ЧАСТЬ 1. ИСКУШЕНИЕ
Так беремо ми в юності супругу,
Проте її не знаємо тоді.
І лиш в тривогах, втратах і біді
На схилку днів пізнаємо в ній друга
(І. Кочерга).
Яркий луч прорвался сквозь сомкнутые веки, ласково провел по щеке теплым пальцем - Ольви зашевелилась, сонно повернула голову к кроватке сына - тот спокойно спал - и с наслаждением потянулась, предвкушая все приятное, чем она будет баловать себя сегодня. Так непривычно просторно в постели, даже не верится, что когда-то она спала вот так каждую ночь - одна, без мужа, любителя складывать на нее во сне руки или ноги, или сгребать ее в охапку и утыкаться носом в затылок. Похоже, он совсем забыл дорогу в свою спальню с того дня, как они поженились.
Ольви села в постели, потерла кулаками глаза, как в детстве, жмурясь от яркого света. Шторы были распахнуты - она специально распорядилась так, чтобы просыпаться с первыми лучами солнца, чтобы не упустить ни одного мгновения летнего дня, который она - наконец-то! - могла посвятить только себе. И сыну. В столице она едва могла урвать свободную минутку, чтобы побыть с ним. Вчера они приехали сюда, в загородный дом Авилей, Барт будет только через две недели, а до тех пор - свобода! И Звездочка уже ждет.
Ольви забыла, когда в последний раз наслаждалась скачкой как следует, наперегонки с ветром - кажется, еще до замужества. Конные прогулки в Голубом парке не в счет, жалкое подобие настоящей езды; лошадь плетется размеренным шагом, а уж чего стоят это дамское седло и юбка, сидишь, как экспонат на выставке или в музее, и такие же живые экспонаты вокруг. Каждому нужно уделить внимание, перекинуться парой любезных фраз, обменяться последними сплетнями... ах нет, не сплетнями - "новостями".
Все это напоминало ей родной город тогда, почти четыре года назад, когда она вернулась в родительский дом - те же условности, только в голове нужно было держать гораздо больше тонкостей и деталей, то же оценивающее холодное внимание (зависть со стороны новых алвоев, а со стороны чистокровных - смесь легкого презрения, снисхождения и любопытства), и все то же ожидание подвоха, верный ее спутник, только сейчас она была не одна. За ее спиной были Барт и Арлэви, всегда готовая подсказать и прийти на помощь, и Ларрэн, прошедший через подобное несколько лет назад. Его приняли - примут и ее. Это было одной из задач, поставленных перед ней Бартом. Стать своей. Выучить их правила, исключения из правил, исключения из исключений.
Когда-то давно Барт обещал ей свободу - гораздо больше свободы, чем в родительском доме. Теперь же каждый ее день в столице был расписан по минутам, каждый шаг приходилось продумывать заранее. Ольви и в голову не приходило упрекнуть за это мужа - просто само понятие свободы изменилось. Для ребенка, которым она была раньше, это значило делать то, что заблагорассудится, и сразу, как захочется. Теперь, замужней дамой, она понимала: свобода - возможности, которые используешь, решения, которые выбираешь, и последствия, с которыми живешь.
Такой была реальность Барта, Ларрэна и Арлэви, и Ольви приняла ее, но иногда странная тоска сжимала ее сердце. Как будто чего-то не хватало, какого-то важного кусочка мозаики. В ее жизни с Бартом не было того пронзительного летящего чувства, как когда-то с Азуром, и от страсти не перехватывало дыхание. Ольви уговаривала себя, что любовь - свойство безрассудной юности, а в браке важны другие вещи... Но у Ларри с Арлэви все было иначе... Может, из-за того, что они встретились и влюбились друг в друга еще в пансионе? А если бы она... Ольви запрещала себе об этом думать, но мысли все равно приходили - ночью, когда нельзя было скрыться в круговороте дел и забот, когда Барт засыпал, обнимая ее, а она слушала его дыхание и не могла уснуть. Ее бросало в жар - что, если бы ей разрешили тогда выйти замуж за Азура? Как бы это было? Они бы до сих пор любили друг друга?
