Иногда затевали игры, кто кого перепоёт или перетанцует, в жмурки ловили друг друга по большому залу замка. Вот уж смеху-то было!
Сама Ания с детства росла в монастыре, какие уж там игры или песни с танцами? А здесь, этот каждый весёлый вечер без барона, напоминал ей дни прошедшего турнира. Та же свобода, смех молодёжи и никаких забот.
Присутствие барона Элвуда обычно всё равно как-то невольно сковывало всех, без него же все чувствовали себя свободнее, шутки становились фривольнее, жесты – раскованнее. Даже присутствие баронессы иногда не останавливало молодых людей, они, конечно, шикали друг на друга для порядка, и всё равно все дружно смеялись.
Обычно в таких компаниях всегда было две-три девушки. Это были либо сёстры какого-нибудь монастыря, попавшие в замок проездом, гостьи, родственницы кого-нибудь из воспитанников барона Элвуда, а то и просто горничные, принесшие с кухни кувшины с вином.
Присутствие женщин всегда влияло на молодёжь. Они старались показать себя во всей красе, хвалились друг перед другом своими успехами в поединках и на охоте, вспоминали вдруг истории, становились мастерами танцев и песен, лишь бы завладеть вниманием «прекрасных дам».
Украдкой Ания замечала, что новый приближённый барона, этот Эрвин, никогда не включался во все эти игры и беседы, он просто молчал, слушал и наблюдал за всеми со стороны.
Так мог бы вести себя человек, убелённый сединами, опытный и проверенный жизнью, тот, кому всё это казалось бы щенячьей суетой, но он-то был ничуть не старше всех, да и ему, верно, было, чем похвастать перед всеми. Уж Ания-то знала о его недавних победах на турнире, да и это, наверное, были не единственные его победы в жизни. Что-то же он делал до того, как попал сюда?
Он, что, мнит себя выше всех здесь? Лучше, чем все эти желторотые птенцы? Да многим из них он по происхождению и в подмётки не годится!
Что за нелепая гордыня? Надменность? Спесь? Кто-то считает себя здесь самым умным?
Эрвин по обыкновению в такие вечера стоял у ближайшей колонны, поддерживающей галерею над залом, и наблюдал за всем, что творилось. За весь вечер выпивал от силы кубок вина. Молодые ребята, оруженосцы-сквайры, пажи, все те, кого барон Элвуд брал на воспитание, из кожи вон лезли, чтобы произвести впечатление друг на друга и молодую баронессу Герд с камеристкой. Её угораздило заехать в замок по дороге к обители святой Варвары. Она гостила здесь уже несколько дней, да и зачем ей торопиться, если здесь столько ухажёров? Они уже, наверное, все успели потанцевать с ней, шепнуть на ушко какую-нибудь шутку, задарили подарками на память о себе.
Все они находили, что рассказать, правду или неправду, кому это интересно? У каждого припасена своя история. Да, Эрвин тоже мог бы многое им рассказать, он тоже за свои годы пережил немало, и он бы тоже нашёл, чем всех удивить. Только вот, зачем? Молодая баронесса была ему безразлична, он любил другую, в историю его никто не поверит, да и не станет он никому говорить здесь, что он – граф, преданный своим родственником. О том, что он успел пожить в ремесленном цехе, работал в кузне и был заместителем на судебном поединке против серьёзного противника.
Всего за один год он пережил столько всего, что хватит не на один рассказ, и не на один вечер. А ведь в его прошлом были и охоты, и балы, и приключения, да и последний турнир многого стоит. Поэтому он просто молчал. Слушал всех с еле приметной улыбкой, запивал горечь досады вином и молчал.
- Может быть, и вы что-нибудь споёте нам?- Это баронесса Ания вдруг обратилась к нему впервые за все эти дни, когда один из сквайров допел свою песню.- Вам подыграют.- Указала подбородком на оруженосца с лютней.- Вы же слились с колонной, как с родной, вас и не видно там, ей-богу...- Послышались смешки среди парней.
О, она могла быть такой, могла быть и хуже.
