его ложь будет достаточно убедительной, чтобы развеять любые подозрения.
Что ещё можно сказать? Как объяснить ей, что за этой короткой фразой скрывается целая жизнь, полная боли, потерь и тяжёлых решений? Как рассказать о том, что он видел и пережил, не напугав её и не выдав себя с головой? Как рассказать о бессонных ночах, проведённых в холодном поту, о борьбе с посттравматическим стрессом, о чувстве вины за то, что выжил, когда многие другие погибли? Как рассказать о том, что он больше не чувствует себя цельным, что часть его души осталась на полях сражений? Как объяснить, что «сбился с маршрута» означало совсем другое, что это был не просто физический промах, а блуждание в лабиринтах собственных травм и кошмаров? Как объяснить, что в этом лесу он искал не дорогу, а забвение? Ответов не было. Он чувствовал себя так, словно оказался на минном поле, где каждое слово могло обернуться взрывом. Поэтому он замолчал, внезапно ощутив всю тяжесть тишины, повисшей между ними, тишины, наполненной невысказанными вопросами и подозрениями. Неловкость сковывала его, заставляя переминаться с ноги на ногу, словно он был школьником, пойманным на месте преступления. Он опустил взгляд, рассматривая землю у себя под ногами, пытаясь скрыть замешательство, которое, как он подозревал, было написано у него на лице, как шрам, который невозможно скрыть. Земля была испещрена корнями деревьев и усыпана опавшими листьями, отражая хаос, царивший в его душе. Он жаждал, чтобы его просто оставили в покое, чтобы она ушла и он мог вернуться к своему одиночеству, к своему проверенному, хотя и болезненному, комфорту. Но он знал, что это маловероятно. Эта женщина с проницательным взглядом казалась ключом к двери, которую он отчаянно пытался удержать закрытой. В ее глазах он уловил не только любопытство, но и что-то еще — сочувствие? Понимание? Это пугало его еще больше, чем подозрение. Если она увидит его настоящего, сломленного и израненного, что тогда? Сможет ли он это вынести? Он не был уверен.
Лиза пристально вглядывалась в лицо Эрика, словно пытаясь по мельчайшим деталям — едва заметным морщинкам, появившимся в уголках его глаз, едва уловимой дрожи губ — прочесть скрытую историю его жизни. В каждой черточке чувствовалась глубина, прожитые годы, полные, как ей казалось, не только радостей, но и глубоких ран. Его сдержанность была почти осязаемой, словно невидимая, но непробиваемая стена, возведённая вокруг его души, защищающая его от непрошеных гостей и новых разочарований. Она отчётливо понимала: он что-то недоговаривает. Не просто умалчивает о чём-то незначительном, мимолетном, а скрывает целую пропасть, бездонную яму, до краёв наполненную болью и страхом. Он боится открыться, не желая сразу доверять незнакомке, пусть даже той, которая, словно ангел-хранитель, вытащила его из цепких лап смерти и приютила в своём доме, рискуя собственной безопасностью.
Это было логично и понятно. В его положении любой здравомыслящий человек поступил бы так же, стараясь сохранить остатки собственного «я» в этом суровом и непредсказуемом мире. Но, вопреки здравому смыслу, вопреки голосу разума, в душе Лизы поднималась буря, сметая на своём пути все рациональные доводы, точно мощный ураган, не оставляя ничего, кроме хаоса и растерянности. Необъяснимое, почти болезненное чувство узнавания кольнуло её сердце, словно острой иглой, отравленной ядовитым зельем. Это было иррационально, безумно, граничило с помешательством, но от этого не становилось менее сильным, властным и требовательным. Её глупое, по-женски импульсивное сердце вдруг вспыхнуло ярким пламенем, словно факел, вопило о родстве душ, настойчиво твердило: «Это ОН! Тот самый! Мой!» Лиза невольно вздрогнула от силы этого внутреннего порыва, от напряжения, которое казалось почти физическим. Только этого ей сейчас и не хватало! Словно судьба решила сыграть с ней злую шутку, подкинув «истинного» в самый неподходящий момент, когда она меньше всего была готова к новым отношениям, к новым переживаниям.
Найти истинного после потери любимого мужа и дорогих детей? После того, как ее мир был безжалостно разрушен, превратившись в руины, поросшие сорняками горя и отчаяния? Иногда жизнь казалась жестокой шуткой, циничным фарсом, разыгранным перед равнодушными богами. Пусть они и не были «истинными» в том мистическом смысле, который ей предстояло осознать, но они безгранично любили друг друга, создав крепкую и счастливую семью, наполненную смехом, теплом и бесконечной любовью. Как она могла предать их память, бросившись в объятия нового мужчины? Да и вообще, после всего пережитого, после зияющей пустоты, которая осталась в её душе после смерти близких, сама мысль о новых отношениях казалась кощунственной, грязной, словно оскверняющей светлые воспоминания о прошлом. Они заслуживали большего, чем забвение. Они заслуживали вечной памяти.
