Я по–прежнему твой друг, и всё ещё люблю того смелого парня, что защитил меня однажды в академии, когда майор–юрист не признавала подлинность моего теста по юриспруденции, – внезапно искренне сказала я, испытав глубокую жалость к сокурснику, и осторожно положила ладонь поверх его руки.
Пехотинец дернулся и слегка закачался на стуле:
– Меня переведут в другую тюрьму? И надо мной не будут издеваться?
– Не будут, дорогой, ты только напиши чистосердечное признание и огласи его на диктофон.
После нескольких волнительных минут бумага, поданная охраной, была заполнена его каракулями. Мой адвокат нажал на кнопку диктофона и Пехотинец зачитал всё то, что написал.
«Я выкупил наркотики у дилера, того, к которому меня направил кассир со стоянки. Пришёл на занятия под их воздействием, и майор–юрист, заметив отклонения в моём поведении, вызвала на разговор в свой кабинет. По воспалённым глазам она догадалась в чём было дело и, пригрозив мне отчислением с курса, предложила сделку: её молчание перед директором академии в обмен на то, что при удобном случае я подброшу тебе наркотики и наведу на след полицию. Я ждал этого случая, всё больше погружаясь в свою обиду и в дурман от кокаина с алкоголем. Однажды меня на вечеринку пригласила Отвёртка и, узнав, что и ты будешь там, я воспользовался случаем. Я знал, во что ты была одета, и незаметно подкинул в карман твоего пальто свою шкатулку с порошком. Я даже и не помнил, сколько там было грамм. Потом я сразу позвонил в органы правопорядка. А затем и сам отправился искать немного порошка, чтоб успокоиться. Тогда то мы и встретились на кухне, после чего подъехавшая полиция взяла тебя с поличным».
– Печально, – прослушав признание, сказала я, чуть вздрогнувшая от болезненных воспоминаний.
– Ты, правда, меня не винишь? – спросил мой сокурсник.
– Я тебя прощаю за слабость! А виню я людей, использовавших её. Спасибо за признание! – чуть не расплакалась я, увидев и его глаза полные слёз. Мне вдруг стало понятно, что его нападения на меня, были своего рода защитой от чувства вины, что гложила его.
«Уведите меня!», – обратился Пехотинец к охране, и на этом наше свидание с бывшим сокурсником было окончено.
– Ну что же, – подытожил министерский адвокат по дороге на стоянку, – первое признание в кармане. А Вы в конце были столь убедительны в своём прощение, что я и сам едва не прослезился.
– Не все люди играют в театр! – ответила я.
– Напрасно, вся наша жизнь игра, – завёл он мотор, и мы отправились обратно в город.
Следующим этапом подготовки к судебному слушанию было заключение сделки с майором–юристом и судьёй. Первая должна была признаться в получение взятки от моей свекрови и в передаче взятки судье, а также в шантаже Пехотинца. Вторая стерва – в принятии взятки от майора–юриста. К ней, пока ещё ждущей распределения в колонию строгого режима, мы втроём подошли прекрасным ноябрьским полуднем, когда солнце и легкий мороз приятно румянили мне щеки, а внутри царило победное спокойствие перед слушанием.
На встречу в камеру свиданий майор–юрист явилась одна, без адвоката, которого, возможно, уже и не могла себе позволить.
– Ну, что, мелкая тварь, пришла мне зубки показать, угрожая укусом котёнка? – нагло взглянув на меня, с сарказмом спросила змея.
– Я же тебе обещала, что выйду на волю и отомщу. Предупреждала, чтобы ты смеялась, пока это было возможным! Надеюсь, что именно так ты и поступала, ведь солнечные дни и ветер воли теперь позади! – съязвила я в ответ, чем вызвала недовольный взгляд своего адвоката.
– Моё заключение далеко не твоя заслуга! Если бы не министр, который раскопал всю подноготную, чтоб угодить своей потаскушке, то я бы никогда не оказалась за решёткой! Так что ты вовсе не великая мстительная, а дешёвая шлюха властного мужчины.