- Я не пою, простите, миледи.- Он хотел быть вежливым.
- И не поёте, и не танцуете? Что же так? Вас ничему не научили? Кто же воспитывал вас?
Какая въедливая...
- Жизнь, миледи...
Все засмеялись. Особенно тонко звенел смех молодой девчонки-баронессы – гостьи из Герда.
- Ого. Это громко сказано...- Это был кто-то из сквайров, как-то Эрвин выиграл его в учебном поединке, и старый сержант похлопал его по плечу, поздравляя с победой. Лицо его было знакомо, а вот имя вылетело из памяти.
- Что же вы умеете?
- Я хорошо держу меч, миледи!
Все опять засмеялись, да и Эрвин сам улыбнулся, глядя прямо ей в глаза.
- Если враг попытается тебя перетанцевать, ты отрубишь ему ноги?- Это всё тот же сквайр. Аллен! Вот, как его зовут. Все опять смеялись вокруг, но без издёвки или грубой насмешки. Эрвина эти ребята уважали и уважали отнюдь не за танцы или умение петь.
И тут он заговорил, хотя смех ещё не стих, но при звучании его голоса все тут же смолкли и замерли, слушая:
- Слышишь, рог заиграл,
Он в поход нас позвал.
Не зевай, мой друг, поспешим!
Конь боевой ждёт под седлом,
И дорога зовёт –
вперёд!
Не грусти, мой друг, улыбнись,
И с красоткой своею простись!
Нас дорога торопит –
вперёд!
Больше ждать нам нельзя,
И в походе друзья,
Да и мы поспешим –
Судьбе навстречу!
Бог нас ведёт,
Честь и слава мечу!
Нас дорога зовёт –
вперёд!
Сначала было тихо, все молча воспринимали то, что только что услышали. Потом кто-то первым захлопал, его поддержал второй, третий, и скоро аплодировали все. Все, кроме Ании.
Он, конечно, удивил всех. Да, он не пел и не танцевал, но в нём было что-то, что покоряло всех, то, за что его все любили. Он мог обратить на себя внимание одним точным словом, взглядом или, вот, как сейчас, этим своим стихом. И все, кто хорошо пел или танцевал, или был хорошим рассказчиком, признавали его старшинство.
Ну почему? Почему так?
- Молодец! Молодец!
- Ну, выдал! Так держать!
- Это надо переложить на музыку, и будет хорошая песня.
- Ну, Эрвин, ты даёшь! Кто бы знал...
Все ребята поздравляли его, хлопали по плечам, предлагали долить вина в кубок.
Ания выгнула губы. Ничего, собственно, особенно поразительного он не сделал, были здесь песни и стихи не хуже, по её мнению. Он лишь всех удивил и только. Просто заговорил «старый» немой. И всё. В самый нужный момент.
Но даже глупенькая баронесса Гердская смотрела на него восхищённо, хотя именно ей он не сказал ни слова за все эти дни.
Что происходит? Что творится со всеми вами? Люди?
Ания поднялась с кресла, рывком расправила подол платья, окинула всех беглым взглядом.
- Ладно, ребята, пора. Засиделись до ночи. Утром всем рано вставать. Кто-то, по-моему, собирался на охоту. Забыли?
Все загомонили. Ведь точно, утром всех ждала охота, а это значит, пора всем по своим местам. Никто не прекословил, все повиновались приказу госпожи, и никто не заметил, что впервые именно она, а не сержант с хмурым взглядом, разогнала всех из-под тёплого и светлого камина и от хорошей компании.
Эрвин отметил это про себя, но вслух ничего не сказал.
«Какая же обидчивая вы, баронесса Ания, и неужели всё из-за вашего любимого пасынка вы всё портите и портите мне кровь? Ну, да Бог с вами. Меня больше волнует, что я счастливо не попал в свиту вашего супруга, уехавшего к графу...»
