— Вдова та ведьмой оказалась. Вот и обучила меня всему. Только немного радости принесла мне волшба. Любовники все меня бросали. Им хранительницу домашнего очага подавай, а не ведьму вольную. Но зато все мои сёстры постарели, а я выглядела лучше них, наряжалась и работала только на себя. Но сынки мои погибли в сече. А ради чего была эта война? А кто дочку мою погубил, одному лешему известно, — сказала старушка, утирая слезу.
— Вот и я так же жила, — заметила Чистозвана, — хотя мне трудно представить, как ты пережила такое горе.
— Первые два месяца я рыдала так сильно, что чуть к пращурам не отправилась. Всё время казалось, что моя дочка вот-вот войдёт и скажет: «Мама, я жива. Это было глупым недоразумением. Теперь мы будем вместе навсегда». Глупо, не правда ли?
— Я тоже так думала, когда моего отца не стало.
— И ведь совсем молодой был Беломил. Жить бы да жить.
— А теперь я нуждаюсь в услугах Марены.
Сыряна только рукой махнула.
— Это устроить легче, чем ты думаешь. Просто мы сейчас дадим клятву Марене, что принесём ей требу человеческой жизнью. Она за это позволит тебе изредка принимать её облик.
— И что, так любой сможет?
— Ха! Если бы. Просто я являюсь её ипостасью в этом краю, а ты станешь служительницей богини смерти.
Обряд был простым и совсем не страшным. Вскоре огонь в очаге обратился в гору снега, откуда вышла красивая стройная черноволосая женщина.
— Я принимаю твой дар, ведьмина внучка. Дарю тебе серебро и способность принимать мой облик. Я давно мечтала о такой требе, как князь Яронег. Он больше поклоняется асам, чем местным богам. Велислав же твой неподвластен мне. Я не имею власти над поклонниками распятого Бога. Но не обманывай меня. У меня длинные руки, которые дотянуться до твоих языческих родичей.
— Я никогда никого не обманывала, — произнесла новая жрица Марены, — и не собираюсь начинать. Есть люди, которые не могут прожит без плутовства. Но как по мне, лучше жить без лжи. Спокойнее будет.
— Как сказать? — повеяла холодом Марена и исчезла, обратившись в белый дымок.
А затем Чистозвана увидела проворного Ярополка, ошарашеннную Пампалче и розовеющий восток. Последнее обстоятельство волновало её больше, чем терзания других людей. Увы, даже лучшие люди зачастую думают о себе больше, чем о других,. А Чистозвана была слишком неразумна, порывиста, чтобы относиться к категории лучших людей. А ещё она зачастую была несправедлива к другим людям, не замечая своих недостатков. Но кто из нас совершенен? Люди требуют совершенства от других, но сами не обладают этим качеством.
Что случилось дальше с Чистозваной, читателям известно. Она договорилась со старым Твориславом, но позже молодая женщина задумалась.
— Не предъявляю ли я слишком много претензий к Твориславу? Кто я такая, чтобы осуждать старца, потерявшего любимую дочь? Чем я лучше его? Он пошёл войной на Златокаменское княжество, а я поступаю хуже. Я навела врагов на родную землю. Моему поступку нет оправдания. Но он любит Гордеславу, а я — Велислава. И мы готовы на всё ради любимых. Я пошла в дедушку, а Яронег — в отца.
Чистозвана не обратила внимания, что впервые в своих мыслях назвала Творислава дедушкой, а не выродком.
Она знала, что замыслила страшное, но отступать было не в её характере. После к ней приходил Яронег и завёл речь о замужестве Чистозваны. Она не противилась, но попросила времени на раздумья. Обрадованный её покладистостью князь даже попытался обнять Чистозвану, но та прворно отскочила. Вид у молодицы был такой, словно в её покои заползла страшная рептилия. Хотя ужей-то да блестящих зеленовато-золотистых ящерок Чистозвана боялась меньше всего.
Вот и конец вересеня настал, но посланница Марены не знала, как принести князя в жертву. Не зря же богиня смерти так обрадовалась их ряду. Чистозвана отсыпалась днём, а ночью общалась с Велиславом, а иногда со своими родичами.
