Ушёл. Марк осторожно надел тунику поверх нижней короткой, которую пришлось одёрнуть вниз, после перевязки все раны болели, и почему-то раздражение портило настроение.
Марций пошёл к ведру попить воды и столкнулся с рабыней, с её прямым взглядом больших тёмных глаз. Она спросила прямо:
– Так, значит, вы уверены, что я не аристократического рода, да?
– А ты всё время подслушиваешь? – спросил вопросом на вопрос, даже не смутился, прошёл к ведру, подхватывая ковш с водой. Ацилия развернулась, провожая взглядом, говорила в спину:
– Вы так громко разговаривали, что не оставили мне выбора.
– Да брось ты! – Он пил, потом обернулся, не глядя убирая ковш и стирая с губ остатки воды. – Ты всё время подслушиваешь, даже те разговоры, которые тебя не касаются. – Смотрел ей в лицо.
– Если это и происходит, то не по моей вине.
Он только хмыкнул и прошёл мимо. Ацилия смотрела ему в спину. Он злил её, злил невыносимо:
– Вы всё время врёте? Ложь – это постоянная составляющая вашей жизни?
Он обернулся медленно, ответил:
– Я не вру, я просто иногда умалчиваю правду, а это не ложь...
– Почти что ложь! – выпалила Ацилия.
– Почти что... – Пожал плечами, собрался уходить, но Ацилия остановила его вопросом:
– Что из того, что вы мне наговорили – правда? А что – почти что ложь? Что вы умолчали? Можно ли вам вообще верить?..
Марк долго молчал, разглядывая её лицо.
– Цесту я ничего не сказал о тебе, чтобы не было лишних вопросов, с тобой же я честен, мне нужна ты, и нужен мой ребёнок...
На этот раз уже усмехнулась сама Ацилия:
– А если я скажу ему, что вы скрываете правду, что я хочу уехать от вас, а вы не пускаете...
– Ему всё равно! – перебил Марк. – Цест – врач, а не судья, искать, кто прав, кто виноват, и уж тем более вмешиваться и выслушивать жалобы.
– Я и не собираюсь жаловаться.
– Вот и молодец...
– Я просто не привыкла, чтобы что-то делали со мной, не спросив моего желания, а вы всё уже решили и за меня и для меня.
– Тебе вредно волноваться, поменьше бери всё это в голову. – Развернулся и пошёл, давая понять, что разговор окончен. Ацилия проводила его глазами, от бессилия стискивая кулаки, сжимая зубы. Да чтоб тебя...
* * *
Прошло несколько дней. Марций уже снова вышел на службу, и Ацилия осталась одна, да и одной ей было лучше. За эти дни они мало ругались, просто терпели друг друга, иногда разговаривали на отвлеченные темы, он звал её с собой за стол, и Ацилия редко отказывалась: всё равно не отстанет, начнёт задавать вопросы, уж лучше сдаться.
Днями Ацилия мало чем занималась, играла на флейте, принимала ванну, ходила по лагерю, смотрела, как тренируют молодёжь, много общалась с Авией. Та искренне рада была за Ацилию, успокаивала, говорила, что Марций слывёт в лагере человеком, который держит слово, и уж, если он пообещал, что сделает её своей женой, то сделает непременно. Ацилия только вздыхала, эта перспектива мало радовала её, хотя за последние дни он вёл себя хорошо, показывал себя совершенно с незнакомой стороны. Был заботлив, мало вызывал неприятия по отношению к себе. Но Ацилия-то знала, каким он мог быть, когда выходил из себя или что-то было не по его желаниям. Рядом с ним не расслабишься, так и жди чего постоянно.
Ацилия часто просыпалась по ночам и долго лежала, глядя в полумрак, всё представляла себе, что же её ждёт, как сложится её дальнейшая жизнь, а может, и правда смириться ей? Пойти на поводу у судьбы? Всё равно, даже если она вернётся в Рим, что это изменит? Там она попадёт под власть брата, которого не видела почти пять лет. Может, там тоже самодур не лучше этого Марка, тоже будет требовать что-то, вмешиваться, и на своё усмотрение распоряжаться её судьбой и жизнью её ребёнка...