Да, ему повезло. Он был на прогулке верхом, когда барон получил срочный вызов к сеньору. В наспех собранную свиту Эрвин счастливо не угодил, хотя, наверное, барон Элвуд захотел бы похвастаться «юным дарованием» и открытием прошедшего турнира, перед своим сеньором.
И Эрвин готов был лучше прочитать десяток своих стихотворений, чем предстать перед лицом своего дяди-графа.
* * * * *
Ания с замиранием сердца наблюдала за сборами мужа в поход. Молодые оруженосцы затягивали кожаные ремни кирасы и лат на ногах и руках милорда.
Её мутило от происходящего.
Это война! Началась война! То, о чём предупреждал её Орвил. Он говорил, что война будет, скоро будет, и вот она!
Два графа собирают свои войска. Будет сражение, они будут убивать друг друга. И где-то там... там, среди войск графа Мард, будет он, её Орвил. Он говорил об этом, что эта чаша не минует его. Это значит, они встретятся там, отец и сын, они будут в разных армиях в этом сражении. Отец и сын, её муж и её любовник, два непримиримых врага, два соперника по жизни, они сойдутся друг с другом на одном поле, в одном сражении.
Что творится? Господь Милосердный.
Она оторвала взгляд от рук оруженосца и подняла глаза, барон Элвуд смотрел ей в лицо с еле приметной улыбкой-ухмылкой на тонких своих губах.
- Что, жена моя? Мне кажется, я знаю, о чём ты думаешь.- Улыбнулся шире.- «Вот убьют его там, и я стану молодой вдовой». Да? Нет, подожди! Я знаю, о чём. О ком. Ты думаешь о нём. У тебя всё на лице написано. Ты переживаешь за своего любовника. Правильно я догадался? Ты боишься, что я убью его там, что я найду его на поле боя и убью. Само Провидение поможет нам встретиться, и справедливость восторжествует.
Ания молча смотрела ему в лицо, выдерживая насмешливый взгляд, а самой казалось, ноги подкашиваются. Раньше она начала бы возмущаться, спорить на огульные обвинения, доказывать, что он не её любовник. А сейчас просто молчала.
В битве этой будут участвовать сотни, тысячи человек, вряд ли они встретятся там. Они не смогут увидеть друг друга. Успокаивала она себя. Он говорит это нарочно, чтобы позлить её, по-другому он не умеет, это такой человек.
И всё же... Вдруг...
- Вы же знаете, что мне нельзя волноваться. Зачем вы делаете это?- спросила, стараясь сохранять внешнее спокойствие, и в голосе, и на лице – тоже.
Барон усмехнулся. Да, он знал о её беременности, знал про ребёнка, и это тоже было причиной его хорошего настроения.
- Я хочу, чтобы ты провела эти дни в молитвах, чтобы ты молилась за нашу победу. Мне всё равно, будешь ты молиться лично за меня или нет – плевать! Я знаю, что вернусь из этого похода, он у меня не первый и, думается мне, не последний. Но победа, победа была бы кстати.
Ания опустила взгляд. Его победа – победа графа Гавард, это же – поражение графа Мард, это – поражение Орвила.
Он хочет от неё невозможного!
За что и будет молиться Ания, так только за жизнь и здоровье любимого человека. Только за это.
Она перевела взгляд на лицо стоявшего рядом Эрвина. И этот здесь. Этот вездесущий, надоедливый Эрвин. Он помогал барону и, сейчас освободившийся, стоял и наблюдал за действиями других оруженосцев, копошившихся у ног милорда. И этот тоже идёт в поход. А как же! Свою любимую игрушку барон будет держать у сердца.
Ания догадывалась, что барон знает о её неприязни к этому человеку, и о причине этой неприязни он тоже, наверное, знает. Турнирный поединок разворачивался на его глазах, вернее, завершение этого поединка, и барон догадывался, почему молодая жена не любит нового слугу своего мужа.
Странно, что, кроме, как к сыну, он не ревновал её ни к кому из окружения, хотя парней вокруг было много, и молодых, и симпатичных, и интересных, но только в сыне он видел своего соперника. И, видимо, не зря. Ания любила только одного человека и других вокруг не замечала. И старый барон словно догадывался об этом. Он улыбался, читая взгляд своей жены, брошенный на лицо молчаливого оруженосца.
