Компьютер можно обмануть только авантюризмом, риском, порой на первый взгляд неразумным. Правда, на уровне, конечно, не чемпионском. Расчетом, без куража, не выиграешь, машина просчитывает миллионы комбинаций безошибочно.
А вот настроя у Клима сегодня не было, давила его неясная тоска, сильно давила.
Какой уж тут кураж? Даже аппетита не было. Бесцельно бродил по обеим комнатам, включал-выключал лентяйкой плазму и при этом не мог смотреть, показывали очередную скучную говорильню, да набившую оскомину рекламу.
Наверное, от тоски заныло плечо, напомнило о том насыщенном дне, когда ему пришлось сделать выбор. Выбор-то он сделал, но стоило это ему миллионы нервных клеток, пряди седых волос и полгода отнятой жизни.
Он вышел на лоджию, уселся в старое кресло, укрылся пледом и уставился на луну. Настроение, прямо скажем, отрицательное, был бы волком – завыл бы сейчас на нее. Вон она, такая полная, такая, словно спелый блин, аппетитная!
Незаметно пришли воспоминания.
После всех ярких событий, участником коих он был, плавно пришло затишье, слуги мрака активности не проявляли, артефакт, даже не заглядывая в сумку, при молчаливом одобрении Вратаря он передал ребятам Ставра.
Через пару дней Ставр со своей командой в нескольких микроавтобусах отбыли в свою вотчину. Пыхало и его бойцы тепло попрощались с таким гостеприимным хозяином и в то же время таким беспокойным клиентом, оставили телефоны для связи. В общем, у Клима друзей из тех краев добавилось человек сорок. Они, кстати, просили не забывать и приглашали его приезжать к ним в гости, летом у них места просто волшебные. Клим обещал навестить, в душе надеясь позвать с собой Смуглянку. Ставр поблагодарил его за мужество, напутственно благословил, обнял на прощание и попросил обращаться, ежели будут какие затруднения.
Потом уволился с работы Вратарь. Он, конечно, заранее предупредил Клима, но все равно это было ударом по душевному равновесию, привык Клим к нему, очень привык.
Без этого человека на дежурствах стало серо и одиноко. Несколько раз бывший напарник навещал Клима дома, заходил на вечерний чаек, пару раз ударяли по пивку, но было подозрение, что это скоро закончится. Так и произошло. В один осенний дождливый вечер в его квартире раздался звонок. Когда хозяин открыл дверь, посыльный, поджарый молодой парень в «джинсе», держа зонт под мышкой, поздоровался и протянул ему письмо, без промедления развернулся и исчез.
Присев на диван, Клим вскрыл письмо – предчувствия его не обманули.
- Дружище!
Не серчай, пожалуйста, лично зайти попрощаться не смог.
Обозначились срочные дела, мы с тобой на эту тему, помнится, говорили.
Вот момент и настал, мне нужно быстро уехать.
Скучать буду по тебе, это – несомненно. Понимаю – будешь и ты!
Ну да ничего, даст Бог, еще свидимся!
А пока прощай, брат, будь молодцом. Верю и надеюсь!
С Богом!
Евсеич, он же Вратарь.
Конечно, такая развязка событий ожидалась, хотя втайне теплилась надежда, что это произойдет не скоро, а может даже вдруг чудо и … но, к сожалению, чудес не бывает и вот свершилось! Нарушив обещание, данное им Анфе, Клим в тот вечер напился.
Потянулись унылые одноообразные дни. Не варилась с утра пораньше на кухне картошка, не заваривался крепкий чай, не суетилась пара расторопных поварих с помощниками, не толкался в его скромном жилище народ местный и пришлый.
Обезлюдела квартира, замерла активная жизнь, все кругом стало скучным и неинтересным. Теперь у единственного обитателя этого жилья отдавалось в ушах эхо собственных шагов. На работе он равнодушно принял решение братьев-хозяев о его новом назначении. Теперь у него другая обязанность, под его началом будут все охранники фирмы, ни много ни мало, более двадцати человек. Старший контролер – так называется должность, оклад неплохой, но Клим жил сейчас словно на автопилоте, поэтому энтузиазма и молодого задора не проявил.
