открытия. Человек, который их делал, явно был путешественником, побывавшим не в одной стране, его знания и опыт чувствовались в каждой детали, в каждом штрихе. Чувствовалось, что автор видел мир своими глазами, а не через призму чужих рассказов и представлений. Он описывал экзотические страны, забытые обычаи и удивительные встречи, его слог был насыщен метафорами и сравнениями. Он умел передать не только внешний облик вещей, но и их суть, их атмосферу, их душу. Казалось, он обладал энциклопедическими знаниями, от ботаники до астрономии, а его взгляд на мир был глубоким и нестандартным, пронизанным мудростью и состраданием. Он не просто констатировал факты, а размышлял о них, делал выводы, делился своими переживаниями. Эрику казалось, что он стоит на пороге удивительного открытия, что эта тетрадь — ключ к пониманию не только её автора, но и самого себя. Он надеялся, что, погрузившись в мир этого незнакомца, он сможет лучше понять себя, свои стремления и желания. Ему не терпелось узнать этого человека хотя бы таким образом, через его записи и рисунки, погрузиться в его мир и разделить его мысли. Он чувствовал, что между ним и автором тетради есть какая-то связь, какое-то необъяснимое притяжение.
Мужчина очнулся только через несколько часов, словно выйдя из глубокого транса, оторвавшись от захватывающего чтения. Время пролетело незаметно, словно он был загипнотизирован словами и образами, оживающими на страницах тетради. Слова и образы из тетради переплелись с его собственными воспоминаниями, создавая причудливую смесь реальности и фантазии. Он уже не понимал, где заканчивается его собственный мир и начинается мир автора тетради. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая чердак в багряные тона и отбрасывая длинные зловещие тени. Краски заката проникали сквозь щели в стенах, наполняя чердак мистическим светом. Лиза, его подруга, поднялась на чердак, привлечённая тишиной, и окликнула его немного обеспокоенным голосом. Она давно привыкла к его внезапным исчезновениям и погружению в свой внутренний мир, но на этот раз её беспокоило, что он так долго не подавал о себе знать.
- Эрик, я уже подумала, что ты уехал. Твой капитан звонил и просил тебя срочно приехать. Что-то случилось в части? — в ее голосе слышалась тревога, смешанная с легким укором. Она знала, как важен для него корабль и как тяжело ему бывает расставаться с морем. Она знала о его любви к морю и о том, как редко он бывает на берегу. Лиза понимала, что его тянет к приключениям и новым открытиям, но ей хотелось немного больше внимания и времени, проведенного вместе.
Эрик задумчиво нахмурился, глядя на погасший экран телефона.
- Вот чего я не знаю, того не знаю. Капитан просто так не звонит в выходной, — пробормотал он себе под нос, уже отчётливо ощущая нарастающую тревогу, словно предчувствие надвигающейся бури.
Звонок капитана в субботу почти всегда означал внеплановое задание, а обычно это означало серьёзные проблемы — возможно, прорыв в обороне, неожиданный манёвр противника или, не дай бог, потерю связи с одним из патрулей. Эрик медленно, словно предчувствуя что-то неприятное, точно зная, что его ждет тяжелый разговор, поднялся на ноги.
Он посмотрел на старую потертую тетрадь, которую держал в руках, и неохотно положил ее обратно в коробку, словно обрывая нить воспоминаний и возвращаясь в суровую реальность. Вслед за Лизой, уже встревоженной его внезапной переменой настроения, заметившей тень беспокойства, мелькнувшую в его глазах, он спустился вниз.
Движения Эрика стали стремительными и четкими. Никаких промедлений.
Нужно было действовать быстро, подчиняясь военной дисциплине, которая въелась в него за годы службы. Он переоделся в военную форму с молниеносной скоростью, практически не осознавая, что делает, словно опытный механизм, отточенный до совершенства. Каждая застежка, каждая пуговица — все на автомате, отработанное движение, не требующее размышлений. Выскочив из дома, он тут же, чуть ли не бегом, бросился в сторону части. Ноги несли его вперёд, подгоняемые нарастающим чувством неопределённости и беспокойства о том, что его ждёт, о том, какая угроза нависла над городом, над страной, над его товарищами. Время было на вес золота, и каждая секунда могла иметь значение — каждая минута промедления могла обернуться трагедией, необратимыми последствиями. Он чувствовал, как пульс стучит в висках, отсчитывая мгновения, приближающие его к неизвестности.
