Освобожденный от тряпок и бумаг камень как будто обрадовался возвращению к владельцу, загустел темнотой, заиграл красными вкраплениями. Елена Олеговна смотрела в сторону, но боковым зрением видела, как Хана достал оберег и надел его.
Встала, подставила пустой пакет и каким-то чужим голосом велела положить в него бумажно-тряпичный комок.
– Ты, Герман, иди домой! Я скоро буду, – и пошла куда-то, неся пакет с опаской словно гранату.
Все понимая, Хана без лишних вопросов проводил взглядом странную родственницу, но тут вспомнил про Чела и скачками ринулся домой.
Дома, когда она вернулась, стали держать военный совет, на котором присутствовали все достойные лица. Чел, удостоверившись в чем-то потаенном своем и сделав свои кошачьи выводы, наконец, расшифровался и возник перед очами Елены Олеговны.
Хоть очи и были заплаканы, однако зверя тут же засекли и какое-то время с великим интересом изучали этот чудесный результат скрещивания. Даже настроение изменилось к лучшему.
Чел важно восседал наравне со всеми, выбрав стул и опустив метровый хвост до пола, внимательно рассматривая участников дискуссии, он слушал и очень толково молчал. Да, нелишне напомнить, маньяк Михрюта тоже был рядом, умно поблескивая пронзительными глазами-плошками. Обговорили, насколько возможно, все детали, прикинули различые варианты развития событий. Но, если повезет и найдутся Фалины родственники, главное, правдиво и точно обрисовав ситуацию, передать просьбу Елены Олеговны. Обман с теми людьми не прокатит, там сами лукавые до крайности.
Родственница порывалась дать денег, Хана непритворно отмахнулся и попросил впредь не обижать его. Договорились, что до возвращения Германа она поживет в этой квартире, присмотрит за порядком, за цветами, за Челом, в общем, все хозяйство будет на ней.
X
Хана потратил почти целый день, чтобы добраться до деревни и разыскать дом, где могли хоть что-то рассказать о родственниках покойной бабушки Фали. Старожилов почти не осталось, знакомых тоже. Кто попадался на пути, останавливались, выслушивали, но, удивительное дело, как только к ним приходило понимание того, кем он интересуется и кого разыскивает, тут же, недобро оглядев чудака, замыкались в себе. Некоторые вообще не отвечали, другие, недобро буркнув что-то невнятное, спешили, подобно воспитанным джентльменам начала прошлого века в чопорной Европе, раскланяться. Деревня-с ... чего от них еще ожидать?!
Тем временем, Герман Валерьянович хоть и не падал духом, но все-таки вынужден был признать: результат – ноль, день на убыль, знакомых нет, еще пяток часов и встанет вопрос о ночлеге.
Но, чу! Родная до боли фигура, «а-ля серпом» с прибором на всех и вся! В руках почти пустая бутылка с мутной жидкостью, от которой исходил такой ядовито-терпкий выхлоп, что даже, уверяю вас, борщевик синел и терял свои нехорошие свойства на фоне этакого русского богатырства, ну и русского духа, соответственно.
– Здравствуйте, самый уважаемый старший помощник младшего конюха! – жизнелюбиво приветствовал фигуру искатель приключений на свой загривок.
Фигура, мотыляясь взад-назад и сбоку-набок, как та игрушечная корова на батарейках, при виде которой впадали в веселье все без исключения, икнула и протянула бутылку с честным глотком напитка цвета сока одуванчика. Хана сделал вид, что благодарно прильнул к вожделенному напитку, при этом мастерски сумел незаметно и выплеснуть,
и горлышко платком обтереть. Всем известно, что цель оправдывает средства: чего не сделаешь ради высокого, кем не прикинешься и чем только не пожертвуешь?
Фигура со всем должным вниманием обозрела пришельца, с минуту помолчала, потом с удивительным проницанием молвила, – Валькин брательник, что ли? Ну? Че приперся?