Хотя, он всегда присылал Ацилии подарки из Рима, приезжал, когда она была маленькой, любил с нежностью родного брата, навряд ли его отношение поменялось бы после всего, что пережила Ацилия. Всё, что было с ней, было не по её вине.
В ту ночь она опять лежала без сна, думала. Ладонь сама собой легла на живот. Здесь... Здесь он, его ребёнок... Ещё маленький, ещё света не видевший, а уже его... Весь в него... Весь, как он... Аж содрогнулась, напрягая пальцы ладони.
Нет! Пока он только её, и находится у неё под сердцем, слышит его удары, и больше похож на неё, на неё, на свою маму...
Маму?
Боги святые!
Она станет матерью! Матерью ребёнку! И он будет любить её, называть её «мамой», будет искать у неё защиты и любви, и ему будет всё равно, какая Ацилия по характеру, внешности, происхождению, он будет любить её только потому, что она его мама...
Как это всё интересно...
Он будет искать у неё защиты, как и сам Марций искал её у своей матери, убитой отчимом... Как он рассказывал тогда...
Ацилия нахмурилась невольно.
Что за мысли в голову лезут? Нельзя! Нельзя об этом... Нельзя о смерти...
Она любит его, она хочет, чтобы он родился.
А отец его?.. А что отец?.. Ацилия вздохнула. А отец, как бесплатное неизбежное приложение, от которого никуда не денешься, как бы ни хотелось.
Ацилия повернулась на бок, подтянув ноги к животу, стала проваливаться в сон, и в этот миг громкий крик огласил всю палатку, заставил Ацилию буквально подпрыгнуть, а сердце – чуть не выскочить из груди.
– Нет! Нет! Боги святые, только не это...
Ацилия вскочила, дрожа всем телом, это кричал Марций во сне, переполошив в своём углу и самого себя и Гая у входа. Она прибежала, резко отдёрнула штору, зажав левой ладонью горло, словно пыталась унять дрожащее сердце.
– Что?.. Что происходит?
Марций сидел в своей постели на полу, растерянно смотрел на Ацилию, смущённо потирал ладонью мокрое от кошмара лицо, огромные переполошенные глаза, наполненные слезами.
– Вы... Вы с ума сошли... – прошептала Ацилия. – Что вы делаете, я чуть от страха не умерла вместе с вашим ребёнком, честное слово...
– Извини... – буркнул он виновато, и Ацилия опешила, ничего себе, он может и прощение просить, оказывается?
Отпустила штору, зайдя в угол Марция, присела на трипод, не сводя глаз с лица декануса, спросила растерянно:
– Вы чего это?.. Что произошло?
– Да-а... – отмахнулся, дёрнул ладонью вверх по лбу и на волосы. – Кошмар... Хуже, чем всегда...
– Кошмар? – Ацилия удивилась, нахмурилась недоверчиво, отстраняясь. – И часто... часто это у вас так?
Отрицательно закачал головой, кусая губы, всеми мыслями ещё будучи там, в страшном сне.
– Нет, но иногда бывают.
Заглянул Гай, но, удостоверившись, что всё в порядке, исчез.
– Воды вам принести? – спросила участливо. Марций медленно перевёл на неё глаза, словно не слышал, качнул головой:
– Пожалуй...
Ацилия вышла, только сейчас обратила внимание, что на ней лишь короткая выше колен туника, нижняя, которую не следует показывать кому бы то ни было, и уж тем более ему, хотя до этого ли ему сейчас. Зашла к себе, захватила плащ, а только потом пошла за водой.
Марк пил, стуча зубами по краю бронзового ковша, поверх него смотрел в лицо Ацилии.
– Сильно я тебя напугал? – Протянул ковш ей.
Ацилия приподнялась с трипода, забирая его.
– Да. Я думала, что-то случилось в лагере. Я испугалась. Так неожиданно... Вам надо лечить себя...
