Гордеслава сделала сердце Величаны своим личным талисманом но потом всё же сжалилась над старушкой и похоронила её сердце на дне. Но Величана продолжала являться к ней и давать советы. Гордеслава стала живым воплощением Марены. Зиму она проводила с родичами, а весну, лето и осень купалась в любви и обожании своего водяного супруга. Ибо Святогнев оказался прав, ныряя за золотым камнем. Только камень сам упал в руки простому и доброму водяному. Он стал Гордеславе милее всех.
Одержанная победа и смерть младого князя Яронега немного счастья принесла Твориславу Муромскому. Казалось, что он держит в руках золотой ларец с ядовитыми кореньями. Рано или поздно этот яд сгубит князя и всю его семью. Так и случилось. Только намного позже. Чистозвану и Велислава правитель возненавидел. Ведь это коварный, как Локи, оборотень и злобная, как Марена, внучка самого Творислава подбили его на бесчестный поступок. Перед его глазами стояла безжалостная Марена и мёртвые Яронеговы очи. Никогда Творислав до этого не злоупотреблял брагой, но в этот вечер хмель его не брал. Этот город казался ему похожим на вулкан. Ах, лучше бы он никогда и не воевал с Яронегом! Лучше бы он и слыхом не слыхал о проклятии. Единственное, что радует — возвращение Гордеславушки. Да и то она так и осталась получеловеком и гостьей на земле. Выдал князь дочь в Закрадье, а зятем его стал водяной. Пусть добр и безвреден Святогнев, но людям языки не завяжешь. Станут баять, что князь знается с нечистой силой. Златокаменск был взят без крови. Большинство дружинников согласились служить новому властителю. Только скальд Сигурд презрительно сплюнул на землю.
— Такого конунга как Яринейг больше не существует. Я лучше поеду обратно в Норейг. Там я буду петь о герое, которого сгубило отцовское проклятие и предательство. Вместо брачного пира получилась тризна.
Родич Сигурда, ярл Рагнар, не умел говорить красиво, но утвердительно кивнул, соглашаясь с умозаключениями скальда. Он тоже не пожелал идти на службу к предателю. Остальные же воины, хоть и горевали по своему предводителю, но были наёмниками, продающими свои мечи, копья и умения стрелков за серебро. Не всё ли равно кому служить? Хотя более почётно было воевать с храбрым Яронегом, чем с его отцом никчёмным. К тому же многие прижились в Златокаменске. Прослышав про Гостобраново проклятие, многие варяги стали питать честолюбивые надежды. А не суждено ли им стать хотя бы на короткое время конунгом этого богатого и процветающего края? А там хоть сам Рагнарек.
Простолюдины, воины, ремесленники и бояре выражали неподдельную скорбь по молодому князю. Это неприятно поразило Творислава. Небось, по нему даже родные муромцы не прольют и слезинки. А этого мальчишку бесшабашного так любили! За что, интересно? Творислав отдал город своему старшему сыну Усыне, надеясь, что проклятие не сбудется. Сам он хотел поскорее забыть об этом страшном граде и своём бесчестном поступке. Но подобные вещи не забываются. Теперь князю Мурома предстояло жить в окружении блазней прошедшего. Каждый день он видел хитрого Велислава, коварную Чистозвану, хохочущего Гостобрана с крапивной цепью на шее, страшный череп с алыми глазницами и мёртвые глаза Яронега. Не долго зажился князь в Яви. Его наследники сразу же затеяли междоусобицу. Казалось, что проклятие Гостобрана перешло и на Муромское княжество. Гордеслава по мере сил мирила родичей, но весной свара возобновлялась. Муромцы с нетерпением ждали поздней осени, когда явится та, кого они почитали, как богиню.
