— Боги, услышьте нас! – прогремел над площадью усиленный магией голос Мэйнард. Он требовал, а не молил, ибо тот, кто отдаёт самое дорогое, имеет на это право.
Но толпа, казалось, не поняла её призыва.
— Боги, услышьте нас! - Мольба тысячами голосов взвилась над площадью.
Мэйнард опустила меч, тяжело опершись на рукоять.
— Главный Жрец, чья кровь будет Третьей? — Спросила она, смотря на первого Жреца, рядом с Элеонорой, первой Жрицей.
— Дитя, служащее верно храму, - склонил он голову, и на миг показалось, что странная улыбка искривила его губы.
Мэйнард кивнула. В её взгляде проскользнуло презрение к этому вечному старику, который отдаёт ребёнка на смерть и радуется, что его жалкая душонка никому не нужна, ибо давно пуста и трухлява, как изъеденный молью платок.
— Третья кровь! — Возгласила она, подняв обе руки к небу. — Чистая, верная, неискушенная кровь. Мы — слепцы. — Резким движением она закрыла глаза руками, крест-накрест. Город, будто бы став единым организмом, подчинился ей, закрывая свои. — Мы не достойны узреть эту кровь. — Хор вторил за ней. — Её чистота нам не постижима. — И вновь хор голосов, резко оборвавший песню на самой высокой ноте.
Тишина. И гром от едва различимых детских шагов. Юная жрица поднималась на эшафот. В своём тонком белом платьице, развевающемся на ветру, взявшемся ниоткуда, она казалась невесомо лёгкой и почти призрачной, будто ступала по грани миров.
Тяжелая, гнетущая тишина опустилась на город. По толпе будто прокатывались ледяные волны, заставляя содрогаться тела. Шаг за шагом, волна за волной нечто незримое вторгалось на площадь. И странное потустороннее чувство наполняло жителей. Пространство вибрировало от магии. Наполняло и древние символы вокруг помоста силой. Людей уже трясло от странной пытки, словно нечто скользило россыпью маленьких молний по коже.
Когда напряжение достигло невыносимого предела, зазвучали тамбурины, все словно вдохнули в едином порыве, подхваченные ровным ритмом барабанов. Колокольчики присоединились мгновениями позже, басовитыми бубенцами рассыпались по нервам, довершая это звуковое извержение позвякиваниями треугольников. Будто рассыпались в прах человеческие жизни.
Мэйнард глубоко вдохнула, и запела. Строки предвестника Пути.
Когда Асари вышел из ступора, то увидел, как юную жрицу подводили к алтарю. Она шла, как дорогая кукла, в мареве из серебристо белого шёлка и кружев, диссонируя со своим окружением. Ступала по лужам из крови без какого либо страха или брезгливости. И шлейф платья, пропитываясь багрянцем всё больше с каждым шагом, выписывал причудливые узоры на камне.
Девочка не осознавала того, что здесь случилось и что произойдёт с ней самой очень скоро. И на мертвенно бледном лице расцветала блаженная улыбка, от которой Асари бросило в дрожь. Дурман, очарование — все это еще с детства казалось ему бесчеловечным.
С детьми обходились милосерднее, чем со взрослыми, добровольно или почти добровольно, но вполне осознанно приносившими себя в жертву. Внушаемые сосуды, в которые наливают фанатичной веры, и отправляют участвовать в ритуалах. У этой златокудрой малышки вряд ли кто-то спрашивал согласие. Как, впрочем, и у всех других детей, умертвляемых ранее. Давали яд, дурманящий и усыпляющий сознание девочки.
Сердце его сжалось, и Асари отвернулся. Пусть идет церемония. Пусть эта куколка станет последней жертвой. Он свое лучшее для казни виновницы всей этой вакханалии время всё равно уже упустил. Опустившись на край крыши в тени бортика, Асари обхватил голову руками и сжался. Его снова обставили, как сосунка. Представится ли ещё удобный момент – неизвестно. Впервые он испытывал горечь от неудачи, и больше ни на что не надеялся. Ещё немного и магия создаст непробиваемый для него щит. Не видел, чувствовал узор, словно незримые кружева плел великий маг.