Как-то Ярополк сказал ей:
— Чтобы медвежья шкура побелела, Ярополк должен совершить страшное деяние.
— Но как?
— Надо подумать.
Думал Ярополк слишком долго. Ничего не приходило на ум. Даже если он спровоцирует брата, то вина будет не на Яронеге. Пампалче привычно ворчала. Ярополк удивлялся, как такая прекрасная девушка могла иметь столь сварливый нрав. Даже Туман казался относительно беззлобным по сравнению с этой девой. Весняки же восприняли Ярополка чуть ли не как божество, спустившееся с небес. Отчасти, так оно и было. Жители окрестных весей, узнав про новое поселение, не стали хвататься за оружие, а напротив, обрадовались. Теперь будет, кому отводить гнев Вувер-кувы от них. Но требы приносить грозной лесной хозяйке не перестали. Бережёного и Кугу-Юмо сбережёт. Малолетний князь соседнего племени начал строить несколько капищ, посвящённые местным богам. Марийцы это одобрили и даже подсобить вызвались. Ярополк с восторгом принял помощь, расплатившись конём из стада Бабы-Яги. Его щедрость поразила местных жителей. Знать, богат это маленький князь, раз так щедро расплачивается за оказанную услугу. С таким человеком можно иметь дело. Ярополк считал, что с соседями надо жить дружно, но на всякий случай строил деревянные укрепления, за которыми можно отсидеться. Местные жители больше всего боялись Вувер-куву, водяного и хазар, которые уже обложили данью несколько окрестных поселений. Важный староста рассуждал, как бы неплохо было пойти под руку к князю Яронегу. Славяне называли марийцев черемисами, но сами они величали себя мари. Так их называл и Ярополк. Староста считал новую весь даром богов. Ведь если свои сочетаются браком, то так можно прогневить небожителей. Со всеми соседними весями они уже породнились и смешали кровь. А теперь можно обмениваться невестами. Небожителей у марийцев было даже слишком много. Яроплк постепенно начинал ориентироваться в их религии, быте и жизни. Женщины носили бронзовые браслеты, которые сами изготовляли. В соседнях весях люди кормились собирательством, охотой, рыбалкой и бортничеством. Самым зажиточным человеком был кузнец Вараш. Даже Ярополк был вынужден признать, что это был настоящий мастер. Баба-Яга подарила своему выкормышу целый табун коней. Кони были послушны только воле хозяина, и отличались неимоверной быстротой. Ярополк почти каждый день ездил к той, кого по-прежнему называл своей бабушкой. Как-то прыткая Пампалче попыталась увести одного из коней, но еле осталась жива.
— А попросить нельзя было? — обижался Ярополк.
— А ты бы, разумеется, дал мне его? Если так будешь распоряжаться своим стадом, то скоро без коней останешься. Табунщик недоделанный.
Тут даже Вувер-кува осерчала.
— Думай, что говоришь, девка. В нашей веси за воровство изгоняют, а у вас и вовсе руки рубят. Раздавил бы конь твою глупую голову…
— Ну и пусть. Плакать по мне никто бы не стал. Сказали бы, преставилась невеста водяного.
— А ты, правда, невеста водяного? — изумился Ярополк.
— Кривда.
— Тогда почему ты живёшь на земле?
— Я не давала согласия выходить за него замуж. Всё решил за меня мой отец. Вот и живу теперь здесь. Хотелось мне доехать на коне до Итиля, чтобы поплавать. В Илет-то я не сунусь. Там мой жених живёт. А в ручье можно только мыться.
— А в Итиле мой отец живёт. Правда, он присмирел.
— Да в каждой реке свой водяной хозяйничает, — произнесла Пампалче очевидную даже глуздырю фразу. Но в её устах эти простые слова отдавали полынной горечью.
Наконец Ярополк обратился к Чистозване со следующими словами:
— Я надумал.
— Да? И что? — взволнованно произнесла молодая женщина.