Может быть, к причинам её нелюбви примешивалась и обида за то, что барон выделял молодого человека, по-своему проявлял симпатию, приблизил так, как, может быть, приближал своего родного сына, или примерно так же, как его. И это Ания видела, и злилась и негодовала ещё больше.
С чужим человеком он мог быть приветливым и добродушным, проявлять заботу и участие, мог многое прощать, но сыну он не мог простить и лишнего слова, действия, шага. При любом случае старался унизить его, обидеть или задеть хоть едким словом, постоянно указывал на свою нелюбовь и недоверие.
И этот хитрый стихоплёт, задира с позорным шрамом настолько втёрся в доверие, что по-другому, как ненавидеть его, Ания не могла.
«Отправляйся в поход вместе с этим стариком, может быть, и не его, так тебя там убьют, а я буду рада хоть этой малой радости. У тебя-то, наверное, этот поход первый. Я вижу, как ты нервничаешь. Ты начал собирать вещи ещё несколько дней назад, тренируешься больше обычного и почти ничего не ешь. Не иначе, дорогуша, ты предчувствуешь смерть...»
Она вздрогнула от своих мыслей и мысленно перекрестилась, отгоняя прочь всё это.
«Нет! Нет! Боже Милосердный, Матерь Божья, все святые и ангелы светлые, простите меня... Я не хочу, не хочу его смерти. Пусть живёт, пусть здравствует, пусть и дальше портит мне кровь – я вынесу это испытание, я выдержу всё и его – тоже. Главное – пусть живёт Орвил, пусть живёт и родится здоровым его ребёнок, пусть я доношу и смогу родить его на свет. Простите меня! Простите за мои злые слова, за мои жестокие желания. Нет! Не этого я хочу! Пусть все возвращаются живыми, все-все до последнего пажа, до последней собаки и лошади, все-все! Сохраните только жизнь ему. Ему, моему Орвилу... Пожалуйста! Умоляю...»
И почувствовала, как защипало в переносице подступающими слезами. Эта молитва была честной, той живой молитвой, от которой только и могут навернуться слёзы. Слёзы искренности и боли, просьбы у Всевышнего жизни и здоровья для любимых людей.
Она резко отвернулась, зажмуриваясь от слёз, и Эрвин удивлённо изогнул брови. «Не плачь, баронесса, мы скоро вернёмся».
Всё время Эрвина не покидала тревога, он боялся встречи со своим дядей Вольфом – графом Гавардским. Если будет сражение войск двух графов, то в любом случае оба графа должны там быть, по-другому и быть не может, так думал Эрвин. По крайней мере, если бы он оставался графом, то он бы точно принял участие в сражении, а как же иначе?
Сражение...
Сколько раз за всю свою жизнь он мечтал о походах и славных битвах, сколько стихов и песен звучало в сердце при одной только мысли о предстоящих приключениях!
Сейчас же он отдал бы всё это за один только день побыть в обители бегинок, погулять по осеннему яблочному саду, подержать в ладонях руку любимой девушки. И чтобы над головой щебетали птицы, чтобы мальчишки рядом пинали мяч и смеялись, чтобы звенел звонкий колокол, собирающий всех на молитву, и никуда не надо было бы спешить, и никого не надо было бы бояться.
Барон Элвуд призвал своих верных рыцарей и их отряды, приведённые для похода, собрал своих оруженосцев и пажей, и Эрвин не смог миновать этого собрания. Ему пришлось поехать, это значит, что теперь ему придётся быть очень осторожным, держать ухо востро, чтобы случайно не столкнуться со своим дядей.
Конечно, у графа будет много своих забот, куда более важных, чем заглядывать в лица слуг и пажей своих баронов. И Эрвин надеялся на то, что граф не ожидает встретить его так близко возле себя, и поэтому ему удастся оставаться незамеченным и неузнанным. Тем он и держался всю дорогу и то время, пока готовились к сражению, пока стояли лагерем.
