– Территорию?
– Да, госпожа. Если полковник выйдет «из–под» государства, то он не будет иметь права держать собак при нашем учреждении, ведь они больше не будут являться активами центра. Государство получает процент от акций, принадлежащих частному сектору. А если денежный поток иссякнет, то и делиться территорией никто с ним не станет.
– Логично. Что дальше?
– Было бы уместным уже давно начать подготавливать почву для бизнеса на новом месте: подыскать территорию, персонал, снабженцев, финансы, партнёров, совладельцев, инвесторов. В общем–то, всё как полагается. Уверен, бизнес–план у Вашего мужа давно лежит где–нибудь под замком.
– Совладельцев и инвесторов, Вы сказали?
– Частный бизнес такого масштаба, не прикреплённый к государству, требует больших ресурсов – материальных и человеческих. Пока бренд состоит при нас, полковник пользуется общей территорией, юристами, сотрудниками, которых сейчас разделяет. К тому же всё это время Вы, как начальница госсектора, помогали мужу и в ведении бренда. Разве нет?
– Это так.
– Кто будет делать всю эту работу после отделения? Сам полковник? Не думаю, что он готов разорваться на части. Да и финансы у него, наверняка, не безмерны. С инвесторами или совладельцами бремя станет легче.
– То есть это должны быть люди, готовые вложиться в центр финансово?
– И не только. Это должны быть лица, заинтересованные в процветании бренда, с желанием вести там дела и контролировать процессы.
– Начальство?
– Примерно так. Можно найти инвесторов, которые вложатся материально, и соучредителей–совладельцев, которые будут управлять бизнесом и, возможно, тоже инвестировать в него. Другими словами – это может быть инвестор и управленец в одном лице, либо по отдельности.
– Инспекторша может стать совладелицей?
– Конечно, – опустив голову и чуть нахмурившись, юрист застучал пальцами по столу, – Говоря откровенно, полковник может взять её в соучредители без особого вклада, отдав ей долю бизнеса, скажем, процентов двадцать, если по закону. Это будет щедрая плата за то, что подделала справку. И, возможно, но это лишь мои догадки, именно это он ей и обещал.
– Двадцать процентов с процветающего частного дела? – нервно засмеялась я, чувствуя, как горло сдавливает от злости. – Повезло лейтенантше! Я такие деньги только на бумагах видела. Все они шли государству, акционерам и мужу, а я лишь зарплату руководителя бренда получала. Мои же акции, если сравнивать с такой долей, выглядели откровенной насмешкой.
– Согласен, госсектор не приносит таких масштабных доходов, как бренд.
– Что будет, когда он отделит частный сектор от государственного? – решила я сменить неприятную тему об инспекторше.
– Ваш муж подаст официальное ходатайство в МВД на выделение бренда в самостоятельное юрлицо, и после одобрения – выйдет из нашего учреждения полностью.
– Министр может отказать?
– Нет. Бренд принадлежит полковнику, и если не возникнет судебных разбирательств в связи с юридическими или административными конфликтами, то причин в отказе не будет.
– Чем это грозит нам в будущем?
– Конкуренцией, кадровым оттоком и ударом по репутации. Большинство заказчиков даже госсектора шли именно на имя и известность центра, которыми нас обеспечивал по большей части бренд. После отделения приток клиентов может уменьшиться. К тому же полковник наверняка захочет переманить ключевой персонал, предложив хорошие условия на новом месте. Ну и, конечно, СМИ растерзают эту тему, и наше учреждение рискует скатиться с передовых позиций на посредственные.
– Вы тоже уйдёте за мужем?
– С чего Вы так решили?
– Вы сами говорили, что хотите работать на процветающий центр.
– На чистоту? Я – человек амбициозный и хочу работать на престижное дело с возможностью карьерного развития. Но в бренд к полковнику я не пойду по той причине, что помимо репутации смотрю и на перспективу. А у нового кинологического бизнеса Вашего мужа – её нет.
– Почему же?
