Тем более что они скрывали свои поиски: причина его болезни и сама болезнь слишком постыдны. Я узнал обо всем благодаря Альве - у нее свои методы - встретился с его отцом (он тогда был еще жив) и старшим братом и предложил свою помощь. И свое молчание.
Так я приобрел еще двух союзников, а Лаврис - шанс... не выздороветь - к сожалению, это невозможно, но по крайней мере сейчас он чувствует себя намного лучше.
- И он будет участвовать в экспериментах.
- Да. Здоров он или болен, он алвой древнего рода.
Ольви увидела Лавриса вечером того же дня. На год ее старше, он выглядел подростком, с бледной до прозрачности кожей, болезненно хрупкий и безучастный ко всему. Когда их представили друг другу, он лишь едва кивнул ей и не произнёс ни слова. На предложение Барта присоединиться к ним за ужином только покачал головой, глядя куда-то в угол.
- Что с ним случилось? - прошептала Ольви, когда они покинули комнату.
- То, что все чаще и чаще происходит с отпрысками древних семейств... к моему огромному сожалению. Они не слепые и, чувствуя, что их жизнь не будет долгой, с юности пускаются во все тяжкие. Стараются перепробовать все доступные развлечения. Игры, публичные дома, дурманные зелья. Вот и Лаврис... Сначала он заразился позорной болезнью от гибенки из публичного дома, ничего не сказал ни родителям, ни брату: боялся их гнева. Когда домашний врач забил тревогу, было слишком поздно. К тому времени он уже довольно долго принимал одно зелье... призванное облегчить симптомы. И оно подействовало не так, как он ожидал.
- По правде говоря, когда Лавриса показали мне, я надеялся, что он справится, Ольви, - добавил Кельвин. - То, что по неведению принимали вы, было намного сильнее и опаснее. Однако вам удалось выздороветь, и мне хотелось верить, что получится и у него. Но я ошибся. Ваш случай так и остался уникальным.
"Моя тайна, - говорила себе Ольви. - У меня тоже есть тайна." Эта мысль дарила ей смутное удовлетворение: не одному же Барту хранить свои секреты. Она совершенно не была уверена, что когда-нибудь наступит день, когда он раскроет их все. По крайней мере, в один из них ее муж точно не собирался никого посвящать.
Ольви узнала случайно, играя в догонялки с Дани и Бэллой. Маленькая дверь в самом конце коридора на втором этаже, выкрашенная под цвет стены, так что и не заметишь, не натолкнувшись. Она всегда была заперта, и слуги сообщили, что ключ есть только у господина Барта, и только он может войти внутрь: остальным это строго-настрого запрещено.
- Поверь, моя птичка, тебе лучше не знать о том, что внутри, - ответил Барт на ее вопрос - тоном, от которого по коже пробежали ледяные мурашки, тоном, не предполагающим возражений. - Увиденное... может изменить твое мнение обо мне навсегда. Я бы предпочёл, чтобы это случилось не при моей жизни. Не хочу рисковать. Ты и Азурио унаследуете все, что принадлежит мне - и эту тайну тоже. Как ею распорядиться, когда узнаешь... говорить ли о ней Азурио... сама решишь. А пока забудь. И больше никогда не спрашивай меня об этом.
И она не спрашивала. В конце концов у нее тоже была тайна, которую следовало тщательно скрывать. Это удерживало от необдуманных поступков. Ей совершенно не хотелось узнавать, что прячет Барт.
В первые дни здесь и без того было чем заняться. Каждое раннее утро, пока еще прохладно, Ольви, Ларри, Бэлла и Рико выезжали на конные прогулки; Ольви достался крепкий приземистый конек, "справный конь", по выражению местного конюха, резвый и надёжный. Не на что было жаловаться, хоть она порой и вздыхала по Звездочке. Потом - завтрак, и каждый раз Ольви невольно вздрагивала, когда за стол вместе с ними садились кираны. "Они - не слуги, они - ученые", - приходилось напоминать себе ежеминутно. Она почти не притрагивалась к еде: все внимание было поглощено тем, чтобы привыкнуть к этой мысли, а потом - чтобы вникнуть, о чем они говорят. Жена Барта и совладелица лабораторий должна была разбираться во всем, что в них происходило. И после завтрака Ольви всегда отправлялась туда вместе с мужем.