Чаще всего он с горечью и благодарностью вспоминал то время, когда дежурил с Вратарем. С горечью, что прошло, с благодарностью, что встретился в его жизни такой необыкновенный человек.
С Соплеменницей он встречался редко, был уговор с ее отцом – никаких ухаживаний пока дочь не закончит учебу, не получит диплом. Это было воспринято ими с пониманием. Она сейчас готовится к защите, остались считанные недели. Они перезваниваются, общаются по скайпу, на это ограничений нет.
Сегодня у Клима было почему-то особенно тоскливое настроение, причем, к вечеру оно только усилилось и стало нестерпимым. Напиваться для поднятия жизненного тонуса он, слава разуму, не захотел, потом будет еще хуже. Вот потому-то сейчас и сидит в кресле, бездумно смотрит на ночную луну.
Не хочется признаваться, но себя ведь не обманешь – то время войны с темными было для него наполнено различными событиями, плохими и хорошими, иногда просто опасными. А уж эта масштабная цветная эпопея! Та, в которой он со своими друзьями-соратниками и тысячами могучих витязей, стоявших рядом плечом к плечу, противостоял темным полчищам. Он потом долго сомневался, сон это был или явь? Вратарь добродушно посмеивался над Климом, намекал на грибы-галлюциногены, но на вопросы о Великом Противостоянии толком не отвечал, мастерски уводил разговор в сторону.
На застекленной, но все-таки довольно холодной лоджии, в старом кресле, закутавшись в плед, сидел молодой мужчина и смотрел на планету сакрально женского архетипа. Мыслями он был в недалеком прошлом, заново переживал те яркие события, где был в гуще событий, смаковал их, как любимый интересный фильм.
При этом он мысленно спорил сам с собой, хмурился на то, что сделал не так, широко улыбался и одобрительно кивал головой, вспоминая хорошее и светлое, когда был нужен и приносил пользу…
Глубоко утонув в кресле, сутуло сгорбившись и прикрыв глаза, он полностью погрузился в свои воспоминания, не замечая ползущую по щеке одинокую предательскую слезу.
~
Хана, в быту Герман Валерьевич, сегодня не выспался. Сначала, с самого утра,
его вызвонил Бузый. Опять пьяный, опять веселый и уже из Индонезии.
Там они с корешами зависли на неопределенное время. Позвонил чего?
А-а-а, да это он номер перепутал, но все равно рад слышать друга лучшего, узнать,
как дела, настроение? Не надо ли чего? А может, махнешь к ним туда, в Индонезию! Встретим подобающе! Нет? Жаль!
Распрощавшись с Бузым, Герман ощутил некую ущемленность своего бытия. Живет же человек в свое удовольствие: ни волнений, ни тревог, ничего ему не надо, все у него есть. Так, порхает мотыльком луговым, живет одним днем, а каждый день – праздник!
При такой беззаботной жизни, конечно, ни о каких мимических морщинах и речи быть не может, остается только позавидовать!
Коли уж разбудили, надо испить чаю. Они с Челом проследовали на кухню, где хозяин отдал должное свежезаваренному с мелиссой и лимоном напитку с ванильными сухариками. Чел степенно полакал воды, откушал небольшой кусок отварного крабового мяса и, довольный жизнью, сидел, откинув длинный хвост, ждал хозяина.
Потом прошествовали в комнату на диван к Маньяку, прилегли, щелкнули кнопку пульта, зазвучала очередная ересь с первого попавшегося канала.
Под фон всяких ненужностей эфирных незаметно задремали всем коллективом, но ненадолго. Опять настойчиво зазвучал рингтон, и снова пришлось выплывать из дремы. На этот раз звонил не кто иной, а друже Дарьял. Поговорив о том, о сем, то есть, ни о чем, Дарьял осведомился, есть ли интерес спросить за Флоцмана.