– В смысле? – удивился. Так и сидел на постели, одеяло у пояса, а выше – голые живот, грудь, плечи, руки... Ацилия старалась не смотреть на них, заставляя себя глядеть ему только в лицо, в глаза, хотелось уйти, но участливо говорила:
– У меня в детстве тоже были кошмары, отец говорил, что кошмары бывают у тех, кто сильно переживает за то, что делает днём, что пережил за жизнь... Я не знаю, так ли это?.. Я избавилась от них, ещё тогда избавилась... – Марк дрогнул бровями, словно спрашивая: «Как?». – Отец говорил, надо ложиться спать, засыпать, а перед тем, как заснуть, вот-вот как, надо пересилить себя и подняться, перевернуть подушку на другую сторону... – Марк улыбнулся. – Я понимаю, это, быть может, глупо звучит, но мне помогло... Попробуйте... – Пожала плечами.
– Интересный человек, твой отец... – Марций улыбался.
– Был! – резко ответила Ацилия.
Марций согласно покачал головой, отводя взгляд в сторону. Они помолчали. Ацилия оглядывалась, рассматривая угол Марка: она была здесь впервые.
– Ладно. – Ацилия поднялась, сжимая в руке пустой ковш. – Я пойду...
Марций окинул её взглядом с головы до ног, особенно долго смотрел на её открытые колени, о которых забыла Ацилия, не запахнув полы плаща. Произнесла негромко:
– Вы только посмеётесь... Я тогда девчонкой была, может, что и напутала... – Пошла к себе.
– Подожди!.. Ацилия!
Марций сорвался за ней, на ходу оборачивая вокруг пояса покрывало с постели, догнал в атриуме, когда Ацилия убирала ковш. Развернулась и упёрлась взглядом деканусу в голую грудину между рёбер, где проходил тонкий шрам. Подняла глаза:
– Что?
Но он ничего не говорил, просто стоял и смотрел сверху, в лицо, в самые глаза. Ацилия смутилась:
– Вы чего это?
Развернулась, обходя его стороной, но Марций шагнул вбок, перекрывая дорогу, обхватил вдруг за спину, притискивая к себе, встречая недоумевающий удивлённый взгляд огромных глаз, прижал к обнажённой груди, касался губами горячего виска, где билась испуганная вена.
– Вы... – зашептала Ацилия. – Что вы хотите?.. Отпустите...
– Если захочешь... Если попросишь – отпущу... – шёпотом ответил, только губы щекотали кожу виска, отстранил вдруг на вытянутые руки. – Веришь?
Она растерянно хлопала ресницами, ничего не понимая, только губы дрожали:
– Я... Я... Я не знаю...
Марций снова вернул её к себе на грудь, шептал в ухо горячим дыханием:
– Я разговаривал с Цестом... Можно... Если осторожно, можно... Я буду осторожно... – Сделал паузу и попросил вдруг – именно попросил, как никогда до этого: – По-ожалуйста... Ацилия?
Она растерялась ещё больше. Неужели это всё в нём только от ребёнка, неужели этот ещё неродившийся, этот ещё неоформившийся живот имеет над ним такую власть? Разве может быть такое? Ацилия растерянно думала, забыв обо всём, а Марций уже коротко целовал её лицо, шею, виски... И Ацилия сдалась, как все эти последние дни сдавалась ему, сама не зная, почему, тем более в этом, тем более сейчас. Может быть, подействовала ночь, сонная расслабленность, доверительный последний разговор. Ацилия даже не могла больше сдерживать себя, просто сдалась на его милость, размякла и душой и телом, хотя прекрасно понимала, что потом будет жалеть, что не отказала, хотя он сам и давал ей возможность.
Марций подхватил её под мышки, оторвал от пола, крепко держал, обхватив обручем рук за спину, и через ткань своей туники и плаща Ацилия ощущала громкий стук его сердца. Что это с ним?
Благо угол Ацилии был совсем рядом. Хриплое дыхание ожгло губы, когда Марций положил её на постель, сгребая покрывало в сторону. Ацилия прикрыла глаза, следя за всем через полусомкнутые ресницы, с еле заметной улыбкой на губах.
Пусть! Пусть сегодня и сейчас всё будет так, как будет... Пусть...
О, она даже ждала его, в чём удивилась сама себе и не могла поверить... Только выдохнула с хрипом.
На этот раз Марций был как никогда аккуратен и нежен до неузнаваемости, словно два совершенно разных человека уживались в нём, и на этот раз он показал себя абсолютно другим, незнакомым. Он угадывал все страхи Ацилии, снимал с губ улыбку растерянности мягким поцелуем, подавив в себе все агрессивные, эгоистичные черты, с которыми Ацилия уже была знакома.