К лабораториям тоже нужно было привыкнуть. Все здесь было нездешним, нереальным, как из другого мира: и темнокожие ученые, и неизменная прохлада, и слишком яркий белый свет, от которого, казалось, прячутся тени.
- Здесь свет даёт не горение газа, - охотно объясняла Мирэла. - Видите сетку внутри лампы? Это сплав двух металлов в строго выверенной пропорции. Пропорция и количество - вот что важно. "Что?" и "какой?" - вопросы из прошлого века. В нашем главный вопрос - "сколько?". Это век количества, век точных измерений и приборов, поэтому мы все так ждём, чего достигнет Русто со своим микроскопом... Ах, простите, я, кажется, увлеклась. Так вот, газ нагревает сплав двух металлов - и когда температура достигает нужного предела (опять количество, Ольви!) сетка начинает светиться. Сами видите, этот свет ярче обычных газовых ламп, ярче всего, что было придумано до сих пор. Именно такой, как нам нужен. Неважно, день снаружи или ночь, лето или зима, мы можем работать столько, сколько хотим, и когда хотим, при солнце и при луне...
"Лунная долина..." - поняла Ольви, словно увидев Мирэлу новыми глазами: ее голос звенел, щеки вспыхивали румянцем и глаза горели, когда она рассказывала о приборах и механизмах, их устройстве и принципе действия - и в ее устах сухая механика звучала живой и увлекательной сказкой. Другие были не столь многословны, но в том, как они работали, в их жестах и глазах, когда процесс захватывал их, горел тот же огонь.
Как и в Барте.
И когда Арлэви ворчала на него за то, что он пропадает до ночи в своих казематах, забывая пообедать, а, приходя на ужин, набрасывается на еду, как голодный зверь, у Ольви язык не поворачивался его упрекать. Новый и непривычный, он был удивительно уместен здесь, среди своих киранов, в таком же синем рабочем сюртуке и фартуке, черных перчатках и повязке на голове. Так же уместен, как в изысканных костюмах в обстановке столичных салонов. Так же, как в маленькой гостиной виллы, в шлафроке, с сигарой во рту и Азурико на коленях - тот казался совсем крохотным в отцовских руках. Их сын, как всегда, дичился и капризничал, заново знакомясь с теми, кого не видел ежедневно, но к Барту привык быстрее всех. Пытался отнять у него сигару и что-то лепетал ему, показывая в широкой улыбке все свои четыре зуба.
- В прошлый раз было только два, - умилялся Барт, поднимая Азурико правой рукой.
- Они очень быстро растут, - улыбнулась Арлэви. - С каждым новым днем твой сын будет становиться немножечко другим. А лаборатории с учеными никуда не денутся. Я бы на твоём месте не упускала ни одной минуты с ребенком. Ты не представляешь, - она оглянулась на Бэллу и Дани, и в ее голосе внезапно прорезалась глубокая печаль, - как быстро летит время...
Ольви смотрела на Дани: ямочки на щеках, непослушные кудри, заливистый смех - неужели и Азурико когда-нибудь станет таким?
- Быстрее, чем ты думаешь, - отвечала Арлэви с грустной улыбкой. - Не успеешь опомниться, а им уже десять... Я хотела все лето посвятить им, особенно Бэлле. Всё-таки предпоследнее лето вместе. Была уверена, что в Лунной долине ничто не отвлечёт, но - сама видишь...
- Зато Дани от тебя не отходит, - попыталась ее утешить Ольви.
- Это верно, - Арлэви привлекла к себе Дани, осыпая его поцелуями, - а Бэлла - мальчишка в юбке.