Хана, конечно, помнил забулдыжного боцмана из мест ему когда-то родных, но не настолько эта память была священной, чтобы его будили ни свет, ни заря! Правда, Дарьялу об этом не сказал, не тот случай, по-пустому авторитет звонить бы не стал.
Выяснилось следующее: боцман проводил до печально известного места какую-то барышню, весьма роковой внешности, после этого благополучно подвинулся рассудком. Все про женитьбу бормочет, даже пить стал меньше. Хана причем? Так он постоянно его вспоминает, благодетелем называет и ждет, когда тот приедет, что-то важное ему сказать хочет. Да! То место, которое все обходят, как бы притихло, по слухам, вроде покинули его, место это. Правда, туда все равно никто соваться не рискует, жизнь, она у всех одна, сам понимаешь! В общем, он решил Хану в курс дела посвятить, памятуя его прошлый интерес к тамошним обитателям, вдруг актуальность не пропала.
Поблагодарив Дарьяла за информацию, Герман отключился и задумался. Куда это Фаина стаю свою черную с заимки бесовской надумала убрать?
Сна как не бывало, спасибо всем! Настроение покачнулось к негативу, ну, а куда ж еще, если спать не дают? Да и подумать теперь есть над чем, в свете последних известий, небезразлично ему, что там и как. Флоцман, вряд ли, чего путное преподнесет, а вот Фаина! Фаина – это другое дело, запала она в душу Герману, понравилась очень. Нет, конечно, и медсестричка, которую он обнимал, пока она ссадины да порезы обрабатывала,
ему по нраву, звонкая девчонка. И лицом и фигуркой хороша, да и не против его поцелуев, вроде, была, но слишком разные они. Как ни крути, а неравенство налицо – она вчерашняя студентка, он – сиделец бывший, годами старше, ну зачем ей такой?
С Фаиной же подобные рассуждения были лишними, по характеру, по возрасту (правда, по меркам, обычного человека) они подходили как нельзя лучше. Пару раз ловил себя на любовании этой особой, на совершенно неуместном ситуативном уровне, чисто мужском. Она, похоже, это замечала. Бывало, иногда и он ловил ее заинтересованный оценивающий взгляд.
Но тут другая пропасть, она всецело из темного племени, он же ушел оттуда, демонстративно, при всем этом нечистом сборище накануне Великого Побоища. Предал, чего уж тут лукавить, пусть по душе поступил, человека спасти помог, но темных, как говорили в его окружении, кинул. Фаину в том числе. Он понимал, его отпустили, махнули рукой, мол, иди куда хочешь, мы даже наказывать тебя не будем! Что с тебя, ренегата слабого, взять, живи, как хочешь! Также он понимал, причина, по которой к нему такое снисхождение – его оберег! Бабушка Фаля его любила, оберег ему лично на шею повесила. Он до сих пор вспоминает ее теплую улыбку с добрыми лучиками морщинок, ее защиту от всех и вся. Он хоть и маленьким тогда был, но маленьких ведь не обманешь, душой чувствуют! А она была (а может и есть) авторитетной личностью в стане темных.
Только сейчас он не Отмеченный, сейчас он сам по себе. Оберег, конечно, носит (съездил-таки потом на это поле и нашел его), только помертвел оберег-то, не играет цветами. Обыкновенным камнем стал, видимо, пропала его сила. Теперь Хана живет своим мирком. Есть у него Чел, маньяк Гималайский, что еще человеку в его положении надо?
От темных ушел, но и к светлым пока не примкнул. Видимо, не готов. Для этого надо душой созреть, выздороветь полностью. Так на распутье и топчется с душой неспокойной, словно пресловутый всадник на перепутье.
Не заметил, как и день прошел в думах да воспоминаниях, глубокий зимний вечер подкрался теменью своей морозной.
Не включая освещение в комнате, подошел к окну, раздвинул шторы, и в комнату хлынул лунный поток, создавая на стенах причудливые тени от цветочных горшков. Верный Чел вскочил на подоконник, стал о хозяина тереться, разговор завел на своем, кошачьем.
