– Что это?
– Cotechino котекино, – традиционная итальянская колбаса, которую Вы так пренебрежительно назвали «какой–то колбаской».
– Простите, – покраснела я от стыда. – Итальянский я освоила в совершенстве за все эти месяцы, но названия блюд до сих пор не запомнила – я редко ем такие деликатесы.
– Вам стоит запомнить, кара миа. Тем более, у меня для Вас отличная новость. Я вернулся в эту северную страну не один, а вместе с партнёрами по аджилити. Серьёзными. Богатыми. Заинтересованными. На выходных у нас назначена встреча в одном из лучших ресторанов столицы.
– Вы хотите сказать… – в моих глазах вспыхнуло нетерпение.
– Да. Мы начинаем собачьи соревнования!
Я не смогла сдержать захлестнувших душу эмоций и, выкрикнув что–то восторженное, обвила его шею руками.
В этот момент в кабинет вошла секретарша с кофе, а застав нас в минуту близости, смутилась, поставила на стол поднос и поспешно покинула комнату.
– Как она себя вела? – спросил итальянец серьёзным тоном.
– Как послушная девочка, – улыбнулась я.
– В тихом омуте, синьора, черти водятся.
– Не взлюбили Вы её… Не понимаю, за что.
– Есть простая истина: секретарь должен быть мужского пола – и у начальников, и у начальниц. Женщина женщине – соперница, а мужчине женщина – потенциальная любовница. Обе комбинации проигрышные.
– Возможно, и Вы иногда ошибаетесь. Она не лезет ко мне в конкурентки.
– Дай Бог, чтобы так, – он скользнул взглядом по закрытой двери, за которой исчезла секретарша, прищурился и вдруг сменил тон. – Я вам подарок привёз!
Я развернула протянутый мне пакет и замерла: внутри было длинное вечернее платье глубокого чёрного цвета, с высоким разрезом по бедру и мягким, но эффектным декольте. Ткань тяжело струилась между пальцев, отдавая прохладой и запахом роскоши. Я встала и поднесла его к телу, но сразу же поняла, что платье – великовато. За последние годы я исхудала от недосыпа, ссор с мужем и вечных переживаний.
– Простите, – грустно сказала я. – Оно прекрасно, но велико.
Итальянец лишь усмехнулся в ответ.
– Завтра же отведу Вас к знакомому портному. Итальянцу, изумительно владеющему ниткой с иглой. Платье сядет на Вас, как влитое.
Я улыбнулась, смущённо опустив голову.
– И синьора, Вы божественны! Чуть зрелые годы и небольшая худоба Вам только к лицу.
– Как всегда льстите, господин! Но мне приятно! – уложила я платье в коробку и вновь вернулась на диван.
– А как ваша дочурка? – мягко сменила я тему, не желая застревать в разговорах о моде.
Улыбка иностранца стала натянутой, как тонкая нить, готовая порваться.
– От слабого брака и ребёнок слабый.
– Синьор акционер, Вы элегантный и умный мужчина. Я искренне уважаю Вас и прислушиваюсь к Вашим советам, но Ваше отношение к собственной малышке мне никогда не нравилось. Не важно, в каком состоянии Ваша семейная жизнь – в ребёнке течёт Ваша кровь, Ваше продолжение. Как можно не любить частичку себя?
– Я не сказал, что не люблю её, – он чуть развёл руками, – но я всегда был уверен: дети должны рождаться от любви. Тогда они желанны и крепки, как чувства родителей. Мы посылаем во Вселенную определённый посыл, и она отвечает нам тем же через детей. Если брак прочный – и продолжение его будет крепким. Если нет – слабинки проявятся во всём.
– Ваша Вселенная хотя бы подарила Вам ребёнка, о котором я только мечтаю. И будь у меня малыш – мне было бы плевать на глубину моих чувств к мужчине, я любила бы своё дитя беззаветно, и для меня оно бы было самым лучшим на Земле.
– Синьора, давайте не будем спорить о том, в чём мы никогда не сойдёмся. Будь я отцом Вашего ребёнка – всё было бы иначе. И малыш был бы другим, – акционер держался сдержанно, но в голосе звучало раздражение, а пальцы соскользнули к галстуку, ослабив давящий на горло узел.
– Простите, – тихо сказала я, заметив, что задела мужчину. – Я вмешалась не в своё дело.
– Почему Вы сами не заводите ребёнка? Вы не можете зачать? Или не можете зачать от мужа? – вскипел он внезапно и встретил мой взгляд в упор.
– Давайте… и правда сменим тему.
Мы замолчали, глядя в разные стороны. Молчание было плотным, с едва уловимой остротой недосказанности.
Когда напряжение спало, акционер вернулся к разговору:
– Полковник больше не ставит нам палки в колёса?
– Нет. Он проводит так называемую оптимизацию бренда. Уже пару лет этим занят.
– Оптимизацию? То есть перестройку? По какой причине?
– По причине изменений в стандартах налоговой службы, разделяющих частный и государственный сектор. Так он мне говорит.
– И эти изменения настолько кардинальные, что Ваш муж положил на это годы?
– Не знаю, – раздражённо ответила я. – Это его личный бизнес, пусть занимается им сам. Дел в бренде я давно не веду. Главное, что после того, как… – я чуть не проговорилась о любовнице, но вовремя прикусила язык. – После того, как я нашла слабое место мужа, и надавила на него, он перестал вмешиваться в моё руководство госсектором. И акции возвращать больше не требует.
– Полковник сдался так просто? – с недоверчивой хитрецой ухмыльнулся акционер.