Племянница Барта, к изумлению всей семьи, увидела лаборатории - и пропала. И слишком яркий свет, и диковинные установки, и загадочные химические процессы - все необъяснимо влекло ее, и она сбегала сразу после завтрака или даже вместо завтрака, пока ее не поймала Милена для обычных, скучных занятий: письмо, чтение, арифметика, этикет. Обитатели Лунной долины чувствовали в ней родственную душу и прятали от взрослых, с невозмутимыми лицами твердя "не видел, не знаю", пока по просьбе Барта ее не оставили в покое. И для Бэллы наступило счастливое время. Ученые охотно отвечали на ее бесчисленные вопросы, показывали, даже позволяли нажимать рычажки и смешивать простые реактивы. Вскоре она знала все, что они могли ей рассказать, и в конце концов выбрала себе в личные наставники Кариса, кирана лет двадцати, дни проводившего в лабораториях, а ночью дежурившего у Лавриса, и повсюду следовала за ним хвостиком, до ужина совершенно позабыв о родителях и брате. А за ужином с горящими глазами рассказывала о том, что видела и чем они занимались.
Кроме ученых, только Барт и Бэлла проводили целые дни в лабораториях. Кельвин с Лелем делили свое время между лабораториями и Лаврисом. Ольви под руководством Мирэлы обходила каждое помещение по отдельности, знакомилась с его обитателями, вникала в ход работы и то, как все устроено, слушала о предыдущих разработках и просматривала записи, а на обед уходила в виллу.
После обеда наступало время для детей. Милена, Ольви, Арлэви и Ларри с детьми и их нянями выходили в маленький садик. Иногда - Арлэви и Ларри умели уговорить - к ним присоединялся Лаврис с тем, кто в тот день дежурил у него. Садились под деревом с водой и фруктами, обмахиваясь веером (было довольно знойно), говорили, смеялись и играли в фишки - молчаливый Лаврис неожиданно оказался хорошим игроком, и Дани, чей интерес редко держался дольше десяти минут, серьёзно увлёкся игрой. Прикусив губу, он раз за разом старался выиграть, и впервые в жизни неудачи не расхолаживали его, а только подогревали азарт и упрямство.
А когда Лаврис уставал и откидывался назад на принесенные подушки, закрыв глаза, Ларри перехватывал инициативу. Живой, смешливый и непоседливый, он был способен растормошить любого, и вскоре вся компания, включая слуг и Азурико (на руках у Ольви или Тины) весело играла в салочки, жмурки или прятки, или швырялась камешками по импровизированной мишени.
Потом для детей наступало время сна, и их вместе с Лаврисом уводили в виллу. Другие или оставались в саду до самого ужина, или, если зной был совсем невыносим, тоже возвращались в виллу и располагались на диванчиках в гостиной.
Чай приносили те слуги, которые приехали с ними. Почти у каждого брат, сестра или другой родственник был учёным из лабораторий, но они предпочитали держаться особняком и ели всегда отдельно, и общались только друг с другом.
- Нам это непривычно и дико, госпожа, - говорила Дели, камеристка Ольви, причесывая и одевая ее утром и помогая раздеться перед сном. - Моя сестра... если честно, она всегда была не от мира сего. Она, кроме своей науки, ничего вокруг не замечает. Живет здесь безвылазно, света белого не видит. Я бы так не смогла. А ей нормально. И там все такие. И потом... вы видите, как они готовят, как содержат дом? Несса бы за такое... эх, да что говорить! А у них в голове только свои опыты, они этим не перенимаются... Если хотите знать, я считаю, им очень повезло с господином Бартом. Если бы не он, им негде было бы приткнуться.
Барт... в последнее время он все больше отмалчивался за ужином, только сдержанно улыбался, слушая оживлённую Бэллу, и Арлэви все чаще бросала на него тревожные взгляды. Ночи он, как всегда, проводил только у Ольви. Она порой подозревала, что если бы не это, муж бы оставался в лабораториях круглыми сутками.