Понятное дело, передалось ему настроение хозяйское. Чувствует котяра, немного грустное оно, вот и решил подбодрить друга-хозяина, забрать на себя часть хандры, нахлынувшей на того.
Герман же, машинально поглаживая своего рыжего кунака, мыслями забрался на уровень, где и не был до этого никогда. Для чего он живет? Ну да, по обычным меркам живет безбедно, этого не отнять, ни в чем себе не отказывает, правда, и запросы у него вполне приземленные, без излишеств, но, тем не менее, жаловаться на жизнь ему не пристало. А вот для чего жизнь-то эта ему дана? Почему она такая, эта его жизнь? Ровесники давно семейные, детьми обзавелись, выросли профессионально, в делах, в заботах, в чем угодно, но не в скуке! При этом улыбаются, ездят на дачи, спорят, обсуждают, что-то покупают и радуются покупкам, дома тишины не найдешь, жена, дети, гости, многочисленная родня и притом при всем считают себя счастливыми. Глупцы! Но только почему-то сейчас тоскливо именно ему, мысли лезут всякие мрачные, и в ближайшем будущем хороших перспектив он не видит.
Он засмотрелся на луну. Верный Чел сидел рядом и также смотрел в окно. Возможно, коты тоже умеют грустить или по своему, по-кошачьи, задавать себе коварные вопросы, на которые если и есть ответы, то они не сразу обозначатся, на ответы нужно время. Иногда месяцы, иногда годы, иногда полжизни пройдет, пока поймешь – нужен ли ты кому? Нужен ли кто тебе?
Опустил голову Хана, прорезалась незаметно для него первая морщина на лбу, признак человека думающего, неравнодушного.
В эту ночь лунный свет одинаково освещал разных людей, глядящих на желтый диск, почти у всех он вызывал странную тоску, заставлял вспоминать и переосмысливать прошлое.
Заканчивался Йоль – Праздник зимы и почитания предков, день зимнего солнцестояния, торжество Великой Тьмы, самый короткий день в году, праздник зимней стужи и наступившего мрака.
Конец.
А вот настроя у Клима сегодня не было, давила его неясная тоска, сильно давила.
Какой уж тут кураж? Даже аппетита не было. Бесцельно бродил по обеим комнатам, включал-выключал лентяйкой плазму и при этом не мог смотреть, показывали очередную скучную говорильню, да набившую оскомину рекламу.
Наверное, от тоски заныло плечо, напомнило о том насыщенном дне, когда ему пришлось сделать выбор. Выбор-то он сделал, но стоило это ему миллионы нервных клеток, пряди седых волос и полгода отнятой жизни.
Он вышел на лоджию, уселся в старое кресло, укрылся пледом и уставился на луну. Настроение, прямо скажем, отрицательное, был бы волком – завыл бы сейчас на нее. Вон она, такая полная, такая, словно спелый блин, аппетитная!
Незаметно пришли воспоминания.
После всех ярких событий, участником коих он был, плавно пришло затишье, слуги мрака активности не проявляли, артефакт, даже не заглядывая в сумку, при молчаливом одобрении Вратаря он передал ребятам Ставра.
Через пару дней Ставр со своей командой в нескольких микроавтобусах отбыли в свою вотчину. Пыхало и его бойцы тепло попрощались с таким гостеприимным хозяином и в то же время таким беспокойным клиентом, оставили телефоны для связи. В общем, у Клима друзей из тех краев добавилось человек сорок. Они, кстати, просили не забывать и приглашали его приезжать к ним в гости, летом у них места просто волшебные. Клим обещал навестить, в душе надеясь позвать с собой Смуглянку. Ставр поблагодарил его за мужество, напутственно благословил, обнял на прощание и попросил обращаться, ежели будут какие затруднения.
Потом уволился с работы Вратарь. Он, конечно, заранее предупредил Клима, но все равно это было ударом по душевному равновесию, привык Клим к нему, очень привык.