Прибыв в воинскую часть, Эрик застыл, словно поражённый молнией. Его взгляд, привыкший к военной строгости и порядку, отказывался верить увиденному. Ещё несколько часов назад здесь царили дисциплина и армейская рутина, ощущалось привычное, пусть и напряжённое, спокойствие. Теперь же воздух дрожал от жара и хаоса, словно сама преисподняя вырвалась на свободу. Разрушения были настолько всеобъемлющими и нереальными, что казались галлюцинацией, кошмарным сном, воплотившимся в реальность. Это не просто разруха — это апокалипсис в миниатюре, срежиссированный дьяволом и разыгранный на сцене из обугленных руин. Картина трагедии поражала своим масштабом и жестокостью, выворачивая душу наизнанку.
Огонь, словно разъярённый зверь, вырвался на свободу, пожирая всё на своём пути. Он с рычанием и шипением яростно лизал стены ближайших к воротам зданий, превращая их в пылающие скелеты, оставляя лишь обугленные остовы, дымящиеся и извергающие искры. Чёрный дым, густой и удушливый, словно пелена савана, поднимался к небу, закрывая солнце и превращая день в зловещую ночь, накрывая всё вокруг мрачной тенью. Едкий запах гари, пороха и горящей плоти отравлял воздух, проникая в лёгкие и заставляя глаза слезиться, напоминая Эрике о кровавых полях сражений из старых фильмов, о самых страшных страницах человеческой истории. Обломки, словно кости разрушенного мира, ломались, трещали и с грохотом падали вниз, превращаясь в бесформенную груду щебня и металла, искореженных конструкций и обрывов проводов, добавляя к общей симфонии разрушения жуткий диссонанс, словно сама земля оплакивала случившееся, стонала под тяжестью обрушившейся на неё беды.
Внутри периметра царила липкая и удушающая паника, словно тяжёлый саван, сковывающий разум и волю, лишающий способности мыслить и действовать рационально. Солдаты, дезориентированные и обезумевшие, хаотично метались по двору, словно крысы, пытающиеся спастись с тонущего корабля, потерявшие всякую надежду на спасение. Они врезались друг в друга, спотыкались о разбросанные обломки, их тела в панике дёргались в бессмысленных попытках найти укрытие, инстинктивно стремясь избежать неминуемой гибели. Их лица были искажены ужасом, глаза безумно расширены, словно они увидели нечто непостижимое и навсегда запечатлевшееся в их сознании — картины ада, воплощённые в реальности, зрелище, которое навсегда оставит шрам в их душах. Попытки успокоить их, привести в чувство, обмануть страх оказались тщетными — привычные слова и приказы не достигали цели, словно отскакивали от невидимой стены. Казалось, их слух был заблокирован стеной шока, их сознание отказывалось воспринимать логичные аргументы, мозг отказывался обрабатывать информацию, парализованный ужасом. Крики, плач и бессвязные молитвы, вырвавшиеся из глубин отчаяния, сливались в единый душераздирающий вой, разносившийся над полем боя, словно предсмертная песнь обречённых, эхом отдаваясь в истерзанном пространстве. Многие были ранены — обгоревшие, окровавленные, с переломанными конечностями, с обожжённой кожей и глубокими ранами. Кровь алела на их форме, рисуя зловещие узоры на фоне серо-чёрного хаоса, добавляя ещё больше красок в эту мрачную палитру смерти и разрушения, словно кошмарный художник писал свою зловещую картину, используя кровь и пепел в качестве красок. Они были сломлены, физически и морально, их вера в порядок и справедливость была уничтожена, оставив лишь зияющую пустоту.