Ольви все больше казалось, что с исследованием что-то неладно, по тому, каким Барт стал ночью - требовательнее, резче, чем раньше, совсем не сдерживая себя, пытаясь то ли забыться в яростных ласках, то ли выплеснуть в них то, что его мучило. И однажды, когда он, тяжело дыша, уронил голову ей на грудь и замер, так что она едва могла пошевелиться под тяжестью его тела, Ольви зарылась пальцами в густые влажные волосы и тихо спросила:
- Что-то не так?
Барт вздохнул и перевалился на бок, потом на спину и подтянул ее к себе правой рукой, так, чтобы ее голова оказалась у него на плече.
- Мы перепробовали почти все. Никакого результата, никаких зацепок. Завтра снова возьмём у всех кровь и попробуем с Кристо еще одну вещь... Если и это не сработает, я не знаю, что делать.
Наутро за завтраком он ни словом ни обмолвился о том, что сказал ночью, только выглядел очень хмурым и решительным. В лабораториях у них в очередной раз взяли кровь, и все, кроме Барта и Бэллы, вернулись в виллу. Ольви не стала держать в секрете признание мужа, и Арлэви, бледная, полулежа на своём диванчике, сказала:
- Я догадывалась... Если у них ничего не получится и сейчас, может, попробуем придумать что-то... альтернативное?
Они до вечера говорили, спорили, перебирали варианты, но так и не остановились ни на чем конкретном.
А потом пришёл Барт. Непроницаемое лицо, едва заметная складка между бровей, сжатые губы - в общем, все стало понятно еще до того, как он заговорил.
- Нет смысла тянуть дальше. Пора признать: у нас не получилось. Разрешения имеющихся у нас приборов недостаточно, и ни одно известное нам активное вещество не показало никаких отличий крови нового алвоя и алвоя из древнего рода. Возможно, в будущем, когда изобретут более сильные микроскопы... и скорее всего, это даже сделает мой Русто... но на все нужно время. Которого у нас нет.
- Вы смотрели только кровь? - неожиданно прозвенел колокольчиком голос Бэллы, и все головы повернулись к ней. Она выпрямилась, приняла независимый вид и продолжила со всей важностью, на которую только может быть способен восьмилетний ребенок: - В организме, кроме крови, есть еще мышцы, кости, жир, внутренние органы... и вообще много всего. И, например, кусочек мышцы тоже можно брать у живого человека, как и кровь. Нужен такой же шприц, как для крови, только игла немножко другая. Карис придумал. И он брал. У себя и у дядюшки Лавриса.
- И что у него получилось? - сузил глаза Барт.
Бэлла прикусила губу:
- Это секрет. Он меня просил никому не рассказывать, пока все не проверит. Ты же сам говорил, дядя Барт: если я хочу ходить в лаборатории, я должна уметь хранить секреты.
- Да, Бэлла, все верно. Я спрошу его сам. Где Карис сейчас, ты случайно не знаешь? С Лаврисом или...
- Нет, с ним сегодня Мели. Карис остался в лаборатории.
Не говоря больше ни слова, Барт встал и стремительно вышел.
- Ты же почти не поел... - начала было Арлэви, но он ее уже не слышал.
Какое-то время все молчали, потом Ларри провёл пальцами по волосам и прокашлялся, привлекая к себе внимание.
- Предлагаю всем, кто остался, основательно подкрепиться. А потом выпьем, пожалуй, кофе. Зная моего шурина, подозреваю - да что там, я практически уверен - что уснуть нам сегодня не удастся.
- Расскажи еще раз, Карис. Повтори для всех то, что рассказал мне.
Они расположились вокруг стола в одной из лабораторий: все алвои, Лель, Кельвин, Мирэла и Милена с детьми - Бэлла категорически отказалась ложиться спать, когда тут затевается интересное, и Арлэви согласилась, зная, что она все равно сбежит; Дани тут же увязался за сестрой. Кроме того, Барт позвал нескольких ученых, киранов и мисанов, работавших вместе с ним над исследованием.
Карис, нервно озираясь, явно непривычный ко всеобщему вниманию, взъерошил волосы:
- Ну... я тут был новичком... сначала учился работать с микроскопом, готовить препараты... растений и разных животных, которые здесь водятся. Обычная практика - берётся мёртвое животное, выделяются кусочки тканей... образцы, потом готовятся, потом их смотрят под микроскопом...