– Простите, но полковник давно уже не тот. Держать в руках и бренд, и пост куратора – непосильная ноша. Этот шаг – чистое безумие. Мотивов его я не знаю, но частным бизнесом должны заниматься молодые, полные сил и хитрости предприниматели, а не зрелый и больной полковник МВД – человек служивый и привыкший к уставу. Он загубит свой бренд через несколько лет, а может, и месяцев. Очень жаль...
– Так Вы останетесь со мной?
– Будет зависеть от положения дел, госпожа. Клясться в верности я не стану, но в одном можете быть уверены: Ваши тайны умрут вместе со мной. И возвращаясь к справке, о которой Вы спрашивали – да, Вы можете шантажировать ей инспекторшу. Например, заставить её вести дела в их новом бизнесе не так, как захочет полковник, а так, как будет нужно Вам. Остановите конкуренцию, сохраните персонал и клиентов, и многие останутся с Вами – если не из–за престижа, то хотя бы из уважения.
– Спасибо за честность, господин юрист.
– К Вашим услугам, – он плавно поднялся и покинул мой кабинет.
Я схватилась за голову, которая вдруг сильно потяжелела. Супруг поступал безрассудно, упрямо доказывая самому себе и всему миру, что он по–прежнему крут и силён. Ему отчаянно хотелось показать всем: только под его началом учреждение может быть передовым. О последствиях он уже был не в силах думать.
А что же было важно мне? Насколько дорог был мне центр? Как сильно я действительно переживала за его процветание? Да и правдой ли было всё это? Может, наши предположения были ошибочны?..
И тут, лейтенант, меня осенило! Я вспомнила слова юриста: «Уверен, бизнес–план у Вашего мужа давно лежит где–нибудь под замком». Вот оно! Вот что полковник прятал от меня в своём тайнике все эти годы. В сейфе, в нашей квартире, хранились доказательства того, что он затеял отделение.
Раздираемая любопытством, я покинула раньше рабочее место и поспешила домой, надеясь успеть туда раньше мужа.
«Что же это за цифры?» – вбивала я комбинации чисел в кодовую панель на сейфе, которые пробовала раньше, и которые, по–прежнему, не работали.
«Ну давай же, думай! – с яростью постукивала я каблуком по полу, даже не разувшись по приходу. – Мужчины скупые на фантазию, и это должны быть цифры, лежащие на поверхности, такие, которые он точно помнит. Что может помнить этот мужчина? Даты своих заслуг на работе, день смерти родителей и мой день рождения. Но все эти даты не открывают тайник! – опёрлась я руками о сейф. – Минуточку... полковник же сменил предмет обожания, а значит… год рождения не жены, а... любовницы».
Судя по внешнему виду, лейтенантша была старше меня лет на восемь–десять. Я стала вбивать примерную дату рождения, попадавшую на нужную декаду лет, и в какой–то момент раздался заветный щелчок, а дверца сейфа приоткрылась.
«Вот же мерзавец!» – прорычала я сквозь зубы, чувствуя, как унижение жгло сильнее, чем радость от победы. Я вытащила из тайника заветную жёлтую папку с названием «Оптимизация бренда».
Аккуратно открыв её, я сразу же заметила, как бережно супруг распределил в ней всё, и это при том, что в последние годы он стал рассеянным и небрежным: каждая страница в прозрачном файле, каждая закладка отмечена цветным маркером, документы сгруппированы по смыслу. Он явно наслаждался самим процессом перестройки – любовался своей тайной игрой.
Я стала читать бумаги одну за другой. Первыми мне попались приказы об оптимизации с разбивкой сотрудников, бюджета, бухгалтерии и снабжения на государственный и частный сектор – приказы, которые я видела и в центре. Их я сразу отложила. Далее лежали новые договоры поставок, где адрес центра был заменён на загадочный «объект № 14». Под ними – соглашения с тремя инвесторами, чьи имена я видела впервые, и… устав нового юрлица, в котором уже стояла цифра – 20% доли, выделенные любовнице.
