— А Вонючке он что обещал?
— Ну… тот отказался от преемственности, хотел, чтобы дочь выздоровела.
— Вот, значит, как... И еще вопрос. А как ты видишь Мастера?
— Как сгусток тьмы… огромную тень, темное существо.
— Я так и думал.
— А ты что, по-другому?
— Просто ощущаю как незримое присутствие. Видимо, как тьму его воспринимают те, у кого есть предрасположенность к смещению вправо, — и добавил тихо, словно обращаясь сам к себе, — Верно, Катя ведь его не помнит… эти фанатики вселенского добра… они всегда видят Мастера похоже — как темное чудовище, тварь из бездны…
— Что ты… — но договорить Пантера не успела.
На втором этаже хлопнула дверь и послышались быстрые шаги.
— Влад, — ты не видел Принца? — Лина перегнулась через перила. — Раньше в моей комнате сидел, а теперь постоянно где-то бродит.
— Нет. Хотя… — парень заглянул за пианино, — он здесь притаился, — вытащил кота и погладил. Тот замер, а потом благодарно замурчал. — Забирай… — задумчиво пробормотал он.
Катя резко пришла в себя, села и заозиралась в темноте. Затем облегченно выдохнула: все верно, она в съемной комнате, и сейчас ночь. Так что же ее разбудило? И сразу поняла — кровать вибрировала, а сквозь плотно ввинченные беруши проникал неведомый шум. Освободила одно ухо, и мозг окунулся в «праздник» — это соседи справа отмечали приход нового дня. Их пьяные голоса сливались с криками жильцов слева — те бурно выясняли отношения: визгливым матом и битьем посуды. Вернула берушу на место и упала назад в кровать. Неприятно, конечно, но пока не смертельно.
А вот утро принесло новые сюрпризы и заставило сильнее напрячься. У санузла, грузно привалившись к стене, «отдыхал» мужик с испитым лицом и мутным взглядом. Его внимание было тяжелым, колючим, злым, и Катя интуитивно поняла, что жилец бывал на зоне и не проездом. Его прямое отношение к «местам не столь отдаленным» подтверждалось и сетью наколок на руках. Когда подошла ближе, мужик согнулся почти пополам, пытаясь сдержать рвотные спазмы, затем пошатнулся, но все же освободил проход. При этом девушку накрыло густым спиртовым облаком.
А в туалете царствовал срачельник. Пришлось отмотать половину рулона туалетной бумаги, очищая сидушку и зажимая нос. В итоге все равно совершила не состыковку, а десятисантиметровое зависание над унитазом, чтобы привести в исполнение задуманное. Сделав дело, осторожно выглянула в коридор — все было чисто, точнее, пусто. И двинулась обратно.
Около дверей алкашей-соседей замерла, услышав характерный скрип. Вот же людям не спится после бурной ночи! И не поверила собственным глазам: в образовавшуюся щелку протиснулся ребенок, бесшумно заскользил по коридору и скрылся в комнате напротив. Это произошло так быстро, что Катя засомневалась — маленькая девочка в белой помятой майке действительно вышла оттуда или просто привиделась? Да и не вязался как-то ребенок с этими пьянчугами. Набравшись смелости, постучала в дверь, куда заскочил ребенок. Долго никто не открывал, потом раздались шаркающие шаги и на пороге появилась древняя старуха — сгорбленная, иссохшая, она тяжело налегала на трость и заслоняла собой проход. Зашипела, повела шеей, искривленно выступающей вперед, наклонила голову на бок и, косясь подслеповатым слезящимся глазом, часто заморгала, разглядывая гостью. Все это, вместе с серой обтрепанной шалью, свисающей крыльями со спины вниз, дряблой кожей и крючковатым носом, создавало ощущение, что перед ней не старуха, а облезшая птица гриф, и стоит сделать вперед хоть шаг — она клюнет.
— Чего тебе? — прошамкала стервятница надтреснутым голосом, и Катю сразу отпустило. Птицы не говорят: вряд ли клюнет, скорее, клюкой огреет.
— Тут девочка… к вам зашла? — промямлила девушка.