– Да как ты смеешь, старая тварь? – ужасно оскорбилась я и чуть не вцепилась ей в волосы, вовремя остановленная адвокатом с репортёром.
– Ты даже вести себя не умеешь! Деревней была, деревней осталась! Пришла сюда с юристом, приготовившим сделку, чтоб показать своё превосходство надо мной и бросить подачку в виде меньшего срока, не так ли?
«Послушайте, – вступил в беседу мой адвокат и раскрыл ту же папку, что и при бывшем сокурснике. – Посмотрите на документ! Это копия признания от Пехотинца, в котором он утверждает, что Вы шантажом заставили его подбросить кокаин моей подопечной. Отрицать своё причастие будет неразумным с Вашей стороны! И я бы мог не предлагать Вам сделку, но как юрист юристу пойду на уступку: Вам сократят общий срок, если признаетесь, что взяли деньги с матери майора и передали их судье за заранее неправосудный вердикт. Ну и что парня на подброс подговорили».
Майор–юрист с усмешкой изучила документ и бросила его в лицо адвокату.
Оскорблённо зажмурившись, он с дерзкой ухмылкой продолжил:
– Если не назовёте заказчицу, то Вас саму признают таковой. У нас есть распечатки всех счетов, и непосредственно до суда над моей подопечной, её свекровь перевела Вам крупную сумму, которую Вы перевели на счёт судье.
– На благотворительный счёт! Если ты не в курсе, милый мальчик, то дочь судьи больна, и дамы из светского общества, такие, как я и покойная мать майора МВД, жертвуем деньги на лечение в клинике, где она лежит. Все эти переводы были безвозмездным даром медицине.
– Накануне суда?
– Совпадение. Это косвенная улика.
Мой юрист нервозно зажевал всё ту же самую фантомную жвачку:
– Но Вы подговорили Пехотинца!
– Ты, видимо, не заметил главного в его признание: он был под кокаином, когда я, якобы, вызвала его на разговор. Как же он может помнить, о чём мы говорили, если был невменяем в тот момент? Этой бумажкой можно подтереться! Её не примет ни один судья!
– Я … я… докажу, что это был сговор! – заёрзал на стуле юрист, слабо умевший проигрывать. А вот я напряглась, понимая, что стерва может вылезти сухой из воды.
– Не старайся мальчик! Не трать слова! Никакого признания ты не получишь! Мне дали 18 лет, забрали всё имущество и отстранили от практики. Я выйду из тюрьмы старухой без денег, дома и работы. Но выйду с гордо поднятой головой, потому что не дам возможности этой тощей министерской сучке победить меня. Все твои улики – пепел на ветру. Пехотинец будет признан виновным в подбросе ей наркотиков из собственных мотивов, а судью обвинят в нарушение презумпции невиновности. На этом всё закончится. Никакого сговора ты доказать не сможешь!
– Ещё посмотрим! – встал адвокат и нервно одёрнул пиджак.
«Гнить тебе в тюрьме!», – бросила я напоследок майору–юристу, и репортёр вывел меня из комнаты свиданий.
Таким недовольным и злым я ещё не видела своего юриста. Он рьяно шагал по коридору вперёд меня, а пола его пиджака разлетались в стороны крыльями гнева.
– Не зря я не хотел Вас брать с собой! Вы всё испортили! – обвинил он меня на выходе, а очертания его сцепленных челюстей, выпирали грозными скалами из–под тонких щёк.
– Вы же слышали эту змею! Она бы всё равно ничего не сказала, чтобы не оказаться побеждённой мной. У нас вражда уже давно, с самого первого взгляда! Мне, как и Вам, крайне выгодно, чтобы каждый признал свою вину! И не забывайте, что это министр платит Вам деньги за услуги, а не наоборот. Смените тон на подобающий при разговоре с клиенткой! – разозлилась и я.
– Как скажете, госпожа! – съязвил адвокат. – Съездим сейчас к судье, и прошу Вас держать Ваш славный ротик на замке!