Он даже не отметил тот миг, когда юная жертва ступила за грань. Разве что почувствовал необычное бурление пространства. Даже умудрился сравнить это состояние, с вполне обыденным действом, найдя подобие процессов. Город и наполняющую его магию он представил в виде закипающего на огне котла в тот миг, когда в него бросают щепотку соли, и тот начинает резко вскипать, выбрасывая вверх раскалённые капли. Со дна поднимаются пузыри пара. По поверхности растекается пена…
Необычный образ совершенно неожиданно привёл к осознанию того, насколько он верен по отношению к тому, что сейчас происходит. Противоборство сил! Церковники давно желали взять реванш, подмыть под себя всех в Гротенберге. Именно об это они говорили с Сиолой. Даже знаки, что сейчас разгораются на площади, воспринимаются им с высоты как-то иначе. Там внизу это совершенно незаметно. Энергия, вплетаемая в искаженный контур, жизнь, время, затрачиваемое на сам ритуал — всё, чтобы создать идеальную ловушку для герцогини.
Однако и Мейнард не стоит считать наивной дурочкой. Уж кто-кто, а она знает толк в интригах. Есть у юноши предчувствие, что что-то должно произойти. Только вот, что она задумала – неизвестно.
Тут Асари осознал: он должен помешать. Помешать чему-то, о чем знать не может, о чем сложно догадаться, но интуиция как никогда кричала: «вмешайся! Прерви!» А, впрочем, какая разница, что они задумали?! Пусть в этом спектакле Асари роли не предусмотрено, но он вполне способен её вписать остриём своего клинка. Нет, рано он списал себя со счетов. Рано. Действо продолжается, и он должен быть готов в любой момент.
Апатия вмиг отступила. И даже Тень, как показалось, прошелестела нечто одобрительное. Парень поднялся на ноги и вновь стал следить за происходящим, ощущая отчего-то неожиданный прилив сил.
Энергия вокруг центра всё росла, по мере распевания Пути. Юноша ошибся. Никаких искажений, ничего не было в этой песне. Их с Нерлом расчеты были неверными. Чистый резонанс сил города, и его покровителей. Только вот что проку, если всем всё равно безразлично то, о чем они поют?
Песнопения вводили в транс, под действием магии достигая почти идеального звучания, даже когда он старался не слушать, зажимая уши ладонями, вспоминая старую колыбельную, как он сейчас знал, пришедшую с востока, знакомую ему с младенчества. Плохая альтернатива Пути, колдовская вязь слов, как и темная магия, утопившая этот город во тьме. Мать говорила, что звучащая из уст переселенцев, всех слышащих её впервые, здесь в городе, она сводила с ума, подчиняла себе, делая послушными марионетками. Это последующие поколения как-то адаптировались, впитали её в себя с молоком матерей, перестали ощущать враждебной.
Когда Асари уже устал бороться, к счастью понял, что Песня Пути дошла до стиха о восхождении Ваканта. После его низвержения эти куплеты пропускались. Оставалась лишь музыка. И сейчас эта традиция нарушилась. Голоса народа стихли, а вот Мэйнард, выждав проигрыш, другим голосом: мощным, низким, совершенно непохожим на женский, продолжила петь. Показалось, что само божество вмешалось в действие на площади и решило оказать себя, напомнив, что Вакант всё ещё существует. И не этим жалким людишкам пренебрегать им. Он понимал — это божество их слышит, и отвечает.
Асари вскочил на парапет уже не таясь. Это была не просто песнь. Эти слова лились изо рта правительницы вместе с магией, обходящей ритуальные рисунки, выписывали свой орнамент, отличный от знаков жрецов. Эта новая вязь ложилась поверх церемониальной, выжигая её и сияя, всё ярче. Парень даже удивился, почему первосвященники ничего не делают. Неужели они не видят, не ощущают того, что неведомая сила ломает всю их задумку?