— Соседская это… — заскрежетала бабка, нехотя освобождая дверной проем, — ходют ко мне всякие, едят.
Девушка просочилась внутрь и сразу уперлась взглядом в девочку — та сидела на стуле, болтая грязными босыми ногами и уплетала пирожки с тарелки. «С капустой» — догадалась по запаху.
Обстановка вокруг господствовала типично старушечья: допотопный комод с посудой за стеклом, продавленная кровать с вылинявшим бахромчатым покрывалом, коричневый пузатый телевизор, шкаф. Лишь большой деревянный сундук сразу привлекал внимание — он был из массивного красного дерева, украшен резьбой и металлическими накладками. Сундук располагался в углу, запирался спереди массивным железным замком и, судя одеялу сверху, иногда использовался вместо кровати. Наверняка хозяйка хранит внутри старые шубы и платья, воняющие нафталином, и трясется за них, как за сокровища.
За неимением лишних стульев, девушка немного сдвинула постельное белье и присела на краешек.
— В сухую-то чего, — недовольно зашамкала старуха на девочку и, придвинув ей кружку с чаем, обратилась к гостье, — Мамаша вот ее, подлячка, выродила, да каждый день глаза заливает с такими же, — проскрипела со злостью. — Спрашивается, на шо мне сдалась эта девчурка приблудная. Возиться вот с ней. Я уж было к земле костьми прилегла, нет же, сдохнуть спокойно не дадут.
— А как же отец? — вырвалось само.
— П-ф-ф! — стервятница неожиданно выплюнула воздух назад, — нет у нее папаши… эта шаболда с кем попало за бутылку… да себя не помнит потом. — Да не давись ты, медленно жуй! — вновь шикнула на ребенка.
Девушка на мгновение дара речи лишилась: бабка спокойно прям при девочке все это озвучила! Даже учитывая немалый опыт существования в семье родителей, подобное показалось Кате чем-то из ряда вон.
— Но ведь, — наконец нашлась она, — можно в опеку обратиться, родительских прав лишить.
— Эх… — старуха махнула куда-то рукой, — уж приходили они. Толку-то. Пред ними курва как шелковая ходит, а потом по новой. Сегодня вот опять придут.
Она еще долго что-то ворчала, тряся головой и тыкая в пространство костлявым пальцем, потом рассказывала о своей трудной жизни, голоде во времена блокады. Ее потертая клюка то билась об пол, то взмывала в воздух, а тяжелые воспоминания все больше сгибали спину и прижимали иссохшее тело к земле. Катя беспокойно ерзала на сундуке и посматривала на время — ей было пора в институт, но прерывать рассказчицу она не решалась. И вдруг девочка повернула голову и пропела звонким, как колокольчик, голосом:
— Я — Аля.
— Наелась? — стервятница резко закончила словесные излияния. — И на вечер прихвати.
Девочка привстала на коленках на стуле и, заглянув в большую кастрюлю посреди стола, достала оттуда еще несколько пирожков. Взяла тарелку и пошла к двери. Катя с облегчением выскочила следом и забежала к себе. Но захлопнуть дверь не успела — сразу принесло другую соседку — ту, что скандалит и бьет посуду. Тетка в темных очках буквально ворвалась внутрь и сразу заметалась глазами в стороны, пытаясь охватить взглядом нехитрое убранство комнаты.
— Я видела, что ты у старухи напротив сидела, — хрипло начала она, затем откашлялась. — Ты просто новенькая, еще не знаешь правила. Ее тут все ненавидят. Змеюка она подколодная, вот кто. Всю жизнь соседям пакости делает: то клей в замочную скважину нальет, то дверь исцарапает, а недавно кота приучила на наш коврик ходить, — соседка обогнула девушку и бесцеремонно развалилась на стуле, на мгновение сверкнув краем фингала под темными стеклами. — Завидует старая грымза чужому семейному счастью, — тетка закинула ногу на ногу и обхватила колени в замок, продемонстрировав ногти с розовым облезлым лаком. — Старуха всю жизнь одна прожила. Уж никто на такую не позарился, ни семьи, ни детей. И когда уже подохнет…
Кате была неприятна эта наглая дама, особенно ее рот, ежеминутно выплевывающий гадости. Она с трудом сдерживалась, чтобы не выставить нахалку вон. Но все же совладала с собой и перевела разговор:
— А девочка соседей справа? Как она живет с такой э… пьющей матерью?
