– Выживем и выберемся! На свадьбе моей погуляешь!
– На девке той жениться хочешь? – засмеялся он.
– Хочу и женюсь.
Нас отвлёк стук шагов в коридоре и насмешливые выкрики на арабском языке, заранее предупреждающие о том, что идущие к нам не будут вежливы.
– Стой! Стой! – вскочил парень и убежал в темень камеры. «Вынырнув» из мрака, он принёс мне кучу потрёпанных газет. – Засовывай под одежду! Да поскорее! И вот, мою рубаху надень под свою!
– Зачем? – ошеломленно спросил я, наблюдая его испуганный вид.
– Ты новенький и они за тобой идут! От газеты и лишней одёжки не так больно будет, когда начнут дубасить по телу, – он скрестил пальцы у рта и его губы искривились в ужасающей мимике страха, от которого и мне стало жутко не по себе.
Глава 7. Буханка хлеба
Хлеб – это не просто мучной продукт, это зерно человеческой выживаемости. Основной источник энергии и питательных веществ, он утоляет голод во время войн и вселяет ощущение стабильности в условиях любого кризиса. Хлеб объединяет семью за завтраком, символизирует труд и плодородие, олицетворяет богатство природы и спасает жизни.
***
Вскоре скрипучая дверь ржавой решетки, на которой висел амбарный замок, отварилась, и в наш полумрак вошло четверо мужчин. Трое из них выглядели традиционно так, как приписывает ислам: бородатые, одетые в белую рубаху длиной до пят, которая в Ираке называется дишдаша; а вот четвертый бандит был бритым, со шрамом через всю правую щёку и с волосами, собранными в непривычный для исламистов хвост. Одет он был в местную военную форму. Ростом ниже остальных, он был коренастый и подвижный. Все четверо были вооружены огнестрельным оружием, которым размахивали, точно указками, пытаясь объяснить нам что–то на неизвестном языке.
«Вставай!», – на английском приказал мне, сидящему у стены, бандит с хвостиком, пнув сапогом по ляжке.
Болевшая голова не позволяла моему телу подняться на ноги, и неважно, сколько автоматов велело бы мне сделать это. Я отвернул лицо от бандита, сим жестом давая ему это понять.
«Поднимите его!», – отдал он приказ своим приспешникам и я догадался, что он старший в их бандитской четвёрке. Мощные руки негодяев подняли меня с земли и выволокли из камеры.
«Сам топай!», – толкнул меня в спину один из них. Пытаясь удержать баланс на ногах, не слушавших больную голову, я, окружённый дулами автоматов, очень старался не упасть в обморок, шагая по узким, тёмным коридорам темницы.
Наконец меня втолкнули в камеру, а скорее, другую нору, такую же тёмную, как и та, в которой я очнулся, и усадили на железный стул, прикрученный прочными болтами к бетонному полу. «Комната пыток в прежней тюрьме», – сделал я невеселое заключение о своём местонахождение. Мне связали руки позади стула, а ноги привязали к его ножкам. В рот же засунули тряпичный кляп, хотя я и не пытался дружелюбно болтать без умолку.
Я старался сохранять спокойствие и не паниковать раньше времени, хотя по лбу уже текли струи ужаса от осознания, что этот стул вовсе не для расслабляющего массажа. Дабы отвлечься от негативных мыслей, я вгляделся в полутьму напротив меня.
На стене тускло светило жёлтое бра, как и пленники этого места, заключённое в решётку, у прутьев которой толпились какие–то летучие твари. Под бра, прислонённый к стене, располагался стол, а может, верстак или бюро, на котором лежала нарезанная ломтиками буханка хлеба. Вероятно, были там и другие продукты, но жутко проголодавшийся, я представил вкус мякоти на языке, и мои вкусовые рецепторы подали в мозг команду запомнить только хлеб. Справа от стола стоял стул, накрытый восточным покрывалом. Это был единственный в помещение стул, не считая "стула пыток". У него располагалась дверь, по другую сторону которой, мне подмигивала красным огоньком видеокамера на высоком штативе.