Без этого человека на дежурствах стало серо и одиноко. Несколько раз бывший напарник навещал Клима дома, заходил на вечерний чаек, пару раз ударяли по пивку, но было подозрение, что это скоро закончится. Так и произошло. В один осенний дождливый вечер в его квартире раздался звонок. Когда хозяин открыл дверь, посыльный, поджарый молодой парень в «джинсе», держа зонт под мышкой, поздоровался и протянул ему письмо, без промедления развернулся и исчез.
Присев на диван, Клим вскрыл письмо – предчувствия его не обманули.
- Дружище!
Не серчай, пожалуйста, лично зайти попрощаться не смог.
Обозначились срочные дела, мы с тобой на эту тему, помнится, говорили.
Вот момент и настал, мне нужно быстро уехать.
Скучать буду по тебе, это – несомненно. Понимаю – будешь и ты!
Ну да ничего, даст Бог, еще свидимся!
А пока прощай, брат, будь молодцом. Верю и надеюсь!
С Богом!
Евсеич, он же Вратарь.
Конечно, такая развязка событий ожидалась, хотя втайне теплилась надежда, что это произойдет не скоро, а может даже вдруг чудо и … но, к сожалению, чудес не бывает и вот свершилось! Нарушив обещание, данное им Анфе, Клим в тот вечер напился.
Потянулись унылые одноообразные дни. Не варилась с утра пораньше на кухне картошка, не заваривался крепкий чай, не суетилась пара расторопных поварих с помощниками, не толкался в его скромном жилище народ местный и пришлый.
Обезлюдела квартира, замерла активная жизнь, все кругом стало скучным и неинтересным. Теперь у единственного обитателя этого жилья отдавалось в ушах эхо собственных шагов. На работе он равнодушно принял решение братьев-хозяев о его новом назначении. Теперь у него другая обязанность, под его началом будут все охранники фирмы, ни много ни мало, более двадцати человек. Старший контролер – так называется должность, оклад неплохой, но Клим жил сейчас словно на автопилоте, поэтому энтузиазма и молодого задора не проявил.
Чаще всего он с горечью и благодарностью вспоминал то время, когда дежурил с Вратарем. С горечью, что прошло, с благодарностью, что встретился в его жизни такой необыкновенный человек.
С Соплеменницей он встречался редко, был уговор с ее отцом – никаких ухаживаний пока дочь не закончит учебу, не получит диплом. Это было воспринято ими с пониманием. Она сейчас готовится к защите, остались считанные недели. Они перезваниваются, общаются по скайпу, на это ограничений нет.
Сегодня у Клима было почему-то особенно тоскливое настроение, причем, к вечеру оно только усилилось и стало нестерпимым. Напиваться для поднятия жизненного тонуса он, слава разуму, не захотел, потом будет еще хуже. Вот потому-то сейчас и сидит в кресле, бездумно смотрит на ночную луну.
Не хочется признаваться, но себя ведь не обманешь – то время войны с темными было для него наполнено различными событиями, плохими и хорошими, иногда просто опасными. А уж эта масштабная цветная эпопея! Та, в которой он со своими друзьями-соратниками и тысячами могучих витязей, стоявших рядом плечом к плечу, противостоял темным полчищам. Он потом долго сомневался, сон это был или явь? Вратарь добродушно посмеивался над Климом, намекал на грибы-галлюциногены, но на вопросы о Великом Противостоянии толком не отвечал, мастерски уводил разговор в сторону.
На застекленной, но все-таки довольно холодной лоджии, в старом кресле, закутавшись в плед, сидел молодой мужчина и смотрел на планету сакрально женского архетипа. Мыслями он был в недалеком прошлом, заново переживал те яркие события, где был в гуще событий, смаковал их, как любимый интересный фильм.
При этом он мысленно спорил сам с собой, хмурился на то, что сделал не так, широко улыбался и одобрительно кивал головой, вспоминая хорошее и светлое, когда был нужен и приносил пользу…
Глубоко утонув в кресле, сутуло сгорбившись и прикрыв глаза, он полностью погрузился в свои воспоминания, не замечая ползущую по щеке одинокую предательскую слезу.