Я надменно ухмыльнулась в ответ, и мы отправились дальше. Результат разговора с судьёй не сильно отличался от беседы с майором–юристом. Она не собиралась сознаваться в принятии взятки за свой вердикт по моему вопросу. Державшаяся властно, гордо и спокойно, она смотрела на нас невозмутимым и холодным взглядом, в котором не были ни доли сожаления или раскаянья.
«Нарушенная мной презумпция невиновности редко наказывается отдельным тюремным сроком, и за неё я получу денежный штраф, а вот за получение взятки, что вы пытаетесь повесить на меня, – значительный тюремный срок. Так что идите далее своей дорогой и не мешайте наслаждаться тишиной тюремных стен», – послала она нас куда подальше.
Судебный журналист за все эти встречи не промолвил ни слова, только записывал всё в блокнот и с хитрецой глядел на наши лица. После свидания с судьёй он покинул меня с репортёром, а мы отправились в кафе, где ждал министр. На правах заказчика, оплачивающего мне юриста, чиновник хотел узнать всё первым, и хотя моё настроение было сильно подпорчено отказом судьи и майора–юриста, я старалась держаться спокойной.
Выслушав всё пересказанное адвокатом, министр задумчиво спросил его:
– И как со всем этим быть? Что Вы предложите делать?
– Я, как и ранее, настаиваю на привлечении прессы, – перевёл адвокат взгляд с чиновника на меня. – Не одного репортёра с эксклюзивным правом на статью, а всех телеканалов и газет! Ещё до слушания нужно поведать журналистам, что майор–юрист спала с Вашим мужем, и у неё был мотив упечь Вас в тюрьму. Свекровь же Вас ненавидела и хотела избавиться путём заключения в колонию. Женская жестокость, ясные мотивы, распечатка счетов – всё это должно пойти в массы! Тогда, под возмущением людей, суд сломится и вынесет вердикт, который нужен нам. Иначе мы не докажем причастность двух этих женщин к Вашему делу, и наказан будет только Пехотинец.
– Вы – адвокат! Ищите доказательства вины в бумагах, переводах, где–нибудь ещё! Это не шоу, это жизнь! – вновь возмутилась я, совсем не желая огласки.
– Принцесса, ты права, – это жизнь! Другого шанса она не предложит! – вмешался чиновник.
– Если эта грязь просочится в народ, пострадает не в чём неповинный майор, – злобно ответила я, чувствую, как всю меня трясёт от переживаний.
– Он бросил тебя в тюрьме, куда тебя определила его мать! – давил министр на меня, а я качала головой, вращая пальцем чашку на блюдце.
«Оставьте нас на время!», – попросил он адвоката выйти.
– Милая, ты же в шаге от победы! В одном, единственном шаге от справедливости! Пустим слух, и твоё дело – в кармане! Неужели репутация майора тебе важнее правды?
– Не репутация, а сам майор важнее правды, – неосознанно призналась я вслух.
– Что ж, – отклонился министр на спинку стула, горько сглотнув, – я плачу адвокату за выигрыш дела, а не за проигрыш. Надеюсь, он найдёт способ исполнить твой приказ – отыщет доказательства без привлечения прессы.
Последовавшая неделя была для меня эмоционально напряженной. Я давила на адвоката министра в попытке заставить его сделать невозможное: достать прямые доказательства передачи взяток между свекровью, майором–юристом и судьёй, но эти стервы, похоже, продумали преступление до мелочей. Кроме косвенных улик, уже имевшихся у нас на руках, других найти мы не могли. Заносчивый самовлюбленный адвокат почти слетал с катушек благоразумия и обвинял в грядущем проигрыше всех, кроме себя и обстоятельств. Чиновник, пользуясь моей безвыходностью, настаивал на публичной огласке, которая, по мнению юриста, могла нам очень подсобить, вот только подставлять майора мне не хотелось.
– Слушание уже послезавтра, – напомнил мне за ужином министр, будто сама я могла об этом забыть.