Наверное, что именно так – они были слепы! Будто бы магическое марево застилало им глаза, не позволяло выйти из оцепенения. К пению добавились жесты, словно сама властительница двигалась в такт древней музыке, завлекая в смертельную пляску всех.
Тем временем новый круг был почти завершён, и народ, до этого стоявший безмолвно, как громом поражённый, заволновался, закричал, пришёл в движение. Да и как могло быть иначе, если собравшиеся стояли смешанной толпой? День сравнял прокажённых и тех, кто всё ещё каким-то чудом оставался здоров.
Новые для многих или хорошо забытые, не без усилий церковников, слова, теперь будто наизнанку выворачивали пораженных болезнью. Они затряслись, падая ниц. Кто-то бился в агонии, будто бы не было над Гротенбергом слабого солнца, теперь спрятавшегося за тучи, будто не было дня, и будто бы они собирались обращаться.
Те же, кто всё ещё оставался людьми, в панике метались, стараясь покинуть площадь. Но отчего-то не могли пройти за невидимый барьер. Они бились об него с дикими воплями и стенаниями, давили друг друга, рвали одежду, отпихивали друг друга, давили слабых. Только всё было бесполезно.
Стражники в своих доспехах стояли, замерев, будто соляные столбы, и даже не пытались усмирить безумцев. Не двигались и храмовники, парализованные неведомой силой.
Было заметно и то, что нашлись и другие, более стойкие, или быть может, смирившиеся с уготованной им участью, а возможно и просто фанатики, которые присоединились к пению. Среди них были и прокажённые, и здоровые, и даже некоторые жрецы и стражники, не разбитые внезапным параличом. И очень скоро этот хор уже сотрясал площадь. Сила взвивалась, к, всё больше темнеющему, небу, будто чёрное призрачное пламя. А город, окутанный этой силой, плыл, преломляясь, будто в кривом зеркале, утопая в океане древней магии.
Сам юноша, стоя в недоумении на карнизе, чувствовал подъем сил. Это – та магия, что дал им Вакант. Отголоски дара. Значит, вот в чем сила Мэйнард. Выворачивать души, сжигать сердца, менять саму природу человека.
Пришло чёткое осознание – пора действовать. Сейчас или никогда — у него появился шанс отомстить.
Черный кинжал сжал своё оружие. Родовой клинок напитывался магией, гневом своего владельца. Уж чего в нём сейчас было много, так ненависти с этой женщине, уничтожившей весь его род, лишившей его права владения, и превратившей весь город в клоаку мерзости и болезни. Очень быстро рукоять стала огненно горячей.
По телу растекалась энергия, наполняла жизнью, улучшала восприятие. Чёрный Клинок ощутил полную готовность к рывку. Он покачнулся на стопе. Тень отделилась, толкая его вперед. Асари закрыл глаза, позволяя своему разуму перенестись в конкретную точку, перемещая себя так, чтобы обрушиться сверху с занесенным клинком, возить его прямо в грудь, в трепещущее сердце врага.
В миг, когда женщина пропела последние строки, лезвие пронзило шелковую ткань, и вошло в тело по самую рукоять.
Раздался крик. Странный крик, в нём было больше торжества и радости, нежели боли. Принц смотрел в её глаза, и осознание неправильности произошедшего, медленно накрывало его с головой.
Ошеломленная женщина смотрела на Асари не с ужасом, а с благодарностью. Она улыбнулась, и с уголка губ стекли струйки крови, чёрной мёртвой крови, которой не должно было быть, и обняла его за руки, тихо прошептав: «Спасибо Вам, лорд Хирем, я свободна».
Ему показалось, что он услышал треск стекла.
Скорее по привычке, мужчина вытащил клинок из тела, завершая своё дело. Женщина пала к его ногам. Глаза Асари раскрылись от изумления. Этот голос не принадлежал Мэйнард. Это лишь тело. Оболочка. Оболочка, наведённая колдовством. А он снова облажался… она его обманула! Выставила вместо себя очередную куклу, проецировала через неё все действия, говорила, пела, даже управляла магией!