Внезапно бандиты расшумелись, и под их суетливые крики в камеру вошёл ещё один, ничем не примечательный, бородатый террорист с керосиновой лампой в руках, которую он поднёс к моему лицу и, внимательно разглядев меня, сказал что–то на арабском своим единомышленникам.
«Я им поведал, что у тебя глаза голубые, а это редкость в наших краях. Красиво! Только говорят, что светлоглазые женам своим беду несут, потому что любимчики женщин!» – пояснил он мне на хорошем английском и, присев на стул напротив, бережно поставил керосиновую лампу на край стола. Один из бандитов тот час подал ему чай в стакане армуды в серебряном подстаканнике. Я же глядел на огонёк, пляшущий на фитильке в керосинке, и на душе отчего–то становилось поспокойней и посветлей.
«Огонь! Он всегда успокаивает, не так ли? – обратился ко мне наблюдательный бородач, считавший мои эмоции и настрой. – Ответь, так или нет? Ой, прости, сейчас вытащат кляп! Это наш ритуал приветствия. Не все такие мирные как ты, а я очень не люблю раздражающие выкрики и громкие стоны. К слову, я тут главный, как ты уже мог догадаться, и твоё благополучие или беды зависят от меня. Здесь мой уютный кабинет! А это мой брат! – он указал пальцем на террориста с хвостиком. Мы оба учились в Европе, поэтому я владею английским, а он внешностью! – пошутил главарь. – А как зовут тебя, иностранец с лазурными глазами?»
Я не ответил, хотя понимал, что моё молчание только разозлит его, однако общаться с суннитскими исламистами казалось мне ниже достоинства, ведь они несли только зло, разрушения и боль, и я предпочитал получить пару тумаков, чем опуститься до культурной беседы с террористами.
«Молчаливый…», – саркастично подытожил лидер и, подойдя ко мне, прощупал нагрудные карманы боевой рубашки. Из одного из них он вытащил моё фото со скрипкой, присланное подругой и посмертную записку арабского юнца, которую я намеревался передать по адресату.
«Так ты скрипач? – он развернулся к своим «однополчанам» и, показывая им фото, рассмеялся. – Иностранный скрипач на войне в Ираке! Ты кому и где здесь играть приехал? На своих похоронах что ли?»
Я всё ещё молчал, хотя был задет за самолюбие. Не терпящий насмешек над собой, я гневался на то, что он сказал, ведь даже будучи музыкантом, я не считал себя слабаком не умеющим воевать, и не хотел позволять ему считать меня таковым. Однако на тот момент мне было важнее проигнорировать его слова, выражая тем самым своё презрение.
«Знаешь, когда молчишь, проявляешь неуважение к собеседнику!» – главарь наклонился ко мне и что есть мощи, надавил пальцами на плечевую рану, что вызвало нестерпимую боль и матерный крик.
– Значит, не немой! Тогда скажи мне, насколько богаты твои родители? И можешь ли ты им позвонить?
– Я сирота, – ответил я, по глупости юных лет не желая звонить отцу, ведь тогда он оказался бы прав в моей оплошности приехать контрактником в Ирак. А я бы выглядел «зелёным» глупцом, которому он припоминал бы неверный выбор всю жизнь. «Выберусь сам, но не признаю, что поступил неверно!» – горделиво полагал я и злился на папу за то, что правота была на его стороне.
– Я уже упоминал, что учился заграницей. Многое повидал, многое знаю, во многом разбираюсь. Или ты думаешь, что мы, суннитские исламисты, борющиеся за праведность веры на Ближнем Востоке необразованные босяки? – он рассмеялся. – Есть и такие, конечно! Они стоят позади меня с автоматами. Лидеры же, как правило, образованы. Так вот: сирота всегда похож на дворнягу, если не одёжкой, так взглядом. А ты на пса вообще не похож! Ты напоминаешь мне холёного сына состоятельного господина. К тому же скрипач, – значит семья интеллигентная. Иная не отдала бы мальчика на музыку! И вот я спрашиваю вновь, насколько ты богат?