– Я в курсе, – тяжело вздохнула я, раздраженная мыслями о том, что мы не раздобыли подтверждений сговора.
– Ты либо проиграешь дело, либо расскажешь прессе, как всё было, и победишь своих врагов. Последний шанс, Принцесса, – спокойно говорил он, уминая ужин.
– А где гарантия того, что суд прислушается к журналистам?
– Мой адвокат – эксперт в таких делах, и я на него полагаюсь.
– Твой адвокат – эксперт по шоу. Вместо того, чтобы подстраховаться за все эти месяцы, он надеялся только лишь на сделки с заключёнными.
– Он тебе с самого начала услуги репортёров предлагал! И я согласен с ним – это по–прежнему выход.
– Я не согласна! А ты преследуешь корыстную цель по устранению майора, как соперника, зная, что тот потеряет доверие клиентов, если страна услышит о грешке его мамаши.
– Не понимаю, почему тебя это волнует. Он бросил тебя в тюрьме...
– Я уже это слышала, министр, – перебила я его, – и не только слышала, но и лично пережила. Это моя беда и боль, и я простила за неё супруга. Кроме того он вытащил меня оттуда, когда узнал о бесчинствах директора колонии.
– Только прежде он подождал, когда умрёт твое дитя. Ваше дитя.
– Каждый имеет право на ошибку, – стала я злиться, задетая его словами о ребёнке за живое. – Муж много раз меня спасал и защищал.
– Да–да, мне помнится история с полковником..., – намекнул чиновник на мою ложь, на которую он, якобы, великодушно закрыл глаза, хотя это и шло вразрез с его моралью.
– Я говорила тебе, что все небезгрешны!
– В беседе со мной эта фраза звучит как упрёк. К чему ты клонишь, Принцесса? Какие пороки ты углядела во мне? – поднял он на меня глаза, оторвавшись от ужина, и мне стало страшно, словно его внезапный взгляд словил меня на том, что я прознала о картинах.
– Я просто утверждаю то, что каждый человек имеет тайны за душой. В твои я не лезу и не выспрашиваю их.
– А ты спроси и я отвечу, а то выходит, что майор – герой, а я нечестный гражданин, скрывающий злодеяния от твоих прекрасных глаз.
– Мне не о чем спрашивать, – ответила я взгляд и продолжила есть.
– Раз не о чем, то и не надо обижать меня нелепыми упрёками! И не вводи супруга в ранг святого!
– А ты не подумал, что я сейчас переживаю за слушание, и мне не до того, чтоб беспокоиться о вашей с мужем незримой борьбе и о твоей обидчивой натуре?
– Борьбе за что?
– За первенство.
– Принцесса, я намного выше, умнее и порядочней майора. Не ставь нас на одну черту! Не оскорбляй меня! Мне не за что бороться с ним. Он просто мной презрен, – покраснел от гнева чиновник, и я решила завершить ненужный разговор, вот только было поздно, ибо настроение его тем вечером было уже испорчено.
Министр не покинул меня, как он обычно поступал из обиды. Нет, он остался на ночь, и в постели был ужасно груб, войдя в меня воинственно и резко.
– Ты делаешь мне больно! – упёрлась я руками в напирающие сверху бёдра чиновника.
– Мне тоже очень неприятно, когда ты превозносишь его, – своим телом прижал он меня крепче к постели.
– Ты что, с ума сошёл – обсуждать супруга во время секса и причинять мне боль? – пыталась я выбраться из–под него.
Схватив меня за кисти руки, чиновник скрестил их на моей груди и, приподнявшись, продолжил грубые движения тазом.
– Всё так, как ты того хотела, Принцесса: ты говорила, что не терпишь мужские обиды; просила не уходить, когда мне что–то не нраву, и я остался. Так что тебе не нравится? Разберёмся на равных! Ты ранишь мне душу, а я беру твоё тело, как пожелаю.
– Ты сам–то себя слышишь? – закричала я, не в силах вырваться из его власти. – Ты совершаешь насилие! Мне больно! Какое тут равенство?