Сама Ания с детства росла в монастыре, какие уж там игры или песни с танцами? А здесь, этот каждый весёлый вечер без барона, напоминал ей дни прошедшего турнира. Та же свобода, смех молодёжи и никаких забот.
Присутствие барона Элвуда обычно всё равно как-то невольно сковывало всех, без него же все чувствовали себя свободнее, шутки становились фривольнее, жесты – раскованнее. Даже присутствие баронессы иногда не останавливало молодых людей, они, конечно, шикали друг на друга для порядка, и всё равно все дружно смеялись.
Обычно в таких компаниях всегда было две-три девушки. Это были либо сёстры какого-нибудь монастыря, попавшие в замок проездом, гостьи, родственницы кого-нибудь из воспитанников барона Элвуда, а то и просто горничные, принесшие с кухни кувшины с вином.
Присутствие женщин всегда влияло на молодёжь. Они старались показать себя во всей красе, хвалились друг перед другом своими успехами в поединках и на охоте, вспоминали вдруг истории, становились мастерами танцев и песен, лишь бы завладеть вниманием «прекрасных дам».
Украдкой Ания замечала, что новый приближённый барона, этот Эрвин, никогда не включался во все эти игры и беседы, он просто молчал, слушал и наблюдал за всеми со стороны.
Так мог бы вести себя человек, убелённый сединами, опытный и проверенный жизнью, тот, кому всё это казалось бы щенячьей суетой, но он-то был ничуть не старше всех, да и ему, верно, было, чем похвастать перед всеми. Уж Ания-то знала о его недавних победах на турнире, да и это, наверное, были не единственные его победы в жизни. Что-то же он делал до того, как попал сюда?
Он, что, мнит себя выше всех здесь? Лучше, чем все эти желторотые птенцы? Да многим из них он по происхождению и в подмётки не годится!
Что за нелепая гордыня? Надменность? Спесь? Кто-то считает себя здесь самым умным?
Эрвин по обыкновению в такие вечера стоял у ближайшей колонны, поддерживающей галерею над залом, и наблюдал за всем, что творилось. За весь вечер выпивал от силы кубок вина. Молодые ребята, оруженосцы-сквайры, пажи, все те, кого барон Элвуд брал на воспитание, из кожи вон лезли, чтобы произвести впечатление друг на друга и молодую баронессу Герд с камеристкой. Её угораздило заехать в замок по дороге к обители святой Варвары. Она гостила здесь уже несколько дней, да и зачем ей торопиться, если здесь столько ухажёров? Они уже, наверное, все успели потанцевать с ней, шепнуть на ушко какую-нибудь шутку, задарили подарками на память о себе.
Все они находили, что рассказать, правду или неправду, кому это интересно? У каждого припасена своя история. Да, Эрвин тоже мог бы многое им рассказать, он тоже за свои годы пережил немало, и он бы тоже нашёл, чем всех удивить. Только вот, зачем? Молодая баронесса была ему безразлична, он любил другую, в историю его никто не поверит, да и не станет он никому говорить здесь, что он – граф, преданный своим родственником. О том, что он успел пожить в ремесленном цехе, работал в кузне и был заместителем на судебном поединке против серьёзного противника.
Всего за один год он пережил столько всего, что хватит не на один рассказ, и не на один вечер. А ведь в его прошлом были и охоты, и балы, и приключения, да и последний турнир многого стоит. Поэтому он просто молчал. Слушал всех с еле приметной улыбкой, запивал горечь досады вином и молчал.
- Может быть, и вы что-нибудь споёте нам?- Это баронесса Ания вдруг обратилась к нему впервые за все эти дни, когда один из сквайров допел свою песню.- Вам подыграют.- Указала подбородком на оруженосца с лютней.- Вы же слились с колонной, как с родной, вас и не видно там, ей-богу...- Послышались смешки среди парней.
О, она могла быть такой, могла быть и хуже.
- Я не пою, простите, миледи.- Он хотел быть вежливым.