– Я ж не бандит, вот и лицо у меня приличное! – избежал я ответа на основополагающий вопрос.
Он ухмыльнулся:
– В твоих же интересах про семью рассказать! Ты пойми, что времени у нас с тобой мало: я человек занятой, а ты скоро сдохнешь, если будешь молчать. Тебя выставят на бои без правил, где долго не протянул ещё никто. Давай, расскажи про папу! – он вновь сел на стул и взял свой чай в руки.
– Я живу один. У меня никого нет!
– А как тебя звать?
– Галеб
– Воин?
– Да.
Он насмешливо кивнул, давая жестом понять, что не верит в сказанное.
– Это твоя предсмертная записка?
– Нет, парня, которого убили такие же мрази, как вы.
Лидер ничего не ответил. Он взял сахарок с предложенного блюдца и спокойно допил свой чай. А после наслаждения им горячим напитком, я неоднократно получил кулаком по лицу, в результате разбив губу и сломав зуб. Головная боль усилилась, и казалось, что виски взорвутся от распирающей ломоты, а глаза скосятся от сильного сотрясения. К телесному дискомфорту добавились избитая челюсть и ноющая скула.
«Я к тебе, как к человеку, а ты меня оскорбляешь! – лидер бросил предсмертную записку подростка на пол и вытер об неё ноги. – Значит, сдохнешь, как он, и никто о тебе и не узнает!».
Разъярённому за растоптанную память о юном товарище, мне ужасно захотелось наказать обидчиков. Рывками дёргая корпусом тела, я изо всех сил пытался высвободиться из пут, удерживающих мои ноги и руки. Когда вырваться не удалось, я яростно плюнул в сторону бандитов кровавой слюной.
«Для музыканта ты слишком буйный и до глупости смелый! Настолько смелый, что девушку спас ценой собственной жизни! Не так ли? – ехидно улыбнулся он. – Да, да, мне мои парни поведали о твоём героизме!»
Я снова промолчал, обследуя языком десну в попытке оценить ущерб, нанесённый челюсти вследствие побоев.
«Брат, приведи–ка девушку!» – вдруг приказал он бандиту с хвостиком.
Мое сердце застыло. Казалось, кровь совсем перестала поступать в него и, оледеневшее, оно не могло ни биться, ни закончить своё существование. «Что значит, «приведи девушку»? Она что, не спаслась?» – покрылся я холодным потом. Ужас охватил меня и сжал горло. Я зажмурил глаза, когда услышал стон ведомой в камеру женщины. Когда её швырнули к моим ногам, я со страхом и отчаяньем разомкнул глаза. «Хвала небесам, не она!», – выдохнул я.
«Поставь–ка её раком и дай мне вон ту бутылку!» – отдал приказ главарь своему братцу.
– Оставьте девушку в покое! – вновь стал я брыкаться, пытаясь вырвать болты, держащие стул, из бетона.
– Ты смотри, как затрепыхался! Защитник женщин! Она грешница, потому что не живёт по слову Корана. Наказать её – угодить Аллаху!
– С каких это пор Аллах требует такого? Что ты мелишь чушь, больной ты ублюдок! – возмутился я, испугавшись за несчастную жертву. – Слушайте, отпустите девушку, а я вам бой выиграю!
Лидер громко рассмеялся:
– Если ты и выиграешь бой, то только потому, что жить захочешь. Говори координаты отца или матери, иначе она сейчас лишится чести!
– Хорошо, скажу!
«Уведи грешницу и принеси телефон!» – довольно скомандовал лидер своему родственнику.
Через время один из бандитов принёс белый дисковый телефон, шнур которого тянулся откуда–то снаружи. «Телефон в пещере, как иронично! – подумал я про себя. – Здесь точно ранее располагалась тюрьма! Понять бы ещё, что за местность! Хотя какая разница?! Но знать было бы неплохо!».
Мне развязали руки, но на голову направили огнестрелы. Я набрал домашний номер, который, само собой разумеется, знал по памяти, и к телефону удачно подошёл мой папа.
– Отец, я в плену.
– С чем я тебя поздравляю! И у каких тамошних аборигенов ты гостишь?