Так я приобрел еще двух союзников, а Лаврис - шанс... не выздороветь - к сожалению, это невозможно, но по крайней мере сейчас он чувствует себя намного лучше.
- И он будет участвовать в экспериментах.
- Да. Здоров он или болен, он алвой древнего рода.
Ольви увидела Лавриса вечером того же дня. На год ее старше, он выглядел подростком, с бледной до прозрачности кожей, болезненно хрупкий и безучастный ко всему. Когда их представили друг другу, он лишь едва кивнул ей и не произнёс ни слова. На предложение Барта присоединиться к ним за ужином только покачал головой, глядя куда-то в угол.
- Что с ним случилось? - прошептала Ольви, когда они покинули комнату.
- То, что все чаще и чаще происходит с отпрысками древних семейств... к моему огромному сожалению. Они не слепые и, чувствуя, что их жизнь не будет долгой, с юности пускаются во все тяжкие. Стараются перепробовать все доступные развлечения. Игры, публичные дома, дурманные зелья. Вот и Лаврис... Сначала он заразился позорной болезнью от гибенки из публичного дома, ничего не сказал ни родителям, ни брату: боялся их гнева. Когда домашний врач забил тревогу, было слишком поздно. К тому времени он уже довольно долго принимал одно зелье... призванное облегчить симптомы. И оно подействовало не так, как он ожидал.
- По правде говоря, когда Лавриса показали мне, я надеялся, что он справится, Ольви, - добавил Кельвин. - То, что по неведению принимали вы, было намного сильнее и опаснее. Однако вам удалось выздороветь, и мне хотелось верить, что получится и у него. Но я ошибся. Ваш случай так и остался уникальным.
"Моя тайна, - говорила себе Ольви. - У меня тоже есть тайна." Эта мысль дарила ей смутное удовлетворение: не одному же Барту хранить свои секреты. Она совершенно не была уверена, что когда-нибудь наступит день, когда он раскроет их все. По крайней мере, в один из них ее муж точно не собирался никого посвящать.
Ольви узнала случайно, играя в догонялки с Дани и Бэллой. Маленькая дверь в самом конце коридора на втором этаже, выкрашенная под цвет стены, так что и не заметишь, не натолкнувшись. Она всегда была заперта, и слуги сообщили, что ключ есть только у господина Барта, и только он может войти внутрь: остальным это строго-настрого запрещено.
- Поверь, моя птичка, тебе лучше не знать о том, что внутри, - ответил Барт на ее вопрос - тоном, от которого по коже пробежали ледяные мурашки, тоном, не предполагающим возражений. - Увиденное... может изменить твое мнение обо мне навсегда. Я бы предпочёл, чтобы это случилось не при моей жизни. Не хочу рисковать. Ты и Азурио унаследуете все, что принадлежит мне - и эту тайну тоже. Как ею распорядиться, когда узнаешь... говорить ли о ней Азурио... сама решишь. А пока забудь. И больше никогда не спрашивай меня об этом.
И она не спрашивала. В конце концов у нее тоже была тайна, которую следовало тщательно скрывать. Это удерживало от необдуманных поступков. Ей совершенно не хотелось узнавать, что прячет Барт.
В первые дни здесь и без того было чем заняться. Каждое раннее утро, пока еще прохладно, Ольви, Ларри, Бэлла и Рико выезжали на конные прогулки; Ольви достался крепкий приземистый конек, "справный конь", по выражению местного конюха, резвый и надёжный. Не на что было жаловаться, хоть она порой и вздыхала по Звездочке. Потом - завтрак, и каждый раз Ольви невольно вздрагивала, когда за стол вместе с ними садились кираны. "Они - не слуги, они - ученые", - приходилось напоминать себе ежеминутно. Она почти не притрагивалась к еде: все внимание было поглощено тем, чтобы привыкнуть к этой мысли, а потом - чтобы вникнуть, о чем они говорят. Жена Барта и совладелица лабораторий должна была разбираться во всем, что в них происходило. И после завтрака Ольви всегда отправлялась туда вместе с мужем.