Ольви напоминала себе, как много Барт для нее сделал. Как вытащил из тьмы отчаяния и боли, как выбрал остаться с ней, еще не зная, поправится ли она. И сейчас он всегда был бережен и нежен, даже слишком, как будто боялся ее сломать. Ольви знала, что всегда сможет положиться на мужа.
Она была ему бесконечно признательна и делала все, чтобы исполнить свои обязанности безупречно: светская жизнь, хлопоты по хозяйству, в общем, старалась быть Барту хорошей женой.
И самое главное - родила ему сына. Наследника, о котором он всегда мечтал.
И назвала его Азурио.
***
Ветер в лицо, запах луговых трав, еще сочно-зеленых, еще не выгоревших от летнего солнца, и это волшебное ощущение себя единым целым с лошадью, частью движения, что невозможно контролировать до конца, потока, который одновременно подчиняется и подчиняет - и только отдавшись ему, можно им управлять. Именно то, что нужно, то, по чему она так соскучилась! И пусть она отвыкла от быстрой езды за беременность и за все эти месяцы в столице, и сейчас было сложно удерживать равновесие, а Звездочка косилась на нее недоверчиво и фыркала, удивляясь неловкости наездницы. Завтра мышцы обязательно будут ныть, но кого и когда это пугало? Точно не ее!
- Ничего страшного, госпожа, вы быстро вспомните, - улыбнулся Рико, молодой грум, гибкий, черный, как эбонит, сопровождавший ее на прогулке.
Ольви кивнула. Конечно, вспомнит. Тело ничего не забывает. Она не сомневалась, что еще пара дней - и она будет, как прежде, гонять наперегонки... теперь уже с Рико. Как-то Кэрто и остальные? Пусть у них все будет хорошо там, где они сейчас... Как и все алвои, она не могла думать о древнем континенте без содрогания.
Когда Рико объявил, что на сегодня хватит, Ольви подавила вздох сожаления, но грум лучше знал, что делать. По дороге домой он хмурился, явно не решаясь что-то сказать. И только когда она, спешившись, махнула рукой, отпуская его с лошадьми на конюшню, он выпалил:
- Госпожа... вы заметили, что за нами наблюдали?
- Ты о тех двоих высшей расы? Которые следили издалека?
- Двое алвоев, - уточнил Рико. - У мисанов таких породистых лошадей не бывает.
Вот как. Сегодняшние наблюдатели - случайность или нет? Написать Арлэви сразу или подождать, пока они проявят себя снова? Есть о чем подумать...
Ольви отправила Рико, вбежала в дом, велела накрыть завтрак и взлетела по лестнице в свою спальню. Проснувшийся Азурико сидел на руках у кормилицы. Увидев мать, потянулся к ней, что-то радостно залепетал, демонстрируя в улыбке оба свои зуба. Ольви взяла его, поцеловала в круглую щечку, пахнущую молоком, и Азурико тут же вцепился в выбившуюся прядь волос и попытался засунуть их в рот. Темноглазый, как все Авили по прямой линии, сын Барта был чем-то неуловимо похож на него с рождения, а сейчас, в девять месяцев, их сходство стало еще больше. Он так же хмурился и так же морщил носик, когда чихал, и Ольви иногда ловила себя на мысли, что каким-то образом перенеслась в детство Барта и сейчас наблюдает, каким был ее муж, когда был ребенком.
Она спустилась в столовую с ним на руках, кормилица шла следом. Компанию за завтраком ей составил Лель, пожилой мисан, семейный врач Авилей (и отец грума Рико), работавший еще у родителей Барта, как, впрочем, и почти все слуги в доме. Штат прислуги здесь был в несколько раз больше, чем у отца, и Ольви потребовалось некоторое время, чтобы к этому привыкнуть. Конечно, все они гордились службой у алвоя древнего рода. Почти у всех еще деды и прадеды служили Авилям.
Лель осмотрел малыша, заглянул ему в ротик:
- Кажется, у нашего Азурио скоро появится еще пара зубов... Текут слюнки, и десны припухли. Он не капризничал ночью? Тина, давай ему погрызть яблоко или морковь.