Подарил напоследок такой нежный поцелуй, что у Ацилии аж голова закружилась. Лежал на боку, тесно прижавшись к ней, обнимал рукой через грудь, и Ацилии даже было всё равно на то, что была она всего в коротенькой своей тунике, долго смотрела в сторону, боясь признаться себе самой в том, что произошло.
Она снова сдалась ему, снова отдалась, как и в первый раз, но на этот раз без шантажа с его стороны, и не могла поверить, что именно этот мужчина бывает грубым до жестокости, поднимает руку и даже чуть не убил однажды и не отдал своим легионерам. Нет! То было что-то другое, потому что она знала теперь его настоящим, истинным, таким, какой он есть на самом деле.
Перевела глаза ему на лицо, и Марций мягко улыбнулся ей, от чего ямочка на его подбородке стала ещё глубже, обострилась. Ацилия подняла голову от подушки, но деканус перелёг на спину, сам положил голову Ацилии себе на плечо, спросил:
– Не замёрзла?
Отрицательно дёрнула подбородком, но сама спросила:
– Откуда это? - Осторожно коснулась указательным пальцем тонкого шрама на груди хозяина, но тут же отдёрнула руку, словно испугалась.
Марций хмыкнул, задумался.
– Было со мной четыре года назад... Попал в переделку, я тогда ещё в разведке был... Напоролись всей группой на засаду... Всё так быстро получилось, я ничего и не понял... Меня в левую руку ранило, я сознание потерял... Потом очнулся уже утром... среди убитых, нас добивали, а у меня ремешок шлема на горле... Полосонули через грудь, прямо по кирасе, да через неё, где достали, где нет...
Ацилия молчала на его слова. Зачем она интересуется им? Не всё ли ей равно, когда и где это было? Ну и пусть... Пусть, ей же всё равно с ним не жить... Не жить, как бы он ни старался.
Она говорила это себе, а сердце в груди сжималось от боли и тоски. Она абсолютно не знала, как ей быть, как ей вести себя с ним после всего вот этого?.. Ведь она сама отдалась ему, будто желала этого...
А, может, и желала?
О, боги, нет!
Поджала губы, этого не может быть.
Устало прикрыла глаза, не в силах решить эти мучившие её душевные противоречия.
Утром проснулась, Марция уже не было, и всё, что было ночью, показалось ей сном, необычным, из таких, что помнятся потом всю жизнь.
После получения жалования – офицеры и некоторые деканусы – собирались в одной из офицерских палаток, играли в кости, сплетничали, рассказывали новости и делились планами на жизнь и на следующее жалование. Всё это не обходилось без порядочной дозы вина. Старшие офицеры и легат знали об этом, но все попытки разогнать подобные действа, разлагающие дисциплину, ни к чему не приводили. Центурионы начинали собираться на улице, прямо перед глазами легионеров, стоящих на постах. Легионеры жалование получали раз в несколько месяцев, легат махнул рукой, пусть уж лучше в палатке...
На этот раз Марций тоже присутствовал, пару раз сыграл в кости, конечно же, выиграл, и теперь вёл разговор с товарищем-центурионом, с Фарсием, расположившись за столиком. Другие играли в кости, что-то пели, кто-то играл на флейте самодельной, она свистела, звук в неумелых руках срывался, звучал не в лад; кто-то громко рассказывал о своей доармейской жизни. Где-то смеялись умелой шутке.
– Сципион уже отбыл, у него, наверное, в Риме триумф, хотя не думаю, что взятие Нуманции будут отмечать триумфом... Сенату решать. Нам-то что? – Фарсий усмехнулся, прикрывая тонкие губы ладонью, поднесёнными ко рту пальцами упёртой локтем в столешницу руки. – Мы здесь остаёмся... Осталось немного, доломаем город и пойдём к Риму...
Марций пошёл к ведру попить воды и столкнулся с рабыней, с её прямым взглядом больших тёмных глаз. Она спросила прямо:
– Так, значит, вы уверены, что я не аристократического рода, да?