— Я спрашивал бабу, но она сказала, что на всё воля богов. Тогда я спросил богов. Солнцева мать ответила, чтобы я не докучал ей такими пустяками, а то она озлится. Вот интересно, почему все толкуют про волю богов, которые, как и волхвы, не желают вмешиваться в дела простых смертных. И тут меня осенило. Ты должна всё рассказать Велиславу. И спросить у него совета. Твой суженый коварен, как Локи.
— Но как? Ты долго думал?
— Почти месяц.
— Яронег же его друг.
— Как любит говорить баба, с медведем дружись, а за топор держись. Яронег всё равно, что твой медведь. Он владеет медвежьей шкурой, благодаря Велиславу, вот и стал подобен лесному хищнику.
— А ты как задружился с лисёнком, так перенял от него запас хитрости, — вздохнула Чистозвана.
Страшно ей было поведать всё Велиславу, но она не видела другого выхода. Можно было бы пробраться в княжеские покои да вонзить в грудь супостата ножик булатный. Кто подумает на пленницу? Но шкура охраняла Яронега лучше, чем сотня гридней. Пять дней промаялась Чистозвана сомнениями. На шестой она поведала обо всём Велиславу. Молодушка думала, что будет краснеть, запинаться, но её речь лилась спокойно, как журчащий лесной ручей. И сама Чистозвана казалась бесстрастной, только то и дело теребила свою ферязь, расшитую золотом и жемчугом. Молчание казалось бесконечно долгим. Долгим, как ненастный день после погожести. Чистозване, казалось, что они с Велиславом обратились в камни, как всезнающий карлик Альвис, узревший солнце. Сама Чистозвана порой ощущала себя сродни подземному народу, который живёт и радуется только в кромешной тьме, ибо солнце сулит гибель троллям и гномам. Так и она теперь радуется заходу дневного светила, поскольку это означает для неё свободу. А днём она дремлет, как сова, уставшая от ночной охоты. Тёмные глаза кудесника казались неподвижными и пустыми, словно слова Чистозваны забрали у него радость, ибо даже, сидя в тёмном порубе, он не позволял себе раскисать. От людского настроя тоже многое зависит. Скажет себе человек, что он неудачник и рой злыдней, а то и само Лихо к нему прицепится. Велислав словил Лихо на свою шею. Но он никогда не опускал руки. Борьба до изнеможения сил, стремление выгрызть у Недоли свою жизнь и жизни своих близких объединяло их с Чистозваной. Такие люди никогда не сдаются. От такого человека отцепятся любые злые духи. Ибо нежить не любит непокорства. Им, как и многим людям, проще прицепиться к слабому, который не может дать отпор. Хрупкую лозу сломать проще, чем вековой дуб. Хотя многие деревья даже лесорубам себя не дадут в обиду.
Когда она уже не ожидала ответа, Велислав заговорил, поразив собеседницу лютью и металлом, звучавшими в каждом слове. Это холодное бешенство заставило Чистозвану задрожать, как дубовый листок, который качается под неласковым дыханием стрибожьих внуков. Казалось, что гнев Велислава готов пролиться на неё так щедро, как прозрачный дождь — на порыжевшую от зноя землю. Несколько месяцев назад дождь соединил их. Теперь же ей казалось, что всё кончено.
— Как ты могла отдаться добровольно во власть богини смерти? — его глаза были похожи на горящие уголья, в честь, которых Величана нарекла младшего сына, ставшего позже упырём. Чистозвана редко вспоминала о стрые, но теперь ей стало страшно, что злые духи овладели её ладой. — Пусть Яронег и несправедливый человек, но он достоин смерти меньше, чем твой Вадим, — при этих словах он до боли сжал её предплечье. Казалось, что он выплюнул имя трусливого гончара.
— Вадим уже не мой. Я поняла это в тот день, когда ты ушёл бороться с нежитью в лес.
— Так что же ты тогда вступилась за него?
— Я не хотела, чтобы твоя душа принадлежала Чернобогу, — одними губами произнесла Чистозвана.
— Выходит, что ты ценишь мою душу превыше своей, — свистящим шёпотом заметил Велислав.