– Я попал к представителям иракской Аль–Каиды.
– Ты звонишь попрощаться?
– Они выкуп хотят.
– Значит, звонишь попрощаться! Я настойчиво отговаривал тебя от идеи ехать на Ближний Восток, на что ты мне ответил, что взрослый мужчина и сам принимаешь решения. Вот с последствиями своих решений сам и разбирайся! Мне звонить не надо! Денег я не дам и на уступки мерзавцам не пойду! Я ещё себя уважаю!
Отец повесил трубку и больше не поднял, не смотря на мои многочисленные попытки дозвониться.
– Я же сказал, что сирота! – обратился я к главарю.
– Не солгал! Будешь на боях выступать, значит. Деньги–то с тебя получать надо, иначе какая мне от твоего присутствия польза!
Он показал жест приспешникам увести меня обратно в камеру.
– Ну как? – подбежал ко мне друг по несчастью, когда бандиты ушли.
– Отец отказался платить за меня выкуп, что неудивительно с его принципиальным и жёстким характером. Я ослушался и теперь он наказывает меня.
– Папаша, видимо, не осознаёт всей серьёзности ситуации…
– Может и так. Я, если честно, и не надеялся, да и звонить не хотел! Заставили. Привели женщину, которую собирались изнасиловать в жёсткой форме какой–то грязной бутылью.
– Бутылью, говоришь? Да это их подставная баба и была! С теми женщинами, что в плену, они настолько грубо не поступают по той простой причине, что продают их в рабство, а соответственно, вид должен быть товарным как снаружи, так и внутри.
– Ты же сам говорил, что эти ублюдки вытворяют с женщинами ужасные вещи!
– Портить не станут, но, к сожалению, побить и силой взять могут! Как по мне, это тоже ужасно!
– А я, идиот, купился на их уловку!
– А ты думал! Это же группировка по торговле людьми! Что семьям за выкуп возвращают, что на ставки выставляют – суть одна: продать человека! У них целый арсенал хитростей, и «жертвы насилия» в том числе. А этого бедолагу, что валяется тут полудохлый, заставляли «стучать» на сокамерников: он подслушивал разговоры других пленных и передавал их главарю. Так что будь поосторожнее!
Как только речь зашла о третьем заточённом, он жалобно застонал. Я посмотрел на курдского товарища, безмолвно спрашивая о том, чего же хочет умирающий сокамерник.
– Он пить просит.
– Так дай ему чуток воды!
– У нас самих её мало осталось! А нас кормят и поят по настроению, а не по расписанию. Одним небесам известно, когда в следующий раз вода с едой перепадут. А он всё равно погибает!
– Протяни ему хоть один глоток! Даже если он умирает, то пусть с водою на губах. Он же мучается!
– Тебе не кажется, что так даже гуманнее? Если дадим воды, то его мучения продлим.
– Не кажется! – я схватил бутылку с водой и, доползши на коленях до сокамерника, открутил крышку и накапал последние капли в его, приоткрытый от сухости и жажды, рот. Он, точно рыба, вернувшаяся в море с суши, довольно зашлёпал губами и, едва разомкнув глаза, посмотрел на меня взглядом благодарности.
– Ты оставил нас без воды! – упрекнул меня друг с нотками истерики в дрожащем голосе.
– Успокойся ты! Сейчас добуду!
Я просунул руку меж прутьев решётки и постучал об неё амбарным замком, чем очень быстро привлёк внимание бандитов, решивших, что мы пытаемся сбежать.
– Нам нужно воды и еды! – сказал я брату главаря. – Завтра бой, нам бы подкрепиться, чтобы победить!
Он расхохотался и его шрам на щеке показался мне ещё страшнее, чем доселе.
– Нам плевать, победите вы или нет, главное, что весело! Ещё раз постучишь, убью! – скрылся он во мраке темницы.
Товарищ по несчастью огорчённо глянул на меня и в его глазах я счёл обиду.
– Не дуйся! Скажи лучше, знаешь ли ты, что это за местность? – отвлёк я его от самосожаления.