Эрик вздрогнул от увиденного, ком в горле мешал ему дышать, словно кто-то затягивал петлю на его шее, лишая его воздуха и надежды, сковывая его движения и мысли. Он чувствовал, как к горлу подступает волна тошноты, смешанная с яростным желанием действовать, с жаждой справедливости, с неутолимой потребностью остановить это безумие. Он понимал, что каждая секунда промедления может стоить жизни не только ему, но и тем, кто оказался в этом аду, что каждый вздох может стать последним. Он должен действовать, должен найти в себе силы, чтобы преодолеть оцепенение, словно лев, вырывающийся из клетки, словно вулкан, готовый извергнуть свою ярость. Не теряя ни секунды, он сорвался с места и побежал, лавируя между обезумевшими солдатами, словно по минному полю, где каждое неверное движение могло стать последним, где смерть подстерегала за каждым углом, где каждый шаг мог привести к неминуемой гибели. Ноги несли его к административному крылу, как к маяку надежды в этом море отчаяния, как к последнему оплоту разума в этом царстве хаоса. К счастью, это здание ещё не было охвачено пламенем, хотя едкий дым уже просачивался сквозь щели в окнах, предвещая скорую гибель, словно зловещее дыхание смерти, словно предзнаменование неминуемой катастрофы.
У Эрика оставалась надежда, слабая искра в кромешной тьме, что там он сможет найти ответы — узнать, что произошло, кто отдал приказ, и, возможно, организовать сопротивление надвигающейся катастрофе, прежде чем всё окончательно погрузится в хаос и разрушение, прежде чем пламя поглотит последние остатки порядка, словно саранча, уничтожающая последний росток жизни, выжигая всё на своём пути. Он чувствовал ответственность, словно на его плечах лежал груз всего мира, и знал, что должен действовать быстро и решительно, хладнокровно и безжалостно, как хирург, проводящий сложнейшую операцию, как сапёр, обезвреживающий бомбу, если хочет хоть что-то спасти. Он был последней надеждой, последним оплотом порядка в этом разверзшемся хаосе, и он не собирался сдаваться без боя. Он бежал навстречу неизвестности, навстречу опасности, с одним лишь желанием — выжить и спасти других, восстановить порядок и дать надежду тем, кто её потерял. Он бежал, ведомый долгом и отчаянием, навстречу своей судьбе.
12
Снагов, древний монастырь, подобно каменному стражу, возвышается на острове посреди безмятежной глади озера. Веками он служил не только обителью молитвы, где утихают мирские тревоги и сердца устремляются к небесам, но и усыпальницей для князя Влада, легендарного воина и правителя, чьё имя овеяно славой, подобной золотому шитью на чёрном бархате, и мрачными слухами, словно тенями, крадущимися за спиной. Его деяния, полные героизма, отваги и безграничной преданности своей земле, соседствовали с жестокостью, беспощадностью и жаждой власти, эхом отдаваясь в каменных стенах монастыря, напоминая о временах, когда князь силой и кровью утверждал свою власть, создавая из хаоса порядок.
Нынешний настоятель, отец Иоанн, молодой и ревностный, с горящими глазами и верой в сердце, принявший сан совсем недавно, чувствовал груз истории, давивший на него каменными свидетельствами прошлого. Ему казалось, что тени давно почивших монахов и самого князя бродят по коридорам, шепчут легенды, передаваемые из поколения в поколение, и хранят тайны, которые, возможно, лучше бы оставались неразгаданными, погребенными под толстым слоем веков. Он часто вспоминал рассказы своего предшественника, отца Никона, старца с мудрым взглядом, многое повидавшего на своём веку, о чудесных событиях, произошедших в стенах монастыря, событиях, которые заставляли усомниться в границах между реальностью и мифом, между тем, что видимо, и тем, что скрыто от человеческих глаз.
Отец Никон, проживший в Снагове всю свою жизнь, от младенчества, когда его принесли в монастырь осиротевшим ребенком, до глубокой старости, когда его лицо избороздили морщины, словно карту памяти, словно сам был частью этих древних стен, пропитанный их историей и дышащий их духом, однажды поведал ему легенду, передававшуюся из уст в уста, словно священный оберег, о том, что чуть больше ста лет назад князь Влад очнулся ото сна. Не от вечного покоя, как можно было бы предположить, а от глубокого целительного сна, в который он погрузился столетия назад, чтобы залечить раны, полученные в бесчисленных битвах, исцелить душу, израненную жестокостью мира, и сохранить свою жизнь, дабы продолжить свой род. Причиной пробуждения стала смертельная опасность, нависшая над одним из его потомков, словно зловещая тень, готовая поглотить его в пучине забвения. Говорили, что князь обладал неразрывной связью со своей кровью, мистической нитью, сотканной из магии и преданности, которая соединяла его с каждым, кто носил его имя, и он мгновенно чувствовал, когда его крови грозила опасность, словно эхо беды отзывалось в его сердце. Эту связь он ощущал как острую боль, обжигающую, парализующую, как предчувствие неминуемой беды, как холодный ветер, пронизывающий до костей.