Прода от 17.09.2025, 01:10
В этих краях стариков давно не относили в лес. Хотя слово «отнести» подходило к этой ситуации не больше, чем седло боевого скакуна к лесному зверю. Старая Малоедиха довольно неплохо передвигалась на своих ногах. Не была старуха древняя обузой для своих родовичей никогда. Не без странностей, конечно, была бабка. Порой гусляры и сказители рассказывали и пели старинные предания про времена, когда лесное озеро было болотом, про жестокого и коварного чародея Велислава, сгубившего своим проклятием прежних князей, про отважного гончара, победившего злого колдуна, про страшную княжескую дочку, не дававшую жизни старому водяному, вернувшему княжну отцу с богатым выкупом и извинениями. Тогда синие, как незабудки глаза Малоедихи разгорались, и она была похожа на боевого петуха, который в любой момент был готов ринуться в атаку:
— Как не стыдно перевирать события. Тоже мне, сказители.
— А, ты что, бабка, при этом присутствовала? — смеялся бойкий молодой гусляр.
— Не только присутствовала, но и участвовала.
— Ну ладно, извини, коли что не так, — тушевался песнопевец, — как говорят в моём краю, по какой цене купил, по такой и продаю. Не любо — не слушай, а врать не мешай.
— Из полян будешь? — не отставала от доброго молодца настырная бабка.
— По говору догадалась?
— Ещё по выражениям. С Днепра, чай, будешь?
— Всё верно.
— Вадим мой все дружбу водил да бражничал с полянами и уличами. Вот и поверили твои соплеменники его хвастливым речам. Он при жизни ещё тот краснобай был, — старушка отвернулась, утирая прозрачную слезу, скользнувшую по морщинистой щеке. Столько зим уже прошло, а кажется, что только вчера она наткнулась на мёртвых кочевников, которые пообедали её любым, в барана злым чародейством обращённым. Только белоснежная шкура, череп и косточки остались от злосчастного гончара. О чём вчера с соседками говорила Малоедиха только в общих чертах знает, а события тех страшных дней помнит во всех подробностях. Причудлива память старушечья. Это сейчас её все зовут Малоедихой по имени покойного супруга, а тогда её кликали весьма смешным именем, Свинья.
Людям всегда надобен козёл отпущения. После убийства или жертвоприношения князя Яронега (только лешему ведомо, что там произошло).
Княжеские кмети дружно отмалчивались на все расспросы. О некоторых вещах лучше не говорить вслух. Златокаменцы возненавидели невесту, принесшую страшную смерть князю Яронегу. Часть своей ненависти они перенесли и на Свинью, и её домашних. Ведь она приятельствовала с ведьминой внучкой, исправно навещала узницу и не отреклась от былой дружбы. Куда проще обратить злобу на двух беззащитных женщин, чем на могущественного князя-захватчика, чью спину обороняет множество ратников.
Но больнее, чем народное негодование, ранит разочарование наших близких. Даже теперь Малоедихе горько вспоминать о словах старенького гусляра Оленя, обращённых к Чистозване:
— Ох, горе горькое. Лучше бы я так и остался елью, чем дожить до такого дня. Я всю жизнь мечтал о мире между нашими княжествами, а ты, внученька, привела захватчиков прямо в Златокаменск. Ради чего это было?
— Ради любви, — тихо прошелестела Чистозвана.
— А стоила ли ваша любовь подобных жертв? — угрюмо покачал седовласой головой старый песнопевец. Даже Свинью поразила горечь болотных трав в его голосе. Каково же было Чистозване? Но дщерь Гораздова не присутствовала на свадебном пиру князя и княгини. Она не видала и не ведала того, что знал Олень. Он любил Чистозвану, как родную внучку, но и Яронег был ему не чужим. А превыше всего многострадальный певец ценил родную землю, которая стала достоянием захватчиков бессердечных. Нет больше вольного Златокаменского княжества. Всё так же плывут свинцово-серые облака по небу, готовые пролиться холодным вересневым ливнем на осиротевшую землю. Мощёные улочки, стук молотов по наковальне, терем, который в лучах солнца кажется построенным из мифического золотого дерева, окрики, аромат печева, Итиль, в чьих водах плавают покинувшие родные ветви листья, розовый круглый клевер, фиолетовый, как глаза Чистозваны, цикорий — всё то же, однако, грядут страшные перемены. Возможно, Златокаменск разделит судьбу многих покорённых градов и от него останутся руины, поросшие мхом и вездесущими одуванчиками. Ибо этот смешной цветок, похожий на юного цыплёнка, способен прорасти сквозь суровый камень. Так и Чистозвана выжила там, где другие сломались, выстояла там, где иные уже опустили бы руки.