О своей необычной «особенности» — способности безошибочно распознавать идеального спутника жизни, «истинного», — Лиза узнала от своей эксцентричной прабабушки Алии , которая, дожив до почтенных 110 лет, унесла с собой в могилу воспоминания о единственной настоящей любви, о которой мечтала до последнего дня, но так и не встретила её. Прабабушка до последнего вздоха рассказывала Лизе о своих предках, о близнецах, рождённых, как она уверяла, самим Владом Дракулой, кровожадным правителем Валахии, легендарным вампиром. Лиза всегда посмеивалась над бабушкиными фантазиями, считая их милой старческой блажью, симптомом старческого слабоумия, но спорить не решалась, зная её твёрдый и упрямый характер. Теперь же, после встречи с Эриком, слова старушки внезапно обрели новый, пугающий смысл, зловещий оттенок. Неужели ген «истинных» действительно передаётся по женской линии, превращая жизнь их обладательниц в череду драм, испытаний и бесконечных поисков? Неужели её жизнь действительно обречена на то, чтобы стать копией жизни её прабабушки, полной надежд, разочарований и несбывшихся мечтаний?
Поначалу Эрик казался просто уставшим и замкнутым человеком, нуждающимся в отдыхе, тепле, заботе и тишине. Лиза старалась не чего-то такого, что заставит его закрыться ещё больше не только от неё, но и от всего мира, позволяя ему оттаивать в своём темпе, словно замёрзшему птенцу, выпавшему из гнезда.
Она боялась. Боялась снова полюбить, снова открыться, снова довериться. Боялась снова потерять, снова пережить эту невыносимую боль, которая, казалось, никогда не утихнет. Боялась того, что Агата называла «даром», а Лиза считала проклятием, тяжким бременем, возложенным на её плечи. Ведь этот «дар» обрекал её на вечную борьбу между долгом и желанием, разумом и сердцем, между памятью о прошлом и надеждой на будущее. И, казалось, эта борьба только начиналась, превращая её жизнь в поле битвы, где ей предстояло сражаться не только за своё счастье, но и за право выбора.
Эрик вздрогнул, словно очнувшись от глубокого кошмарного сна, преследовавшего его последние месяцы. Это был сон, сотканный из теней отчаяния, бездонной безнадежности и горького самобичевания, сон, который едва не поглотил его целиком, оставив лишь пустую, хрупкую оболочку. Темные волны этих зловещих чувств захлестывали его, высасывая последние силы, лишая всякой воли к сопротивлению. Он чувствовал себя утопающим, которого безжалостно тянет на дно бездонной пропасти, в пучину, где нет ни света, ни надежды.
Он оглядел комнату, словно видел её впервые: знакомые стены, увешанные картинами, которые раньше приносили ему радость, уютный камин, в котором сейчас мирно потрескивали дрова, мягкий свет, льющийся из большого окна, за которым виднелся заснеженный сад. Всё это казалось нереальным, словно декорацией к странной, сюрреалистичной пьесе, в которой он не хотел играть, в которой ему была отведена роль жертвы. Он криво усмехнулся, и в этой улыбке сквозило не только облегчение и благодарность за то, что он выбрался из пропасти, но и какое-то горькое осознание того, как близко он подошёл к краю, как легко было сорваться в бездну навсегда. Он отчётливо помнил тот день, когда стоял на краю обрыва, глядя в бездну, которая манила его обманчивым покоем, обещая избавление от мук, от невыносимой душевной боли. Ветер, казалось, подталкивал его, шепча слова утешения и забвения.
Аккуратно, стараясь не расплескать содержимое, он поставил поднос с горячим кофе, аромат которого приятно щекотал ноздри, и тарелку со свежей яичницей Лизе на колени. Это угощение было не просто знаком вежливости, это был символ умиротворения и комфорта, которые она привнесла в его жизнь, словно маяк в тумане. Он видел в ней не просто друга или знакомую, а ангела-хранителя, протянувшего руку помощи в самый тёмный час, вытащившего его из ледяной воды отчаяния.
- Теперь я прошу вас представить мою спасительницу. Без нее, боюсь, я бы сейчас не сидел здесь с вами. На самом деле, боюсь, меня бы вообще не было. - Его голос слегка дрогнул, выдавая пережитые страдания, невысказанную боль. Слова казались ему слишком простыми, слишком скудными, чтобы описать всю глубину его благодарности, всю тяжесть пережитого. Он чувствовал, что обязан ей не только жизнью, но и вновь обретенным желанием жить, дышать полной грудью, видеть красоту окружающего мира. Она вернула ему веру в себя, в людей, в будущее.
Лиза слегка смутилась от такого внимания. Она мягко улыбнулась Эрику, взглядом говоря ему, что все в порядке, что он не должен чувствовать себя обязанным, что она сделала это по велению сердца. Затем, обращаясь ко всем присутствующим, спокойно, но уверенно сказала:
- Меня зовут Елизавета Басараб. Несколько лет назад я овдовела, и эта потеря оставила глубокую, незаживающую рану в моём сердце, выжгла клеймо скорби. - Она сделала небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, позволяя своим словам проникнуть в сердца слушателей, найти там отклик. - И я приехала сюда, в эту заимку, чтобы решить для себя, как жить дальше и куда двигаться, найти новый путь в жизни. Мне хотелось тишины и покоя, чтобы ничто не мешало моим внутренним метаниям, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах, чтобы найти новый смысл, новую цель. Но только сейчас я поняла, как мне не хватало нормального человеческого общения, тепла, простого человеческого участия, искренней заботы. Как сильно я нуждалась в том, чтобы быть нужной, чувствовать свою значимость. Должно быть, именно это заставило меня вмешаться, когда я увидела, что вы Эрик… нуждаетесь в помощи. И я просто не могла пройти мимо.
