Гротенберг. Песнь старого города

Обращение опасно, а Путь тяжел. Хотя бы потому, что можно породить такого монстра, как Мэйнард, застрявшей где-то между возвышением и существованием простого человека, если не знать, как идти по нему. Только вот... — Нерл выдохнул, тяжело опустив плечи, — у тебя нет знаний, а обучать тебя — нет времени. Однако у меня есть другая мысль... быть может, так получится завершить твое предназначение.
       Сегель поднял глаза на Нерла. Предчувствие болезненно кольнуло, но он только кивнул алхимику. Выбора теперь у него нет.
       

       
       Глава 11 — Утро. День четвертый

       ...Окраины. Новый Гротенберг
       
       Никогда прежде Асари так не ждал восхода солнца, как сегодня. Никогда прежде эти несколько часов ни были настолько долгими, они походили на смолу, стекающую из ран обожженного хвойного дерева. Разведку он закончил быстро. Сиола дала много полезной информации, учитывая её состояние и шаткое положение в ордене.
       На руках теперь у него была ручная карта с концентрацией фонарей, и оккультный символ, вырисованный на площади. Карты, полученные от информатора, теперь пестрили чернильными пометками, сносками, узорами. Его предчувствие не обмануло: форма не отражала содержания. Если сами линии были точь-в-точь как в ритуале, то вот остальные, расчетные символы, зависящие от многих факторов, вплоть до дня проведения и фаз светил, отличались разительно. Теперь сомнений не оставалось: ловушка будет весьма изобретательной, учитывая всю подготовку.
       Под утро Асари заскочил и к Нерлу. Сегель, в человеческой форме, бредил во сне. Он зашел в тот момент, когда металлические предметы предупреждающе вскинулись, чтобы тут же рухнуть обратно. «Хаотичные всплески магии» — пояснил Нерл, занятый работой. Давно Асари не видел, как алхимик работает над чем-то, кроме бесконечного производства снадобий от проклятия, но на все вопросы о диковинном браслете, для которого тот производил расчеты, отвечать резко отказался. Так удивительно сухо, что задело Асари, объяснил все те изменения в ритуале, окончательно поставившие того в недоумение.
       Магическая изоляция Гротенберга, и проведение ритуала очищения грозили стать просто геноцидом всех тех, чья воля недостаточно сильна, чтобы противиться ритуалу. Обращенных это уничтожит, только вот, сколько умрет простых людей, совершавших преступления, чтобы выжить, или просто по глупости – никто не поручится высчитать. Те, кто этого действительно заслуживал, Асари не волновали, а вот остальные... юноша поежился.
       В конце концов, Асари занял старую, обветшалую крышу здания. Таких в последнее время становилось всё больше. Дома, квартиры, покинутые не по своей воле. Ещё месяц назад из города уехали ещё сотни полторы жителей - люди, переселяясь в Королевство Торок. Как бы гротенбержцы не любили короля Торока, но это было лучше, чем жить в умирающем городе. Некоторые просто не возвращались в свои квартиры. Проклятые, убитые на улицах в ночь, уже никогда не могли вернуться в свои жилища. В какой-то момент своей жизни Асари даже нравилось находить именно такие квартиры. Проникать в жизнь другого человека, где лишь по одной обстановке можно было предположить, кем он является.
       После и это наскучило.
       Сейчас же его мысли были сосредоточены только на цели. Мэйнард... Лиора Мэйнард. Аристократка с большими амбициями, на которую до переворота почти никто и внимания-то не обращал. Ничем не примечательная, в чем-то, как ему казалось, наивная девочка, волочащаяся за своей матерью. Не то чтобы он сам бы обращал на неё внимания, но старший брат частенько говорил: «смотри, эта наивная дурочка думает, что ей уготовано что-то большее, чем быть тенью своей матери». Герцогиня Фая Мэйнард была поистине важной фигурой в Гротенберге. Не относясь напрямую к королевскому двору, она умело чувствовала настроения как дворянства, так и духовенства. Обширные связи её рода с церковью давали ей возможность манипулировать ажитацией масс. Пользовалась ли эта женщина этим? Конечно. Ввести азы ритуалов в приходских школах была её инициатива. Учитывая то, что весь Гротенберг, по сути своей, родился из культа Пяти - это было вопросом времени.
       То, что её дочь и вполовину не была так умна, как её родительница, понимали все. Однако никто не знал, что Лиора изучала продвинутый оккультизм. С влиянием матери ей могли достаться в руки самые сложные практики. Асари мог лишь догадываться, чему она научилась, чтобы стать колдуньей такой силы. От мысли, что её магии хватило, чтобы обречь весь город на многолетние страдания от проклятия, у него пробегал по спине холод.