~
Хана, в быту Герман Валерьевич, сегодня не выспался. Сначала, с самого утра,
его вызвонил Бузый. Опять пьяный, опять веселый и уже из Индонезии.
Там они с корешами зависли на неопределенное время. Позвонил чего?
А-а-а, да это он номер перепутал, но все равно рад слышать друга лучшего, узнать,
как дела, настроение? Не надо ли чего? А может, махнешь к ним туда, в Индонезию! Встретим подобающе! Нет? Жаль!
Распрощавшись с Бузым, Герман ощутил некую ущемленность своего бытия. Живет же человек в свое удовольствие: ни волнений, ни тревог, ничего ему не надо, все у него есть. Так, порхает мотыльком луговым, живет одним днем, а каждый день – праздник!
При такой беззаботной жизни, конечно, ни о каких мимических морщинах и речи быть не может, остается только позавидовать!
Коли уж разбудили, надо испить чаю. Они с Челом проследовали на кухню, где хозяин отдал должное свежезаваренному с мелиссой и лимоном напитку с ванильными сухариками. Чел степенно полакал воды, откушал небольшой кусок отварного крабового мяса и, довольный жизнью, сидел, откинув длинный хвост, ждал хозяина.
Потом прошествовали в комнату на диван к Маньяку, прилегли, щелкнули кнопку пульта, зазвучала очередная ересь с первого попавшегося канала.
Под фон всяких ненужностей эфирных незаметно задремали всем коллективом, но ненадолго. Опять настойчиво зазвучал рингтон, и снова пришлось выплывать из дремы. На этот раз звонил не кто иной, а друже Дарьял. Поговорив о том, о сем, то есть, ни о чем, Дарьял осведомился, есть ли интерес спросить за Флоцмана.
Хана, конечно, помнил забулдыжного боцмана из мест ему когда-то родных, но не настолько эта память была священной, чтобы его будили ни свет, ни заря! Правда, Дарьялу об этом не сказал, не тот случай, по-пустому авторитет звонить бы не стал.
Выяснилось следующее: боцман проводил до печально известного места какую-то барышню, весьма роковой внешности, после этого благополучно подвинулся рассудком. Все про женитьбу бормочет, даже пить стал меньше. Хана причем? Так он постоянно его вспоминает, благодетелем называет и ждет, когда тот приедет, что-то важное ему сказать хочет. Да! То место, которое все обходят, как бы притихло, по слухам, вроде покинули его, место это. Правда, туда все равно никто соваться не рискует, жизнь, она у всех одна, сам понимаешь! В общем, он решил Хану в курс дела посвятить, памятуя его прошлый интерес к тамошним обитателям, вдруг актуальность не пропала.
Поблагодарив Дарьяла за информацию, Герман отключился и задумался. Куда это Фаина стаю свою черную с заимки бесовской надумала убрать?
Сна как не бывало, спасибо всем! Настроение покачнулось к негативу, ну, а куда ж еще, если спать не дают? Да и подумать теперь есть над чем, в свете последних известий, небезразлично ему, что там и как. Флоцман, вряд ли, чего путное преподнесет, а вот Фаина! Фаина – это другое дело, запала она в душу Герману, понравилась очень. Нет, конечно, и медсестричка, которую он обнимал, пока она ссадины да порезы обрабатывала,
ему по нраву, звонкая девчонка. И лицом и фигуркой хороша, да и не против его поцелуев, вроде, была, но слишком разные они. Как ни крути, а неравенство налицо – она вчерашняя студентка, он – сиделец бывший, годами старше, ну зачем ей такой?
С Фаиной же подобные рассуждения были лишними, по характеру, по возрасту (правда, по меркам, обычного человека) они подходили как нельзя лучше. Пару раз ловил себя на любовании этой особой, на совершенно неуместном ситуативном уровне, чисто мужском. Она, похоже, это замечала. Бывало, иногда и он ловил ее заинтересованный оценивающий взгляд.