Теперь она точно знает, кто ей противостоит и, наверное, смеётся над его наивностью и недальновидностью. Как всё глупо и бездарно!
Асари, находясь в ступоре от отчаяния, совершенно не обращал внимания на то, что творится теперь вокруг него. И даже не заметил в первое мгновение, как что-то с огромной силой ударило его в спину.
Гротенберг. Десять лет назад.
Сегель
Идеальная ловушка.
Мы понимали это все сильнее, пока пытались найти пути отхода. Искали и не находили, проникаясь всё больше осознанием того, что обречены.
Каждый житель Гротенберга из любой точки города всегда может увидеть замок Гранвиль. Он зловещим чёрным обелиском высится на скалистом мысе, сильно выступающем в море. С трёх сторон коварные подводные шипы не дают приблизиться к нему для высадки. Но даже если бы смельчаки и исхитрились на подобное, то им нужны были бы крылья для того, чтобы подняться к крепостным зубьям, которыми ощерилась твердыня. Скалы настолько гладки, что можно смотреться в них, как в чёрное зеркало. И поднимаются от воды на добрую сотню шагов.
Но если бы только это! Подходы к крепости со стороны берега тоже имели отличную защиту. Недаром Гротери Трайвас, единственный, кому удалось захватить этот форпост, пригласил сильнейших магов для доведения укреплений до совершенства. В его детище не должно было быть изъянов и слабых сторон.
Наёмники постарались на славу. Все крепостные сооружения были выплавлены из базальтового основания. Они разделили русло реки, заставив ту глубокими и бурными потоками огибать замок со стороны берега. Таким образом, цитадель парила над городом, будто на острове. Лишь узкий подъёмный мост открывал избранным путь в Замок Гранвиль.
И если проникнуть внутрь нам поможет заказчик, то вот обратно…
Чем дольше мы пытались придумать план отхода, тем больше убеждались: у нас нет возможности уйти. Остается лишь выполнить работу и молиться богам о том, чтобы нас отпустили. Но это же просто смешно! Смешно до кровавых слёз.
— Итак... — Диор устало оглядел нашу маленькую группу.
Я и Сиола, Огюст и Керо. Мы оградили как можно больше народа от того, чтобы ввязываться в смертельную авантюру. Некоторые, поражаясь несправедливости, желали-таки найти тех, кто поможет нам выпутаться, однако и тут быстро выяснилось, что трепыхаться бесполезно. Качали головами, а Диор потихоньку искал замену себе, переговариваясь то с одним, то с другим. Те, кто рвались помочь со словами «вместе-то прорвемся!» Сколько не отговаривай Сиолу, но даже за эти несколько дней ничего не изменилось, и, наконец, наш капитан сдался, и извинился перед ней. Было бы это пустяком, все помолчали головой, да смирились... но класть голову просто потому, что наивно полагаешь, что можешь спасти дорогого человека — уже самоубийственно и глупо.
— Следующей ночью нам выходить в замок. Лучше... подготовиться к тому, что мы можем не выбраться оттуда. — Он подавил тяжелый вздох. — Вероятность чисто выполнить работу у нас более чем приличная, так что лучше соберите вещи, которые сможете быстро унести. Расписка у всех есть? — Мы кивнули. Добились того, чтобы договор у каждого был на руках. В таком случае, если кто-то погибнет, особенно, если погибнет Диор, у любого будет шанс получить деньги, и бежать из Гротенберга. Диор закивал, то ли своим мыслям, то ли нервно. — Хорошо. Хорошо... в таком случае, у вас есть время до заката, чтобы подготовиться к нападению. У нас есть несколько часов на контракт — до торжества и коронации соответственно.
Никто ничего не говорил. Возразить было нечего. Душа готовилась к смерти.
Я, сидя в тени, пребывал в странном состоянии. Невесомом, можно сказать, будто встал на краю обрыва, прежде чем спрыгнуть, и ни ветер, перебирающий волосы, и обнимающий за плечи, ни стылый, словно в склепе воздух, не тревожат тебя.