       Когда внизу, на улицах, началось движение, Асари уже действительно извелся. Тяжелые мысли о том, что он может не справиться, повергали в неожиданное и непривычное для него отчаяние. Он боялся неудачи, он страшился усугубить то, что сейчас происходит с городом. Неуверенность, которую он прятал в глубине души, сейчас грызла её, как стая крыс.
       Он не может ошибиться снова.
       Теперь у него уже нет права на ошибку.
       Утро выдалось по-настоящему холодным. Осенняя морось уже постепенно сменялись вестниками зимы, и это чувствовалось. Влажный стылый воздух с реки вынес на берег и вязкий туман. Стоя на высоте, Асари понимал, что едва-едва видит улицы внизу, а если поднимет взгляд, то не видит ничего, кроме тяжелой белесой пелены. Даже звуки, казалось, были приглушены, а солнце едва пробивалось тусклыми выцветшими лучами, окрашивая весь мир вокруг в песочные тона.
       Если боги выбрали такой день для торжества, то ему этот выбор казался совершенно неудачным. Такая обстановка ему напоминала потусторонний мир Ваканта, словно укутанный в пелену, погружённый в сон, нереальный, и нечеткий. Улочки казались ему чужими. Приглушенное пение из Пути, когда все собирались на площадь, звучали как призрачные отголоски. Пробирали до дрожи, и в игре звука казались неправильными, искажёнными.
       Быть может, он просто слишком волнуется.
       Глубоко вздохнув, Асари сосредоточился. Забрался на балюстраду, и прыгнул, позволив магии подхватить себя, перенести на крышу напротив, позволил бегу увлечь себя. Без мысли и ложных чувств, словно в порыве двигался в сторону центра города. Площадь. Все его мысли были сосредоточены на цели. Поздно метаться. Поздно замирать в нерешительности. Он стиснул рукоять клинка так, словно от него зависела его жизнь прямо сейчас. Бежал, перемахивая с крыши на крышу, гонимый потусторонним магическим ветром, чувствовал всей кожей, что приближается к центру.
       Теперь Асари отчетливо слышал пение хора. Это ещё не было самой церемонией, просто прелюдией к ней. Когда он выскочил на обзорную площадку, расположенную на одной из присмотренных им крыш, тут же ощутил, как волна очищающего незримого огня обожгла кожу. Заставила отшатнуться от края вглубь, и понял, что задыхается от стремительности своего бега. Он уложился в несколько минут, и голова его кружилась от этого спринта. Сердце билось, как неугомонная птица в прутьях клетки, а в легкие словно вместо холодного воздуха поместили раскаленный пар. Покачнулся, упершись о кованый бортик. Всё развернется внизу. Нужно лишь ещё чуть-чуть подождать. Отсюда ему виделся монумент основателю Гротери Трейвас. Туман будто бы обходил его. Величественный правитель, и славный воин Востока, участвовавшего в Великой войне, в молитвенном жесте вскидывал сейчас руку к небесам, удерживая в другой руке свиток. Асари осел, упершись подбородком в холодный металл, словно приклоняясь перед его несравненным величием.
       Гротери принес на север магию. Таинства темных искусств. Он создал Гротенберг тогда, когда Культ Пяти ^[1] был ещё в своей человеческой ипостаси. Когда не мнили себя богами. Ходил слух, что Культ по-настоящему обрел свою силу лишь после того, как Контер — ныне известный как Киран — обратился к наместнику с мольбой обучить их его знаниям.
       Мог ли тот полагать, что его ученик, передав знания своим братьям и сестрам по культу, выведут его наследие, открыв Пути Просветления, на такой уровень? Что, став божествами, отринут человечество от себя, и забудут, оставив лишь ритуалы, а того, кто близок к человеческому, изгонят? Асари покачал головой, прогоняя ненужный поток мыслей.
       Только одно его раздражало сейчас, глядя на монумент. Основание статуи покрывали отпечатки ладоней каждого из правителей Гротенберга, признаваемых духом-основателем. Или, по крайней мере, тем, что от него осталось. Лишь тот, кого нарек прошлый правитель, мог принять этот дух.
       Отпечатка Мэйнард среди них не было. Тринадцать предшественников, и фальшивка, не признанная их Первым среди правителей. Асари не видел коронации Элеоноры, но мог поклясться, как перекосилось лицо девушки, понявшей, что будет править вопреки. А, быть может, своими познаниями в магии, она и обманула временно народ в то время. Что знает простой люд о магии? Лишь то, что им рассказывает духовенство, а это практически ничто.
       Обостренный слух распознал в хоре голосов металлический скрежет. Тяжелый мост в замок Гранвиль впервые за эти годы, по-настоящему распахнул свою пасть. Начинается. Асари не заметил у себя торжествующей улыбки. Только подкативший к горлу ком, и как вцепился железной хваткой в перила, вытянувшись по струнке. Пытался разглядеть через проклятый туман хоть что-то.
       