Более того, бывший настоятель, давший обет молчания о многих вещах, умудрённый опытом и хранящий тайны, как сокровища, всё же намекнул, что тогда же, после пробуждения, Влад нашёл свою истинную любовь, словно награду за века страданий и потерь. Алия, обладавшая редкой красотой, внутренней силой и мудростью, превосходящей её годы, сумела растопить лёд в сердце воина, уставшего от крови и войн, научившегося жить в тени прошлого, но мечтавшего о свете будущего. Их связь укрепилась, словно росток, пробивающийся сквозь каменистую почву, и плодом её стали мальчики-близнецы, унаследовавшие древнюю силу своего отца, могущество, дремавшее в их генах, мощь, которая текла в их жилах, словно бурлящая река, готовая в любой момент выйти из берегов. Но счастье было недолгим, словно мимолетное видение среди ночи. Алия не успела стать княгиней в полном смысле этого слова, не успела в полной мере насладиться материнством и любовью, словно судьбой ей было предназначено лишь на краткий миг озарить жизнь князя своим светом. Злой рок, словно тень, преследовал род Влада из поколения в поколение и настиг их прежде, чем их союз смог полностью укрепиться и пустить прочные корни, словно ветер, вырывающий с корнем молодое дерево.
Ковен тёмных ведьм, давно враждовавший с родом Князя Влада, движимый завистью к его власти, ненавистью к его непокорному духу и жаждой завладеть его силой, решил принести их в жертву во время очередного шабаша, чтобы навсегда лишить род Влада наследников и поглотить его силу, словно голодный зверь, жаждущий крови.
Они верили, что кровь князя, его истинной и его прямого потомка станет ключом к их собственному могуществу, откроет врата в мир тьмы и позволит им править миром. Влад, Алия и прапраправнук князя Сергей, преданный до глубины души, словно тень, неотступно следовавший за своим господином, вооружившись мечами, древней магией и непоколебимой верой, сражались до последнего тёмного, защищая своих детей и свою судьбу.
Битва была жестокой и кровавой, магия ведьм была сильна, как шторм, обрушивающийся на берег, но любовь и преданность подпитывали их ярость, даруя им, казалось, нечеловеческие силы, словно огонь, разгорающийся в ночи.
Влад, словно разъярённый зверь, крушил врагов, защищая
Мужчина очнулся только через несколько часов, словно выйдя из глубокого транса, оторвавшись от захватывающего чтения. Время пролетело незаметно, словно он был загипнотизирован словами и образами, оживающими на страницах тетради. Слова и образы из тетради переплелись с его собственными воспоминаниями, создавая причудливую смесь реальности и фантазии. Он уже не понимал, где заканчивается его собственный мир и начинается мир автора тетради. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая чердак в багряные тона и отбрасывая длинные зловещие тени. Краски заката проникали сквозь щели в стенах, наполняя чердак мистическим светом. Лиза, его подруга, поднялась на чердак, привлечённая тишиной, и окликнула его немного обеспокоенным голосом. Она давно привыкла к его внезапным исчезновениям и погружению в свой внутренний мир, но на этот раз её беспокоило, что он так долго не подавал о себе знать.
- Эрик, я уже подумала, что ты уехал. Твой капитан звонил и просил тебя срочно приехать. Что-то случилось в части? — в ее голосе слышалась тревога, смешанная с легким укором. Она знала, как важен для него корабль и как тяжело ему бывает расставаться с морем. Она знала о его любви к морю и о том, как редко он бывает на берегу. Лиза понимала, что его тянет к приключениям и новым открытиям, но ей хотелось немного больше внимания и времени, проведенного вместе.
Эрик задумчиво нахмурился, глядя на погасший экран телефона.
- Вот чего я не знаю, того не знаю. Капитан просто так не звонит в выходной, — пробормотал он себе под нос, уже отчётливо ощущая нарастающую тревогу, словно предчувствие надвигающейся бури.