– Разговор есть, – доверительно щелкнул пальцами Хана. При этом в заплечном рюкзачке призывно звякнула одна посудина о другую! Фигура, моментально уловив родной смысл звука, проявила интерес и махнула рукой в неопределенном направлении.
– Туда пойдем... – и тут же стала складываться пополам, как перочинный ножик.
Пришлось «брательнику Вальки», которого Герман знать не знал и в глаза не видел, подставить плечо и направлять быстро бегущие в разные стороны ноги субъекта,
но только не туда, куда указывала рука.
Благодаря твердой поддержке и физическим усилиям трезвой стороны кое-как продвинулись метров на триста и, как надеялся Хана, в нужном направлении. Хорошо, что предусмотрительно положил пару пива в заплечный рюкзак, но лучше бы по пути найти продмаг или бабку, торгующую местным бимбером. Будто услышав эти мысли, абориген уселся на большущий камень вблизи подозрительного дома.
– Пришли, что ли? Твой дом?
Фигура показала пальцем с коричневым ногтем на дом и изрекла, – иди… туда... иди…
Хмыкнув, Герман пытался выяснить, что за дом, зачем ему туда идти, но «старший помощник конюха» понурил гордую голову, бессильно уронил руки и, судя по легкому храпу, ушел в астрал.
Хана пожал плечами, может там живет этот Валька (или эта), и, видимо, ему придется нанести визит и познакомиться с теми, кто там обитает. Немного поколебавшись, наш искатель неприятностей все-таки решился зайти в дом. Отчего же не зайти, коль путь указывают уважаемые люди, можно сказать, личности такого масштабного значения. Тем более, глянув на оберег (тот грел сочным коричневым цветом), понял – опасности нет. Преодолев скрипучие ступеньки крыльца, толкнув видневшуюся справа, обитую неизвестным материалом, дверь, Хана вторгся в чье-то жилище. Отдавая дань вежливости, он снял бы шляпу, но на голове красовалась бандана. Так, справа окно, чуть подальше стол, две лавки, слева печь. Он прошел через проем, заглянул в другую комнату, никого! Только хотел позвать хозяев, как заскрипела за спиной дверь, незваный гость обернулся…
Ситуация вдребезги нелепейшая – застигнутый врасплох он замер и про себя вспомнил имена всех латышских актрис на языке под названием «феня» и было отчего.
В дверях стояла худющая рослая баба с топором в руках, выражение лица которой вряд ли бы кому понравилось, да и руки, как-то уж очень ловко державшие топор, тоже. Мда... такие «нежные» ручки вряд ли кто целовать захочет.
Под брючиной, справа повыше ботинка, в самодельной шлейке, находился «мето?к», который Хана первое время после отсидки носил с собой на «крайняк», потом перестал, но в поездку прихватил, так, на всякий огнеопасный! Он не возле своего дома, здесь не город, поэтому можно ожидать всякое, что угодно, знаете ли, может случиться.
«Мето?к» – это самодельная, из рессорной стали, заточенная должным образом под стилет полоска металла. При умении Ханы метать такую полоску она была убийственным оружием. Времени «набить руку» у него было предостаточно еще до срока. Был грешок, любил всякие ножики метать, а за «забором» он собственноручно изготовил опасную железку, подогнал под руку. К счастью, применять его не приходилось, о чем владелец, неоднократно облегченно вздыхая, абсолютно не сожалел.
– Добрый день, хозяюшка! Я, собственно, по важному делу, послал меня добрый человек, он перед домом на камушек присевши ... уставши он нечеловечески!
– Сотню гони, – прервала его словесную пургу хозяюшка.
Хана был готов ко всему, посему, не мешкая, достал требуемую купюру и протянул хозяйке. Купюра исчезла. Взамен из шкафчика была изъята бутыль: ростом ноль семь, цвет жидкости белесый, пробка бумажная.
– Бери и проваливай. А этому... уставшему, скажи, чтобы не видела его больше у дома. Ноги отрублю! Понятно говорю?