- А как же, господин Лель, всенепременно дам! - заулыбалась Тина. - Он чистое золото, наш маленький господин.
Тина унесла Азурико, накрыли на стол, и Ольви приготовилась выслушать новые наставления по поводу сына и очередную историю из детства Арлэви и Барта. С Лелем у нее установились ровные и предупредительные отношения, совсем не такие близкие и дружеские, как у Арлэви и Ларри с ровесником Кельвином. Лель был намного старше и солиднее, и о тех былых посиделках в лесном домике с вином у камина оставалось только грустно вздыхать... и ждать, когда Арлэви с мужем нагрянут в гости.
***
После завтрака Ольви вышла в сад, жмурясь от забравшегося уже высоко солнца. Пошла по дорожке через цветник, медленно, любуясь каждым растением и ловя легкий аромат: тигровые лилейники, цветущие только один день; ирисы, темно-синие, как вечернее небо; пылающие розовым флоксы, скромные фиалки, яркие пионы, уже роняющие лепестки. Ристо-садовник, гордый, сияющий щербатой улыбкой, бесшумно следовал за ней, готовый разразиться долгой тирадой о каждом из своих любимцев. Ольви не удивилась бы, если бы он узнавал в лицо и звал по имени каждую травинку.
Ей нравилась эта кажущаяся небрежность, с которой цветы и кустарники были разбросаны по саду, и одни оттеняли другие, сплетаясь в неповторимый ажурный узор, меняющийся ежедневно. Ристо сокрушался, что она не застала азалии и нарциссы, "но если вы задержитесь подольше - чего вы не видели в той столице! пыль, камень и никакого простора, сплошные стены - увидите мои георгины и астры, а это настоящие драгоценности, госпожа, лучше всех сокровищ мира".
Ольви шла, и тропинка уводила ее все дальше в сад. Он был в несколько раз больше сада ее отца, в нем можно было заблудиться, но эта мысль совершенно не пугала, даже наоборот - манила. Она влюбилась в это место еще год назад, но тогда, донашивая последние месяцы, не могла долго ходить - было тяжело. Сейчас же она готова была плутать здесь до самого вечера, петляя, сворачивая на боковые тропинки, открывая для себя все новые закоулки с сюрпризами. Как вот эта полянка с рододендронами, снежно-белыми, золотистыми и розовыми. Некоторые лепестки поникли и подернулись коричневым по краям, но аромат все еще кружил голову.
- Вы вовремя приехали, госпожа, - улыбнулся Ристо. - Еще неделя, и они бы совсем увяли.
Тогда, год назад, садовник встретил Ольви глубоким поклоном, но следил за ней настороженным взглядом из-под кустистых бровей, и только убедившись, что она в восторге от его детища, оттаял и разоткровенничался.
- Мы думали, что господин Барт выберет себе в жены кого-то из древнего рода, госпожа. Но так даже лучше. Были бы вы из древних - стали бы заводить в доме свои порядки, а так вы приняли наши, и всем хорошо.
Почти то же самое как-то сказала и Несса, экономка, а молчаливый Гед, дворецкий, повел густыми соломенными бровями, выражая согласие. Тогда, спустя неделю после замужества, Барт привез молодую жену в столицу, представил слугам - и началось ее обучение.
Все послеобеденное время Ольви проводила у Арлэви - та рассказывала ей все о древних родах, об их прошлых заслугах и современных наследниках: вкусы, пристрастия, привычки, любимые шутки, трогательные слабости, все вплоть до домашних прозвищ и забавных историй из допансионного детства, все то, на чем можно было сделать акцент, то, на что можно было тонко намекнуть, и то, о чем упоминать не стоило. Кто-то терпеть не мог белые лилии, кто-то курил сигары только одного сорта, кто-то мог до хрипоты спорить о лошадях, кто-то расцветал от гордости, когда упоминали его героического дедушку, и все это нужно было помнить и искусно сочетать на балах и приемах, в устроении которых всегда деятельно участвовала Арлэви. Она же передавала рекомендации для Нессы и Геда, а, приезжая, распоряжалась ими напрямую.