Звонок капитана в субботу почти всегда означал внеплановое задание, а обычно это означало серьёзные проблемы — возможно, прорыв в обороне, неожиданный манёвр противника или, не дай бог, потерю связи с одним из патрулей. Эрик медленно, словно предчувствуя что-то неприятное, точно зная, что его ждет тяжелый разговор, поднялся на ноги.
Он посмотрел на старую потертую тетрадь, которую держал в руках, и неохотно положил ее обратно в коробку, словно обрывая нить воспоминаний и возвращаясь в суровую реальность. Вслед за Лизой, уже встревоженной его внезапной переменой настроения, заметившей тень беспокойства, мелькнувшую в его глазах, он спустился вниз.
Движения Эрика стали стремительными и четкими. Никаких промедлений.
Нужно было действовать быстро, подчиняясь военной дисциплине, которая въелась в него за годы службы. Он переоделся в военную форму с молниеносной скоростью, практически не осознавая, что делает, словно опытный механизм, отточенный до совершенства. Каждая застежка, каждая пуговица — все на автомате, отработанное движение, не требующее размышлений. Выскочив из дома, он тут же, чуть ли не бегом, бросился в сторону части. Ноги несли его вперёд, подгоняемые нарастающим чувством неопределённости и беспокойства о том, что его ждёт, о том, какая угроза нависла над городом, над страной, над его товарищами. Время было на вес золота, и каждая секунда могла иметь значение — каждая минута промедления могла обернуться трагедией, необратимыми последствиями. Он чувствовал, как пульс стучит в висках, отсчитывая мгновения, приближающие его к неизвестности.
Прибыв в воинскую часть, Эрик застыл, словно поражённый молнией. Его взгляд, привыкший к военной строгости и порядку, отказывался верить увиденному. Ещё несколько часов назад здесь царили дисциплина и армейская рутина, ощущалось привычное, пусть и напряжённое, спокойствие. Теперь же воздух дрожал от жара и хаоса, словно сама преисподняя вырвалась на свободу. Разрушения были настолько всеобъемлющими и нереальными, что казались галлюцинацией, кошмарным сном, воплотившимся в реальность. Это не просто разруха — это апокалипсис в миниатюре, срежиссированный дьяволом и разыгранный на сцене из обугленных руин. Картина трагедии поражала своим масштабом и жестокостью, выворачивая душу наизнанку.
Огонь, словно разъярённый зверь, вырвался на свободу, пожирая всё на своём пути. Он с рычанием и шипением яростно лизал стены ближайших к воротам зданий, превращая их в пылающие скелеты, оставляя лишь обугленные остовы, дымящиеся и извергающие искры. Чёрный дым, густой и удушливый, словно пелена савана, поднимался к небу, закрывая солнце и превращая день в зловещую ночь, накрывая всё вокруг мрачной тенью. Едкий запах гари, пороха и горящей плоти отравлял воздух, проникая в лёгкие и заставляя глаза слезиться, напоминая Эрике о кровавых полях сражений из старых фильмов, о самых страшных страницах человеческой истории. Обломки, словно кости разрушенного мира, ломались, трещали и с грохотом падали вниз, превращаясь в бесформенную груду щебня и металла, искореженных конструкций и обрывов проводов, добавляя к общей симфонии разрушения жуткий диссонанс, словно сама земля оплакивала случившееся, стонала под тяжестью обрушившейся на неё беды.