– Яволь, мадам! – Хана немедленно ретировался на улицу. Там, пусть и на излете, но играл солнечный свет, там свежий воздух и свобода, бабы топорами не машут.
Уставший гид по здешним достопримечательностям, вернее сказать, упавший, сладко почивал, уткнувшись носом в пыль.
Испытанным способом, то есть позвякиванием бутылок, Герман Валерьянович привел в чувство этот организм, и они, влекомые один – инстинктом, другой – надеждой, побрели, словно средневековые пилигримы, на поиски веры, счастья и истины для всех соотечественников. Обняв спутника как брата, организм пытался сначала петь, потом старался объяснить, куда они все-таки идут, но ведомый так толком и не разобрался.
Ведущий, похоже, по этому поводу не унывал, только блаженно щурился на бутыль, с удовольствием воспринимая на слух позвякивание в рюкзачке. Было видно, что вся эта жизненная яркость бытия наполняла его вдохновением. По пути трезвый, будто разведчик на задании, Хана зорко поглядывал на редких встречных в надежде что-либо разузнать. Правда, встречные прохожие (не поверите, господа, а еще деревенские!) брезгливо отводили взгляд и спешили по своим делам.
Наконец, приблизившись к какому-то то ли коровнику, то ли конюшне и зайдя сбоку, попали в обиталище Боцмана. Оказалось, организм звался на деревне Боцманом
и служил когда-то давно, ну, еще когда человеком был, на флоте.
Это Хана понял из невнятных и не совсем связных предложений-воспоминаний бывшего флотского. Хмель, он на свежем воздухе быстро проходит, ну, если не подкрепляться, конечно, местным белесым зельем.
До этого понять организм было довольно проблематично, редкие слова в паузах среди мычания как-то не располагали к взаимопониманию.
Хотя, памятуя за флот, лихой по молодости Валерка Ханаков отслужил три года на кораблях Балтфлота, а отца Герка любил, несмотря на его короткую и беспутную жизнь, вспоминал с уважением, а посему спроецировалось в подсознании некое уважение и к Боцману.
Худо-бедно, но когда-то сопричастен был этот местный клошар к доблестному флоту, потому и рвались из самой глубины матросской души чувства и эмоции, а в мозгу вспыхивали фейерверком яркие воспоминания и впечатления! Безмерно хотелось поделиться наболевшим со всем человечеством, распахнуться и излить наружу накипевшее и накопившееся!
– Вам, земляным пиявкам, невдомек за мачты и шпангоуты! А как же! Клюз, кок, флагшток, гальюн, наконец! Разве не пахнет свежим бризом морской романтики? Конечно, этим сухопутным шпацким не понять душу моряка, не рвануть на груди тельник, ибо нет такового. Нет, не поймет он за склянки и огни Эльма! Вот сейчас придут они в порт приписки, и старый просоленный волк Каспийской флотилии расскажет...
Правда, что расскажет, не пояснил, по причине прихода к месту дислокации, т.е. в порт приписки – коровник, ну или конюшню, в которую вели напрямую двухстворчатые ворота, ноне открытые. Справа, как войдешь, имелась малозаметная крепкая дверь.
На удивление, за дверью с солидным навесным замком обнаружилось вполне чистое, прибранное жилое помещение размером в два разделенных меж собой занавеской кубрика.
Похоже, Боцмана все ж таки посещала дама, скорее всего, из местных, чувствовалась женская рука. Вряд ли смог бы этот опустившийся абориген создать некий уют в данном закутке.
А абориген, меж тем, довольно быстро сварганил импровизированный стол, положив
на два стула кусок фанеры, на фанеру пару стаканов, банку соленых огурцов, вилку, ложку.
«Прогулка пошла на пользу, объект почти в адеквате, можно и поговорить!» – закончив беглый осмотр жилища, с долей оптимизма подумал Хана, ставя, наконец-то, бутыль на «стол». Боцман уже чинно сидел на кушетке, гостю же предназначался рыжий табурет.