К лабораториям тоже нужно было привыкнуть. Все здесь было нездешним, нереальным, как из другого мира: и темнокожие ученые, и неизменная прохлада, и слишком яркий белый свет, от которого, казалось, прячутся тени.
- Здесь свет даёт не горение газа, - охотно объясняла Мирэла. - Видите сетку внутри лампы? Это сплав двух металлов в строго выверенной пропорции. Пропорция и количество - вот что важно. "Что?" и "какой?" - вопросы из прошлого века. В нашем главный вопрос - "сколько?". Это век количества, век точных измерений и приборов, поэтому мы все так ждём, чего достигнет Русто со своим микроскопом... Ах, простите, я, кажется, увлеклась. Так вот, газ нагревает сплав двух металлов - и когда температура достигает нужного предела (опять количество, Ольви!) сетка начинает светиться. Сами видите, этот свет ярче обычных газовых ламп, ярче всего, что было придумано до сих пор. Именно такой, как нам нужен. Неважно, день снаружи или ночь, лето или зима, мы можем работать столько, сколько хотим, и когда хотим, при солнце и при луне...
"Лунная долина..." - поняла Ольви, словно увидев Мирэлу новыми глазами: ее голос звенел, щеки вспыхивали румянцем и глаза горели, когда она рассказывала о приборах и механизмах, их устройстве и принципе действия - и в ее устах сухая механика звучала живой и увлекательной сказкой. Другие были не столь многословны, но в том, как они работали, в их жестах и глазах, когда процесс захватывал их, горел тот же огонь.
Как и в Барте.
И когда Арлэви ворчала на него за то, что он пропадает до ночи в своих казематах, забывая пообедать, а, приходя на ужин, набрасывается на еду, как голодный зверь, у Ольви язык не поворачивался его упрекать. Новый и непривычный, он был удивительно уместен здесь, среди своих киранов, в таком же синем рабочем сюртуке и фартуке, черных перчатках и повязке на голове. Так же уместен, как в изысканных костюмах в обстановке столичных салонов. Так же, как в маленькой гостиной виллы, в шлафроке, с сигарой во рту и Азурико на коленях - тот казался совсем крохотным в отцовских руках. Их сын, как всегда, дичился и капризничал, заново знакомясь с теми, кого не видел ежедневно, но к Барту привык быстрее всех. Пытался отнять у него сигару и что-то лепетал ему, показывая в широкой улыбке все свои четыре зуба.
- В прошлый раз было только два, - умилялся Барт, поднимая Азурико правой рукой.
- Они очень быстро растут, - улыбнулась Арлэви. - С каждым новым днем твой сын будет становиться немножечко другим. А лаборатории с учеными никуда не денутся. Я бы на твоём месте не упускала ни одной минуты с ребенком. Ты не представляешь, - она оглянулась на Бэллу и Дани, и в ее голосе внезапно прорезалась глубокая печаль, - как быстро летит время...
Ольви смотрела на Дани: ямочки на щеках, непослушные кудри, заливистый смех - неужели и Азурико когда-нибудь станет таким?
- Быстрее, чем ты думаешь, - отвечала Арлэви с грустной улыбкой. - Не успеешь опомниться, а им уже десять... Я хотела все лето посвятить им, особенно Бэлле. Всё-таки предпоследнее лето вместе. Была уверена, что в Лунной долине ничто не отвлечёт, но - сама видишь...
- Зато Дани от тебя не отходит, - попыталась ее утешить Ольви.
- Это верно, - Арлэви привлекла к себе Дани, осыпая его поцелуями, - а Бэлла - мальчишка в юбке.