Тетка безразлично пожала плечами:
— Мне-то какое дело до чужих выродков? Наплодила — пусть теперь вошкается. Пособие, опять-таки, на нее получает. А у меня и своя есть: ее и одень, и накорми, и учиться заставь.
Катя про себя считала до шести, в то время пока другая ее часть мысленно запихивала похудевший рулон туалетной бумаги в грязную пасть соседки.
— Я опаздываю, — с трудом выдавила она. — Вы не могли бы зайти в другой раз? — подошла и, схватив за плечо, бесцеремонно вытолкала тетку за дверь. Внутри вовсю клокотала ярость. Только бы не сорваться…
— Ясно, — сквозь зубы процедила незваная гостья и, злобно скрипнув зубами, наконец ретировалась.
Вот же змеюка! И ведь не одна такая, почти у всех жильцов похожие физиономии. Такое ощущение, что поселилась в настоящем гадюшнике: Возвращаясь она не раз почти наяву слышала в комнатах их злобное шипение.
Катя бросила взгляд на часы и запаниковала — она уже серьезно опаздывала на лекции! Успокоилась только на остановке, и то с большим трудом. Девушка и раньше замечала, что энергетика места влияет на душевное состояние и зависит от людей, его населяющих. Есть квартиры с более грубыми вибрациями, где постоянно раздражаешься и выходишь из себя, а есть с более возвышенными, как, к примеру, дома у Милы. Но такую тяжелую энергетику, как в этой общаге, она не ощущала больше нигде.
После обеда, вернувшись из института, она вновь встретила Алю — та стояла у подоконника и рассматривала какого-то жука. И как тут дети выживают — неясно. Девочка сейчас выглядела намного лучше: светлые волосы чистые, причесаны и собраны по бокам в два хвостика, лицо умытое, одежда, хоть и немного мятая, но довольно опрятная и соответствует погоде. И было в ней что-то еще, что сразу притягивало внимание, какой-то внутренний свет.
— Привет! — поприветствовала ее. — А что тут одна делаешь?
— Привет! — обрадовалась Алька. — Меня мама погулять отправила. Убирает она. Сегодня тети приедут, как живем будут смотреть, а от меня все равно толку мало.
Катя вдруг вспомнила про мужика с наколками и его волчий взгляд. Аля — слишком заметный ребенок. Это может плохо кончится. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие:
— Скажи, а когда мама пьет и к ней «гости» приходят… они тебя не обижают?
— Нет, — беззаботно прощебетала девочка. — Я сразу к бабе Нюре ухожу… ну, у которой мы утром были, — и ее плечи как-то сразу поникли.
— А может, сейчас пойдем ко мне, ты поешь, и мы поговорим? Нечего в коридоре одной мерзнуть.
— Пошли! — радостно согласился ребенок.
Пока грелся суп, Аля рассказывала о своей жизни, попутно выщипывая из хлебного кусочка мякиш и отправляя в рот.
— Моя мама хорошая, просто пьет. Ты только тетям не жалуйся. Это у мамы болезнь такая. Это липуны разные ее пить заставляют.
— Что?!
— Ну, слизни такие, скользкие и зеленые. Когда они трястись начинают, мама злой становится, и огненная вода ей нужна. Вот сегодня они уже подрагивают, значит, ночью я опять у баб Нюры ночевать буду, — она печально вздохнула. — В последнее время их очень много стало, раньше хоть иногда уходили, а сейчас все время на ней сидят. И на дядях. Иногда с одного на другого перелезают. Они тут везде вокруг.
Катя поставила перед девочкой тарелку с супом. Сама она размышляла: такие сущности действительно бывают или это разыгравшееся воображение ребенка? В последнее время у нее поубавилось скептицизма на подобные темы. Нужно будет у В.Д поинтересоваться, он ведь при жизни тоже много пил…
Тем временем Алька болтала ногами, бодро уплетая суп.