       

***

       ...Центральная площадь. Новый Гротенберг
       
       «Пусть милость божья нас спасет,
       Поможет Путь найти.
       Благодаря милости высшей,
       Ведущей нас сквозь трудности жизни.
       Мы призываем свыше поддержку и силу,
       Чтобы идти по Пути истины,
       Как шли Вы до нас».
       Стих Предвестника
       
       С возвышения спускалась одинокая карета. Выполненная в черных тонах, и запряженная белыми лошадьми, она казалась, скорее призраком, двигающимся в сторону площади Божеств. Люди замерли, остановили службу, нарушая правила. Жрецы разошлись по широкому кругу, замирая в ожидании. Верховная Жрица жестом остановила хор, и подала знак. Закружились рясы, занимая вверенные им места. Стража словно вытянулась по струнке, сбросив сон с плеч. Простые люди остановились в недоверии. Столько лет королеву никто не видел. Столько лет духовенство выставляло её злом, источником проклятия, и именно в тот день, когда возносятся почести божествам, вестница Ваканта явила себя воплоти.
       «Она не боится?» — Зароптали в толпе. Не боится гнева остальных божеств, не признающих Ваканта, и его культ. Не боится духовенства, выступающего против неё почти в открытую.
       Когда карета приблизилась к площади, казалось, что прошли столетия. Кучер соскочил с козел, и постучал в окно кареты. «Прибыли, ваше Величество», — едва слышно проговорил мужчина. Он был одет во все черное, и даже лицо его скрывалось черной тканью, похожей на траурную вуаль. Движения были смазанными, нечеткими, будто бы что-то мешало их разглядеть.
       Двери кареты открылись, и вышел другой мужчина. Он подал руку в непроглядную темноту, откуда показалось скромное белое платье, а следом, и высокая худая женская фигура. Идеальная осанка, и мертвенно пустой взгляд. Она походила на невесту в таком виде, а ритуальные атрибуты, поверх свободного платья удивительным образом казались лишними и инородными. Её светлые волосы за эти годы выгорели, и стали белёсыми, как пепел. Подобно своим слугам, правительница города опустила кружевное полотно, обернулась на маячивший на грани видимости сквозь сизый туман замок Гранвиль, и двинулась к помосту. В руках Мэйнард сжимала церемониальный меч, сияющий червлёной гравировкой и тяжёлый с виду. Но несмотря на её хрупкую фигуру, женщина держала оружие с легкостью.
       Лишь через мгновение Жрецы увидели, что из тумана шагает стража. Конечно, Мэйнард понимала, как рискован этот шаг — выходить в народ, который тебя проклинает. На её лице не было никакого беспокойства лишь холодная, уверенная улыбка.
       Двигаясь бесшумно, словно призрак, с едва уловимым шелестом церемониальных одежд, походящих скорее на звон кандалов заключенной, вступила на каменные ступени, поднялась к центру площади. Вестник в изумлении уступил ей место. Ей, и её слуге, следующему за ней следом.
