Чтобы всё это принять, как должное, надо любить женщину, хотеть от неё детей, а он никого не любит, а ребёнка хочет, заботясь о себе, о своей пристани...
Нельзя! Нельзя! Ох, как нельзя!..
Ацилия стиснула виски кулаками, задавливая в груди стон-выдох.
Это ошибка! Ошибка...
Но и травить своего ребёнка она тоже не хотела.
Любая бы женщина, будучи рабыней, радовалась бы от подобного предложения – жениться, родить ребёнка, но Ацилия понимала, что это ошибка. Но и поменять что-то она была не в силах. Сейчас она полностью в его власти, и этот ребёнок ещё больше увеличил эту власть над ней. Куда она теперь с животом? Кому она нужна? Даже, если в Рим приедет – только позор для всего рода...
Куда ни кинь – безысходность! Что же делать? Что ей делать теперь?..
Как же ей с ним жить? Он жестокий, подлый, бьёт по самому больному, он же ненавидит всех патрициев, эта плебейская ненависть прожигает его насквозь. Способен ли он на любовь? На заботу?
Ацилия вздохнула.
Всего однажды он был с ней нежен, но и тогда делал всё силой, она просто сдалась. Хотя не могла отрицать, что ей понравилось... Это был последний раз, когда они были вместе... Но вчера...
Она зажмурилась, словно претерпевала боль. Вчера он чуть снова не изнасиловал её, хуже – он чуть не убил её ножом. Дрожь пробежала по всему телу. И с ним жить? Считать его мужем? Растить детей такого отца?
Да он же непредсказуем, как осенний день!
Он то подарки вдруг делает, то бьёт по губам, набрасывается, как дикий, то вдруг бывает аккуратен и нежен... Если бы он был таким всегда, если бы он был постоянным, надёжным... Но нет! С ним же, как на вулкане... Всё время жди чего-нибудь.
Ацилия повернулась на спину и села на своей постели, расстеленной прямо на полу в её углу.
Но выбора у неё нет. Она не будет убивать своего ребёнка, и будет жить с ним, пока. А будущее покажет, может быть, она решится на третий побег.
Ацилия достала из-под подушки свою флейту, приложила к губам, взяла три аккорда, самых любимых, самых грустных. Часто играла их, переводя один в другой и обратно. Отец всё время удивлялся – почему такая грусть? Зачем печалиться? А она, как чувствовала тогда, что печали ей придётся хлебнуть с лихвой.
Словно на звуки, появился Гай:
– Господин зовёт.
Убрала флейту и вышла, запахивая руками на груди разорванную столу, ноги ещё, но у неё всего две руки, а не четыре.
Он сидел за столом, ужинал, или только собирался, глядел сбоку. Ацилия остановилась недалеко от него, чуть вздёрнула подбородок. Волосы, вымытые с утра, распущенные лежали по плечам, спине.
– Я хочу, чтобы ты поела со мной.
– Я не хочу есть. – Голос её был ровным.
– Да? – Марций изогнул одну бровь. – Тебя уже кто-нибудь покормил?.. Кто и когда?
Ацилия молчала на эти вопросы, соглашаясь, качнула головой, прошла к столу, села напротив, разомкнула сухие губы:
– Хорошо, если вы так хотите...
Марций перевёл взгляд ей на лицо, в глаза, спросил:
– Может, ты хочешь заморить себя голодом?
– Ничего я не хочу! – нетерпеливо воскликнула в ответ и положила ладони на столешницу. Помолчала, разглядывая свои руки, подняла глаза. Смотрит на неё в упор. Что тебе надо?.. Спросила сама: – Раньше вы просили прислуживать вам за столом, а сейчас – садите наравне, что так? Что-то изменилось?
Марций промолчал, налил себе в кубок разбавленного вина, отпил несколько глотков, потом только ответил:
– Конечно, изменилось...
– И что? – перебила она, чуть наклонившись вперёд.
Марций улыбнулся вдруг совсем беззлобно, и Ацилия ещё более увидела ямочку на его подбородке.
– Ешь. Ты целый день ничего не ела, на чём ты живёшь?
Некоторое время она смотрела в сторону, в нерешительности покусывая нижнюю губу, спросила, переводя глаза:
– Вы приказываете?