— А их нельзя как-нибудь отлепить? — поинтересовалась у нее осторожно.
Девочка протяжно вздохнула:
— Я просила их уйти, но они не слушаются, — она отодвинула тарелку. — Спасибо! Но мне пора, сейчас мама придет. — И через секунду из коридора донеслись тяжелые шаги. Следом дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова полной розовощекой женщины. Алька сразу вскочила и упорхнула за ней. Катя с сомнением проводила ее глазами. Наверно, все же стоит поговорить с социальной службой.
Но она проспала. Вроде на часик прилегла, а проснулась уже ночью. Сильно болела голова, и ощущался полный упадок сил, как при болезни. Мысли были тягучими, неповоротливыми, а во рту сушило. Несколько раз безуспешно пыталась встать, но вновь заворачивалась в одеяло и проваливалась в сон. Наконец, с трудом поднялась и доползла до воды в холодильнике. Вот что значит плохая энергетика жилища — убивает в прямом смысле этого слова.
Проверка, видимо, прошла успешно, и соседи уже полным ходом отмечали это событие. Алкаши разбушевались не на шутку, устроив настоящую вакханалию. Просто удивительно, что никто не вызывает милицию. Вероятно, здесь срабатывает принцип «сотоварищества»: сегодня молчишь ты, а завтра прощают тебе. Пьянка выплеснулась за пределы соседней комнаты и понеслась по коридорам: слышался топот, глухие удары о стены; эхо поддатых голосов сплеталось и расцеплялось, какой-то упырь полчаса барабанил в Катину дверь, а потом то ли ржал, то ли блевал под ней…
Хорошо хоть, девочка сегодня у баб Нюры ночует.
И тут очень некстати мочевой пузырь остро дал о себе знать.
Дождавшись, пока нечисть немного схлынет и освободит проход, она пулей метнулась в туалет. И сразу назад в комнату. Зашла, захлопнула дверь, развернулась… и замерла. Поначалу испугалась: две красные морды нагло развалились на ее кровати. И всего-то на три минуты отлучилась, а они уже просочились внутрь. Да, не привыкла она в таких местах жить и комнату запирать, даже если одной ногой ее покидаешь. Интересно, если она будет звать на помощь, отреагируют ли соседи? Что-то подсказывало, что к ее крикам те останутся равнодушны. А потом вдруг расслабилась — да гости-то в хлам! И скривилась от отвращения, отмечая, как не первой свежести трико этих мудаков трутся о ее чистое, пахнущее кондиционером для белья, одеяло.
— Чего нос воротишь? — проблеял заплетающимся языком левый алконавт, пытаясь взять девушку в фокус. Но маленькие поросячьи глазки в глубине мясистого лица отказывались работать синхронно: один постоянно увиливал и подкатывался вверх. Наконец, сморившись, он прекратил попытки и закончил, — мы просто с соседями… ик… познакомится… ик… хотим.
Катя собрала в кулак все своё терпение. Она понимала, что с этими двумя легко справится, но вот как тащить потом тела в коридор? Да и неизвестно, как «собратья по разуму» на это отреагируют, — их же там с десяток за стенкой беснуется.
— Извините, но уже за полночь, и у меня парень есть, — получилось твердо, — так что прошу покинуть мою комнату немедленно. — И по ухмыляющимся мордам сразу поняла, где прокололась: она говорила слишком высокопарно, вместо того, чтобы их банально послать, матом и в известное место. Эти твари не понимают вежливости и воспринимают ее как проявление слабости. Теперь быстро уже не отстанут. Хотя вот так один раз опустишься до их уровня, пошлешь, а потом еще сам втянешься.
— Да ты шо? — словно в подтверждение ее мыслей, наигранно удивился бухарик справа, и, раскачиваясь, хлопнул по плечу собутыльника, — Слышь, у нее па-а-а-рень!
Свинорыл вновь громко икнул и выдал:
— На белой иномарке который шоль? — у Кати покраснели уши: сплетни тут обычное дело, видимо, не один раз ей кости соседи полоскали.
— А шо тогда не живет с ней? — ответил первый, будто девушки и не было рядом. — Отвез сюда, к нам, и бросил.