– А ты всё время подслушиваешь? – спросил вопросом на вопрос, даже не смутился, прошёл к ведру, подхватывая ковш с водой. Ацилия развернулась, провожая взглядом, говорила в спину:
– Вы так громко разговаривали, что не оставили мне выбора.
– Да брось ты! – Он пил, потом обернулся, не глядя убирая ковш и стирая с губ остатки воды. – Ты всё время подслушиваешь, даже те разговоры, которые тебя не касаются. – Смотрел ей в лицо.
– Если это и происходит, то не по моей вине.
Он только хмыкнул и прошёл мимо. Ацилия смотрела ему в спину. Он злил её, злил невыносимо:
– Вы всё время врёте? Ложь – это постоянная составляющая вашей жизни?
Он обернулся медленно, ответил:
– Я не вру, я просто иногда умалчиваю правду, а это не ложь...
– Почти что ложь! – выпалила Ацилия.
– Почти что... – Пожал плечами, собрался уходить, но Ацилия остановила его вопросом:
– Что из того, что вы мне наговорили – правда? А что – почти что ложь? Что вы умолчали? Можно ли вам вообще верить?..
Марк долго молчал, разглядывая её лицо.
– Цесту я ничего не сказал о тебе, чтобы не было лишних вопросов, с тобой же я честен, мне нужна ты, и нужен мой ребёнок...
На этот раз уже усмехнулась сама Ацилия:
– А если я скажу ему, что вы скрываете правду, что я хочу уехать от вас, а вы не пускаете...
– Ему всё равно! – перебил Марк. – Цест – врач, а не судья, искать, кто прав, кто виноват, и уж тем более вмешиваться и выслушивать жалобы.
– Я и не собираюсь жаловаться.
– Вот и молодец...
– Я просто не привыкла, чтобы что-то делали со мной, не спросив моего желания, а вы всё уже решили и за меня и для меня.
– Тебе вредно волноваться, поменьше бери всё это в голову. – Развернулся и пошёл, давая понять, что разговор окончен. Ацилия проводила его глазами, от бессилия стискивая кулаки, сжимая зубы. Да чтоб тебя...
* * *
Прошло несколько дней. Марций уже снова вышел на службу, и Ацилия осталась одна, да и одной ей было лучше. За эти дни они мало ругались, просто терпели друг друга, иногда разговаривали на отвлеченные темы, он звал её с собой за стол, и Ацилия редко отказывалась: всё равно не отстанет, начнёт задавать вопросы, уж лучше сдаться.
Днями Ацилия мало чем занималась, играла на флейте, принимала ванну, ходила по лагерю, смотрела, как тренируют молодёжь, много общалась с Авией. Та искренне рада была за Ацилию, успокаивала, говорила, что Марций слывёт в лагере человеком, который держит слово, и уж, если он пообещал, что сделает её своей женой, то сделает непременно. Ацилия только вздыхала, эта перспектива мало радовала её, хотя за последние дни он вёл себя хорошо, показывал себя совершенно с незнакомой стороны. Был заботлив, мало вызывал неприятия по отношению к себе. Но Ацилия-то знала, каким он мог быть, когда выходил из себя или что-то было не по его желаниям. Рядом с ним не расслабишься, так и жди чего постоянно.
Ацилия часто просыпалась по ночам и долго лежала, глядя в полумрак, всё представляла себе, что же её ждёт, как сложится её дальнейшая жизнь, а может, и правда смириться ей? Пойти на поводу у судьбы? Всё равно, даже если она вернётся в Рим, что это изменит? Там она попадёт под власть брата, которого не видела почти пять лет. Может, там тоже самодур не лучше этого Марка, тоже будет требовать что-то, вмешиваться, и на своё усмотрение распоряжаться её судьбой и жизнью её ребёнка...
Хотя, он всегда присылал Ацилии подарки из Рима, приезжал, когда она была маленькой, любил с нежностью родного брата, навряд ли его отношение поменялось бы после всего, что пережила Ацилия. Всё, что было с ней, было не по её вине.
В ту ночь она опять лежала без сна, думала. Ладонь сама собой легла на живот. Здесь... Здесь он, его ребёнок... Ещё маленький, ещё света не видевший, а уже его... Весь в него... Весь, как он... Аж содрогнулась, напрягая пальцы ладони.