А все время, свободное от балов, приемов, визитов и наставлений Арлэви, Ольви проводила в своем кабинете, за бумагами с Нессой.
Ольви в общем-то знала, как вести хозяйство - и в пансионе этому учили, и два года управления домом Орио не прошли даром, но она не была готова к новым масштабам. Владения Барта Авиля превосходили в несколько раз ее собственные. Два особняка - один в столице, один в Невии, загородный дом, где Авили проводили лето, несколько вилл (где она еще не успела побывать), лесные и земельные угодья, лесопилка, сталеплавильный завод и завод паровых машин, научные лаборатории и свой корабль. Все наследство Орио растворилось в этом, как капля в море.
- Я постепенно введу тебя в курс всех дел, - пообещал Барт. - Когда меня не станет, наш ребенок будет еще в пансионе. Тебе нужно будет научиться всем управлять, а потом научить его. А пока начни с дома и слуг.
И сдал ее Нессе.
Несса, чопорная и строгая киранка средних лет, со светло-кофейной кожей и высоко заколотыми пшеничными волосами, затянутая в синее платье с белым воротничком, с золотой цепочкой на поясе, на которой позвякивала связка ключей, встретила ее поклоном. Они расположились в маленькой комнате рядом со спальней Ольви - отныне это был ее кабинет.
Экономка придвинула к ней бумаги - списки прислуги, счета, выписки из банка, книги расходов, заговорила о содержании дома и распорядке дня, и пугающее осознание размеров того, с чем ей предстояло иметь дело, обрушилось на Ольви, как лавина. Несса, зорко следившая за новой госпожой, тут же заметила ее растерянность и закончила предложение на вопросительной ноте.
Ольви подняла на нее взгляд и честно призналась:
- Хозяйство такого масштаба... если быть откровенной, я застигнута врасплох. Мне очень понадобится твоя помощь, чтобы во всем разобраться.
Похоже, Нессе только того и надо было. Она почтительно склонила голову, слишком вышколенная, чтобы показать эмоции, но глаза ее загорелись.
С того дня экономка и дворецкий радостно насели на нее, как два коршуна, с удовольствием посвящая ее во все тонкости управления огромным домом, не упуская ни малейшей возможности щегольнуть своими знаниями и умениями перед новым человеком. Для наследницы древнего рода в этих умениях не было бы ничего удивительного или неожиданного, но Ольви не переставала поражаться тому, как Несса жонглирует цифрами, как быстро считает, как умеет занять каждого, кто был под ее началом, как держит в уме цены на продукты и списки поставщиков за последние несколько лет. Под ее умелым руководством хозяйство работало как часы, каждая мелочь была под контролем, и Ольви приходила то в ужас, то в восхищение, понимая, что сама бы никогда не справилась с такими задачами и с такими их объёмами, с какими умели справляться кираны.
Размышляя об этом, она всякий раз дивилась, как все-таки мудро устроено их общество.
Да, кираны не разбирались в тонких материях, не могли поддержать светскую беседу, но в вопросах домашнего хозяйства и во всем, что нужно было делать руками, им не было равных. Одним словом, они определенно были на своем месте в иерархии рас.
Когда Ольви поделилась своими соображениями с Бартом, он только улыбнулся в ответ своей обычной улыбкой - чуть-чуть, самыми краешками губ.
- Если бы тебя ежедневно, по нескольку часов в день, в течение семи лет учили не истории, литературе и законам, а тому, как шить, чинить и мастерить вещи, как считать расходы и хлопотать по хозяйству... ты бы тоже могла с закрытыми глазами вычислить, сколько понадобится угля для того, чтобы обогреть дом самой суровой зимой - и не ответила бы, к примеру, сколько звезд в созвездии Пастуха. Семь лет в отрыве от семьи - ведь киран может родиться и у высшей расы - в изоляции в пансионе, в обществе только себе подобных, их учат ремеслу и послушанию. Так же, как нас - наукам и искусствам, и умению повелевать.