— Ну… тот отказался от преемственности, хотел, чтобы дочь выздоровела.
— Вот, значит, как... И еще вопрос. А как ты видишь Мастера?
— Как сгусток тьмы… огромную тень, темное существо.
— Я так и думал.
— А ты что, по-другому?
— Просто ощущаю как незримое присутствие. Видимо, как тьму его воспринимают те, у кого есть предрасположенность к смещению вправо, — и добавил тихо, словно обращаясь сам к себе, — Верно, Катя ведь его не помнит… эти фанатики вселенского добра… они всегда видят Мастера похоже — как темное чудовище, тварь из бездны…
— Что ты… — но договорить Пантера не успела.
На втором этаже хлопнула дверь и послышались быстрые шаги.
— Влад, — ты не видел Принца? — Лина перегнулась через перила. — Раньше в моей комнате сидел, а теперь постоянно где-то бродит.
— Нет. Хотя… — парень заглянул за пианино, — он здесь притаился, — вытащил кота и погладил. Тот замер, а потом благодарно замурчал. — Забирай… — задумчиво пробормотал он.
Глава 31. Бедные злые люди
Катя резко пришла в себя, села и заозиралась в темноте. Затем облегченно выдохнула: все верно, она в съемной комнате, и сейчас ночь. Так что же ее разбудило? И сразу поняла — кровать вибрировала, а сквозь плотно ввинченные беруши проникал неведомый шум. Освободила одно ухо, и мозг окунулся в «праздник» — это соседи справа отмечали приход нового дня. Их пьяные голоса сливались с криками жильцов слева — те бурно выясняли отношения: визгливым матом и битьем посуды. Вернула берушу на место и упала назад в кровать. Неприятно, конечно, но пока не смертельно.
А вот утро принесло новые сюрпризы и заставило сильнее напрячься. У санузла, грузно привалившись к стене, «отдыхал» мужик с испитым лицом и мутным взглядом. Его внимание было тяжелым, колючим, злым, и Катя интуитивно поняла, что жилец бывал на зоне и не проездом. Его прямое отношение к «местам не столь отдаленным» подтверждалось и сетью наколок на руках. Когда подошла ближе, мужик согнулся почти пополам, пытаясь сдержать рвотные спазмы, затем пошатнулся, но все же освободил проход. При этом девушку накрыло густым спиртовым облаком.
А в туалете царствовал срачельник. Пришлось отмотать половину рулона туалетной бумаги, очищая сидушку и зажимая нос. В итоге все равно совершила не состыковку, а десятисантиметровое зависание над унитазом, чтобы привести в исполнение задуманное. Сделав дело, осторожно выглянула в коридор — все было чисто, точнее, пусто. И двинулась обратно.
Около дверей алкашей-соседей замерла, услышав характерный скрип. Вот же людям не спится после бурной ночи! И не поверила собственным глазам: в образовавшуюся щелку протиснулся ребенок, бесшумно заскользил по коридору и скрылся в комнате напротив. Это произошло так быстро, что Катя засомневалась — маленькая девочка в белой помятой майке действительно вышла оттуда или просто привиделась? Да и не вязался как-то ребенок с этими пьянчугами. Набравшись смелости, постучала в дверь, куда заскочил ребенок. Долго никто не открывал, потом раздались шаркающие шаги и на пороге появилась древняя старуха — сгорбленная, иссохшая, она тяжело налегала на трость и заслоняла собой проход. Зашипела, повела шеей, искривленно выступающей вперед, наклонила голову на бок и, косясь подслеповатым слезящимся глазом, часто заморгала, разглядывая гостью. Все это, вместе с серой обтрепанной шалью, свисающей крыльями со спины вниз, дряблой кожей и крючковатым носом, создавало ощущение, что перед ней не старуха, а облезшая птица гриф, и стоит сделать вперед хоть шаг — она клюнет.
— Чего тебе? — прошамкала стервятница надтреснутым голосом, и Катю сразу отпустило. Птицы не говорят: вряд ли клюнет, скорее, клюкой огреет.
— Тут девочка… к вам зашла? — промямлила девушка.