В этот момент министр замер, точно внутренний бес отступил, и он отпустил мои руки. Медленно выйдя из меня, он свалился на спину рядом:
Пехотинец дернулся и слегка закачался на стуле:
– Меня переведут в другую тюрьму? И надо мной не будут издеваться?
– Не будут, дорогой, ты только напиши чистосердечное признание и огласи его на диктофон.
После нескольких волнительных минут бумага, поданная охраной, была заполнена его каракулями. Мой адвокат нажал на кнопку диктофона и Пехотинец зачитал всё то, что написал.
«Я выкупил наркотики у дилера, того, к которому меня направил кассир со стоянки. Пришёл на занятия под их воздействием, и майор–юрист, заметив отклонения в моём поведении, вызвала на разговор в свой кабинет. По воспалённым глазам она догадалась в чём было дело и, пригрозив мне отчислением с курса, предложила сделку: её молчание перед директором академии в обмен на то, что при удобном случае я подброшу тебе наркотики и наведу на след полицию. Я ждал этого случая, всё больше погружаясь в свою обиду и в дурман от кокаина с алкоголем. Однажды меня на вечеринку пригласила Отвёртка и, узнав, что и ты будешь там, я воспользовался случаем. Я знал, во что ты была одета, и незаметно подкинул в карман твоего пальто свою шкатулку с порошком. Я даже и не помнил, сколько там было грамм. Потом я сразу позвонил в органы правопорядка. А затем и сам отправился искать немного порошка, чтоб успокоиться. Тогда то мы и встретились на кухне, после чего подъехавшая полиция взяла тебя с поличным».
– Печально, – прослушав признание, сказала я, чуть вздрогнувшая от болезненных воспоминаний.
– Ты, правда, меня не винишь? – спросил мой сокурсник.
– Я тебя прощаю за слабость! А виню я людей, использовавших её. Спасибо за признание! – чуть не расплакалась я, увидев и его глаза полные слёз. Мне вдруг стало понятно, что его нападения на меня, были своего рода защитой от чувства вины, что гложила его.
«Уведите меня!», – обратился Пехотинец к охране, и на этом наше свидание с бывшим сокурсником было окончено.
– Ну что же, – подытожил министерский адвокат по дороге на стоянку, – первое признание в кармане. А Вы в конце были столь убедительны в своём прощение, что я и сам едва не прослезился.
– Не все люди играют в театр! – ответила я.
– Напрасно, вся наша жизнь игра, – завёл он мотор, и мы отправились обратно в город.
Следующим этапом подготовки к судебному слушанию было заключение сделки с майором–юристом и судьёй. Первая должна была признаться в получение взятки от моей свекрови и в передаче взятки судье, а также в шантаже Пехотинца. Вторая стерва – в принятии взятки от майора–юриста. К ней, пока ещё ждущей распределения в колонию строгого режима, мы втроём подошли прекрасным ноябрьским полуднем, когда солнце и легкий мороз приятно румянили мне щеки, а внутри царило победное спокойствие перед слушанием.
На встречу в камеру свиданий майор–юрист явилась одна, без адвоката, которого, возможно, уже и не могла себе позволить.
– Ну, что, мелкая тварь, пришла мне зубки показать, угрожая укусом котёнка? – нагло взглянув на меня, с сарказмом спросила змея.
– Я же тебе обещала, что выйду на волю и отомщу. Предупреждала, чтобы ты смеялась, пока это было возможным! Надеюсь, что именно так ты и поступала, ведь солнечные дни и ветер воли теперь позади! – съязвила я в ответ, чем вызвала недовольный взгляд своего адвоката.
– Моё заключение далеко не твоя заслуга! Если бы не министр, который раскопал всю подноготную, чтоб угодить своей потаскушке, то я бы никогда не оказалась за решёткой! Так что ты вовсе не великая мстительная, а дешёвая шлюха властного мужчины.
– Да как ты смеешь, старая тварь? – ужасно оскорбилась я и чуть не вцепилась ей в волосы, вовремя остановленная адвокатом с репортёром.