- И не поёте, и не танцуете? Что же так? Вас ничему не научили? Кто же воспитывал вас?
Какая въедливая...
- Жизнь, миледи...
Все засмеялись. Особенно тонко звенел смех молодой девчонки-баронессы – гостьи из Герда.
- Ого. Это громко сказано...- Это был кто-то из сквайров, как-то Эрвин выиграл его в учебном поединке, и старый сержант похлопал его по плечу, поздравляя с победой. Лицо его было знакомо, а вот имя вылетело из памяти.
- Что же вы умеете?
- Я хорошо держу меч, миледи!
Все опять засмеялись, да и Эрвин сам улыбнулся, глядя прямо ей в глаза.
- Если враг попытается тебя перетанцевать, ты отрубишь ему ноги?- Это всё тот же сквайр. Аллен! Вот, как его зовут. Все опять смеялись вокруг, но без издёвки или грубой насмешки. Эрвина эти ребята уважали и уважали отнюдь не за танцы или умение петь.
И тут он заговорил, хотя смех ещё не стих, но при звучании его голоса все тут же смолкли и замерли, слушая:
- Слышишь, рог заиграл,
Он в поход нас позвал.
Не зевай, мой друг, поспешим!
Конь боевой ждёт под седлом,
И дорога зовёт –
вперёд!
Не грусти, мой друг, улыбнись,
И с красоткой своею простись!
Нас дорога торопит –
вперёд!
Больше ждать нам нельзя,
И в походе друзья,
Да и мы поспешим –
Судьбе навстречу!
Бог нас ведёт,
Честь и слава мечу!
Нас дорога зовёт –
вперёд!
Сначала было тихо, все молча воспринимали то, что только что услышали. Потом кто-то первым захлопал, его поддержал второй, третий, и скоро аплодировали все. Все, кроме Ании.
Он, конечно, удивил всех. Да, он не пел и не танцевал, но в нём было что-то, что покоряло всех, то, за что его все любили. Он мог обратить на себя внимание одним точным словом, взглядом или, вот, как сейчас, этим своим стихом. И все, кто хорошо пел или танцевал, или был хорошим рассказчиком, признавали его старшинство.
Ну почему? Почему так?
- Молодец! Молодец!
- Ну, выдал! Так держать!
- Это надо переложить на музыку, и будет хорошая песня.
- Ну, Эрвин, ты даёшь! Кто бы знал...
Все ребята поздравляли его, хлопали по плечам, предлагали долить вина в кубок.
Ания выгнула губы. Ничего, собственно, особенно поразительного он не сделал, были здесь песни и стихи не хуже, по её мнению. Он лишь всех удивил и только. Просто заговорил «старый» немой. И всё. В самый нужный момент.
Но даже глупенькая баронесса Гердская смотрела на него восхищённо, хотя именно ей он не сказал ни слова за все эти дни.
Что происходит? Что творится со всеми вами? Люди?
Ания поднялась с кресла, рывком расправила подол платья, окинула всех беглым взглядом.
- Ладно, ребята, пора. Засиделись до ночи. Утром всем рано вставать. Кто-то, по-моему, собирался на охоту. Забыли?
Все загомонили. Ведь точно, утром всех ждала охота, а это значит, пора всем по своим местам. Никто не прекословил, все повиновались приказу госпожи, и никто не заметил, что впервые именно она, а не сержант с хмурым взглядом, разогнала всех из-под тёплого и светлого камина и от хорошей компании.
Эрвин отметил это про себя, но вслух ничего не сказал.
«Какая же обидчивая вы, баронесса Ания, и неужели всё из-за вашего любимого пасынка вы всё портите и портите мне кровь? Ну, да Бог с вами. Меня больше волнует, что я счастливо не попал в свиту вашего супруга, уехавшего к графу...»
Да, ему повезло. Он был на прогулке верхом, когда барон получил срочный вызов к сеньору. В наспех собранную свиту Эрвин счастливо не угодил, хотя, наверное, барон Элвуд захотел бы похвастаться «юным дарованием» и открытием прошедшего турнира, перед своим сеньором.