– Поверьте, крючок, на котором я его держу, очень острый. Сорваться с него не так уж просто.
– Дайте–ка угадаю. Ваш супруг, имея сосудистую деменцию, до сих пор водит машину. Болезнь началась давно – по логике, его состояние должно было ухудшиться. Какое уж тут вождение!
– Случаи разные бывают. Вы же не врач.
– Опять не доверяете мне? – он поднял брови с лёгкой обидой.
– Ладно, – вздохнула я, решив приоткрыть ему карты. – После возвращения из СИЗО полковник подделал медицинскую справку, приписав себе здоровье лучше, чем на самом деле. Я нашла и подлинник, и подлог. Вот этим его и держу.
– Не сам же он это провернул.
– Нет. Помогла инспекторша из регистратуры. Его… любовница, – подняла я подбородок, демонстрируя ложное равнодушие. – Муж обещал ей контрольный пакет по трасту, как у нас с Вами. Но когда я вывела обоих на чистую воду, она осталась ни с чем.
– Ни с чем, но при нём?
– Да. Думаю, они до сих пор встречаются.
– Полковник мужчина видный, но он… не совсем здоров.
– Её, видимо, это не волнует.
Итальянец потёр щетину, а глаза его сузились.
– Как Вы узнали, что он хотел передать ей акции, отобранные у Вас?
– Догадалась. Он как–то обмолвился, что оформит траст, как мы когда–то сделали. Таким образом, муж смог бы принимать решения в центре устами инспекторши. А это то, что ему было нужно! А ей – дивиденды с контрольного пакета. Зачем иначе помогать с подлогом?
– И Вы поставили условие: пакет остаётся у Вас, а Вы умолчите о справке перед министром.
– Именно.
– Но любовница осталась, даже лишившись выгоды? А муж смирился с Вашим шантажом, но не расстался с ней.
– Да. Против любви не пойдёшь, они всё ещё вместе, – сказала я с горьким сарказмом, тщательно пряча боль.
Акционер прошёлся по кабинету, хмурясь и «надуваясь» всё сильней.
– Думаю, Вы ошибались, синьора, и заблуждаетесь по сей день. Дело совсем не в контрольном пакете. Всё гораздо хуже и мрачней. Полковник не из тех, кто смирится с потерей влияния из–за шантажа жены. Жены, которой, простите, даже не боится. А инспекторша… Женщины, даже любя, остаются меркантильны. Не встречал ни одной, что связывалась бы с мужчиной без будущего – будь то его будущее или то будущее, которое он может ей дать.
– На что Вы намекаете? – поднялась я с дивана и перехватила его взгляд.
– Никаких изменений в налоговой нет. Полковник затеял «оптимизацию» только ради одного – отделить бренд от центра. А Вы, уцепившись за акции, даже не приняли этого во внимание. Решили, что держите мужа на поводке, – расслабились и потеряли хватку. Ему была на руку такая игра, где он, якобы, был прищучен Вами. Она давала ему возможность действовать по–своему, и он начал процесс разделения. Первый шаг – как раз эта оптимизация – перестройка, чтобы между госсектором и брендом не осталось ни единой общей ниточки, препятствующей отделению, – рассуждал итальянец, неподвижно глядя в одну точку на стене. – Потеря частного сектора – это коллапс всего центра. Собаки из питомника – наша витрина, гордость, лучшие из лучших. Без них мы – обычное кинологическое учреждение, даже с хорошо натасканными псами госсектора. Клиенты уйдут, акционеры начнут избавляться от долей, доходы рухнут. Представьте: у «Титаника» треснула корма. Она медленно идёт ко дну, и вопрос уже не в том, спасётся ли корабль – а когда её вес утащит за собой всё судно.
– Для чего это мужу – уничтожать своё же детище?
– Предположу, что полковник, заболевший деменцией, ещё до Вашего шантажа всё продумал. Он не мог смириться с потерей центра, прекрасно понимая, что она неизбежна, ведь министр стоял на своём. Тогда он, вероятно, решил: если центр не достанется ему, то не достанется никому. Он винит Вас во всех своих бедах, и потопить Вас для него – короткое, но сладкое успокоение. Не одному ему будет плохо и безвыходно в этой жизни… Вредность, и зависть, что у Вас всё ещё впереди.
Я горько сглотнула, глядя на иностранца печальным взглядом, осознавая, что он прав и супруг всё это время играл двойную игру.
– Когда он начал эту «оптимизацию»? – спросил акционер, с поддержкой взяв меня за плечи.
– Не знаю точно. Я… я случайно увидела папку с этим названием. Спросила о ней, и тогда муж признался, что разделяет бухгалтерию, снабжение и персонал.
– А до этого он молчал?
– Да, но… Знаете, в тот Новый год, супруг сменил код на сейфе. Я думала, что там спрятана подлинная справка. Но, возможно…
– Там лежали документы об отделении бренда, которые Вы не должны были увидеть. А, может, что–то ещё, не предназначенное для Ваших глаз.
– Он что, решил подарить его любовнице? – задрожали мои губы, и я почувствовала себя ещё большей дурой, чем когда узнала об измене, ведь получалось, что полковник меня обыграл.
– Non lo so. Не могу сказать. Но инспекторша явно замешана. Отделить частный сектор непросто: нужно разорвать соглашения, заручиться согласием акционеров, подать заявление министру с веской причиной. А она, раз однажды подделала справку, способна и на большее. Поймите: контрольный пакет – это ценность, но доля в бренде куда дороже. Ради неё действительно можно рискнуть и исполнить приказы больного мужчины.