Племянница Барта, к изумлению всей семьи, увидела лаборатории - и пропала. И слишком яркий свет, и диковинные установки, и загадочные химические процессы - все необъяснимо влекло ее, и она сбегала сразу после завтрака или даже вместо завтрака, пока ее не поймала Милена для обычных, скучных занятий: письмо, чтение, арифметика, этикет. Обитатели Лунной долины чувствовали в ней родственную душу и прятали от взрослых, с невозмутимыми лицами твердя "не видел, не знаю", пока по просьбе Барта ее не оставили в покое. И для Бэллы наступило счастливое время. Ученые охотно отвечали на ее бесчисленные вопросы, показывали, даже позволяли нажимать рычажки и смешивать простые реактивы. Вскоре она знала все, что они могли ей рассказать, и в конце концов выбрала себе в личные наставники Кариса, кирана лет двадцати, дни проводившего в лабораториях, а ночью дежурившего у Лавриса, и повсюду следовала за ним хвостиком, до ужина совершенно позабыв о родителях и брате. А за ужином с горящими глазами рассказывала о том, что видела и чем они занимались.
Кроме ученых, только Барт и Бэлла проводили целые дни в лабораториях. Кельвин с Лелем делили свое время между лабораториями и Лаврисом. Ольви под руководством Мирэлы обходила каждое помещение по отдельности, знакомилась с его обитателями, вникала в ход работы и то, как все устроено, слушала о предыдущих разработках и просматривала записи, а на обед уходила в виллу.
После обеда наступало время для детей. Милена, Ольви, Арлэви и Ларри с детьми и их нянями выходили в маленький садик. Иногда - Арлэви и Ларри умели уговорить - к ним присоединялся Лаврис с тем, кто в тот день дежурил у него. Садились под деревом с водой и фруктами, обмахиваясь веером (было довольно знойно), говорили, смеялись и играли в фишки - молчаливый Лаврис неожиданно оказался хорошим игроком, и Дани, чей интерес редко держался дольше десяти минут, серьёзно увлёкся игрой. Прикусив губу, он раз за разом старался выиграть, и впервые в жизни неудачи не расхолаживали его, а только подогревали азарт и упрямство.
А когда Лаврис уставал и откидывался назад на принесенные подушки, закрыв глаза, Ларри перехватывал инициативу. Живой, смешливый и непоседливый, он был способен растормошить любого, и вскоре вся компания, включая слуг и Азурико (на руках у Ольви или Тины) весело играла в салочки, жмурки или прятки, или швырялась камешками по импровизированной мишени.
Потом для детей наступало время сна, и их вместе с Лаврисом уводили в виллу. Другие или оставались в саду до самого ужина, или, если зной был совсем невыносим, тоже возвращались в виллу и располагались на диванчиках в гостиной.
Чай приносили те слуги, которые приехали с ними. Почти у каждого брат, сестра или другой родственник был учёным из лабораторий, но они предпочитали держаться особняком и ели всегда отдельно, и общались только друг с другом.
- Нам это непривычно и дико, госпожа, - говорила Дели, камеристка Ольви, причесывая и одевая ее утром и помогая раздеться перед сном. - Моя сестра... если честно, она всегда была не от мира сего. Она, кроме своей науки, ничего вокруг не замечает. Живет здесь безвылазно, света белого не видит. Я бы так не смогла. А ей нормально. И там все такие. И потом... вы видите, как они готовят, как содержат дом? Несса бы за такое... эх, да что говорить! А у них в голове только свои опыты, они этим не перенимаются... Если хотите знать, я считаю, им очень повезло с господином Бартом. Если бы не он, им негде было бы приткнуться.
***
Барт... в последнее время он все больше отмалчивался за ужином, только сдержанно улыбался, слушая оживлённую Бэллу, и Арлэви все чаще бросала на него тревожные взгляды. Ночи он, как всегда, проводил только у Ольви. Она порой подозревала, что если бы не это, муж бы оставался в лабораториях круглыми сутками.
Ольви все больше казалось, что с исследованием что-то неладно, по тому, каким Барт стал ночью - требовательнее, резче, чем раньше, совсем не сдерживая себя, пытаясь то ли забыться в яростных ласках, то ли выплеснуть в них то, что его мучило. И однажды, когда он, тяжело дыша, уронил голову ей на грудь и замер, так что она едва могла пошевелиться под тяжестью его тела, Ольви зарылась пальцами в густые влажные волосы и тихо спросила:
- Что-то не так?