И Эрвин готов был лучше прочитать десяток своих стихотворений, чем предстать перед лицом своего дяди-графа.
* * * * *
Ания с замиранием сердца наблюдала за сборами мужа в поход. Молодые оруженосцы затягивали кожаные ремни кирасы и лат на ногах и руках милорда.
Её мутило от происходящего.
Это война! Началась война! То, о чём предупреждал её Орвил. Он говорил, что война будет, скоро будет, и вот она!
Два графа собирают свои войска. Будет сражение, они будут убивать друг друга. И где-то там... там, среди войск графа Мард, будет он, её Орвил. Он говорил об этом, что эта чаша не минует его. Это значит, они встретятся там, отец и сын, они будут в разных армиях в этом сражении. Отец и сын, её муж и её любовник, два непримиримых врага, два соперника по жизни, они сойдутся друг с другом на одном поле, в одном сражении.
Что творится? Господь Милосердный.
Она оторвала взгляд от рук оруженосца и подняла глаза, барон Элвуд смотрел ей в лицо с еле приметной улыбкой-ухмылкой на тонких своих губах.
- Что, жена моя? Мне кажется, я знаю, о чём ты думаешь.- Улыбнулся шире.- «Вот убьют его там, и я стану молодой вдовой». Да? Нет, подожди! Я знаю, о чём. О ком. Ты думаешь о нём. У тебя всё на лице написано. Ты переживаешь за своего любовника. Правильно я догадался? Ты боишься, что я убью его там, что я найду его на поле боя и убью. Само Провидение поможет нам встретиться, и справедливость восторжествует.
Ания молча смотрела ему в лицо, выдерживая насмешливый взгляд, а самой казалось, ноги подкашиваются. Раньше она начала бы возмущаться, спорить на огульные обвинения, доказывать, что он не её любовник. А сейчас просто молчала.
В битве этой будут участвовать сотни, тысячи человек, вряд ли они встретятся там. Они не смогут увидеть друг друга. Успокаивала она себя. Он говорит это нарочно, чтобы позлить её, по-другому он не умеет, это такой человек.
И всё же... Вдруг...
- Вы же знаете, что мне нельзя волноваться. Зачем вы делаете это?- спросила, стараясь сохранять внешнее спокойствие, и в голосе, и на лице – тоже.
Барон усмехнулся. Да, он знал о её беременности, знал про ребёнка, и это тоже было причиной его хорошего настроения.
- Я хочу, чтобы ты провела эти дни в молитвах, чтобы ты молилась за нашу победу. Мне всё равно, будешь ты молиться лично за меня или нет – плевать! Я знаю, что вернусь из этого похода, он у меня не первый и, думается мне, не последний. Но победа, победа была бы кстати.
Ания опустила взгляд. Его победа – победа графа Гавард, это же – поражение графа Мард, это – поражение Орвила.
Он хочет от неё невозможного!
За что и будет молиться Ания, так только за жизнь и здоровье любимого человека. Только за это.
Она перевела взгляд на лицо стоявшего рядом Эрвина. И этот здесь. Этот вездесущий, надоедливый Эрвин. Он помогал барону и, сейчас освободившийся, стоял и наблюдал за действиями других оруженосцев, копошившихся у ног милорда. И этот тоже идёт в поход. А как же! Свою любимую игрушку барон будет держать у сердца.
Ания догадывалась, что барон знает о её неприязни к этому человеку, и о причине этой неприязни он тоже, наверное, знает. Турнирный поединок разворачивался на его глазах, вернее, завершение этого поединка, и барон догадывался, почему молодая жена не любит нового слугу своего мужа.
Странно, что, кроме, как к сыну, он не ревновал её ни к кому из окружения, хотя парней вокруг было много, и молодых, и симпатичных, и интересных, но только в сыне он видел своего соперника. И, видимо, не зря. Ания любила только одного человека и других вокруг не замечала. И старый барон словно догадывался об этом. Он улыбался, читая взгляд своей жены, брошенный на лицо молчаливого оруженосца.