Но толпа, казалось, не поняла её призыва.
— Боги, услышьте нас! - Мольба тысячами голосов взвилась над площадью.
Мэйнард опустила меч, тяжело опершись на рукоять.
— Главный Жрец, чья кровь будет Третьей? — Спросила она, смотря на первого Жреца, рядом с Элеонорой, первой Жрицей.
— Дитя, служащее верно храму, - склонил он голову, и на миг показалось, что странная улыбка искривила его губы.
Мэйнард кивнула. В её взгляде проскользнуло презрение к этому вечному старику, который отдаёт ребёнка на смерть и радуется, что его жалкая душонка никому не нужна, ибо давно пуста и трухлява, как изъеденный молью платок.
— Третья кровь! — Возгласила она, подняв обе руки к небу. — Чистая, верная, неискушенная кровь. Мы — слепцы. — Резким движением она закрыла глаза руками, крест-накрест. Город, будто бы став единым организмом, подчинился ей, закрывая свои. — Мы не достойны узреть эту кровь. — Хор вторил за ней. — Её чистота нам не постижима. — И вновь хор голосов, резко оборвавший песню на самой высокой ноте.
Тишина. И гром от едва различимых детских шагов. Юная жрица поднималась на эшафот. В своём тонком белом платьице, развевающемся на ветру, взявшемся ниоткуда, она казалась невесомо лёгкой и почти призрачной, будто ступала по грани миров.
Тяжелая, гнетущая тишина опустилась на город. По толпе будто прокатывались ледяные волны, заставляя содрогаться тела. Шаг за шагом, волна за волной нечто незримое вторгалось на площадь. И странное потустороннее чувство наполняло жителей. Пространство вибрировало от магии. Наполняло и древние символы вокруг помоста силой. Людей уже трясло от странной пытки, словно нечто скользило россыпью маленьких молний по коже.
Когда напряжение достигло невыносимого предела, зазвучали тамбурины, все словно вдохнули в едином порыве, подхваченные ровным ритмом барабанов. Колокольчики присоединились мгновениями позже, басовитыми бубенцами рассыпались по нервам, довершая это звуковое извержение позвякиваниями треугольников. Будто рассыпались в прах человеческие жизни.
Мэйнард глубоко вдохнула, и запела. Строки предвестника Пути.
***
Когда Асари вышел из ступора, то увидел, как юную жрицу подводили к алтарю. Она шла, как дорогая кукла, в мареве из серебристо белого шёлка и кружев, диссонируя со своим окружением. Ступала по лужам из крови без какого либо страха или брезгливости. И шлейф платья, пропитываясь багрянцем всё больше с каждым шагом, выписывал причудливые узоры на камне.
Девочка не осознавала того, что здесь случилось и что произойдёт с ней самой очень скоро. И на мертвенно бледном лице расцветала блаженная улыбка, от которой Асари бросило в дрожь. Дурман, очарование — все это еще с детства казалось ему бесчеловечным.
С детьми обходились милосерднее, чем со взрослыми, добровольно или почти добровольно, но вполне осознанно приносившими себя в жертву. Внушаемые сосуды, в которые наливают фанатичной веры, и отправляют участвовать в ритуалах. У этой златокудрой малышки вряд ли кто-то спрашивал согласие. Как, впрочем, и у всех других детей, умертвляемых ранее. Давали яд, дурманящий и усыпляющий сознание девочки.
Сердце его сжалось, и Асари отвернулся. Пусть идет церемония. Пусть эта куколка станет последней жертвой. Он свое лучшее для казни виновницы всей этой вакханалии время всё равно уже упустил. Опустившись на край крыши в тени бортика, Асари обхватил голову руками и сжался. Его снова обставили, как сосунка. Представится ли ещё удобный момент – неизвестно. Впервые он испытывал горечь от неудачи, и больше ни на что не надеялся. Ещё немного и магия создаст непробиваемый для него щит. Не видел, чувствовал узор, словно незримые кружева плел великий маг.