– Эй, Флоцман! Лосось перепончатый! Ну-ка, выйди сюда!
С улицы раздался удар в бревенчатую стену рядом с окном, задребезжало покатившееся ведро, и раздался здоровый гогот. Боцман затравленно оглянулся вокруг, ни вил, ни лопат, даже топора поблизости не наблюдалось. Хана наклонил голову вбок, прислушиваясь, рука замерла на полпути, вытягивая из рюкзака бутылку пива.
– Слышь ты, морда еврейская, щас ведро на тебя оденем! Выходи, падаль!
И опять дребезг ведра об бревна. Герман вспомнил – точно, какое-то ржавое ведро стояло на лавке у окна. Некстати стояло, теперь вот выпить мешает людям хорошим. Грохочет постоянно, нервирует, понимаешь, вон и Боцман побледнел.
Уже направляясь к выходу с бутылкой пива в руках, спросил Хана скорее для моральной поддержки слабого звена, – ты что, действительно, еврей?
– Наполовину, по отцу, – опустила голову жертва дружбы народов.
Покачав головой в знак удивления, Герман вышел наружу. Даже наполовину евреев таких не бывает, этот, наверное, единственный на всю Россию. Уникум, такого надо бы сберечь
и, возможно, когда-нибудь в будущем сей факт он в мемуарах отразит, своих потомков этакой небывальщиной поразит.
Снаружи стояли двое под градусом, но небольшим, так, для куража. Один – мужик крепкий, другой – ростом повыше, но в целом дуэт так себе, публика опасная для пьяных и связанных.
– Здравствуйте, соотечественники, – Герман Валерьевич был исключительно вежлив,
– чем обязаны неожиданному визиту столь высокочтимых гостей?
Крепыш лениво отделился от стоящего перед воротами столба с подвешенным куском рельса. Когда-то, видимо, это сооружение служило набатом и местом сбора селян, «теперича» же, говоря местным языком, его подпирают всякие некультурные личности, мешающие отдыхать нормальным пацанам.
Буквально тут же Герман внутренне напружинился, чуйка унюхала несоответствие персонажей с ландшафтом и их поведением.
Эти ребята не были удивлены его выходу, и хотя на бис орали Боцмана, явно, ожидали не местного доходягу, которого и вызывать не надо. Вошли, пинком открыли дверь, без всяких там прелюдий, и все дела! Скорее всего, пасли его, пока они пылили через всю деревню.
Цель отчетлива – фраера приезжего развести на бабки. Воистину благое дело. Вот только эти двое не вписываются никак в данный сценарий, ни крепыш этот краснолицый, ни второй, похожий на механизатора. Роль глотов у них еще прокатит, но не на каждого, на человека, повидавшего всякого разного, вряд ли. Должен быть режиссер, организатор.
Краснолицый встал напротив, сплюнул. Как примитивно!
– Культурные люди не плюются у чужих домов. Вы же не приматы какие-нибудь? Неужели вас не учили хорошим манерам где-нибудь в Англии? Или в Лиссабоне?
Здоровяк опешил было, потом заподозрил наличие усмешки. И это над ними-то! Всеми уважаемыми людьми, местными, к тому же! Заслужил пришлый наглец наказани,я верное дело, и это решение бесповоротное! На приезжего самоубийцу он немедля устремился в атаку, сжав крепкие кулаки. Вторым эшелоном стал надвигаться более рослый товарищ с железкой в руке.
– Щас, кулек, мы тебя раскатаем! Пузыриться тута вздумал?! Да мы с Витьком из тебя анчоусов надавим! Под откос пустим, вдребезги ...
Вежливый Герман Валерьевич решил, что пора заканчивать с этой репризой, и потому материализовался Хана и очень вовремя. Здоровяк был уже в метре и примерился провести грамотный прием, «а ля на калган».