Барт вздохнул и перевалился на бок, потом на спину и подтянул ее к себе правой рукой, так, чтобы ее голова оказалась у него на плече.
- Мы перепробовали почти все. Никакого результата, никаких зацепок. Завтра снова возьмём у всех кровь и попробуем с Кристо еще одну вещь... Если и это не сработает, я не знаю, что делать.
Наутро за завтраком он ни словом ни обмолвился о том, что сказал ночью, только выглядел очень хмурым и решительным. В лабораториях у них в очередной раз взяли кровь, и все, кроме Барта и Бэллы, вернулись в виллу. Ольви не стала держать в секрете признание мужа, и Арлэви, бледная, полулежа на своём диванчике, сказала:
- Я догадывалась... Если у них ничего не получится и сейчас, может, попробуем придумать что-то... альтернативное?
Они до вечера говорили, спорили, перебирали варианты, но так и не остановились ни на чем конкретном.
А потом пришёл Барт. Непроницаемое лицо, едва заметная складка между бровей, сжатые губы - в общем, все стало понятно еще до того, как он заговорил.
- Нет смысла тянуть дальше. Пора признать: у нас не получилось. Разрешения имеющихся у нас приборов недостаточно, и ни одно известное нам активное вещество не показало никаких отличий крови нового алвоя и алвоя из древнего рода. Возможно, в будущем, когда изобретут более сильные микроскопы... и скорее всего, это даже сделает мой Русто... но на все нужно время. Которого у нас нет.
- Вы смотрели только кровь? - неожиданно прозвенел колокольчиком голос Бэллы, и все головы повернулись к ней. Она выпрямилась, приняла независимый вид и продолжила со всей важностью, на которую только может быть способен восьмилетний ребенок: - В организме, кроме крови, есть еще мышцы, кости, жир, внутренние органы... и вообще много всего. И, например, кусочек мышцы тоже можно брать у живого человека, как и кровь. Нужен такой же шприц, как для крови, только игла немножко другая. Карис придумал. И он брал. У себя и у дядюшки Лавриса.
- И что у него получилось? - сузил глаза Барт.
Бэлла прикусила губу:
- Это секрет. Он меня просил никому не рассказывать, пока все не проверит. Ты же сам говорил, дядя Барт: если я хочу ходить в лаборатории, я должна уметь хранить секреты.
- Да, Бэлла, все верно. Я спрошу его сам. Где Карис сейчас, ты случайно не знаешь? С Лаврисом или...
- Нет, с ним сегодня Мели. Карис остался в лаборатории.
Не говоря больше ни слова, Барт встал и стремительно вышел.
- Ты же почти не поел... - начала было Арлэви, но он ее уже не слышал.
Какое-то время все молчали, потом Ларри провёл пальцами по волосам и прокашлялся, привлекая к себе внимание.
- Предлагаю всем, кто остался, основательно подкрепиться. А потом выпьем, пожалуй, кофе. Зная моего шурина, подозреваю - да что там, я практически уверен - что уснуть нам сегодня не удастся.
***
- Расскажи еще раз, Карис. Повтори для всех то, что рассказал мне.
Они расположились вокруг стола в одной из лабораторий: все алвои, Лель, Кельвин, Мирэла и Милена с детьми - Бэлла категорически отказалась ложиться спать, когда тут затевается интересное, и Арлэви согласилась, зная, что она все равно сбежит; Дани тут же увязался за сестрой. Кроме того, Барт позвал нескольких ученых, киранов и мисанов, работавших вместе с ним над исследованием.
Карис, нервно озираясь, явно непривычный ко всеобщему вниманию, взъерошил волосы:
- Ну... я тут был новичком... сначала учился работать с микроскопом, готовить препараты... растений и разных животных, которые здесь водятся. Обычная практика - берётся мёртвое животное, выделяются кусочки тканей... образцы, потом готовятся, потом их смотрят под микроскопом...