Пожал плечами, отвечая:
– Нет. Я не заставляю.
Принялся за еду. Неторопливо ел солдатскую похлёбку из миски, чистил яйца, съел кусок жареной рыбы и ничуть не чувствовал себя стеснённым. Ацилия следила за ним исподлобья. Она не ела с позавчерашнего дня и не сумела преодолеть голод, как ни старалась. Но поела совсем немного, зная, что будет тошнить на голодный желудок, но нисколько не жеманилась, поела того, чего хотела, чем вызвала улыбку у декануса.
– Редко встретишь женщину, которая в присутствии мужчины ест то, что хочет и в тех количествах, каких хочет.
– У меня нет желания вам понравиться, – отрезала она. – Какой в этом смысл?
Он приподнял брови, согласно кивнул головой:
– Разумно.
Ацилия выбрала себе яблоко, глянула в упор:
– Я могу взять нож?
Марций качнул головой. Ацилия отрезала себе половину яблока и аккуратно вырезала сердцевину, долго смотрела на лезвие ножа. Спросила:
– Вы правда смогли бы убить меня вчера? – Подняла глаза на Марция и убрала нож на стол.
– А ты – меня?
Она помедлила с ответом:
– Я защищалась. И защищалась не от человека, а от животного, вы бы сами на себя вчера поглядели... Да! Я бы убила вас!
– А я бы – тебя!
Ацилия отвернулась, поджимая губы, шепнула:
– Мы взаимно ненавидим друг друга...
– Нет! – перебил он её. – Я совершенно не чувствую к тебе никакой ненависти, я тоже, просто защищался, меня вывел из себя твой подлый удар, я его совсем не ожидал...
Ацилия хмыкнула, откусила кусочек яблока, откинулась назад, глядя на хозяина со стороны. Спросила вдруг:
– Вы действительно хотите сделать всё так, как собрались? Вы честно хотите этого ребёнка? И желаете свою жизнь связать со мной? Вы в самом деле этого хотите... Чтобы я была вашей женой? Правда?
– А почему бы и нет? – Он вздёрнул подбородок. – Да, я этого хочу!
Ацилия усмехнулась:
– Вы сумасшедший! Вы же знаете, что я ненавижу вас. Я никогда не прощу вам всё, что вы сделали со мной... И у меня такое ощущение, что даже это всё вы делаете мне назло...
– Нисколько!
– Тогда вы эгоист! Вы желаете устроить свою жизнь, обзавестись семьёй за мой счёт, меня не спросив, а я не хочу! Не хочу! Вы хотите заставить меня, потому что я – ваша рабыня... Интересно, – она усмехнулась, – вы сначала дадите мне свободу, а потом женитесь, или наоборот, станете по закону мужем рабыни, наплодив рабов и ублюдков?.. Если первое, то я, как свободный человек, могу не согласиться на брак с вами. Об этом вы подумали?
Он помолчал какое-то время.
– Ты сильно умная для женщины.
– Меня учил отец.
– Твой отец умный человек, если заботился о дочери.
Ацилия качнула головой согласно. Марций рассматривал её, внутренне восхищаясь ею. Красивая, сильная, решительная. Чёрные с медью волосы на плечах, разорванная на груди одежда, он скользил глазами вниз, вслед за разрывом, в горячую ложбинку... Она кому хочешь голову вскружит, можно понять Лелия, а если ещё знать, что в этой голове есть мозги, а не только красивые глаза... Ты будешь, будешь моей женой, вот увидишь!
– Я что-нибудь придумаю. Женюсь на тебе после того, как родится ребёнок, ты привяжешься к нему, а потом получишь свободу и сама никуда не уйдёшь.
Ацилия усмехнулась:
– Хитро! И вы ещё обвиняете меня в подлости?
– Никакая это не подлость! Я просто хочу удержать тебя.
– Зачем? Влюбились? – Она улыбалась с пренебрежением и с вызовом. Марций немного помолчал, потом ответил:
– В Риме почти все браки совершают без любви, и рождаются дети, тем не менее... А может, и правда из всех женщин, кого я знаю, я бы только тебя хотел видеть своей женой...