Это была не просто сделка между партнёрами, не делёж бизнеса и даже не взятка за подделанную справку. Нет. Это был откровенный подарок любовнице. Так это выглядело в моих глазах. Они вместе спали, встречались за моей спиной, упивались своим романом, а потом она подделала справку – и вуаля! Любовник отблагодарил её двадцатью процентами бизнеса. Да, за риск, но в первую очередь – за постель. А я? Я – которая всю жизнь стояла за него стеной, прикрывала, верила, молчала, чьи расходы он считал до копейки и не дарил ничего дорогого, кроме медальона на шее, – для меня – ограничения и контроль. Для неё – почти четверть доходов бренда за одну подделку.
Ну и конечно, мне стало ясно: муж действительно отделял свой бренд. И итальянец, и юрист были правы… Но обиднее всего было то, что догадались все, кроме меня – жены, которая выглядела последней дурой. Он позволил мне думать, будто я держу ситуацию под контролем, будто мой шантаж чего–то стоил, а сам вынашивал удар куда сильнее, чем простая передача контрольного пакета.
Я ощутила злую, тягучую обиду – но не на то, что он хотел отделиться, а на то, что был готов отдать любовнице то, что я строила с ним плечом к плечу. Каждый контракт, каждая победа, каждый клиент, которого я вымаливала на выставках и конкурсах, – всё это вдруг становилось её приданым. А я оставалась у разбитого корыта.
Мои ладони вспотели, а внутри разгорелся пожар. Я убрала в сейф документы, предварительно сфотографировав каждую бумажку. А после, не выдержав напора, достала из бара бутылку коньяка полковника – одну из тех, которые он считал «священными реликвиями», и трогать которые было табу. Дорогой, подарочный, с высокой выдержкой. Я сорвала с него упаковку так, словно содрала орденскую ленту с груди супруга, и со злорадством прошептала: «Обойдёшься!». Откупорив бутылку, налила себе полный стакан и жадно отхлебнула. Горечь обожгла мне горло, но я пила демонстративно, злостно, как будто бы ему назло.
Через долгие часы рассуждений я пришла к тому, что отделение бренда было действительно выгодно мне. С его уходом муж стал бы меньше контролировать процессы в центре. Потеря статуса «лучшие в городе» меня не пугала: для аджилити важнее были закрытость и безопасность, а не громкое имя. Клиенты собачьих игр жаждали азарта, а не дрессировки, и были готовы платить за хорошую организацию. Белый доход для меня теперь был второстепенен – особенно после того, как я узнала о предательстве супруга.
Да, я теряла престиж, но выигрывала свободу. Свободу распоряжаться «чёрными» средствами на пару с итальянцем, не делясь ни с полковником, ни с акционерами. «А двадцать процентов пусть подарит любовнице! Себе я добуду намного больше, – подытожила я. – И всё–таки, полковник скупердяй! Каким был, таким и остался. Двадцать процентов, как по закону, и ни копейкой больше», – нервно расхохоталась я, уже перебравшая спиртного. Но налила себе ещё и прикурила его запретную кубинскую сигару – такую же «недосягаемую», как тот коньяк, а, выпуская дым в потолок, прошептала: «Что ж… раз ты делаешь подарки ей, то пусть теперь она и исполняет все твои приказы».
Глава 3. Запрет на развод
Супруг, вернувшийся домой, застал меня во всей красе: растянувшейся в его кресле с его сигарой во рту и медленно попивавшей коньяк из его бара. Всё, что принадлежало ему – было на тот момент моим. Я нарочито заявляла своё право на обладание всем этим, и ему это, конечно не понравилось.
Муж замер на пару минут, наблюдая за этим безобразием, словно не веря своим глазам, а я смотрела на него в ответ – молча, надменно, с вызовом, раздирающим сердце изнутри.
– Ты что делаешь? – выкрикнул он, отойдя от шока, и голос его задрожал от злости.
Крупными шагами супруг подошёл ко мне.