Тогда они со Свиньёй шли, взявшись за руки, по улицам града, а в спину им летели бранные слова и скабрёзности. Но вот раздался чей-то милосердный вскрик: «Берегитесь, девицы» и свист пращи. Камень оцарапал нежную щёчку Чистозваны. Свинья безошибочно вычислила малолетнего злоумышленника. Одним прыжком она преодолела расстояние, разделяющее её и супостата, оказавшегося самым обычным мальчиком, ненамного старше Ярополка. Свиньёй овладел один из редких приступов гнева, когда она была подобна скандинавскому берсерку. Она схватила жестокого ребёнка за ухо, которое вскоре посинело, и наградила его увесистыми оплеухами. Но тут же от молчаливой толпы отделились родители ребёнка и принялись стыдить Свинью. Отец вообще похвалил мальчика, сказав, что из него вырастет добрый вой. Тут раздался насмешливый голос скальда Сигурда, ещё не завершившего приготовления к отъезду на свою холодную родину.
— Ты ошибаешься, человече. Никогда из твоего порождения не выйдет клёна ливня стрел. В наших краях считается позором биться с липой ожерелий, если она, конечно, не дочь Одина и не обладает воинскими навыками. Но злому воробью не быть отважным орлом.
Мужик мало что понял из речи бывшего хирдманна, но спорить с воином, куда опаснее, чем со слабыми женщинами. Постепенно разочарованный народ начал расходиться. Сигурд вытер кровь Чистозваны своим плащом из лучшего фризского сукна. Та посмотрела на него благодарно. Истинный герой и воин не будет отыгрываться на более слабых. Пусть и не мила ему погубительница князя, но скадьд не мог пройти мимо несправедливости. Свинья, едва пришла в себя, кинулась к подруге.
— Тебе очень больно?
— Что значит телесная боль в сравнении с душевной? Пора мне покинуть наше княжество. Тебе тоже лучше уехать в весь Локсти, пока не случилась беда.
На следующий день Свинья наблюдала отбытие подруги из Златокаменска. Та, кого звали волчьей наездницей, ехала верхом на своём любимом волке-оборотне. К груди Чистозвана прижимала маленькую Мечиславу, но на прощание не удержалась и махнула в последний раз подруге. Маленькая девочка не волновалась, забавно махала ручками и воспринимала поездку верхом на сером волке как забаву. Градцы же всполошились нешуточно:
— Две ведьмы послали нам проклятие.
— Быть беде.
Свинья с презрением посмотрела на этих суеверных и жестоких людей и заметила:
— Беда уже случилась. Вы заслуживаете быть рабами муромского щенка.
На неё испуганно зашикали. Одно дело — по-тихому возмущаться новой властью, а совсем другое — высказать вслух всеобщее умонастроение. Свинья напоследок простилась с Ярополком, который тоже планировал отбыть навсегда в свои владения.
— Лучше быть правителем в захудалой веси, чем сложить голову в Златокаменске, — перефразировал Ярополк изречение одного ромейского полководца.
— А ты не хочешь повидаться с матушкой?
— Видались уже. Она меня уже бесит. Говорит, что я должен бороться за власть. Ума у неё меньше, чем у мыши полевой. Но я никогда не забуду то время, когда мы жили в лесу. От бабы и от тебя я увидел больше ласки, любви и участия, чем от той женщины, что дала мне жизнь. Кукушка!
Немного смущаясь, Ярополк протянул Свинье свёрток с восточными и ромейскими лакомствами.
— Возьми, тётушка Свинья. В дороге-то совсем оголодаешь.
— Ой уж. Я не пешком пойду, а на лошадях поеду.
— Совсем хорошо. Тогда я тебе передам посылку моему братцу Святко. Была шкура медвежья золотая, да стала простая, когда умер мой другой брат, — тут Ярополк заметно опечалился, но тут же взял себя в руки. — Дядюшка Велислав просил передать. Ему не по пути. Нужно обернуть братика Святко в эту шкуру. Сумеешь?