Ручищи здоровенные растопырил, подобно боевому крабу расщеперился, физиономией ощерился, ну, вылитый игуанодон ужасный! Валяй! Ждем-с, конечно, с полным нашим радушием!
Встала, подставила пустой пакет и каким-то чужим голосом велела положить в него бумажно-тряпичный комок.
– Ты, Герман, иди домой! Я скоро буду, – и пошла куда-то, неся пакет с опаской словно гранату.
Все понимая, Хана без лишних вопросов проводил взглядом странную родственницу, но тут вспомнил про Чела и скачками ринулся домой.
Дома, когда она вернулась, стали держать военный совет, на котором присутствовали все достойные лица. Чел, удостоверившись в чем-то потаенном своем и сделав свои кошачьи выводы, наконец, расшифровался и возник перед очами Елены Олеговны.
Хоть очи и были заплаканы, однако зверя тут же засекли и какое-то время с великим интересом изучали этот чудесный результат скрещивания. Даже настроение изменилось к лучшему.
Чел важно восседал наравне со всеми, выбрав стул и опустив метровый хвост до пола, внимательно рассматривая участников дискуссии, он слушал и очень толково молчал. Да, нелишне напомнить, маньяк Михрюта тоже был рядом, умно поблескивая пронзительными глазами-плошками. Обговорили, насколько возможно, все детали, прикинули различые варианты развития событий. Но, если повезет и найдутся Фалины родственники, главное, правдиво и точно обрисовав ситуацию, передать просьбу Елены Олеговны. Обман с теми людьми не прокатит, там сами лукавые до крайности.
Родственница порывалась дать денег, Хана непритворно отмахнулся и попросил впредь не обижать его. Договорились, что до возвращения Германа она поживет в этой квартире, присмотрит за порядком, за цветами, за Челом, в общем, все хозяйство будет на ней.
X
Хана потратил почти целый день, чтобы добраться до деревни и разыскать дом, где могли хоть что-то рассказать о родственниках покойной бабушки Фали. Старожилов почти не осталось, знакомых тоже. Кто попадался на пути, останавливались, выслушивали, но, удивительное дело, как только к ним приходило понимание того, кем он интересуется и кого разыскивает, тут же, недобро оглядев чудака, замыкались в себе. Некоторые вообще не отвечали, другие, недобро буркнув что-то невнятное, спешили, подобно воспитанным джентльменам начала прошлого века в чопорной Европе, раскланяться. Деревня-с ... чего от них еще ожидать?!
Тем временем, Герман Валерьянович хоть и не падал духом, но все-таки вынужден был признать: результат – ноль, день на убыль, знакомых нет, еще пяток часов и встанет вопрос о ночлеге.
Но, чу! Родная до боли фигура, «а-ля серпом» с прибором на всех и вся! В руках почти пустая бутылка с мутной жидкостью, от которой исходил такой ядовито-терпкий выхлоп, что даже, уверяю вас, борщевик синел и терял свои нехорошие свойства на фоне этакого русского богатырства, ну и русского духа, соответственно.
– Здравствуйте, самый уважаемый старший помощник младшего конюха! – жизнелюбиво приветствовал фигуру искатель приключений на свой загривок.
Фигура, мотыляясь взад-назад и сбоку-набок, как та игрушечная корова на батарейках, при виде которой впадали в веселье все без исключения, икнула и протянула бутылку с честным глотком напитка цвета сока одуванчика. Хана сделал вид, что благодарно прильнул к вожделенному напитку, при этом мастерски сумел незаметно и выплеснуть,
и горлышко платком обтереть. Всем известно, что цель оправдывает средства: чего не сделаешь ради высокого, кем не прикинешься и чем только не пожертвуешь?
Фигура со всем должным вниманием обозрела пришельца, с минуту помолчала, потом с удивительным проницанием молвила, – Валькин брательник, что ли? Ну? Че приперся?
– Разговор есть, – доверительно щелкнул пальцами Хана. При этом в заплечном рюкзачке призывно звякнула одна посудина о другую! Фигура, моментально уловив родной смысл звука, проявила интерес и махнула рукой в неопределенном направлении.