Он даже не отметил тот миг, когда юная жертва ступила за грань. Разве что почувствовал необычное бурление пространства. Даже умудрился сравнить это состояние, с вполне обыденным действом, найдя подобие процессов. Город и наполняющую его магию он представил в виде закипающего на огне котла в тот миг, когда в него бросают щепотку соли, и тот начинает резко вскипать, выбрасывая вверх раскалённые капли. Со дна поднимаются пузыри пара. По поверхности растекается пена…
Необычный образ совершенно неожиданно привёл к осознанию того, насколько он верен по отношению к тому, что сейчас происходит. Противоборство сил! Церковники давно желали взять реванш, подмыть под себя всех в Гротенберге. Именно об это они говорили с Сиолой. Даже знаки, что сейчас разгораются на площади, воспринимаются им с высоты как-то иначе. Там внизу это совершенно незаметно. Энергия, вплетаемая в искаженный контур, жизнь, время, затрачиваемое на сам ритуал — всё, чтобы создать идеальную ловушку для герцогини.
Однако и Мейнард не стоит считать наивной дурочкой. Уж кто-кто, а она знает толк в интригах. Есть у юноши предчувствие, что что-то должно произойти. Только вот, что она задумала – неизвестно.
Тут Асари осознал: он должен помешать. Помешать чему-то, о чем знать не может, о чем сложно догадаться, но интуиция как никогда кричала: «вмешайся! Прерви!» А, впрочем, какая разница, что они задумали?! Пусть в этом спектакле Асари роли не предусмотрено, но он вполне способен её вписать остриём своего клинка. Нет, рано он списал себя со счетов. Рано. Действо продолжается, и он должен быть готов в любой момент.
Апатия вмиг отступила. И даже Тень, как показалось, прошелестела нечто одобрительное. Парень поднялся на ноги и вновь стал следить за происходящим, ощущая отчего-то неожиданный прилив сил.
Энергия вокруг центра всё росла, по мере распевания Пути. Юноша ошибся. Никаких искажений, ничего не было в этой песне. Их с Нерлом расчеты были неверными. Чистый резонанс сил города, и его покровителей. Только вот что проку, если всем всё равно безразлично то, о чем они поют?
Песнопения вводили в транс, под действием магии достигая почти идеального звучания, даже когда он старался не слушать, зажимая уши ладонями, вспоминая старую колыбельную, как он сейчас знал, пришедшую с востока, знакомую ему с младенчества. Плохая альтернатива Пути, колдовская вязь слов, как и темная магия, утопившая этот город во тьме. Мать говорила, что звучащая из уст переселенцев, всех слышащих её впервые, здесь в городе, она сводила с ума, подчиняла себе, делая послушными марионетками. Это последующие поколения как-то адаптировались, впитали её в себя с молоком матерей, перестали ощущать враждебной.
Когда Асари уже устал бороться, к счастью понял, что Песня Пути дошла до стиха о восхождении Ваканта. После его низвержения эти куплеты пропускались. Оставалась лишь музыка. И сейчас эта традиция нарушилась. Голоса народа стихли, а вот Мэйнард, выждав проигрыш, другим голосом: мощным, низким, совершенно непохожим на женский, продолжила петь. Показалось, что само божество вмешалось в действие на площади и решило оказать себя, напомнив, что Вакант всё ещё существует. И не этим жалким людишкам пренебрегать им. Он понимал — это божество их слышит, и отвечает.
Асари вскочил на парапет уже не таясь. Это была не просто песнь. Эти слова лились изо рта правительницы вместе с магией, обходящей ритуальные рисунки, выписывали свой орнамент, отличный от знаков жрецов. Эта новая вязь ложилась поверх церемониальной, выжигая её и сияя, всё ярче. Парень даже удивился, почему первосвященники ничего не делают. Неужели они не видят, не ощущают того, что неведомая сила ломает всю их задумку?