– Ты даже вести себя не умеешь! Деревней была, деревней осталась! Пришла сюда с юристом, приготовившим сделку, чтоб показать своё превосходство надо мной и бросить подачку в виде меньшего срока, не так ли?
«Послушайте, – вступил в беседу мой адвокат и раскрыл ту же папку, что и при бывшем сокурснике. – Посмотрите на документ! Это копия признания от Пехотинца, в котором он утверждает, что Вы шантажом заставили его подбросить кокаин моей подопечной. Отрицать своё причастие будет неразумным с Вашей стороны! И я бы мог не предлагать Вам сделку, но как юрист юристу пойду на уступку: Вам сократят общий срок, если признаетесь, что взяли деньги с матери майора и передали их судье за заранее неправосудный вердикт. Ну и что парня на подброс подговорили».
Майор–юрист с усмешкой изучила документ и бросила его в лицо адвокату.
Оскорблённо зажмурившись, он с дерзкой ухмылкой продолжил:
– Если не назовёте заказчицу, то Вас саму признают таковой. У нас есть распечатки всех счетов, и непосредственно до суда над моей подопечной, её свекровь перевела Вам крупную сумму, которую Вы перевели на счёт судье.
– На благотворительный счёт! Если ты не в курсе, милый мальчик, то дочь судьи больна, и дамы из светского общества, такие, как я и покойная мать майора МВД, жертвуем деньги на лечение в клинике, где она лежит. Все эти переводы были безвозмездным даром медицине.
– Накануне суда?
– Совпадение. Это косвенная улика.
Мой юрист нервозно зажевал всё ту же самую фантомную жвачку:
– Но Вы подговорили Пехотинца!
– Ты, видимо, не заметил главного в его признание: он был под кокаином, когда я, якобы, вызвала его на разговор. Как же он может помнить, о чём мы говорили, если был невменяем в тот момент? Этой бумажкой можно подтереться! Её не примет ни один судья!
– Я … я… докажу, что это был сговор! – заёрзал на стуле юрист, слабо умевший проигрывать. А вот я напряглась, понимая, что стерва может вылезти сухой из воды.
– Не старайся мальчик! Не трать слова! Никакого признания ты не получишь! Мне дали 18 лет, забрали всё имущество и отстранили от практики. Я выйду из тюрьмы старухой без денег, дома и работы. Но выйду с гордо поднятой головой, потому что не дам возможности этой тощей министерской сучке победить меня. Все твои улики – пепел на ветру. Пехотинец будет признан виновным в подбросе ей наркотиков из собственных мотивов, а судью обвинят в нарушение презумпции невиновности. На этом всё закончится. Никакого сговора ты доказать не сможешь!
– Ещё посмотрим! – встал адвокат и нервно одёрнул пиджак.
«Гнить тебе в тюрьме!», – бросила я напоследок майору–юристу, и репортёр вывел меня из комнаты свиданий.
Таким недовольным и злым я ещё не видела своего юриста. Он рьяно шагал по коридору вперёд меня, а пола его пиджака разлетались в стороны крыльями гнева.
– Не зря я не хотел Вас брать с собой! Вы всё испортили! – обвинил он меня на выходе, а очертания его сцепленных челюстей, выпирали грозными скалами из–под тонких щёк.
– Вы же слышали эту змею! Она бы всё равно ничего не сказала, чтобы не оказаться побеждённой мной. У нас вражда уже давно, с самого первого взгляда! Мне, как и Вам, крайне выгодно, чтобы каждый признал свою вину! И не забывайте, что это министр платит Вам деньги за услуги, а не наоборот. Смените тон на подобающий при разговоре с клиенткой! – разозлилась и я.
– Как скажете, госпожа! – съязвил адвокат. – Съездим сейчас к судье, и прошу Вас держать Ваш славный ротик на замке!