— Соседская это… — заскрежетала бабка, нехотя освобождая дверной проем, — ходют ко мне всякие, едят.
Девушка просочилась внутрь и сразу уперлась взглядом в девочку — та сидела на стуле, болтая грязными босыми ногами и уплетала пирожки с тарелки. «С капустой» — догадалась по запаху.
Обстановка вокруг господствовала типично старушечья: допотопный комод с посудой за стеклом, продавленная кровать с вылинявшим бахромчатым покрывалом, коричневый пузатый телевизор, шкаф. Лишь большой деревянный сундук сразу привлекал внимание — он был из массивного красного дерева, украшен резьбой и металлическими накладками. Сундук располагался в углу, запирался спереди массивным железным замком и, судя одеялу сверху, иногда использовался вместо кровати. Наверняка хозяйка хранит внутри старые шубы и платья, воняющие нафталином, и трясется за них, как за сокровища.
За неимением лишних стульев, девушка немного сдвинула постельное белье и присела на краешек.
— В сухую-то чего, — недовольно зашамкала старуха на девочку и, придвинув ей кружку с чаем, обратилась к гостье, — Мамаша вот ее, подлячка, выродила, да каждый день глаза заливает с такими же, — проскрипела со злостью. — Спрашивается, на шо мне сдалась эта девчурка приблудная. Возиться вот с ней. Я уж было к земле костьми прилегла, нет же, сдохнуть спокойно не дадут.
— А как же отец? — вырвалось само.
— П-ф-ф! — стервятница неожиданно выплюнула воздух назад, — нет у нее папаши… эта шаболда с кем попало за бутылку… да себя не помнит потом. — Да не давись ты, медленно жуй! — вновь шикнула на ребенка.
Девушка на мгновение дара речи лишилась: бабка спокойно прям при девочке все это озвучила! Даже учитывая немалый опыт существования в семье родителей, подобное показалось Кате чем-то из ряда вон.
— Но ведь, — наконец нашлась она, — можно в опеку обратиться, родительских прав лишить.
— Эх… — старуха махнула куда-то рукой, — уж приходили они. Толку-то. Пред ними курва как шелковая ходит, а потом по новой. Сегодня вот опять придут.
Она еще долго что-то ворчала, тряся головой и тыкая в пространство костлявым пальцем, потом рассказывала о своей трудной жизни, голоде во времена блокады. Ее потертая клюка то билась об пол, то взмывала в воздух, а тяжелые воспоминания все больше сгибали спину и прижимали иссохшее тело к земле. Катя беспокойно ерзала на сундуке и посматривала на время — ей было пора в институт, но прерывать рассказчицу она не решалась. И вдруг девочка повернула голову и пропела звонким, как колокольчик, голосом:
— Я — Аля.
— Наелась? — стервятница резко закончила словесные излияния. — И на вечер прихвати.
Девочка привстала на коленках на стуле и, заглянув в большую кастрюлю посреди стола, достала оттуда еще несколько пирожков. Взяла тарелку и пошла к двери. Катя с облегчением выскочила следом и забежала к себе. Но захлопнуть дверь не успела — сразу принесло другую соседку — ту, что скандалит и бьет посуду. Тетка в темных очках буквально ворвалась внутрь и сразу заметалась глазами в стороны, пытаясь охватить взглядом нехитрое убранство комнаты.
— Я видела, что ты у старухи напротив сидела, — хрипло начала она, затем откашлялась. — Ты просто новенькая, еще не знаешь правила. Ее тут все ненавидят. Змеюка она подколодная, вот кто. Всю жизнь соседям пакости делает: то клей в замочную скважину нальет, то дверь исцарапает, а недавно кота приучила на наш коврик ходить, — соседка обогнула девушку и бесцеремонно развалилась на стуле, на мгновение сверкнув краем фингала под темными стеклами. — Завидует старая грымза чужому семейному счастью, — тетка закинула ногу на ногу и обхватила колени в замок, продемонстрировав ногти с розовым облезлым лаком. — Старуха всю жизнь одна прожила. Уж никто на такую не позарился, ни семьи, ни детей. И когда уже подохнет…
Кате была неприятна эта наглая дама, особенно ее рот, ежеминутно выплевывающий гадости. Она с трудом сдерживалась, чтобы не выставить нахалку вон. Но все же совладала с собой и перевела разговор:
— А девочка соседей справа? Как она живет с такой э… пьющей матерью?