Наверное, что именно так – они были слепы! Будто бы магическое марево застилало им глаза, не позволяло выйти из оцепенения. К пению добавились жесты, словно сама властительница двигалась в такт древней музыке, завлекая в смертельную пляску всех.
Тем временем новый круг был почти завершён, и народ, до этого стоявший безмолвно, как громом поражённый, заволновался, закричал, пришёл в движение. Да и как могло быть иначе, если собравшиеся стояли смешанной толпой? День сравнял прокажённых и тех, кто всё ещё каким-то чудом оставался здоров.
Новые для многих или хорошо забытые, не без усилий церковников, слова, теперь будто наизнанку выворачивали пораженных болезнью. Они затряслись, падая ниц. Кто-то бился в агонии, будто бы не было над Гротенбергом слабого солнца, теперь спрятавшегося за тучи, будто не было дня, и будто бы они собирались обращаться.
Те же, кто всё ещё оставался людьми, в панике метались, стараясь покинуть площадь. Но отчего-то не могли пройти за невидимый барьер. Они бились об него с дикими воплями и стенаниями, давили друг друга, рвали одежду, отпихивали друг друга, давили слабых. Только всё было бесполезно.
Стражники в своих доспехах стояли, замерев, будто соляные столбы, и даже не пытались усмирить безумцев. Не двигались и храмовники, парализованные неведомой силой.
Было заметно и то, что нашлись и другие, более стойкие, или быть может, смирившиеся с уготованной им участью, а возможно и просто фанатики, которые присоединились к пению. Среди них были и прокажённые, и здоровые, и даже некоторые жрецы и стражники, не разбитые внезапным параличом. И очень скоро этот хор уже сотрясал площадь. Сила взвивалась, к, всё больше темнеющему, небу, будто чёрное призрачное пламя. А город, окутанный этой силой, плыл, преломляясь, будто в кривом зеркале, утопая в океане древней магии.
Сам юноша, стоя в недоумении на карнизе, чувствовал подъем сил. Это – та магия, что дал им Вакант. Отголоски дара. Значит, вот в чем сила Мэйнард. Выворачивать души, сжигать сердца, менять саму природу человека.
Пришло чёткое осознание – пора действовать. Сейчас или никогда — у него появился шанс отомстить.
Черный кинжал сжал своё оружие. Родовой клинок напитывался магией, гневом своего владельца. Уж чего в нём сейчас было много, так ненависти с этой женщине, уничтожившей весь его род, лишившей его права владения, и превратившей весь город в клоаку мерзости и болезни. Очень быстро рукоять стала огненно горячей.
По телу растекалась энергия, наполняла жизнью, улучшала восприятие. Чёрный Клинок ощутил полную готовность к рывку. Он покачнулся на стопе. Тень отделилась, толкая его вперед. Асари закрыл глаза, позволяя своему разуму перенестись в конкретную точку, перемещая себя так, чтобы обрушиться сверху с занесенным клинком, возить его прямо в грудь, в трепещущее сердце врага.
В миг, когда женщина пропела последние строки, лезвие пронзило шелковую ткань, и вошло в тело по самую рукоять.
Раздался крик. Странный крик, в нём было больше торжества и радости, нежели боли. Принц смотрел в её глаза, и осознание неправильности произошедшего, медленно накрывало его с головой.
Ошеломленная женщина смотрела на Асари не с ужасом, а с благодарностью. Она улыбнулась, и с уголка губ стекли струйки крови, чёрной мёртвой крови, которой не должно было быть, и обняла его за руки, тихо прошептав: «Спасибо Вам, лорд Хирем, я свободна».
Ему показалось, что он услышал треск стекла.
Скорее по привычке, мужчина вытащил клинок из тела, завершая своё дело. Женщина пала к его ногам. Глаза Асари раскрылись от изумления. Этот голос не принадлежал Мэйнард. Это лишь тело. Оболочка. Оболочка, наведённая колдовством. А он снова облажался… она его обманула! Выставила вместо себя очередную куклу, проецировала через неё все действия, говорила, пела, даже управляла магией!
Теперь она точно знает, кто ей противостоит и, наверное, смеётся над его наивностью и недальновидностью. Как всё глупо и бездарно!
Асари, находясь в ступоре от отчаяния, совершенно не обращал внимания на то, что творится теперь вокруг него. И даже не заметил в первое мгновение, как что-то с огромной силой ударило его в спину.
Глава 12 — Интермедия
Гротенберг. Десять лет назад.
Сегель
Идеальная ловушка.
Мы понимали это все сильнее, пока пытались найти пути отхода. Искали и не находили, проникаясь всё больше осознанием того, что обречены.
Каждый житель Гротенберга из любой точки города всегда может увидеть замок Гранвиль. Он зловещим чёрным обелиском высится на скалистом мысе, сильно выступающем в море. С трёх сторон коварные подводные шипы не дают приблизиться к нему для высадки. Но даже если бы смельчаки и исхитрились на подобное, то им нужны были бы крылья для того, чтобы подняться к крепостным зубьям, которыми ощерилась твердыня. Скалы настолько гладки, что можно смотреться в них, как в чёрное зеркало. И поднимаются от воды на добрую сотню шагов.
Но если бы только это! Подходы к крепости со стороны берега тоже имели отличную защиту. Недаром Гротери Трайвас, единственный, кому удалось захватить этот форпост, пригласил сильнейших магов для доведения укреплений до совершенства. В его детище не должно было быть изъянов и слабых сторон.
Наёмники постарались на славу. Все крепостные сооружения были выплавлены из базальтового основания. Они разделили русло реки, заставив ту глубокими и бурными потоками огибать замок со стороны берега. Таким образом, цитадель парила над городом, будто на острове. Лишь узкий подъёмный мост открывал избранным путь в Замок Гранвиль.
И если проникнуть внутрь нам поможет заказчик, то вот обратно…
Чем дольше мы пытались придумать план отхода, тем больше убеждались: у нас нет возможности уйти. Остается лишь выполнить работу и молиться богам о том, чтобы нас отпустили. Но это же просто смешно! Смешно до кровавых слёз.
— Итак... — Диор устало оглядел нашу маленькую группу.
Я и Сиола, Огюст и Керо. Мы оградили как можно больше народа от того, чтобы ввязываться в смертельную авантюру. Некоторые, поражаясь несправедливости, желали-таки найти тех, кто поможет нам выпутаться, однако и тут быстро выяснилось, что трепыхаться бесполезно. Качали головами, а Диор потихоньку искал замену себе, переговариваясь то с одним, то с другим. Те, кто рвались помочь со словами «вместе-то прорвемся!» Сколько не отговаривай Сиолу, но даже за эти несколько дней ничего не изменилось, и, наконец, наш капитан сдался, и извинился перед ней. Было бы это пустяком, все помолчали головой, да смирились... но класть голову просто потому, что наивно полагаешь, что можешь спасти дорогого человека — уже самоубийственно и глупо.
— Следующей ночью нам выходить в замок. Лучше... подготовиться к тому, что мы можем не выбраться оттуда. — Он подавил тяжелый вздох. — Вероятность чисто выполнить работу у нас более чем приличная, так что лучше соберите вещи, которые сможете быстро унести. Расписка у всех есть? — Мы кивнули. Добились того, чтобы договор у каждого был на руках. В таком случае, если кто-то погибнет, особенно, если погибнет Диор, у любого будет шанс получить деньги, и бежать из Гротенберга. Диор закивал, то ли своим мыслям, то ли нервно. — Хорошо. Хорошо... в таком случае, у вас есть время до заката, чтобы подготовиться к нападению. У нас есть несколько часов на контракт — до торжества и коронации соответственно.
Никто ничего не говорил. Возразить было нечего. Душа готовилась к смерти.
Я, сидя в тени, пребывал в странном состоянии. Невесомом, можно сказать, будто встал на краю обрыва, прежде чем спрыгнуть, и ни ветер, перебирающий волосы, и обнимающий за плечи, ни стылый, словно в склепе воздух, не тревожат тебя.