Ацилия расхохоталась ему в лицо, даже не удосужилась отвернуться:
– Вот это да! Ничего себе новость! С той ли ноги вы встали? А может, Лелий вчера повредил вам голову? – Она перестала смеяться, успокоилась и стёрла с губ следы смеха. – Сумасшествие! То вы заявляете мне, что я у вас наложница, чтобы деньги на волчицах экономить, то вдруг «подстилка центуриона», то желаете вдруг Лелию продать на душевном порыве, ну извините... Первый раз слышу, чтобы невест выбирали таким образом... Сначала девушку насилуют, бьют, чуть не убивают ножом, а потом говорят: «Дорогая! Это любовь! Я женюсь на тебе!..» Да вы сумасшедший... Послушайте сами себя! Это бред!
Марций молчал, потом ответил:
– Просто знакомых женщин у меня было мало...
Ацилия с улыбкой кивала головой, издеваясь над ним всем своим видом:
– И, пожалуй, все они были проститутками, если я оказалась лучше их.
– Не все...
– Вы умеете делать комплименты. – Отвернулась, чувствуя, как пальцы впиваются в яблоко. Помолчала. – Знаете, а может, просто позвать врача, вытравить этого ребёнка и никаких проблем ни у вас, ни у кого другого?
– Только посмей! – Он поднялся на ноги, нависнув над ней и столом, их разделяющим. Ацилия долго глядела ему в лицо снизу вверх, потом медленно положила на столешницу недоеденное яблоко, произнесла:
– Ладно, мне просто хочется верить, что он от той... последней ночи, когда вы были совсем не таким, как обычно... как всегда...
Поднялась и ушла к себе, только шторы колыхнулись. Марций глядел ей вслед, разомкнув в растерянности губы. Она права, она во многом права. Но ребёнка... Он хочет этого ребёнка... Хочет именно от неё...
Боги святые, храните от безрассудства.
* * *
На следующий день Марций, как и в прошлый раз, принёс ей розовую столу, положил на трипод.
– Переоденься.
Ацилия смотрела более чем удивлённо, стояла, застыв с гребнем в руках.
– Зачем это?
Он обернулся к ней:
- Ты собираешься в этом ходить?
Он имел в виду её рваную одежду. Ацилия хмыкнула, помолчала, но с места не сдвинулась, убрала с губ прилипшую прядь волос, спросила:
– А почему опять розовая? Розовый – это ваш любимый цвет?
– У меня нет любимого цвета.
Ацилия мельком окинула его всего с головы до ног – простая туника по-домашнему, рука перевязана, на вид спокоен.
– А почему тогда?
Пожал плечами искренне:
– Не знаю... Мне казалось, этот цвет тебе идёт.
Ацилия согласно покивала головой, принимая ответ, но одежду не взяла, провела гребнем по волосам, произнесла задумчиво:
– Зато это мой любимый цвет...
– Ну вот! – Он усмехнулся. – Угодил...
Но Ацилия только глянула на него из-под ресниц, не разделяя воодушевления, занималась волосами.
– Подойди ко мне.
Она подошла, чувствуя, как от напряжения затвердели мышцы скул, что ещё? Опустила руки, пряча их в волосах, но он сумел найти её левую кисть там, потянул на себя, сжимая пальцы. Ацилия отпрянула, но Марций, не говоря ни слова, надел ей на руку тонкий серебряный браслет обручем.
Ацилия вырвала руку, скривившись от возмущения, стала стягивать украшение пальцами правой руки, гребень мешал, но она справилась:
– Вы что?.. Вы зачем это?.. Ничего мне не надо!.. Я не приму от вас никаких подарков... Не надо мне ничего... – Протянула ему. Но Марций не взял, спросил:
– Почему?
Передёрнула плечами, сверкнув белыми ключицами в прореху туники:
– Все подарки к чему-то обязывают, а я не хочу быть никому должной, и тем более вам.
– В одежде же ты ходишь.
– Потому что выбора нет, не ходить же мне голой? А без этого всего я могу прожить, в этом нет необходимости...
– Привыкла носить золотые? С камнями?
Ацилия поджала губы, испепеляя его взглядом, долго молчала.