Но тут другая пропасть, она всецело из темного племени, он же ушел оттуда, демонстративно, при всем этом нечистом сборище накануне Великого Побоища. Предал, чего уж тут лукавить, пусть по душе поступил, человека спасти помог, но темных, как говорили в его окружении, кинул. Фаину в том числе. Он понимал, его отпустили, махнули рукой, мол, иди куда хочешь, мы даже наказывать тебя не будем! Что с тебя, ренегата слабого, взять, живи, как хочешь! Также он понимал, причина, по которой к нему такое снисхождение – его оберег! Бабушка Фаля его любила, оберег ему лично на шею повесила. Он до сих пор вспоминает ее теплую улыбку с добрыми лучиками морщинок, ее защиту от всех и вся. Он хоть и маленьким тогда был, но маленьких ведь не обманешь, душой чувствуют! А она была (а может и есть) авторитетной личностью в стане темных.
Только сейчас он не Отмеченный, сейчас он сам по себе. Оберег, конечно, носит (съездил-таки потом на это поле и нашел его), только помертвел оберег-то, не играет цветами. Обыкновенным камнем стал, видимо, пропала его сила. Теперь Хана живет своим мирком. Есть у него Чел, маньяк Гималайский, что еще человеку в его положении надо?
От темных ушел, но и к светлым пока не примкнул. Видимо, не готов. Для этого надо душой созреть, выздороветь полностью. Так на распутье и топчется с душой неспокойной, словно пресловутый всадник на перепутье.
Не заметил, как и день прошел в думах да воспоминаниях, глубокий зимний вечер подкрался теменью своей морозной.
Не включая освещение в комнате, подошел к окну, раздвинул шторы, и в комнату хлынул лунный поток, создавая на стенах причудливые тени от цветочных горшков. Верный Чел вскочил на подоконник, стал о хозяина тереться, разговор завел на своем, кошачьем.
Понятное дело, передалось ему настроение хозяйское. Чувствует котяра, немного грустное оно, вот и решил подбодрить друга-хозяина, забрать на себя часть хандры, нахлынувшей на того.
Герман же, машинально поглаживая своего рыжего кунака, мыслями забрался на уровень, где и не был до этого никогда. Для чего он живет? Ну да, по обычным меркам живет безбедно, этого не отнять, ни в чем себе не отказывает, правда, и запросы у него вполне приземленные, без излишеств, но, тем не менее, жаловаться на жизнь ему не пристало. А вот для чего жизнь-то эта ему дана? Почему она такая, эта его жизнь? Ровесники давно семейные, детьми обзавелись, выросли профессионально, в делах, в заботах, в чем угодно, но не в скуке! При этом улыбаются, ездят на дачи, спорят, обсуждают, что-то покупают и радуются покупкам, дома тишины не найдешь, жена, дети, гости, многочисленная родня и притом при всем считают себя счастливыми. Глупцы! Но только почему-то сейчас тоскливо именно ему, мысли лезут всякие мрачные, и в ближайшем будущем хороших перспектив он не видит.
Он засмотрелся на луну. Верный Чел сидел рядом и также смотрел в окно. Возможно, коты тоже умеют грустить или по своему, по-кошачьи, задавать себе коварные вопросы, на которые если и есть ответы, то они не сразу обозначатся, на ответы нужно время. Иногда месяцы, иногда годы, иногда полжизни пройдет, пока поймешь – нужен ли ты кому? Нужен ли кто тебе?
Опустил голову Хана, прорезалась незаметно для него первая морщина на лбу, признак человека думающего, неравнодушного.
В эту ночь лунный свет одинаково освещал разных людей, глядящих на желтый диск, почти у всех он вызывал странную тоску, заставлял вспоминать и переосмысливать прошлое.
Заканчивался Йоль – Праздник зимы и почитания предков, день зимнего солнцестояния, торжество Великой Тьмы, самый короткий день в году, праздник зимней стужи и наступившего мрака.
Конец.