Может быть, к причинам её нелюбви примешивалась и обида за то, что барон выделял молодого человека, по-своему проявлял симпатию, приблизил так, как, может быть, приближал своего родного сына, или примерно так же, как его. И это Ания видела, и злилась и негодовала ещё больше.
С чужим человеком он мог быть приветливым и добродушным, проявлять заботу и участие, мог многое прощать, но сыну он не мог простить и лишнего слова, действия, шага. При любом случае старался унизить его, обидеть или задеть хоть едким словом, постоянно указывал на свою нелюбовь и недоверие.
И этот хитрый стихоплёт, задира с позорным шрамом настолько втёрся в доверие, что по-другому, как ненавидеть его, Ания не могла.
«Отправляйся в поход вместе с этим стариком, может быть, и не его, так тебя там убьют, а я буду рада хоть этой малой радости. У тебя-то, наверное, этот поход первый. Я вижу, как ты нервничаешь. Ты начал собирать вещи ещё несколько дней назад, тренируешься больше обычного и почти ничего не ешь. Не иначе, дорогуша, ты предчувствуешь смерть...»
Она вздрогнула от своих мыслей и мысленно перекрестилась, отгоняя прочь всё это.
«Нет! Нет! Боже Милосердный, Матерь Божья, все святые и ангелы светлые, простите меня... Я не хочу, не хочу его смерти. Пусть живёт, пусть здравствует, пусть и дальше портит мне кровь – я вынесу это испытание, я выдержу всё и его – тоже. Главное – пусть живёт Орвил, пусть живёт и родится здоровым его ребёнок, пусть я доношу и смогу родить его на свет. Простите меня! Простите за мои злые слова, за мои жестокие желания. Нет! Не этого я хочу! Пусть все возвращаются живыми, все-все до последнего пажа, до последней собаки и лошади, все-все! Сохраните только жизнь ему. Ему, моему Орвилу... Пожалуйста! Умоляю...»
И почувствовала, как защипало в переносице подступающими слезами. Эта молитва была честной, той живой молитвой, от которой только и могут навернуться слёзы. Слёзы искренности и боли, просьбы у Всевышнего жизни и здоровья для любимых людей.
Она резко отвернулась, зажмуриваясь от слёз, и Эрвин удивлённо изогнул брови. «Не плачь, баронесса, мы скоро вернёмся».
Прода от 11.11.2019, 15:00
Глава 23
Всё время Эрвина не покидала тревога, он боялся встречи со своим дядей Вольфом – графом Гавардским. Если будет сражение войск двух графов, то в любом случае оба графа должны там быть, по-другому и быть не может, так думал Эрвин. По крайней мере, если бы он оставался графом, то он бы точно принял участие в сражении, а как же иначе?
Сражение...
Сколько раз за всю свою жизнь он мечтал о походах и славных битвах, сколько стихов и песен звучало в сердце при одной только мысли о предстоящих приключениях!
Сейчас же он отдал бы всё это за один только день побыть в обители бегинок, погулять по осеннему яблочному саду, подержать в ладонях руку любимой девушки. И чтобы над головой щебетали птицы, чтобы мальчишки рядом пинали мяч и смеялись, чтобы звенел звонкий колокол, собирающий всех на молитву, и никуда не надо было бы спешить, и никого не надо было бы бояться.
Барон Элвуд призвал своих верных рыцарей и их отряды, приведённые для похода, собрал своих оруженосцев и пажей, и Эрвин не смог миновать этого собрания. Ему пришлось поехать, это значит, что теперь ему придётся быть очень осторожным, держать ухо востро, чтобы случайно не столкнуться со своим дядей.
Конечно, у графа будет много своих забот, куда более важных, чем заглядывать в лица слуг и пажей своих баронов. И Эрвин надеялся на то, что граф не ожидает встретить его так близко возле себя, и поэтому ему удастся оставаться незамеченным и неузнанным. Тем он и держался всю дорогу и то время, пока готовились к сражению, пока стояли лагерем.