– Мы разговариваем с вами на разных языках. Я никогда не делала фетиша из драгоценностей, мне они дороги всего лишь, как память о тех людях, кто мне их дарил. А дарили мне их всегда от чистого сердца... Заберите! – Протянула руку.
– А я, выходит, не способен «от чистого сердца»?
Ацилия пожала плечами, отвечая:
– Не знаю, наверное, способны – для тех людей, кого цените или любите... Ко мне это не имеет никакого отношения.
– Тогда пусть это будет твоему ребёнку, нашему ребёнку... Мне любить и ценить его` позволяется? Могу я сделать этот подарок ему?
Ацилия смутилась, не зная, что сказать. Опустила руку:
– Ладно. Если так, то пусть будет так...
Медленно натянула браслет на левое запястье. Раз ему так хочется. Холодный металл ожёг разгорячённую кожу. Но пусть только попробует вспомнить про него и потребовать расплаты.
Отвернулась, отгораживаясь волосами.
Цест пришёл к обеду, потребовал тёплой воды и принялся разматывать бинты на плече и груди Марка. Аккуратно скручивал их, сберегая на будущее. Марк следил за его руками, внутренне приготовился к боли.
Подошла Ацилия, поднесла бронзовую миску с тёплой водой, стояла над ними незаметно.
– Поставь пока тут, – показал Цест, даже не глянув в её сторону, а когда она выполнила, добавил: – Хорошо.
– Ещё что-нибудь нужно? – спросила Ацилия.
Цест поднял глаза:
– Если что-нибудь будет надо, я позову. – Смотрел прямо, и Ацилия ушла под его пристальным взглядом, спросил Марка: – Это она? – Тот согласно кивнул головой. – На каком она уже месяце, говоришь?
– На втором...
– Ну да, пока не видно. – Перевёл глаза на декануса. – В самом деле собрался обзавестись семьёй?
– Да, есть такая мысль...
Цест немного помолчал.
– Каждый когда-нибудь доходит до этого, кто-то раньше, кто-то позже, и я собирался два года назад... – Намочил тряпку, приложил к ране на груди, отмачивая присохший бинт. Опять заговорил, был болтлив сегодня: – Она из Нуманции? Я что-то слышал про неё, говорят, ты выиграл её у Овидия в кости...
– Так и было, – вставил Марций неторопливо.
Цест немного помолчал.
– Меня не интересует, как она, как женщина, поверь мне, ответь мне только на один вопрос. – Прямо глядел в глаза. – В Нуманции она была кем? Из какой она фамилии? Не аристократического ли она рода? Может, у неё есть родственники и её ищут? Уж слишком мне кажется, она... – Замолчал и пожал плечами. Марк почувствовал раздражение на Цеста, какое ему, собственно, дело?
– Она – моя рабыня, мне всё равно, кто она была в Нуманции... Нет! Я думаю, что никакая она не аристократка... Может быть, была рабыней в какой-нибудь семье, вот и нахваталась там...
– Ладно, не горячись, мне, в принципе, это безразлично... Если хочешь здоровую жену и ребёнка, береги их, хотя бы первое время береги... Держи себя в руках, я за свою жизнь на многое насмотрелся, а как врач так и вообще... – Отвернулся, снова намачивая тряпку. – Но если ты и впрямь намереваешься заводить семью, я думаю, ты и так всё понимаешь.
Дальше он молчал. Отрывал бинты и обрабатывал раны, хвалил Марка за хорошее здоровье, накладывал новые чистые бинты.
– Я приду дня через два, как будет возможность, может, к этому времени тебе уже и перевязка будет не нужна.
– Что там Лелий? – поинтересовался Марций.
– Лелий? – Цест мыл руки, задумчиво вытирал их полотенцем. – Я оказался прав, а они – нет... Рана не глубокая, как я и думал, да и заживает на нём всё быстро, как у тебя здоровье, дали боги... И откуда вы такие?.. – Стал собирать инструменты в ящик. – Уже встаёт и пытается ходить по палатке... Удивительно! Поправляется... С некоторыми возишься, возишься, и то, и это, а оно никак, а с такими, как... – Покачал головой. – Ладно, пойду я, ещё зайду к нему, посмотрю. Зовите, если что.