— Я не переживу разлуки с тобой. Быть может, я не права, но я познакомилась с сестрой бабки Сыряной. Она не смогла пережить смерть дочери и немного тронулась умом. Это вполне безобидная старушка, которая находит утешение в нарядах, побрякушках и тщеславии. Но счастлива ли она? Величану ничего не радовало, потому что такие люди никогда не бывают довольны тем, что имеют. А Сыряна счастлива тем, что люди боятся её и приносят богатые требы. Она может целую ночь напролёт говорить об узоре на поневе или о новых подвесках-колтах. Вувер-кува. Ха! Я не хочу считать поседевшие волосы и выпадающие зубы без тебя. Лучше мне сразу умереть от яда или от металла.
При этих словах Велислав зарычал как медведь, порывисто схватил Чистозвану и начал целовать без присущей ему нежности. Так умирающий от голода набрасывается на тарелку супа или жаждущий припадает к струе воды. Она всегда была для него источником. Только сейчас кудеснику казалось, что он пьёт отравленную водицу. Но сил оторваться от губительной жидкости у него не было. Когда всё закончилось, он только промолвил:
— Ради тебя я от Златокаменска не оставлю даже брёвнышка. Но мне горько, что ты всё решила за меня. Мой выбор очевиден. Не скажу, что мне легко терять Яронега, но ты не оставила мне выбора. Ибо я плохой друг, но хороший любовник. По крайней мере, надеюсь, что ты так считаешь. Мне нужно всё обдумать. Береги себя.
Кудесник долго вглядывался в дымку, в которой растворилась его суложь. После этого он какое-то время взвешивал на ладонях деревянный крестик. Потом грустно улыбнулся и снял тесёмку со своей шеи.
— Прости, Иисус, но я был бы неважным приобретением для твоего отца. Он принёс в жертву родного сына, а я не имею сил расстаться со своей языческой женой. Так и не судилось нам обвенчаться в храме. Хотя и среди поляков не так уж много христиан. Возможно, когда-нибудь всё будет по-иному. Но я не рождён для роли мученика.
Велислав бросил крест на пол, а его глаза разожгли огонь. Когда крест сгорел, он произнёс заклинание, и пламя погасло так же быстро, как и разгорелось. Ах, если бы ему так просто было совладать со своим сердцем! Велислав уже различал предметы в темноте. А это значило, что он снова стал оборотнем и полунежитью. Порой из человека делают нежить иные люди.
— Иди ты к Дьяволу, Яронег, — злобно произнёс Велислав, а потом усмехнулся. Не к Дьяволу, а к Марене, ибо, несмотря на все россказни византийских миссионеров, легковерный и ветреный князь вряд ли знает про Дьявола.
Прода от 13.09.2025, 14:42
Чистозвана не могла сдержать горьких рыданий, когда добралась до мягкой постели, пуховой перины и тёплой волчьей шкуры, согревающей её в прохладные вересневые ночи. Никогда ещё шкура давно убитого животного не была так щедро полита девичьими слезами. Вот такую заплаканную, растрёпанную её и узрела Теплига.
— Что опять не так? — упёрла кулаки в дородные бока ключница.
— Мне просто очень грустно и тошно.
— Да уж. В нашей жизни мало веселья, — согласилась женщина, печально улыбнувшись своим воспоминаниям. Что это были за воспоминания, Чистозвана не только не предполагала, но и даже не хотела узнать. Всё же в душе каждого человека должен быть укромный уголок, запертый даже от самых близких.
Пленница думала о глазах своего любого, то полных огня, то прохладных и отрешённых, как будто их подёрнула хрупкая, белая, как ядовитые лесные ягоды, дымка инея. Нынче у Чистозваны не было желания грызть безвкусные крендельки, посыпанные маком, жевать мясо молодого барашка и хлебать овощной суп с курятиной. Еда, которая ранее казалась вкусной и прельстительной, вызывала только скуку и апатию. Тоска окутала Чистозвану, словно клубы тумана — лесное озеро. Теплига только покачала седеющей головой. Пропадёт ведь девка.