Я надменно ухмыльнулась в ответ, и мы отправились дальше. Результат разговора с судьёй не сильно отличался от беседы с майором–юристом. Она не собиралась сознаваться в принятии взятки за свой вердикт по моему вопросу. Державшаяся властно, гордо и спокойно, она смотрела на нас невозмутимым и холодным взглядом, в котором не были ни доли сожаления или раскаянья.
«Нарушенная мной презумпция невиновности редко наказывается отдельным тюремным сроком, и за неё я получу денежный штраф, а вот за получение взятки, что вы пытаетесь повесить на меня, – значительный тюремный срок. Так что идите далее своей дорогой и не мешайте наслаждаться тишиной тюремных стен», – послала она нас куда подальше.
Судебный журналист за все эти встречи не промолвил ни слова, только записывал всё в блокнот и с хитрецой глядел на наши лица. После свидания с судьёй он покинул меня с репортёром, а мы отправились в кафе, где ждал министр. На правах заказчика, оплачивающего мне юриста, чиновник хотел узнать всё первым, и хотя моё настроение было сильно подпорчено отказом судьи и майора–юриста, я старалась держаться спокойной.
Выслушав всё пересказанное адвокатом, министр задумчиво спросил его:
– И как со всем этим быть? Что Вы предложите делать?
– Я, как и ранее, настаиваю на привлечении прессы, – перевёл адвокат взгляд с чиновника на меня. – Не одного репортёра с эксклюзивным правом на статью, а всех телеканалов и газет! Ещё до слушания нужно поведать журналистам, что майор–юрист спала с Вашим мужем, и у неё был мотив упечь Вас в тюрьму. Свекровь же Вас ненавидела и хотела избавиться путём заключения в колонию. Женская жестокость, ясные мотивы, распечатка счетов – всё это должно пойти в массы! Тогда, под возмущением людей, суд сломится и вынесет вердикт, который нужен нам. Иначе мы не докажем причастность двух этих женщин к Вашему делу, и наказан будет только Пехотинец.
– Вы – адвокат! Ищите доказательства вины в бумагах, переводах, где–нибудь ещё! Это не шоу, это жизнь! – вновь возмутилась я, совсем не желая огласки.
– Принцесса, ты права, – это жизнь! Другого шанса она не предложит! – вмешался чиновник.
– Если эта грязь просочится в народ, пострадает не в чём неповинный майор, – злобно ответила я, чувствую, как всю меня трясёт от переживаний.
– Он бросил тебя в тюрьме, куда тебя определила его мать! – давил министр на меня, а я качала головой, вращая пальцем чашку на блюдце.
«Оставьте нас на время!», – попросил он адвоката выйти.
– Милая, ты же в шаге от победы! В одном, единственном шаге от справедливости! Пустим слух, и твоё дело – в кармане! Неужели репутация майора тебе важнее правды?
– Не репутация, а сам майор важнее правды, – неосознанно призналась я вслух.
– Что ж, – отклонился министр на спинку стула, горько сглотнув, – я плачу адвокату за выигрыш дела, а не за проигрыш. Надеюсь, он найдёт способ исполнить твой приказ – отыщет доказательства без привлечения прессы.
Глава 68. Козырная карта
Последовавшая неделя была для меня эмоционально напряженной. Я давила на адвоката министра в попытке заставить его сделать невозможное: достать прямые доказательства передачи взяток между свекровью, майором–юристом и судьёй, но эти стервы, похоже, продумали преступление до мелочей. Кроме косвенных улик, уже имевшихся у нас на руках, других найти мы не могли. Заносчивый самовлюбленный адвокат почти слетал с катушек благоразумия и обвинял в грядущем проигрыше всех, кроме себя и обстоятельств. Чиновник, пользуясь моей безвыходностью, настаивал на публичной огласке, которая, по мнению юриста, могла нам очень подсобить, вот только подставлять майора мне не хотелось.
– Слушание уже послезавтра, – напомнил мне за ужином министр, будто сама я могла об этом забыть.
– Я в курсе, – тяжело вздохнула я, раздраженная мыслями о том, что мы не раздобыли подтверждений сговора.