Нельзя! Нельзя! Ох, как нельзя!..
Ацилия стиснула виски кулаками, задавливая в груди стон-выдох.
Это ошибка! Ошибка...
Но и травить своего ребёнка она тоже не хотела.
Любая бы женщина, будучи рабыней, радовалась бы от подобного предложения – жениться, родить ребёнка, но Ацилия понимала, что это ошибка. Но и поменять что-то она была не в силах. Сейчас она полностью в его власти, и этот ребёнок ещё больше увеличил эту власть над ней. Куда она теперь с животом? Кому она нужна? Даже, если в Рим приедет – только позор для всего рода...
Куда ни кинь – безысходность! Что же делать? Что ей делать теперь?..
Как же ей с ним жить? Он жестокий, подлый, бьёт по самому больному, он же ненавидит всех патрициев, эта плебейская ненависть прожигает его насквозь. Способен ли он на любовь? На заботу?
Ацилия вздохнула.
Всего однажды он был с ней нежен, но и тогда делал всё силой, она просто сдалась. Хотя не могла отрицать, что ей понравилось... Это был последний раз, когда они были вместе... Но вчера...
Она зажмурилась, словно претерпевала боль. Вчера он чуть снова не изнасиловал её, хуже – он чуть не убил её ножом. Дрожь пробежала по всему телу. И с ним жить? Считать его мужем? Растить детей такого отца?
Да он же непредсказуем, как осенний день!
Он то подарки вдруг делает, то бьёт по губам, набрасывается, как дикий, то вдруг бывает аккуратен и нежен... Если бы он был таким всегда, если бы он был постоянным, надёжным... Но нет! С ним же, как на вулкане... Всё время жди чего-нибудь.
Ацилия повернулась на спину и села на своей постели, расстеленной прямо на полу в её углу.
Но выбора у неё нет. Она не будет убивать своего ребёнка, и будет жить с ним, пока. А будущее покажет, может быть, она решится на третий побег.
Ацилия достала из-под подушки свою флейту, приложила к губам, взяла три аккорда, самых любимых, самых грустных. Часто играла их, переводя один в другой и обратно. Отец всё время удивлялся – почему такая грусть? Зачем печалиться? А она, как чувствовала тогда, что печали ей придётся хлебнуть с лихвой.
Словно на звуки, появился Гай:
– Господин зовёт.
Убрала флейту и вышла, запахивая руками на груди разорванную столу, ноги ещё, но у неё всего две руки, а не четыре.
Он сидел за столом, ужинал, или только собирался, глядел сбоку. Ацилия остановилась недалеко от него, чуть вздёрнула подбородок. Волосы, вымытые с утра, распущенные лежали по плечам, спине.
– Я хочу, чтобы ты поела со мной.
– Я не хочу есть. – Голос её был ровным.
– Да? – Марций изогнул одну бровь. – Тебя уже кто-нибудь покормил?.. Кто и когда?
Ацилия молчала на эти вопросы, соглашаясь, качнула головой, прошла к столу, села напротив, разомкнула сухие губы:
– Хорошо, если вы так хотите...
Марций перевёл взгляд ей на лицо, в глаза, спросил:
– Может, ты хочешь заморить себя голодом?
– Ничего я не хочу! – нетерпеливо воскликнула в ответ и положила ладони на столешницу. Помолчала, разглядывая свои руки, подняла глаза. Смотрит на неё в упор. Что тебе надо?.. Спросила сама: – Раньше вы просили прислуживать вам за столом, а сейчас – садите наравне, что так? Что-то изменилось?
Марций промолчал, налил себе в кубок разбавленного вина, отпил несколько глотков, потом только ответил:
– Конечно, изменилось...
– И что? – перебила она, чуть наклонившись вперёд.
Марций улыбнулся вдруг совсем беззлобно, и Ацилия ещё более увидела ямочку на его подбородке.
– Ешь. Ты целый день ничего не ела, на чём ты живёшь?
Некоторое время она смотрела в сторону, в нерешительности покусывая нижнюю губу, спросила, переводя глаза:
– Вы приказываете?
Пожал плечами, отвечая:
– Нет. Я не заставляю.