Тетка безразлично пожала плечами:
— Мне-то какое дело до чужих выродков? Наплодила — пусть теперь вошкается. Пособие, опять-таки, на нее получает. А у меня и своя есть: ее и одень, и накорми, и учиться заставь.
Катя про себя считала до шести, в то время пока другая ее часть мысленно запихивала похудевший рулон туалетной бумаги в грязную пасть соседки.
— Я опаздываю, — с трудом выдавила она. — Вы не могли бы зайти в другой раз? — подошла и, схватив за плечо, бесцеремонно вытолкала тетку за дверь. Внутри вовсю клокотала ярость. Только бы не сорваться…
— Ясно, — сквозь зубы процедила незваная гостья и, злобно скрипнув зубами, наконец ретировалась.
Вот же змеюка! И ведь не одна такая, почти у всех жильцов похожие физиономии. Такое ощущение, что поселилась в настоящем гадюшнике: Возвращаясь она не раз почти наяву слышала в комнатах их злобное шипение.
Катя бросила взгляд на часы и запаниковала — она уже серьезно опаздывала на лекции! Успокоилась только на остановке, и то с большим трудом. Девушка и раньше замечала, что энергетика места влияет на душевное состояние и зависит от людей, его населяющих. Есть квартиры с более грубыми вибрациями, где постоянно раздражаешься и выходишь из себя, а есть с более возвышенными, как, к примеру, дома у Милы. Но такую тяжелую энергетику, как в этой общаге, она не ощущала больше нигде.
После обеда, вернувшись из института, она вновь встретила Алю — та стояла у подоконника и рассматривала какого-то жука. И как тут дети выживают — неясно. Девочка сейчас выглядела намного лучше: светлые волосы чистые, причесаны и собраны по бокам в два хвостика, лицо умытое, одежда, хоть и немного мятая, но довольно опрятная и соответствует погоде. И было в ней что-то еще, что сразу притягивало внимание, какой-то внутренний свет.
— Привет! — поприветствовала ее. — А что тут одна делаешь?
— Привет! — обрадовалась Алька. — Меня мама погулять отправила. Убирает она. Сегодня тети приедут, как живем будут смотреть, а от меня все равно толку мало.
Катя вдруг вспомнила про мужика с наколками и его волчий взгляд. Аля — слишком заметный ребенок. Это может плохо кончится. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие:
— Скажи, а когда мама пьет и к ней «гости» приходят… они тебя не обижают?
— Нет, — беззаботно прощебетала девочка. — Я сразу к бабе Нюре ухожу… ну, у которой мы утром были, — и ее плечи как-то сразу поникли.
— А может, сейчас пойдем ко мне, ты поешь, и мы поговорим? Нечего в коридоре одной мерзнуть.
— Пошли! — радостно согласился ребенок.
Пока грелся суп, Аля рассказывала о своей жизни, попутно выщипывая из хлебного кусочка мякиш и отправляя в рот.
— Моя мама хорошая, просто пьет. Ты только тетям не жалуйся. Это у мамы болезнь такая. Это липуны разные ее пить заставляют.
— Что?!
— Ну, слизни такие, скользкие и зеленые. Когда они трястись начинают, мама злой становится, и огненная вода ей нужна. Вот сегодня они уже подрагивают, значит, ночью я опять у баб Нюры ночевать буду, — она печально вздохнула. — В последнее время их очень много стало, раньше хоть иногда уходили, а сейчас все время на ней сидят. И на дядях. Иногда с одного на другого перелезают. Они тут везде вокруг.
Катя поставила перед девочкой тарелку с супом. Сама она размышляла: такие сущности действительно бывают или это разыгравшееся воображение ребенка? В последнее время у нее поубавилось скептицизма на подобные темы. Нужно будет у В.Д поинтересоваться, он ведь при жизни тоже много пил…
Тем временем Алька болтала ногами, бодро уплетая суп.