       На миг воцарилась напряженная тишина. Мир, словно замер в предвкушении чего-то, что обязательно должно произойти. Все вокруг уловили изменение в пространстве. Незримое присутствие наблюдателей.
       — Гротенберг. Я прошу прощения за то, что покинула тебя! — Неожиданно громко проговорила Мэйнард ровным и твердым голосом. — Боги, верно, должны простить мне мою болезненную слабость от чумы, принесенной проклятым Вакантом на наш город. Вакантом, и его Вестником. — Она выждала, оценивая настроение толпы. Руки её потяжелели от меча, будто ни она опиралась на его стальную плоть, а он давил на свою обладательницу. Мэйнард сосредоточила внимание на одной ей ведомой точке. Чувствовала присутствие. Далекое, знакомое присутствие. Но не здесь, не в толпе. Толпа же затрепетала от шепотков. Все понимали, о ком она говорит. — Пять лет назад, когда мой муж, и весь Совет, погиб от его руки, я молила Кирана забрать его проклятую душу. Но, как видно, боги не услышали меня. — Женщина скорбно опустила голову. — Тогда, молю сейчас. Киран! Прошу праведного суда над тем, кто породил весь этот кошмар. Кто поверг судьбы ни в чем неповинных людей в вечное страдание. Услышь наши мольбы! Открою ныне торжество Божеств со скорбью в душе. Пусть Первая кровь, прольется.
       Мэйнард вновь вскинула голову. «Где же ты... Где?» — думала она, протягивая руку Вестнику божеств. Юноша из храма напел строки. «Мы призываем свыше поддержку и силу,//Чтобы идти по Пути истины, //Как шли Вы до нас», - занес руку с ритуальным кинжалом, вырезал символ культа Пяти. Кровь каплями собралась по краям раны, и Мэйнард положила окровавленную руку на рукоять.
       — Второй пусть будет тот, кто был по мою сторону все годы. Сердце, переданное им задолго до этого дня. Клятва, переданная его устами. — Она осторожно надавила на плечо своего слуги, и кивнула, негромко спросив, едва он приклонил колено: — согласен ли ты стать Второй Кровью?
       — Да, госпожа. — Раздался четкий ответ. Он опустил голову, чуть выдвинув вперед, и шептал слова Пути.
       «Через Тьму проведу, прямо к Свету. Через муки пройду, стану пеплом»
       За ними вторили и горожане, и гости города, и жрицы. В их голосах потонул свист клинка, и отсеченная голова, покатилась по площадке. Вестник поднял её, скрытую вуалью. Глаза его расширились от ужаса на миг, но ритуал требовал последовательности. В ушах звучали слова Оракула: «День, когда сердце мертвеца откроет путь богам. Ужасный день, и великий» — и он не мог с ней поспорить. Голова бывшего члена Совета, погибшего пять лет назад, сейчас словно теряла последние капли жизни, сброшенная в колодец.