Принялся за еду. Неторопливо ел солдатскую похлёбку из миски, чистил яйца, съел кусок жареной рыбы и ничуть не чувствовал себя стеснённым. Ацилия следила за ним исподлобья. Она не ела с позавчерашнего дня и не сумела преодолеть голод, как ни старалась. Но поела совсем немного, зная, что будет тошнить на голодный желудок, но нисколько не жеманилась, поела того, чего хотела, чем вызвала улыбку у декануса.
– Редко встретишь женщину, которая в присутствии мужчины ест то, что хочет и в тех количествах, каких хочет.
– У меня нет желания вам понравиться, – отрезала она. – Какой в этом смысл?
Он приподнял брови, согласно кивнул головой:
– Разумно.
Ацилия выбрала себе яблоко, глянула в упор:
– Я могу взять нож?
Марций качнул головой. Ацилия отрезала себе половину яблока и аккуратно вырезала сердцевину, долго смотрела на лезвие ножа. Спросила:
– Вы правда смогли бы убить меня вчера? – Подняла глаза на Марция и убрала нож на стол.
– А ты – меня?
Она помедлила с ответом:
– Я защищалась. И защищалась не от человека, а от животного, вы бы сами на себя вчера поглядели... Да! Я бы убила вас!
– А я бы – тебя!
Ацилия отвернулась, поджимая губы, шепнула:
– Мы взаимно ненавидим друг друга...
– Нет! – перебил он её. – Я совершенно не чувствую к тебе никакой ненависти, я тоже, просто защищался, меня вывел из себя твой подлый удар, я его совсем не ожидал...
Ацилия хмыкнула, откусила кусочек яблока, откинулась назад, глядя на хозяина со стороны. Спросила вдруг:
– Вы действительно хотите сделать всё так, как собрались? Вы честно хотите этого ребёнка? И желаете свою жизнь связать со мной? Вы в самом деле этого хотите... Чтобы я была вашей женой? Правда?
– А почему бы и нет? – Он вздёрнул подбородок. – Да, я этого хочу!
Ацилия усмехнулась:
– Вы сумасшедший! Вы же знаете, что я ненавижу вас. Я никогда не прощу вам всё, что вы сделали со мной... И у меня такое ощущение, что даже это всё вы делаете мне назло...
– Нисколько!
– Тогда вы эгоист! Вы желаете устроить свою жизнь, обзавестись семьёй за мой счёт, меня не спросив, а я не хочу! Не хочу! Вы хотите заставить меня, потому что я – ваша рабыня... Интересно, – она усмехнулась, – вы сначала дадите мне свободу, а потом женитесь, или наоборот, станете по закону мужем рабыни, наплодив рабов и ублюдков?.. Если первое, то я, как свободный человек, могу не согласиться на брак с вами. Об этом вы подумали?
Он помолчал какое-то время.
– Ты сильно умная для женщины.
– Меня учил отец.
– Твой отец умный человек, если заботился о дочери.
Ацилия качнула головой согласно. Марций рассматривал её, внутренне восхищаясь ею. Красивая, сильная, решительная. Чёрные с медью волосы на плечах, разорванная на груди одежда, он скользил глазами вниз, вслед за разрывом, в горячую ложбинку... Она кому хочешь голову вскружит, можно понять Лелия, а если ещё знать, что в этой голове есть мозги, а не только красивые глаза... Ты будешь, будешь моей женой, вот увидишь!
– Я что-нибудь придумаю. Женюсь на тебе после того, как родится ребёнок, ты привяжешься к нему, а потом получишь свободу и сама никуда не уйдёшь.
Ацилия усмехнулась:
– Хитро! И вы ещё обвиняете меня в подлости?
– Никакая это не подлость! Я просто хочу удержать тебя.
– Зачем? Влюбились? – Она улыбалась с пренебрежением и с вызовом. Марций немного помолчал, потом ответил:
– В Риме почти все браки совершают без любви, и рождаются дети, тем не менее... А может, и правда из всех женщин, кого я знаю, я бы только тебя хотел видеть своей женой...