– Я запрещал тебе курить и пить, тем более… тем более мои напитки и сигары! Это подарочные экземпляры, которые нужны мне в качестве…
– Взяток, полковник, за грядущие бесчинства, которые ты теперь творишь! Измены, подкупы, подделка документов! В кого ты превратился? Ты же… жалок! – с презрением в голосе высказала я и медленно поднялась на ноги, едва удерживая равновесие.
Муж резко ударил меня ладонью по щеке, затем ещё раз, и ещё, пока я не рухнула на пол, неистово смеясь сквозь боль. Я ощущала удары, но как–то издалека: обида и алкоголь были лучшими анестетиками от его ярости. Сигара выпала из моих рук, и муж затушил её носком ботинка, после чего убрал остатки коньяка обратно в бар.
– Ты жалок, – опьяневшим голосом твердила я, уже повторяясь. – Жалок! Ты бьёшь жену, которая всегда была тебе верна, а любовнице, подлой и продажной, подарки даришь. Куда подевалась твоя жадность? Да и честь офицера? Куда?
– Заткни свой рот, – навис он надо мной и, сняв ботинок, стал бить меня его подошвой. Удары разносились по телу, как грозовые раскаты, но я лишь смеялась в ответ.
– Ты давно нарывалась, но я всё терпел…, – сквозь стиснутые зубы говорил супруг и лупил меня по бёдрам и по плечам, которые я машинально пыталась прикрыть.
«Королевы не лезут в драки», – вспомнились слова акционера, звучавшие давно, но по сей день не утратившие актуальности, ведь мне очень хотелось ответить: истерзать, исцарапать, закусать его. Но я не поддалась эмоциям. В какой–то момент я просто ухватилась за ботинок, которым он лупил меня, и вырвала из его рук.
– Ударь меня в лицо! Кулаком! Как сделал это с итальянцем. Давай! – подставила я скулу. – Бей по–мужски! Прямо в лицо!
Оторопевший, супруг отступил на пару шагов. Я бросила его ботинок на пол и постаралась встать на ноги, хотя меня слегка качало из–за спиртного и полученных ударов.
– За что ты злишься на меня все эти годы? Не пойму! – прорвало меня на истерику, когда я вдруг ощутила весь жар от побоев, бежавший по телу. – Я же всегда была с тобой! Чем я заслужила такое? – затряслась я от потока эмоций.
Супруг молчал и просто смотрел на меня, уже не с гневом, а с жалостью, с печалью потери, которую давно осознавал, но скрывал от самого себя.
Закрыв глаза ладонью, я скорчилась, не справляясь со всхлипами и слезами, тянувшимися из живота и выворачивающими всё нутро наизнанку.
Полковник прижал моё тело к себе, то ли раскаиваясь за содеянное, то ли пытаясь успокоить.
– Не трогай меня, – толкнула я его. – Держись на расстоянии! Я больше не твоя жена, я – сожительница, как ты и хотел. Но вскоре и это прекратится. Я подаю на развод! – выкрикнув эти слова, я убежала в ванную и заперлась там, в надежде выплакаться и прийти в себя.
Не помню, что случилось дальше… и как мне удалось заснуть той тёмной ночью, я тоже вспомнить не могу. Как бы то ни было, наутро ко мне в спальню постучался муж. От этого звука я вздрогнула и разомкнула глаза, мгновенно ощутив тупую тяжесть в голове. Тело ломило не меньше – возможно, от перенапряжённых мышц, скованных злостью, а, может, от вчерашних ударов супруга.
– Я завтрак нам сделал. Пойдём на кухню, – ступил он в комнату, как и обычно, не дождавшись разрешения.
– Сам ешь свой завтрак, – низким и ровным голосом ответила я, отвернувшись от мужа в другую сторону.
Подойдя ближе, он сел на кровать.
– Милая..., – легко коснулись его пальцы моего плеча, которое я тут же одёрнула. – Ну не злись!
– Я не злюсь, полковник. Злость давно уже в прошлом. Я просто не хочу с тобой разговаривать.