— Дело нехитрое.
На том и поладили. Только опять всё вышло у Свиньи несуразно. Вот и теперь дорогой внучек ведёт бабку в чащу на верную погибель. Ведь не хворая она, не бесполезная, не колода никчёмная. Так решила бабка невесты, Гостобраниха проклятая. Все дети Свиньи раньше матери примерли. Хороший муж у неё был, да давно душа мельника Малоеда в светлый Ирий отлетела. Пусть ровно относилась она к супругу, а всё же тяжело было его потерять. Остался внучек, отрада старости последняя, чтоб его леший побрал. Уже сговорила бабка за него соседскую дочку, по которой он давно сох, но заявил Малоум, вот уж подходящее имечко, что полюбил другую и не представляет без неё своей жизни. С одной стороны, парня можно было понять. Давно Малоум добивался расположения Чернованы. Но красивая девица держала его на короткой цепи, а сама мечтала разуть по брачному обряду более богатого и родовитого жениха. Но купцы, витязи и прочие выгодные женихи только пользовались расположением шустрой веснячки, а жениться не торопились. Облетела постепенно краса Чернованы, как вишнёвый молочно-розоватый цвет. Вот тогда-то и влюблённый сосед сгодился. Но Малоум ещё до брачного пира добился своего и резко охладел к наречённой. Хотя свадьбу считал делом решённым. Но тут огорошил бабку, что хочет взять в жёны девицу из соседней веси. Только Яросвета была внучкой Гостобранихи ненавистной. Смирилась Малоедиха. Делать нечего. Мать Чернованы вообще перестала разговаривать с соседями. Хотя какая вина бабки? Изросся младень, чтобы воспитывать его. Но Яросвета поставила условие: свадьбы не будет, пока бабку в лес не снесёшь. Тут и догадалась Свинья, что Гостобраниха, которую раньше Осинкой кликали, так не простила легкомысленную разлучницу и решила помститься. Ничему не учила жизнь старую женщину. Как и Величана, она сделала внучку орудием своей мести. Жизнь-то Гостобраниху не баловала. Вышла в третий раз за бобыля, который бил её смертным боем. Каким-то чудом доносила третье дитя да родился мальчонка глухим. А муж запил и стал гонять суложь пуще прежнего. У бобыля был неуживчивый нрав, за него даже вековухи не хотели идти, но глупая Осинка понадеялась на чудо. Иногда у неё лица из-за синяков не было видно. А потом пропал бывший бобыль. Люди поговаривали, что убил его один из полюбовников жены. Ибо Осинка за каждые побои исправно наставляла мужу рога. Глухой и смирный муж — не самый худший вариант, потому третий сын Осинки, так и названный Третьяк, долго не заходился в женихах. А вот внучкой преждевременно постаревшая Гостобраниха занялась вплотную.
Молчит Малоедиха. Что толку укорять внучка неблагодарного? А вот Гостобраниха вслед за будущим родичем увязалась, чтобы полюбоваться на отчаяние соперницы былой. Ибо за всю жизнь Гостобраниха любила только Вадима.
Малоедиха взяла только полушубок лисий, хлебную лопату, валенки, дудочку да яблоньку волшебную, которую выкопала из огорода. Не знает глупая Гостобраниха, что эта яблоня выросла из костей Вадима, иначе отобрала бы деревце бессловесное у своей извечной врагини. Вот и подошёл скорбный путь старой локстянки к концу. Ехидно поинтересовалась Гостобраниха:
— Не холодно ли тебе, девица?
— В самый раз для счастливой женщины.
— Это ты-то счастливая?
— Ещё бы. Я на перине кувыркалась только по любви, а не ради выгоды. Я воспитала прекрасных детей. Была счастливой мужней женой. Потом честно вдовствовала. Внук, конечно, моё упущение. А ты смотри за внучкой, лижи ей пятки. А то что не по ней, мигом в чащу угодишь. И тебя никто не спасёт.