– Туда пойдем... – и тут же стала складываться пополам, как перочинный ножик.
Пришлось «брательнику Вальки», которого Герман знать не знал и в глаза не видел, подставить плечо и направлять быстро бегущие в разные стороны ноги субъекта,
но только не туда, куда указывала рука.
Благодаря твердой поддержке и физическим усилиям трезвой стороны кое-как продвинулись метров на триста и, как надеялся Хана, в нужном направлении. Хорошо, что предусмотрительно положил пару пива в заплечный рюкзак, но лучше бы по пути найти продмаг или бабку, торгующую местным бимбером. Будто услышав эти мысли, абориген уселся на большущий камень вблизи подозрительного дома.
– Пришли, что ли? Твой дом?
Фигура показала пальцем с коричневым ногтем на дом и изрекла, – иди… туда... иди…
Хмыкнув, Герман пытался выяснить, что за дом, зачем ему туда идти, но «старший помощник конюха» понурил гордую голову, бессильно уронил руки и, судя по легкому храпу, ушел в астрал.
Хана пожал плечами, может там живет этот Валька (или эта), и, видимо, ему придется нанести визит и познакомиться с теми, кто там обитает. Немного поколебавшись, наш искатель неприятностей все-таки решился зайти в дом. Отчего же не зайти, коль путь указывают уважаемые люди, можно сказать, личности такого масштабного значения. Тем более, глянув на оберег (тот грел сочным коричневым цветом), понял – опасности нет. Преодолев скрипучие ступеньки крыльца, толкнув видневшуюся справа, обитую неизвестным материалом, дверь, Хана вторгся в чье-то жилище. Отдавая дань вежливости, он снял бы шляпу, но на голове красовалась бандана. Так, справа окно, чуть подальше стол, две лавки, слева печь. Он прошел через проем, заглянул в другую комнату, никого! Только хотел позвать хозяев, как заскрипела за спиной дверь, незваный гость обернулся…
Ситуация вдребезги нелепейшая – застигнутый врасплох он замер и про себя вспомнил имена всех латышских актрис на языке под названием «феня» и было отчего.
В дверях стояла худющая рослая баба с топором в руках, выражение лица которой вряд ли бы кому понравилось, да и руки, как-то уж очень ловко державшие топор, тоже. Мда... такие «нежные» ручки вряд ли кто целовать захочет.
Под брючиной, справа повыше ботинка, в самодельной шлейке, находился «мето?к», который Хана первое время после отсидки носил с собой на «крайняк», потом перестал, но в поездку прихватил, так, на всякий огнеопасный! Он не возле своего дома, здесь не город, поэтому можно ожидать всякое, что угодно, знаете ли, может случиться.
«Мето?к» – это самодельная, из рессорной стали, заточенная должным образом под стилет полоска металла. При умении Ханы метать такую полоску она была убийственным оружием. Времени «набить руку» у него было предостаточно еще до срока. Был грешок, любил всякие ножики метать, а за «забором» он собственноручно изготовил опасную железку, подогнал под руку. К счастью, применять его не приходилось, о чем владелец, неоднократно облегченно вздыхая, абсолютно не сожалел.
– Добрый день, хозяюшка! Я, собственно, по важному делу, послал меня добрый человек, он перед домом на камушек присевши ... уставши он нечеловечески!
– Сотню гони, – прервала его словесную пургу хозяюшка.
Хана был готов ко всему, посему, не мешкая, достал требуемую купюру и протянул хозяйке. Купюра исчезла. Взамен из шкафчика была изъята бутыль: ростом ноль семь, цвет жидкости белесый, пробка бумажная.
– Бери и проваливай. А этому... уставшему, скажи, чтобы не видела его больше у дома. Ноги отрублю! Понятно говорю?
– Яволь, мадам! – Хана немедленно ретировался на улицу. Там, пусть и на излете, но играл солнечный свет, там свежий воздух и свобода, бабы топорами не машут.