Внутри периметра царила липкая и удушающая паника, словно тяжёлый саван, сковывающий разум и волю, лишающий способности мыслить и действовать рационально. Солдаты, дезориентированные и обезумевшие, хаотично метались по двору, словно крысы, пытающиеся спастись с тонущего корабля, потерявшие всякую надежду на спасение. Они врезались друг в друга, спотыкались о разбросанные обломки, их тела в панике дёргались в бессмысленных попытках найти укрытие, инстинктивно стремясь избежать неминуемой гибели. Их лица были искажены ужасом, глаза безумно расширены, словно они увидели нечто непостижимое и навсегда запечатлевшееся в их сознании — картины ада, воплощённые в реальности, зрелище, которое навсегда оставит шрам в их душах. Попытки успокоить их, привести в чувство, обмануть страх оказались тщетными — привычные слова и приказы не достигали цели, словно отскакивали от невидимой стены. Казалось, их слух был заблокирован стеной шока, их сознание отказывалось воспринимать логичные аргументы, мозг отказывался обрабатывать информацию, парализованный ужасом. Крики, плач и бессвязные молитвы, вырвавшиеся из глубин отчаяния, сливались в единый душераздирающий вой, разносившийся над полем боя, словно предсмертная песнь обречённых, эхом отдаваясь в истерзанном пространстве. Многие были ранены — обгоревшие, окровавленные, с переломанными конечностями, с обожжённой кожей и глубокими ранами. Кровь алела на их форме, рисуя зловещие узоры на фоне серо-чёрного хаоса, добавляя ещё больше красок в эту мрачную палитру смерти и разрушения, словно кошмарный художник писал свою зловещую картину, используя кровь и пепел в качестве красок. Они были сломлены, физически и морально, их вера в порядок и справедливость была уничтожена, оставив лишь зияющую пустоту.
Эрик вздрогнул от увиденного, ком в горле мешал ему дышать, словно кто-то затягивал петлю на его шее, лишая его воздуха и надежды, сковывая его движения и мысли. Он чувствовал, как к горлу подступает волна тошноты, смешанная с яростным желанием действовать, с жаждой справедливости, с неутолимой потребностью остановить это безумие. Он понимал, что каждая секунда промедления может стоить жизни не только ему, но и тем, кто оказался в этом аду, что каждый вздох может стать последним. Он должен действовать, должен найти в себе силы, чтобы преодолеть оцепенение, словно лев, вырывающийся из клетки, словно вулкан, готовый извергнуть свою ярость. Не теряя ни секунды, он сорвался с места и побежал, лавируя между обезумевшими солдатами, словно по минному полю, где каждое неверное движение могло стать последним, где смерть подстерегала за каждым углом, где каждый шаг мог привести к неминуемой гибели. Ноги несли его к административному крылу, как к маяку надежды в этом море отчаяния, как к последнему оплоту разума в этом царстве хаоса. К счастью, это здание ещё не было охвачено пламенем, хотя едкий дым уже просачивался сквозь щели в окнах, предвещая скорую гибель, словно зловещее дыхание смерти, словно предзнаменование неминуемой катастрофы.
У Эрика оставалась надежда, слабая искра в кромешной тьме, что там он сможет найти ответы — узнать, что произошло, кто отдал приказ, и, возможно, организовать сопротивление надвигающейся катастрофе, прежде чем всё окончательно погрузится в хаос и разрушение, прежде чем пламя поглотит последние остатки порядка, словно саранча, уничтожающая последний росток жизни, выжигая всё на своём пути. Он чувствовал ответственность, словно на его плечах лежал груз всего мира, и знал, что должен действовать быстро и решительно, хладнокровно и безжалостно, как хирург, проводящий сложнейшую операцию, как сапёр, обезвреживающий бомбу, если хочет хоть что-то спасти. Он был последней надеждой, последним оплотом порядка в этом разверзшемся хаосе, и он не собирался сдаваться без боя. Он бежал навстречу неизвестности, навстречу опасности, с одним лишь желанием — выжить и спасти других, восстановить порядок и дать надежду тем, кто её потерял. Он бежал, ведомый долгом и отчаянием, навстречу своей судьбе.
12
Снагов, древний монастырь, подобно каменному стражу, возвышается на острове посреди безмятежной глади озера. Веками он служил не только обителью молитвы, где утихают мирские тревоги и сердца устремляются к небесам, но и усыпальницей для князя Влада, легендарного воина и правителя, чьё имя овеяно славой, подобной золотому шитью на чёрном бархате, и мрачными слухами, словно тенями, крадущимися за спиной. Его деяния, полные героизма, отваги и безграничной преданности своей земле, соседствовали с жестокостью, беспощадностью и жаждой власти, эхом отдаваясь в каменных стенах монастыря, напоминая о временах, когда князь силой и кровью утверждал свою власть, создавая из хаоса порядок.