– Ты либо проиграешь дело, либо расскажешь прессе, как всё было, и победишь своих врагов. Последний шанс, Принцесса, – спокойно говорил он, уминая ужин.
– А где гарантия того, что суд прислушается к журналистам?
– Мой адвокат – эксперт в таких делах, и я на него полагаюсь.
– Твой адвокат – эксперт по шоу. Вместо того, чтобы подстраховаться за все эти месяцы, он надеялся только лишь на сделки с заключёнными.
– Он тебе с самого начала услуги репортёров предлагал! И я согласен с ним – это по–прежнему выход.
– Я не согласна! А ты преследуешь корыстную цель по устранению майора, как соперника, зная, что тот потеряет доверие клиентов, если страна услышит о грешке его мамаши.
– Не понимаю, почему тебя это волнует. Он бросил тебя в тюрьме...
– Я уже это слышала, министр, – перебила я его, – и не только слышала, но и лично пережила. Это моя беда и боль, и я простила за неё супруга. Кроме того он вытащил меня оттуда, когда узнал о бесчинствах директора колонии.
– Только прежде он подождал, когда умрёт твое дитя. Ваше дитя.
– Каждый имеет право на ошибку, – стала я злиться, задетая его словами о ребёнке за живое. – Муж много раз меня спасал и защищал.
– Да–да, мне помнится история с полковником..., – намекнул чиновник на мою ложь, на которую он, якобы, великодушно закрыл глаза, хотя это и шло вразрез с его моралью.
– Я говорила тебе, что все небезгрешны!
– В беседе со мной эта фраза звучит как упрёк. К чему ты клонишь, Принцесса? Какие пороки ты углядела во мне? – поднял он на меня глаза, оторвавшись от ужина, и мне стало страшно, словно его внезапный взгляд словил меня на том, что я прознала о картинах.
– Я просто утверждаю то, что каждый человек имеет тайны за душой. В твои я не лезу и не выспрашиваю их.
– А ты спроси и я отвечу, а то выходит, что майор – герой, а я нечестный гражданин, скрывающий злодеяния от твоих прекрасных глаз.
– Мне не о чем спрашивать, – ответила я взгляд и продолжила есть.
– Раз не о чем, то и не надо обижать меня нелепыми упрёками! И не вводи супруга в ранг святого!
– А ты не подумал, что я сейчас переживаю за слушание, и мне не до того, чтоб беспокоиться о вашей с мужем незримой борьбе и о твоей обидчивой натуре?
– Борьбе за что?
– За первенство.
– Принцесса, я намного выше, умнее и порядочней майора. Не ставь нас на одну черту! Не оскорбляй меня! Мне не за что бороться с ним. Он просто мной презрен, – покраснел от гнева чиновник, и я решила завершить ненужный разговор, вот только было поздно, ибо настроение его тем вечером было уже испорчено.
Министр не покинул меня, как он обычно поступал из обиды. Нет, он остался на ночь, и в постели был ужасно груб, войдя в меня воинственно и резко.
– Ты делаешь мне больно! – упёрлась я руками в напирающие сверху бёдра чиновника.
– Мне тоже очень неприятно, когда ты превозносишь его, – своим телом прижал он меня крепче к постели.
– Ты что, с ума сошёл – обсуждать супруга во время секса и причинять мне боль? – пыталась я выбраться из–под него.
Схватив меня за кисти руки, чиновник скрестил их на моей груди и, приподнявшись, продолжил грубые движения тазом.
– Всё так, как ты того хотела, Принцесса: ты говорила, что не терпишь мужские обиды; просила не уходить, когда мне что–то не нраву, и я остался. Так что тебе не нравится? Разберёмся на равных! Ты ранишь мне душу, а я беру твоё тело, как пожелаю.
– Ты сам–то себя слышишь? – закричала я, не в силах вырваться из его власти. – Ты совершаешь насилие! Мне больно! Какое тут равенство?
В этот момент министр замер, точно внутренний бес отступил, и он отпустил мои руки. Медленно выйдя из меня, он свалился на спину рядом:
