Получается, что Корвин был прав? Её надо было просто убить, она бы даже ничего не почувствовала, не поняла ни капли. Сейчас он просто сидит и ждёт, когда она умрёт. И всё, что он делает, все эти травки, лекарства – всё это не имеет смысла. Ей не выжить... Она не выкарабкается... Не сможет...
Даже не думая, не контролируя самого себя, Алдор принялся укладывать в мешок свои вещи, еду, деньги.
Почему он не послушался Корвина? Почему не сделал всё так, как он сказал? Надо было бросить её, или убить, и он сейчас был бы у стен Лиона. Подумаешь, девчонка, она ЕГО дочь, и в ней ЕГО кровь... Что из того, что они украли её и изнасиловали – она ведь дочь врага? Так и поступают с врагами...
Корвин прав, это он – слабак, не смог справиться с собой, не смог пересилить себя, уловил вдруг какие-то чувства, которых и быть не могло. К ней, ЕГО дочери – не могло! Она просто околдовала его, как ведьма... Он потерял голову, глаз не мог отвести от девчонки... А всё просто... всё очень просто, и Корвин это доказал... Она такая же, как все, ничуть не лучше и не хуже любой другой девушки. Одна только разница – сейчас она сильно болеет и, возможно, умирает... А он сидит рядом, ждёт, когда она умрёт, и ничего не может сделать. И имеет ли смысл делать хоть что-то?
А ведь она нравилась ему, ему нравилось смотреть на неё, следить за её глазами, лицом, руками. Она была красивой. Там, в доме лесника, в свободное время он много часов наблюдал за ней, и чувствовал, как в душе что-то замирало со сладкой незнакомой болью. Ему хотелось касаться её, трогать пальцы, шею, лицо, поцеловать её, попробовать на вкус её губы. Но он боялся своих желаний, понимал, что никогда не сделает этого, потому что она была ЕГО дочерью, потому что она – дочь графа, а он всего лишь рыцарь – слуга безземельный. Потому что сейчас она в его власти, она боится его... И именно он поставил её в такие условия, он увёз её из дома...
Алдор машинально добавил дров в огонь, сам не сводил глаз с лица девушки. Она похудела, впали щёки, и появились круги под глазами, спутанные волосы липли к вискам и лбу.
Он не бросит её, пока жива, не бросит, не сможет. Это он виноват перед ней, что она здесь. И он совсем не хотел быть похожим на её отца, не хотел бы мстить ему, убивая дочь. Просто так получилось...
Шипели мокрые палки в огне, холод пробирал до костей. Алдор поднялся и подобрался к девушке, лёг рядом, поверх одеяла. Так будет теплее. Потом забрался под одеяло, под второе, и, наконец, прижал к себе тонкое девичье тело. Она даже не сопротивлялась, она вообще вряд ли понимала, что происходит, смотрела огромными влажными глазами.
Алдор ласкал ладонью горячие руки, колени, и уже не мог остановиться, забрался под юбки, двигаясь вверх от колена по бедру. Второй рукой растянул шнурки платья на лифе, толкнулся внутрь горячим подбородком и жадно коснулся губами жаркой ложбинки на груди. Он целовал её шею, грудь, лицо. Она безвольно отворачивалась, закрывала глаза и тяжело с хрипом дышала. Сознанием своим она находилась сейчас не здесь, не шла навстречу ласкам, но и не мешала.
Безудержная страсть кружила голову, вряд ли сейчас он думал о последствиях, о том, что будет ненавидеть себя за это, о тех словах, что говорил Корвину. Сейчас она была его вся от пят до лица, и никто не стоял рядом, никто не мог остановить его, достучаться до разума, будто её болезнь бессознательной вспышкой перекинулась и на него.
Он и потом долго лежал рядом, и не мог поверить, осознать, что решился на это, пока не заметил следы своих вымазанных сажей пальцев на её щеках. Понял... Понял, что сделал это... Он сделал её своей любовницей против её воли, безумно, страстно, как сумасшедший. И с первых же минут проклял себя... Проклял за то, что оказался не лучше Корвина – сына оруженосца, за то, что воспользовался слабостью и безволием, за то, что сделал именно то, чего никогда бы не сделал дочери ненавистного графа...
И понял, что больше не может находиться здесь. Сорвался с места, приводя в порядок свою одежду, стал впопыхах собирать то, что ещё не убрал до этого. На камнях у костра кипела кружка и, обжигая пальцы, Алдор снял её с огня.
Девчонка... Он заберёт её с собой, заберёт в город, там много народу, может быть, их никто не заметит. Уже поздно, ворота могут быть закрыты, но ведь праздник, в праздник всё должно быть по-другому, приезжают гости, пилигримы...
Алдор начал тормошить дочь графа, сумел влить в неё несколько глотков отвара. Она что-то говорила ему бессвязное, перемешанное с кашлем. Алдор привёл в порядок её одежду, нашёл обувь, собрал все одеяла, набросил на плечи девушки плащ, застегнул бронзовую застёжку и своего плаща...
Путь до дороги в город через лес показался ему длиннее жизни. Девушку пришлось практически тащить на себе, а ещё мешок с вещами, да неизвестность впереди и чувство раскаяния.
Но на дороге ему повезло столкнуться с повозками купцов, и они взяли больную на телегу. Алдор до Ротбурга шёл рядом, не сводя с неё глаз. Стража у ворот без вопросов впустила их, и на постоялом дворе купцов ждали. Алдору даже выделили маленькую угловую комнату с одной постелью, больную графскую дочь он назвал своей женой, и тут же встретил сочувствие служанок и хозяйки постоялого двора. Ему нагрели воды и помогли помыть девушку, забрали в стирку одежду, принесли молока и тёплого хлеба. К утру Вэллия уже спокойно спала в чистой постели, и Алдор впервые за последние дни почувствовал хоть какое-то удовлетворение и надежду на то, что всё, быть может, образуется.
К обеду пришёл знакомый врач, приглашённый Алдором, осмотрел больную и оставил лекарства. Алдор не жалел последних денег, он уже давно решил для себя, что будет делать дальше. Знал, что ему придётся расстаться с дочерью графа, как только она немного поправится...
Вэллия открыла глаза и уставилась в серый потолок, какое-то время смотрела, ничего не понимая. Потом осознала, что всё изменилось вокруг неё. Это уже не пещера и не осенний лес. Она в постели под тёплыми одеялами и на чистых простынях, в комнате, скорее всего, постоялого двора. Как она оказалась здесь?
Вэллия поднялась на локте и села. Одежды её рядом не было, а на самой – лишь ночная сорочка, мокрая от пота, от неё сразу озноб побежал по спине. В комнате прохладно, камин не топлен. В груди при глубоком дыхании хрипело и клокотало, болезнь ещё сидела в ней, проникнув в лёгкие.
В комнате было сумрачно, единственный свет падал через приоткрытую створку ставни на окне. Захотелось подняться и посмотреть в окно, увидеть, где она? Что это за место?
Вэллия осторожно пересела на край широкой кровати и опустила ноги на пол, чуть коснулась босыми пальцами холодных досок, и в этот момент открылась дверь, зашёл Алдор, увидел её и громким окриком остановил:
– Куда? Пол ледяной!
Вэллия вздрогнула и отдёрнула ноги от пола, изумлёнными глазами смотрела в лицо, прошептала:
– Я хочу встать...
– Подожди.
Он бросил у решётки камина дрова и стряхнул с себя мусор, потом только подошёл к кровати, из-под волосяного матраса вытащил шерстяные носки и, опустившись на колено, стал сам надевать их на босые ноги графской дочери. Вэллия смутилась не на шутку, что это с ним? Она дёрнулась, поджимая ноги, шепнула:
– Я сама... могу...
– Конечно, можешь, кто против...
– Где мы? – Ей было неловко чувствовать прикосновение его рук, и она попыталась отвлечься разговором, смотрела в окно.
– В Ротбурге... Это постоялый двор...
– И нас пустили в город?
– Как видишь...
– Меня уже не ищут?
– Ищут, но уже меньше, чем раньше. Они ищут трёх человек, а нас осталось двое...
– У меня нет шансов, да? – спросила чуть слышно, и Алдор, натянув последний носок, посмотрел снизу, пожал плечами.
– Получается, так...
– Где моя одежда? – Вэллия закутала плечи в одеяло, зябко поёжилась в прохладе комнаты.
– Её забрали стирать и зашивать... А ты собралась куда-то идти? – Алдор сбросил плащ и занялся растопкой камина. – Тебе ещё рано ходить, и на улице холодно... Новый снег выпал...
Вэллия поднялась и запахнула на себе одеяло, прошла мягкими шагами до окна и отбросила ставню. Свет ударил в глаза; белоснежные крыши домов незнакомого города расходились в разные стороны, куда хватало глаз. Тёмными точками на фоне них проносились стайки воробьёв, где-то трещали сороки. Наверное, это была самая окраина города, далеко были слышны колокольные звоны собора. На фоне неба чёрными узорами угадывались витиеватые флюгера.
– Надолго мы здесь? – спросила невольно, так давно она не видела уже домов и людей.
– Пока ты не поправишься...
– А деньги?
– Уже почти нет...
Холодный воздух из окна студил лицо и мокрый лоб. Вэллия нехотя прикрыла ставню и вернулась в комнату. Постель была всего одна, и невольно возник вопрос:
– Где спите вы?
– Рядом с вами...
– Рядом? – Вспыхнула румянцем по щекам.
– Приходится... Не бойтесь, я сплю одетым и поверх одеяла...
– Опять сказали всем, что я ваша жена?
Алдор усмехнулся и ничего не ответил. Они нормально разговаривали между собой, переходя то на «вы», то обратно на «ты»; и не поймёшь с первого взгляда, что за отношения между ними.
– Я и не помню, как оказалась здесь... – Села на кровать, наблюдая за Алдором.
Тот возился с дровами, они, наверное, были сырыми и не хотели гореть.
– Ещё бы... Удивительно вообще, что жива осталась. – Алдор снова усмехнулся, тщетно выбивая искры кресалом. – Скоро врач должен прийти...
Вэллия предложила вдруг:
– У вас всё равно не получится, вы же сказали, что снег, они мокрые, сходите на кухню, пусть служанка принесёт горячих углей и сухих щепок...
Алдор перевёл на неё глаза.
– Я не умею, а ты умеешь разжигать сырые дрова?
– Я просто видела много раз, как это делают... – Она улыбнулась ему по-доброму, и все обиды прошли.
Алдор подумал, что никогда не обращал внимания, как служанки разжигают камины зимой, и обычно эту работу делал не он: часто Корвин, когда были вдвоём, прислуга, когда в замке сеньора. Пришлось идти на кухню, но девушка оказалась права. Через момент появилась служанка с полным совком горячих красных углей и с пучком сухих щепок. Скоро огонь в камине затрещал, и от одного только этого звука стало теплее.
Алдор разложил дрова у камина, чтоб просохли. Всё это время он избегал смотреть в лицо графской дочери, боялся встретиться с ней глазами. Знает ли она, что он воспользовался её беспомощностью и болезнью? Помнит ли это? И как теперь быть?.. Она даже про Корвина не спросила... почему-то... Ни слова! И он осторожно задал вопрос:
– Почему ты не спрашиваешь о Корвине?
Она помолчала немного.
– А его нет?
– Он уехал...
– Уехал? – Она удивилась. – И не вернётся? Как он мог бросить друга...
– Он не друг мне, он – мой слуга...
– Как – слуга? – Нахмурилась.– А казалось, что...
– Просто мы много лет знаем друг друга и всё время вместе, но я – рыцарь, а он мой слуга, оруженосец...
– А казалось, что вы – друзья... Он бросил вас?
– Я прогнал его сам.
– Почему?
– Потому что, когда я оставил вас вдвоём, он... – Она не дала ему договорить, перебили резко:
– Подождите! Я помню... – Она сменилась в лице, взгляд её остановился, плотнее затянула одеяло на плечах, словно старалась скрыться под ним. И Алдор заметил это. Она помнила! Тот день она ещё помнила! А дальше?
Она медленно прошептала, глядя перед собой:
– Он бил меня... У меня были связаны руки... Он специально их связал... если бы я знала... Я... Я бы... – Она опустила голову, и волосы посыпались ей на лицо. Служанки не смогли их прочесать и обрезали, теперь они были буквально по локоть.
– А что было дальше, ты помнишь?
Она отрицательно покачала головой, и Алдор прямо физически ощутил, как свалился с души неимоверный груз. Она не помнит! Конечно, как она может помнить? Она не может знать этого... Она ничего не знает, это – только его секрет.
Он успокаивал себя, а на сердце почему-то легче не становилось.
– Почему вы не бросили меня там? – она спросила вдруг. Он долго молчал.
– Потому... – Он не знал, что ответить ей.
Да, не бросил, потому что после того, что сделал, совесть не давала ему покоя, да и вряд ли даст. Он, как простолюдин, как смерд, кинулся на женское тело, забыв о чести, об уважении к ней. Да будь она хоть трижды дочь заклятого врага... Он не должен был! Поэтому сейчас и не знал, как смотреть ей в глаза. Он оказался ничуть не лучше Корвина, которого сейчас презирал. А в её памяти остался только Корвин, с насилием и болью, что ей причинил.
– Вы бы лучше легли в постель, холодно... Пока тут чуть-чуть обогреется... – перевёл разговор на другую тему.
Она послушалась его, но не легла, а просто села, с ногами забралась, укуталась одеялом, хрипло кашляла. Скоро пришёл врач, и Алдор вышел.
Молодой врач с внимательными тёмными глазами задавал вопросы, осторожно касался лба и отмерял какие-то горькие капли. Вэллия была безучастной, она даже не пыталась рассказать, кто она, чья она дочь, словно смирилась, неторопливо отвечала на вопросы и задумчиво смотрела в сторону. Один раз лишь она оживилась, когда врач похвалил её «мужа» за внимание и заботливость к ней. Вэллия удивилась и усмехнулась.
Вечером она заявила Алдору:
– Я хочу сходить в церковь... Я хочу исповедаться...
– Это не может подождать?
– Не может... Мне нужен совет, я не знаю, как мне быть... Что скажет отец, если узнает?
– Ничего не скажет... Он оставил в секрете факт твоего похищения... Он просто быстро найдёт тебе жениха... Он всё постарается скрыть...
– Откуда вы можете это знать? Я не могу выходить замуж... после... – Она стиснула зубы, не договорив.
– У женщин есть много своих секретов... Никто ничего не поймёт...
Она горько усмехнулась. Он не понимает, о чём она говорит. Конечно, как он может понять? Он мужчина... Он думает, что она переживает, что не выйдет замуж девушкой, а она вообще не знала, как сможет теперь быть с мужчиной, как сможет быть женой. Она и мысли не могла допустить, что кто-то будет касаться её, целовать, может быть. Она не сможет перешагнуть через себя...
– Мне нужна моя одежда. Я хочу сходить в церковь.
Голос её был твёрдым, она всё решила. Алдор и не слышал-то от неё подобного тона, да, это речь графской дочери, никак не меньше.
– Я не отпущу тебя.
– Я уйду одна.
– Без одежды?
Она удержала на его лице долгий взгляд. Промолчала.
– На улице холодно, ты ещё болеешь, не заставляй меня... – он заговорил сам, пытаясь уверить её. Не хватало ещё ходить по улице.
– Мне надо, очень надо, как вы не понимаете?
– Если только мы пойдём вдвоём... – Он после некоторых раздумий сдался её уговорам, хотя и понимал, если на улице она успеет сказать кому-нибудь хоть слово, он уже не удержит её. Но, может быть, действительно ей сильно надо было попасть в церковь. – И что ты скажешь на исповеди? Я не хочу, чтобы меня казнили... – продолжил.
– Я не скажу про вас ни слова... Какой в этом смысл?
– Ты уже не хочешь домой?
– Хочу... но... отец...
– Ты боишься своего отца? Разве ты в этом виновата?
– Он очень строгий, вряд ли для него будет иметь значение, виновата я или нет. Какая уже разница, он умрёт от стыда...
– А ты говорила, он хороший... Он жестокий ублюдок...
Даже не думая, не контролируя самого себя, Алдор принялся укладывать в мешок свои вещи, еду, деньги.
Почему он не послушался Корвина? Почему не сделал всё так, как он сказал? Надо было бросить её, или убить, и он сейчас был бы у стен Лиона. Подумаешь, девчонка, она ЕГО дочь, и в ней ЕГО кровь... Что из того, что они украли её и изнасиловали – она ведь дочь врага? Так и поступают с врагами...
Корвин прав, это он – слабак, не смог справиться с собой, не смог пересилить себя, уловил вдруг какие-то чувства, которых и быть не могло. К ней, ЕГО дочери – не могло! Она просто околдовала его, как ведьма... Он потерял голову, глаз не мог отвести от девчонки... А всё просто... всё очень просто, и Корвин это доказал... Она такая же, как все, ничуть не лучше и не хуже любой другой девушки. Одна только разница – сейчас она сильно болеет и, возможно, умирает... А он сидит рядом, ждёт, когда она умрёт, и ничего не может сделать. И имеет ли смысл делать хоть что-то?
А ведь она нравилась ему, ему нравилось смотреть на неё, следить за её глазами, лицом, руками. Она была красивой. Там, в доме лесника, в свободное время он много часов наблюдал за ней, и чувствовал, как в душе что-то замирало со сладкой незнакомой болью. Ему хотелось касаться её, трогать пальцы, шею, лицо, поцеловать её, попробовать на вкус её губы. Но он боялся своих желаний, понимал, что никогда не сделает этого, потому что она была ЕГО дочерью, потому что она – дочь графа, а он всего лишь рыцарь – слуга безземельный. Потому что сейчас она в его власти, она боится его... И именно он поставил её в такие условия, он увёз её из дома...
Алдор машинально добавил дров в огонь, сам не сводил глаз с лица девушки. Она похудела, впали щёки, и появились круги под глазами, спутанные волосы липли к вискам и лбу.
Он не бросит её, пока жива, не бросит, не сможет. Это он виноват перед ней, что она здесь. И он совсем не хотел быть похожим на её отца, не хотел бы мстить ему, убивая дочь. Просто так получилось...
Шипели мокрые палки в огне, холод пробирал до костей. Алдор поднялся и подобрался к девушке, лёг рядом, поверх одеяла. Так будет теплее. Потом забрался под одеяло, под второе, и, наконец, прижал к себе тонкое девичье тело. Она даже не сопротивлялась, она вообще вряд ли понимала, что происходит, смотрела огромными влажными глазами.
Алдор ласкал ладонью горячие руки, колени, и уже не мог остановиться, забрался под юбки, двигаясь вверх от колена по бедру. Второй рукой растянул шнурки платья на лифе, толкнулся внутрь горячим подбородком и жадно коснулся губами жаркой ложбинки на груди. Он целовал её шею, грудь, лицо. Она безвольно отворачивалась, закрывала глаза и тяжело с хрипом дышала. Сознанием своим она находилась сейчас не здесь, не шла навстречу ласкам, но и не мешала.
Безудержная страсть кружила голову, вряд ли сейчас он думал о последствиях, о том, что будет ненавидеть себя за это, о тех словах, что говорил Корвину. Сейчас она была его вся от пят до лица, и никто не стоял рядом, никто не мог остановить его, достучаться до разума, будто её болезнь бессознательной вспышкой перекинулась и на него.
Он и потом долго лежал рядом, и не мог поверить, осознать, что решился на это, пока не заметил следы своих вымазанных сажей пальцев на её щеках. Понял... Понял, что сделал это... Он сделал её своей любовницей против её воли, безумно, страстно, как сумасшедший. И с первых же минут проклял себя... Проклял за то, что оказался не лучше Корвина – сына оруженосца, за то, что воспользовался слабостью и безволием, за то, что сделал именно то, чего никогда бы не сделал дочери ненавистного графа...
И понял, что больше не может находиться здесь. Сорвался с места, приводя в порядок свою одежду, стал впопыхах собирать то, что ещё не убрал до этого. На камнях у костра кипела кружка и, обжигая пальцы, Алдор снял её с огня.
Девчонка... Он заберёт её с собой, заберёт в город, там много народу, может быть, их никто не заметит. Уже поздно, ворота могут быть закрыты, но ведь праздник, в праздник всё должно быть по-другому, приезжают гости, пилигримы...
Алдор начал тормошить дочь графа, сумел влить в неё несколько глотков отвара. Она что-то говорила ему бессвязное, перемешанное с кашлем. Алдор привёл в порядок её одежду, нашёл обувь, собрал все одеяла, набросил на плечи девушки плащ, застегнул бронзовую застёжку и своего плаща...
Путь до дороги в город через лес показался ему длиннее жизни. Девушку пришлось практически тащить на себе, а ещё мешок с вещами, да неизвестность впереди и чувство раскаяния.
Но на дороге ему повезло столкнуться с повозками купцов, и они взяли больную на телегу. Алдор до Ротбурга шёл рядом, не сводя с неё глаз. Стража у ворот без вопросов впустила их, и на постоялом дворе купцов ждали. Алдору даже выделили маленькую угловую комнату с одной постелью, больную графскую дочь он назвал своей женой, и тут же встретил сочувствие служанок и хозяйки постоялого двора. Ему нагрели воды и помогли помыть девушку, забрали в стирку одежду, принесли молока и тёплого хлеба. К утру Вэллия уже спокойно спала в чистой постели, и Алдор впервые за последние дни почувствовал хоть какое-то удовлетворение и надежду на то, что всё, быть может, образуется.
К обеду пришёл знакомый врач, приглашённый Алдором, осмотрел больную и оставил лекарства. Алдор не жалел последних денег, он уже давно решил для себя, что будет делать дальше. Знал, что ему придётся расстаться с дочерью графа, как только она немного поправится...
Глава 11
Вэллия открыла глаза и уставилась в серый потолок, какое-то время смотрела, ничего не понимая. Потом осознала, что всё изменилось вокруг неё. Это уже не пещера и не осенний лес. Она в постели под тёплыми одеялами и на чистых простынях, в комнате, скорее всего, постоялого двора. Как она оказалась здесь?
Вэллия поднялась на локте и села. Одежды её рядом не было, а на самой – лишь ночная сорочка, мокрая от пота, от неё сразу озноб побежал по спине. В комнате прохладно, камин не топлен. В груди при глубоком дыхании хрипело и клокотало, болезнь ещё сидела в ней, проникнув в лёгкие.
В комнате было сумрачно, единственный свет падал через приоткрытую створку ставни на окне. Захотелось подняться и посмотреть в окно, увидеть, где она? Что это за место?
Вэллия осторожно пересела на край широкой кровати и опустила ноги на пол, чуть коснулась босыми пальцами холодных досок, и в этот момент открылась дверь, зашёл Алдор, увидел её и громким окриком остановил:
– Куда? Пол ледяной!
Вэллия вздрогнула и отдёрнула ноги от пола, изумлёнными глазами смотрела в лицо, прошептала:
– Я хочу встать...
– Подожди.
Он бросил у решётки камина дрова и стряхнул с себя мусор, потом только подошёл к кровати, из-под волосяного матраса вытащил шерстяные носки и, опустившись на колено, стал сам надевать их на босые ноги графской дочери. Вэллия смутилась не на шутку, что это с ним? Она дёрнулась, поджимая ноги, шепнула:
– Я сама... могу...
– Конечно, можешь, кто против...
– Где мы? – Ей было неловко чувствовать прикосновение его рук, и она попыталась отвлечься разговором, смотрела в окно.
– В Ротбурге... Это постоялый двор...
– И нас пустили в город?
– Как видишь...
– Меня уже не ищут?
– Ищут, но уже меньше, чем раньше. Они ищут трёх человек, а нас осталось двое...
– У меня нет шансов, да? – спросила чуть слышно, и Алдор, натянув последний носок, посмотрел снизу, пожал плечами.
– Получается, так...
– Где моя одежда? – Вэллия закутала плечи в одеяло, зябко поёжилась в прохладе комнаты.
– Её забрали стирать и зашивать... А ты собралась куда-то идти? – Алдор сбросил плащ и занялся растопкой камина. – Тебе ещё рано ходить, и на улице холодно... Новый снег выпал...
Вэллия поднялась и запахнула на себе одеяло, прошла мягкими шагами до окна и отбросила ставню. Свет ударил в глаза; белоснежные крыши домов незнакомого города расходились в разные стороны, куда хватало глаз. Тёмными точками на фоне них проносились стайки воробьёв, где-то трещали сороки. Наверное, это была самая окраина города, далеко были слышны колокольные звоны собора. На фоне неба чёрными узорами угадывались витиеватые флюгера.
– Надолго мы здесь? – спросила невольно, так давно она не видела уже домов и людей.
– Пока ты не поправишься...
– А деньги?
– Уже почти нет...
Холодный воздух из окна студил лицо и мокрый лоб. Вэллия нехотя прикрыла ставню и вернулась в комнату. Постель была всего одна, и невольно возник вопрос:
– Где спите вы?
– Рядом с вами...
– Рядом? – Вспыхнула румянцем по щекам.
– Приходится... Не бойтесь, я сплю одетым и поверх одеяла...
– Опять сказали всем, что я ваша жена?
Алдор усмехнулся и ничего не ответил. Они нормально разговаривали между собой, переходя то на «вы», то обратно на «ты»; и не поймёшь с первого взгляда, что за отношения между ними.
– Я и не помню, как оказалась здесь... – Села на кровать, наблюдая за Алдором.
Тот возился с дровами, они, наверное, были сырыми и не хотели гореть.
– Ещё бы... Удивительно вообще, что жива осталась. – Алдор снова усмехнулся, тщетно выбивая искры кресалом. – Скоро врач должен прийти...
Вэллия предложила вдруг:
– У вас всё равно не получится, вы же сказали, что снег, они мокрые, сходите на кухню, пусть служанка принесёт горячих углей и сухих щепок...
Алдор перевёл на неё глаза.
– Я не умею, а ты умеешь разжигать сырые дрова?
– Я просто видела много раз, как это делают... – Она улыбнулась ему по-доброму, и все обиды прошли.
Алдор подумал, что никогда не обращал внимания, как служанки разжигают камины зимой, и обычно эту работу делал не он: часто Корвин, когда были вдвоём, прислуга, когда в замке сеньора. Пришлось идти на кухню, но девушка оказалась права. Через момент появилась служанка с полным совком горячих красных углей и с пучком сухих щепок. Скоро огонь в камине затрещал, и от одного только этого звука стало теплее.
Алдор разложил дрова у камина, чтоб просохли. Всё это время он избегал смотреть в лицо графской дочери, боялся встретиться с ней глазами. Знает ли она, что он воспользовался её беспомощностью и болезнью? Помнит ли это? И как теперь быть?.. Она даже про Корвина не спросила... почему-то... Ни слова! И он осторожно задал вопрос:
– Почему ты не спрашиваешь о Корвине?
Она помолчала немного.
– А его нет?
– Он уехал...
– Уехал? – Она удивилась. – И не вернётся? Как он мог бросить друга...
– Он не друг мне, он – мой слуга...
– Как – слуга? – Нахмурилась.– А казалось, что...
– Просто мы много лет знаем друг друга и всё время вместе, но я – рыцарь, а он мой слуга, оруженосец...
– А казалось, что вы – друзья... Он бросил вас?
– Я прогнал его сам.
– Почему?
– Потому что, когда я оставил вас вдвоём, он... – Она не дала ему договорить, перебили резко:
– Подождите! Я помню... – Она сменилась в лице, взгляд её остановился, плотнее затянула одеяло на плечах, словно старалась скрыться под ним. И Алдор заметил это. Она помнила! Тот день она ещё помнила! А дальше?
Она медленно прошептала, глядя перед собой:
– Он бил меня... У меня были связаны руки... Он специально их связал... если бы я знала... Я... Я бы... – Она опустила голову, и волосы посыпались ей на лицо. Служанки не смогли их прочесать и обрезали, теперь они были буквально по локоть.
– А что было дальше, ты помнишь?
Она отрицательно покачала головой, и Алдор прямо физически ощутил, как свалился с души неимоверный груз. Она не помнит! Конечно, как она может помнить? Она не может знать этого... Она ничего не знает, это – только его секрет.
Он успокаивал себя, а на сердце почему-то легче не становилось.
– Почему вы не бросили меня там? – она спросила вдруг. Он долго молчал.
– Потому... – Он не знал, что ответить ей.
Да, не бросил, потому что после того, что сделал, совесть не давала ему покоя, да и вряд ли даст. Он, как простолюдин, как смерд, кинулся на женское тело, забыв о чести, об уважении к ней. Да будь она хоть трижды дочь заклятого врага... Он не должен был! Поэтому сейчас и не знал, как смотреть ей в глаза. Он оказался ничуть не лучше Корвина, которого сейчас презирал. А в её памяти остался только Корвин, с насилием и болью, что ей причинил.
– Вы бы лучше легли в постель, холодно... Пока тут чуть-чуть обогреется... – перевёл разговор на другую тему.
Она послушалась его, но не легла, а просто села, с ногами забралась, укуталась одеялом, хрипло кашляла. Скоро пришёл врач, и Алдор вышел.
Молодой врач с внимательными тёмными глазами задавал вопросы, осторожно касался лба и отмерял какие-то горькие капли. Вэллия была безучастной, она даже не пыталась рассказать, кто она, чья она дочь, словно смирилась, неторопливо отвечала на вопросы и задумчиво смотрела в сторону. Один раз лишь она оживилась, когда врач похвалил её «мужа» за внимание и заботливость к ней. Вэллия удивилась и усмехнулась.
Вечером она заявила Алдору:
– Я хочу сходить в церковь... Я хочу исповедаться...
– Это не может подождать?
– Не может... Мне нужен совет, я не знаю, как мне быть... Что скажет отец, если узнает?
– Ничего не скажет... Он оставил в секрете факт твоего похищения... Он просто быстро найдёт тебе жениха... Он всё постарается скрыть...
– Откуда вы можете это знать? Я не могу выходить замуж... после... – Она стиснула зубы, не договорив.
– У женщин есть много своих секретов... Никто ничего не поймёт...
Она горько усмехнулась. Он не понимает, о чём она говорит. Конечно, как он может понять? Он мужчина... Он думает, что она переживает, что не выйдет замуж девушкой, а она вообще не знала, как сможет теперь быть с мужчиной, как сможет быть женой. Она и мысли не могла допустить, что кто-то будет касаться её, целовать, может быть. Она не сможет перешагнуть через себя...
– Мне нужна моя одежда. Я хочу сходить в церковь.
Голос её был твёрдым, она всё решила. Алдор и не слышал-то от неё подобного тона, да, это речь графской дочери, никак не меньше.
– Я не отпущу тебя.
– Я уйду одна.
– Без одежды?
Она удержала на его лице долгий взгляд. Промолчала.
– На улице холодно, ты ещё болеешь, не заставляй меня... – он заговорил сам, пытаясь уверить её. Не хватало ещё ходить по улице.
– Мне надо, очень надо, как вы не понимаете?
– Если только мы пойдём вдвоём... – Он после некоторых раздумий сдался её уговорам, хотя и понимал, если на улице она успеет сказать кому-нибудь хоть слово, он уже не удержит её. Но, может быть, действительно ей сильно надо было попасть в церковь. – И что ты скажешь на исповеди? Я не хочу, чтобы меня казнили... – продолжил.
– Я не скажу про вас ни слова... Какой в этом смысл?
– Ты уже не хочешь домой?
– Хочу... но... отец...
– Ты боишься своего отца? Разве ты в этом виновата?
– Он очень строгий, вряд ли для него будет иметь значение, виновата я или нет. Какая уже разница, он умрёт от стыда...
– А ты говорила, он хороший... Он жестокий ублюдок...