Нынешний настоятель, отец Иоанн, молодой и ревностный, с горящими глазами и верой в сердце, принявший сан совсем недавно, чувствовал груз истории, давивший на него каменными свидетельствами прошлого. Ему казалось, что тени давно почивших монахов и самого князя бродят по коридорам, шепчут легенды, передаваемые из поколения в поколение, и хранят тайны, которые, возможно, лучше бы оставались неразгаданными, погребенными под толстым слоем веков. Он часто вспоминал рассказы своего предшественника, отца Никона, старца с мудрым взглядом, многое повидавшего на своём веку, о чудесных событиях, произошедших в стенах монастыря, событиях, которые заставляли усомниться в границах между реальностью и мифом, между тем, что видимо, и тем, что скрыто от человеческих глаз.
Отец Никон, проживший в Снагове всю свою жизнь, от младенчества, когда его принесли в монастырь осиротевшим ребенком, до глубокой старости, когда его лицо избороздили морщины, словно карту памяти, словно сам был частью этих древних стен, пропитанный их историей и дышащий их духом, однажды поведал ему легенду, передававшуюся из уст в уста, словно священный оберег, о том, что чуть больше ста лет назад князь Влад очнулся ото сна. Не от вечного покоя, как можно было бы предположить, а от глубокого целительного сна, в который он погрузился столетия назад, чтобы залечить раны, полученные в бесчисленных битвах, исцелить душу, израненную жестокостью мира, и сохранить свою жизнь, дабы продолжить свой род. Причиной пробуждения стала смертельная опасность, нависшая над одним из его потомков, словно зловещая тень, готовая поглотить его в пучине забвения. Говорили, что князь обладал неразрывной связью со своей кровью, мистической нитью, сотканной из магии и преданности, которая соединяла его с каждым, кто носил его имя, и он мгновенно чувствовал, когда его крови грозила опасность, словно эхо беды отзывалось в его сердце. Эту связь он ощущал как острую боль, обжигающую, парализующую, как предчувствие неминуемой беды, как холодный ветер, пронизывающий до костей.
Более того, бывший настоятель, давший обет молчания о многих вещах, умудрённый опытом и хранящий тайны, как сокровища, всё же намекнул, что тогда же, после пробуждения, Влад нашёл свою истинную любовь, словно награду за века страданий и потерь. Алия, обладавшая редкой красотой, внутренней силой и мудростью, превосходящей её годы, сумела растопить лёд в сердце воина, уставшего от крови и войн, научившегося жить в тени прошлого, но мечтавшего о свете будущего. Их связь укрепилась, словно росток, пробивающийся сквозь каменистую почву, и плодом её стали мальчики-близнецы, унаследовавшие древнюю силу своего отца, могущество, дремавшее в их генах, мощь, которая текла в их жилах, словно бурлящая река, готовая в любой момент выйти из берегов. Но счастье было недолгим, словно мимолетное видение среди ночи. Алия не успела стать княгиней в полном смысле этого слова, не успела в полной мере насладиться материнством и любовью, словно судьбой ей было предназначено лишь на краткий миг озарить жизнь князя своим светом. Злой рок, словно тень, преследовал род Влада из поколения в поколение и настиг их прежде, чем их союз смог полностью укрепиться и пустить прочные корни, словно ветер, вырывающий с корнем молодое дерево.
Ковен тёмных ведьм, давно враждовавший с родом Князя Влада, движимый завистью к его власти, ненавистью к его непокорному духу и жаждой завладеть его силой, решил принести их в жертву во время очередного шабаша, чтобы навсегда лишить род Влада наследников и поглотить его силу, словно голодный зверь, жаждущий крови.
Они верили, что кровь князя, его истинной и его прямого потомка станет ключом к их собственному могуществу, откроет врата в мир тьмы и позволит им править миром. Влад, Алия и прапраправнук князя Сергей, преданный до глубины души, словно тень, неотступно следовавший за своим господином, вооружившись мечами, древней магией и непоколебимой верой, сражались до последнего тёмного, защищая своих детей и свою судьбу.
Битва была жестокой и кровавой, магия ведьм была сильна, как шторм, обрушивающийся на берег, но любовь и преданность подпитывали их ярость, даруя им, казалось, нечеловеческие силы, словно огонь, разгорающийся в ночи.
Влад, словно разъярённый зверь, крушил врагов, защищая