Ацилия расхохоталась ему в лицо, даже не удосужилась отвернуться:
– Вот это да! Ничего себе новость! С той ли ноги вы встали? А может, Лелий вчера повредил вам голову? – Она перестала смеяться, успокоилась и стёрла с губ следы смеха. – Сумасшествие! То вы заявляете мне, что я у вас наложница, чтобы деньги на волчицах экономить, то вдруг «подстилка центуриона», то желаете вдруг Лелию продать на душевном порыве, ну извините... Первый раз слышу, чтобы невест выбирали таким образом... Сначала девушку насилуют, бьют, чуть не убивают ножом, а потом говорят: «Дорогая! Это любовь! Я женюсь на тебе!..» Да вы сумасшедший... Послушайте сами себя! Это бред!
Марций молчал, потом ответил:
– Просто знакомых женщин у меня было мало...
Ацилия с улыбкой кивала головой, издеваясь над ним всем своим видом:
– И, пожалуй, все они были проститутками, если я оказалась лучше их.
– Не все...
– Вы умеете делать комплименты. – Отвернулась, чувствуя, как пальцы впиваются в яблоко. Помолчала. – Знаете, а может, просто позвать врача, вытравить этого ребёнка и никаких проблем ни у вас, ни у кого другого?
– Только посмей! – Он поднялся на ноги, нависнув над ней и столом, их разделяющим. Ацилия долго глядела ему в лицо снизу вверх, потом медленно положила на столешницу недоеденное яблоко, произнесла:
– Ладно, мне просто хочется верить, что он от той... последней ночи, когда вы были совсем не таким, как обычно... как всегда...
Поднялась и ушла к себе, только шторы колыхнулись. Марций глядел ей вслед, разомкнув в растерянности губы. Она права, она во многом права. Но ребёнка... Он хочет этого ребёнка... Хочет именно от неё...
Боги святые, храните от безрассудства.
* * *
На следующий день Марций, как и в прошлый раз, принёс ей розовую столу, положил на трипод.
– Переоденься.
Ацилия смотрела более чем удивлённо, стояла, застыв с гребнем в руках.
– Зачем это?
Он обернулся к ней:
- Ты собираешься в этом ходить?
Он имел в виду её рваную одежду. Ацилия хмыкнула, помолчала, но с места не сдвинулась, убрала с губ прилипшую прядь волос, спросила:
– А почему опять розовая? Розовый – это ваш любимый цвет?
– У меня нет любимого цвета.
Ацилия мельком окинула его всего с головы до ног – простая туника по-домашнему, рука перевязана, на вид спокоен.
– А почему тогда?
Пожал плечами искренне:
– Не знаю... Мне казалось, этот цвет тебе идёт.
Ацилия согласно покивала головой, принимая ответ, но одежду не взяла, провела гребнем по волосам, произнесла задумчиво:
– Зато это мой любимый цвет...
– Ну вот! – Он усмехнулся. – Угодил...
Но Ацилия только глянула на него из-под ресниц, не разделяя воодушевления, занималась волосами.
– Подойди ко мне.
Она подошла, чувствуя, как от напряжения затвердели мышцы скул, что ещё? Опустила руки, пряча их в волосах, но он сумел найти её левую кисть там, потянул на себя, сжимая пальцы. Ацилия отпрянула, но Марций, не говоря ни слова, надел ей на руку тонкий серебряный браслет обручем.
Ацилия вырвала руку, скривившись от возмущения, стала стягивать украшение пальцами правой руки, гребень мешал, но она справилась:
– Вы что?.. Вы зачем это?.. Ничего мне не надо!.. Я не приму от вас никаких подарков... Не надо мне ничего... – Протянула ему. Но Марций не взял, спросил:
– Почему?
Передёрнула плечами, сверкнув белыми ключицами в прореху туники:
– Все подарки к чему-то обязывают, а я не хочу быть никому должной, и тем более вам.
– В одежде же ты ходишь.
– Потому что выбора нет, не ходить же мне голой? А без этого всего я могу прожить, в этом нет необходимости...
– Привыкла носить золотые? С камнями?
Ацилия поджала губы, испепеляя его взглядом, долго молчала.