Уставший гид по здешним достопримечательностям, вернее сказать, упавший, сладко почивал, уткнувшись носом в пыль.
Испытанным способом, то есть позвякиванием бутылок, Герман Валерьянович привел в чувство этот организм, и они, влекомые один – инстинктом, другой – надеждой, побрели, словно средневековые пилигримы, на поиски веры, счастья и истины для всех соотечественников. Обняв спутника как брата, организм пытался сначала петь, потом старался объяснить, куда они все-таки идут, но ведомый так толком и не разобрался.
Ведущий, похоже, по этому поводу не унывал, только блаженно щурился на бутыль, с удовольствием воспринимая на слух позвякивание в рюкзачке. Было видно, что вся эта жизненная яркость бытия наполняла его вдохновением. По пути трезвый, будто разведчик на задании, Хана зорко поглядывал на редких встречных в надежде что-либо разузнать. Правда, встречные прохожие (не поверите, господа, а еще деревенские!) брезгливо отводили взгляд и спешили по своим делам.
Наконец, приблизившись к какому-то то ли коровнику, то ли конюшне и зайдя сбоку, попали в обиталище Боцмана. Оказалось, организм звался на деревне Боцманом
и служил когда-то давно, ну, еще когда человеком был, на флоте.
Это Хана понял из невнятных и не совсем связных предложений-воспоминаний бывшего флотского. Хмель, он на свежем воздухе быстро проходит, ну, если не подкрепляться, конечно, местным белесым зельем.
До этого понять организм было довольно проблематично, редкие слова в паузах среди мычания как-то не располагали к взаимопониманию.
Хотя, памятуя за флот, лихой по молодости Валерка Ханаков отслужил три года на кораблях Балтфлота, а отца Герка любил, несмотря на его короткую и беспутную жизнь, вспоминал с уважением, а посему спроецировалось в подсознании некое уважение и к Боцману.
Худо-бедно, но когда-то сопричастен был этот местный клошар к доблестному флоту, потому и рвались из самой глубины матросской души чувства и эмоции, а в мозгу вспыхивали фейерверком яркие воспоминания и впечатления! Безмерно хотелось поделиться наболевшим со всем человечеством, распахнуться и излить наружу накипевшее и накопившееся!
– Вам, земляным пиявкам, невдомек за мачты и шпангоуты! А как же! Клюз, кок, флагшток, гальюн, наконец! Разве не пахнет свежим бризом морской романтики? Конечно, этим сухопутным шпацким не понять душу моряка, не рвануть на груди тельник, ибо нет такового. Нет, не поймет он за склянки и огни Эльма! Вот сейчас придут они в порт приписки, и старый просоленный волк Каспийской флотилии расскажет...
Правда, что расскажет, не пояснил, по причине прихода к месту дислокации, т.е. в порт приписки – коровник, ну или конюшню, в которую вели напрямую двухстворчатые ворота, ноне открытые. Справа, как войдешь, имелась малозаметная крепкая дверь.
На удивление, за дверью с солидным навесным замком обнаружилось вполне чистое, прибранное жилое помещение размером в два разделенных меж собой занавеской кубрика.
Похоже, Боцмана все ж таки посещала дама, скорее всего, из местных, чувствовалась женская рука. Вряд ли смог бы этот опустившийся абориген создать некий уют в данном закутке.
А абориген, меж тем, довольно быстро сварганил импровизированный стол, положив
на два стула кусок фанеры, на фанеру пару стаканов, банку соленых огурцов, вилку, ложку.
«Прогулка пошла на пользу, объект почти в адеквате, можно и поговорить!» – закончив беглый осмотр жилища, с долей оптимизма подумал Хана, ставя, наконец-то, бутыль на «стол». Боцман уже чинно сидел на кушетке, гостю же предназначался рыжий табурет.
– Эй, Флоцман! Лосось перепончатый! Ну-ка, выйди сюда!