— А их нельзя как-нибудь отлепить? — поинтересовалась у нее осторожно.
Девочка протяжно вздохнула:
— Я просила их уйти, но они не слушаются, — она отодвинула тарелку. — Спасибо! Но мне пора, сейчас мама придет. — И через секунду из коридора донеслись тяжелые шаги. Следом дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова полной розовощекой женщины. Алька сразу вскочила и упорхнула за ней. Катя с сомнением проводила ее глазами. Наверно, все же стоит поговорить с социальной службой.
Но она проспала. Вроде на часик прилегла, а проснулась уже ночью. Сильно болела голова, и ощущался полный упадок сил, как при болезни. Мысли были тягучими, неповоротливыми, а во рту сушило. Несколько раз безуспешно пыталась встать, но вновь заворачивалась в одеяло и проваливалась в сон. Наконец, с трудом поднялась и доползла до воды в холодильнике. Вот что значит плохая энергетика жилища — убивает в прямом смысле этого слова.
Проверка, видимо, прошла успешно, и соседи уже полным ходом отмечали это событие. Алкаши разбушевались не на шутку, устроив настоящую вакханалию. Просто удивительно, что никто не вызывает милицию. Вероятно, здесь срабатывает принцип «сотоварищества»: сегодня молчишь ты, а завтра прощают тебе. Пьянка выплеснулась за пределы соседней комнаты и понеслась по коридорам: слышался топот, глухие удары о стены; эхо поддатых голосов сплеталось и расцеплялось, какой-то упырь полчаса барабанил в Катину дверь, а потом то ли ржал, то ли блевал под ней…
Хорошо хоть, девочка сегодня у баб Нюры ночует.
И тут очень некстати мочевой пузырь остро дал о себе знать.
Дождавшись, пока нечисть немного схлынет и освободит проход, она пулей метнулась в туалет. И сразу назад в комнату. Зашла, захлопнула дверь, развернулась… и замерла. Поначалу испугалась: две красные морды нагло развалились на ее кровати. И всего-то на три минуты отлучилась, а они уже просочились внутрь. Да, не привыкла она в таких местах жить и комнату запирать, даже если одной ногой ее покидаешь. Интересно, если она будет звать на помощь, отреагируют ли соседи? Что-то подсказывало, что к ее крикам те останутся равнодушны. А потом вдруг расслабилась — да гости-то в хлам! И скривилась от отвращения, отмечая, как не первой свежести трико этих мудаков трутся о ее чистое, пахнущее кондиционером для белья, одеяло.
— Чего нос воротишь? — проблеял заплетающимся языком левый алконавт, пытаясь взять девушку в фокус. Но маленькие поросячьи глазки в глубине мясистого лица отказывались работать синхронно: один постоянно увиливал и подкатывался вверх. Наконец, сморившись, он прекратил попытки и закончил, — мы просто с соседями… ик… познакомится… ик… хотим.
Катя собрала в кулак все своё терпение. Она понимала, что с этими двумя легко справится, но вот как тащить потом тела в коридор? Да и неизвестно, как «собратья по разуму» на это отреагируют, — их же там с десяток за стенкой беснуется.
— Извините, но уже за полночь, и у меня парень есть, — получилось твердо, — так что прошу покинуть мою комнату немедленно. — И по ухмыляющимся мордам сразу поняла, где прокололась: она говорила слишком высокопарно, вместо того, чтобы их банально послать, матом и в известное место. Эти твари не понимают вежливости и воспринимают ее как проявление слабости. Теперь быстро уже не отстанут. Хотя вот так один раз опустишься до их уровня, пошлешь, а потом еще сам втянешься.
— Да ты шо? — словно в подтверждение ее мыслей, наигранно удивился бухарик справа, и, раскачиваясь, хлопнул по плечу собутыльника, — Слышь, у нее па-а-а-рень!
Свинорыл вновь громко икнул и выдал:
— На белой иномарке который шоль? — у Кати покраснели уши: сплетни тут обычное дело, видимо, не один раз ей кости соседи полоскали.
— А шо тогда не живет с ней? — ответил первый, будто девушки и не было рядом. — Отвез сюда, к нам, и бросил.