– Мы разговариваем с вами на разных языках. Я никогда не делала фетиша из драгоценностей, мне они дороги всего лишь, как память о тех людях, кто мне их дарил. А дарили мне их всегда от чистого сердца... Заберите! – Протянула руку.
– А я, выходит, не способен «от чистого сердца»?
Ацилия пожала плечами, отвечая:
– Не знаю, наверное, способны – для тех людей, кого цените или любите... Ко мне это не имеет никакого отношения.
– Тогда пусть это будет твоему ребёнку, нашему ребёнку... Мне любить и ценить его` позволяется? Могу я сделать этот подарок ему?
Ацилия смутилась, не зная, что сказать. Опустила руку:
– Ладно. Если так, то пусть будет так...
Медленно натянула браслет на левое запястье. Раз ему так хочется. Холодный металл ожёг разгорячённую кожу. Но пусть только попробует вспомнить про него и потребовать расплаты.
Отвернулась, отгораживаясь волосами.
Прода от 09.01.2020, 17:30
Глава 18
Цест пришёл к обеду, потребовал тёплой воды и принялся разматывать бинты на плече и груди Марка. Аккуратно скручивал их, сберегая на будущее. Марк следил за его руками, внутренне приготовился к боли.
Подошла Ацилия, поднесла бронзовую миску с тёплой водой, стояла над ними незаметно.
– Поставь пока тут, – показал Цест, даже не глянув в её сторону, а когда она выполнила, добавил: – Хорошо.
– Ещё что-нибудь нужно? – спросила Ацилия.
Цест поднял глаза:
– Если что-нибудь будет надо, я позову. – Смотрел прямо, и Ацилия ушла под его пристальным взглядом, спросил Марка: – Это она? – Тот согласно кивнул головой. – На каком она уже месяце, говоришь?
– На втором...
– Ну да, пока не видно. – Перевёл глаза на декануса. – В самом деле собрался обзавестись семьёй?
– Да, есть такая мысль...
Цест немного помолчал.
– Каждый когда-нибудь доходит до этого, кто-то раньше, кто-то позже, и я собирался два года назад... – Намочил тряпку, приложил к ране на груди, отмачивая присохший бинт. Опять заговорил, был болтлив сегодня: – Она из Нуманции? Я что-то слышал про неё, говорят, ты выиграл её у Овидия в кости...
– Так и было, – вставил Марций неторопливо.
Цест немного помолчал.
– Меня не интересует, как она, как женщина, поверь мне, ответь мне только на один вопрос. – Прямо глядел в глаза. – В Нуманции она была кем? Из какой она фамилии? Не аристократического ли она рода? Может, у неё есть родственники и её ищут? Уж слишком мне кажется, она... – Замолчал и пожал плечами. Марк почувствовал раздражение на Цеста, какое ему, собственно, дело?
– Она – моя рабыня, мне всё равно, кто она была в Нуманции... Нет! Я думаю, что никакая она не аристократка... Может быть, была рабыней в какой-нибудь семье, вот и нахваталась там...
– Ладно, не горячись, мне, в принципе, это безразлично... Если хочешь здоровую жену и ребёнка, береги их, хотя бы первое время береги... Держи себя в руках, я за свою жизнь на многое насмотрелся, а как врач так и вообще... – Отвернулся, снова намачивая тряпку. – Но если ты и впрямь намереваешься заводить семью, я думаю, ты и так всё понимаешь.
Дальше он молчал. Отрывал бинты и обрабатывал раны, хвалил Марка за хорошее здоровье, накладывал новые чистые бинты.
– Я приду дня через два, как будет возможность, может, к этому времени тебе уже и перевязка будет не нужна.
– Что там Лелий? – поинтересовался Марций.
– Лелий? – Цест мыл руки, задумчиво вытирал их полотенцем. – Я оказался прав, а они – нет... Рана не глубокая, как я и думал, да и заживает на нём всё быстро, как у тебя здоровье, дали боги... И откуда вы такие?.. – Стал собирать инструменты в ящик. – Уже встаёт и пытается ходить по палатке... Удивительно! Поправляется... С некоторыми возишься, возишься, и то, и это, а оно никак, а с такими, как... – Покачал головой. – Ладно, пойду я, ещё зайду к нему, посмотрю. Зовите, если что.