С улицы раздался удар в бревенчатую стену рядом с окном, задребезжало покатившееся ведро, и раздался здоровый гогот. Боцман затравленно оглянулся вокруг, ни вил, ни лопат, даже топора поблизости не наблюдалось. Хана наклонил голову вбок, прислушиваясь, рука замерла на полпути, вытягивая из рюкзака бутылку пива.
– Слышь ты, морда еврейская, щас ведро на тебя оденем! Выходи, падаль!
И опять дребезг ведра об бревна. Герман вспомнил – точно, какое-то ржавое ведро стояло на лавке у окна. Некстати стояло, теперь вот выпить мешает людям хорошим. Грохочет постоянно, нервирует, понимаешь, вон и Боцман побледнел.
Уже направляясь к выходу с бутылкой пива в руках, спросил Хана скорее для моральной поддержки слабого звена, – ты что, действительно, еврей?
– Наполовину, по отцу, – опустила голову жертва дружбы народов.
Покачав головой в знак удивления, Герман вышел наружу. Даже наполовину евреев таких не бывает, этот, наверное, единственный на всю Россию. Уникум, такого надо бы сберечь
и, возможно, когда-нибудь в будущем сей факт он в мемуарах отразит, своих потомков этакой небывальщиной поразит.
Снаружи стояли двое под градусом, но небольшим, так, для куража. Один – мужик крепкий, другой – ростом повыше, но в целом дуэт так себе, публика опасная для пьяных и связанных.
– Здравствуйте, соотечественники, – Герман Валерьевич был исключительно вежлив,
– чем обязаны неожиданному визиту столь высокочтимых гостей?
Крепыш лениво отделился от стоящего перед воротами столба с подвешенным куском рельса. Когда-то, видимо, это сооружение служило набатом и местом сбора селян, «теперича» же, говоря местным языком, его подпирают всякие некультурные личности, мешающие отдыхать нормальным пацанам.
Буквально тут же Герман внутренне напружинился, чуйка унюхала несоответствие персонажей с ландшафтом и их поведением.
Эти ребята не были удивлены его выходу, и хотя на бис орали Боцмана, явно, ожидали не местного доходягу, которого и вызывать не надо. Вошли, пинком открыли дверь, без всяких там прелюдий, и все дела! Скорее всего, пасли его, пока они пылили через всю деревню.
Цель отчетлива – фраера приезжего развести на бабки. Воистину благое дело. Вот только эти двое не вписываются никак в данный сценарий, ни крепыш этот краснолицый, ни второй, похожий на механизатора. Роль глотов у них еще прокатит, но не на каждого, на человека, повидавшего всякого разного, вряд ли. Должен быть режиссер, организатор.
Краснолицый встал напротив, сплюнул. Как примитивно!
– Культурные люди не плюются у чужих домов. Вы же не приматы какие-нибудь? Неужели вас не учили хорошим манерам где-нибудь в Англии? Или в Лиссабоне?
Здоровяк опешил было, потом заподозрил наличие усмешки. И это над ними-то! Всеми уважаемыми людьми, местными, к тому же! Заслужил пришлый наглец наказани,я верное дело, и это решение бесповоротное! На приезжего самоубийцу он немедля устремился в атаку, сжав крепкие кулаки. Вторым эшелоном стал надвигаться более рослый товарищ с железкой в руке.
– Щас, кулек, мы тебя раскатаем! Пузыриться тута вздумал?! Да мы с Витьком из тебя анчоусов надавим! Под откос пустим, вдребезги ...
Вежливый Герман Валерьевич решил, что пора заканчивать с этой репризой, и потому материализовался Хана и очень вовремя. Здоровяк был уже в метре и примерился провести грамотный прием, «а ля на калган».
Ручищи здоровенные растопырил, подобно боевому крабу расщеперился, физиономией ощерился, ну, вылитый игуанодон ужасный! Валяй! Ждем-с, конечно, с полным нашим радушием!