Нет! Пока он только её, и находится у неё под сердцем, слышит его удары, и больше похож на неё, на неё, на свою маму...
Маму?
Боги святые!
Она станет матерью! Матерью ребёнку! И он будет любить её, называть её «мамой», будет искать у неё защиты и любви, и ему будет всё равно, какая Ацилия по характеру, внешности, происхождению, он будет любить её только потому, что она его мама...
Как это всё интересно...
Он будет искать у неё защиты, как и сам Марций искал её у своей матери, убитой отчимом... Как он рассказывал тогда...
Ацилия нахмурилась невольно.
Что за мысли в голову лезут? Нельзя! Нельзя об этом... Нельзя о смерти...
Она любит его, она хочет, чтобы он родился.
А отец его?.. А что отец?.. Ацилия вздохнула. А отец, как бесплатное неизбежное приложение, от которого никуда не денешься, как бы ни хотелось.
Ацилия повернулась на бок, подтянув ноги к животу, стала проваливаться в сон, и в этот миг громкий крик огласил всю палатку, заставил Ацилию буквально подпрыгнуть, а сердце – чуть не выскочить из груди.
– Нет! Нет! Боги святые, только не это...
Ацилия вскочила, дрожа всем телом, это кричал Марций во сне, переполошив в своём углу и самого себя и Гая у входа. Она прибежала, резко отдёрнула штору, зажав левой ладонью горло, словно пыталась унять дрожащее сердце.
– Что?.. Что происходит?
Марций сидел в своей постели на полу, растерянно смотрел на Ацилию, смущённо потирал ладонью мокрое от кошмара лицо, огромные переполошенные глаза, наполненные слезами.
– Вы... Вы с ума сошли... – прошептала Ацилия. – Что вы делаете, я чуть от страха не умерла вместе с вашим ребёнком, честное слово...
– Извини... – буркнул он виновато, и Ацилия опешила, ничего себе, он может и прощение просить, оказывается?
Отпустила штору, зайдя в угол Марция, присела на трипод, не сводя глаз с лица декануса, спросила растерянно:
– Вы чего это?.. Что произошло?
– Да-а... – отмахнулся, дёрнул ладонью вверх по лбу и на волосы. – Кошмар... Хуже, чем всегда...
– Кошмар? – Ацилия удивилась, нахмурилась недоверчиво, отстраняясь. – И часто... часто это у вас так?
Отрицательно закачал головой, кусая губы, всеми мыслями ещё будучи там, в страшном сне.
– Нет, но иногда бывают.
Заглянул Гай, но, удостоверившись, что всё в порядке, исчез.
– Воды вам принести? – спросила участливо. Марций медленно перевёл на неё глаза, словно не слышал, качнул головой:
– Пожалуй...
Ацилия вышла, только сейчас обратила внимание, что на ней лишь короткая выше колен туника, нижняя, которую не следует показывать кому бы то ни было, и уж тем более ему, хотя до этого ли ему сейчас. Зашла к себе, захватила плащ, а только потом пошла за водой.
Марк пил, стуча зубами по краю бронзового ковша, поверх него смотрел в лицо Ацилии.
– Сильно я тебя напугал? – Протянул ковш ей.
Ацилия приподнялась с трипода, забирая его.
– Да. Я думала, что-то случилось в лагере. Я испугалась. Так неожиданно... Вам надо лечить себя...
– В смысле? – удивился. Так и сидел на постели, одеяло у пояса, а выше – голые живот, грудь, плечи, руки... Ацилия старалась не смотреть на них, заставляя себя глядеть ему только в лицо, в глаза, хотелось уйти, но участливо говорила:
– У меня в детстве тоже были кошмары, отец говорил, что кошмары бывают у тех, кто сильно переживает за то, что делает днём, что пережил за жизнь... Я не знаю, так ли это?.. Я избавилась от них, ещё тогда избавилась... – Марк дрогнул бровями, словно спрашивая: «Как?». – Отец говорил, надо ложиться спать, засыпать, а перед тем, как заснуть, вот-вот как, надо пересилить себя и подняться, перевернуть подушку на другую сторону... – Марк улыбнулся. – Я понимаю, это, быть может, глупо звучит, но мне помогло... Попробуйте... – Пожала плечами.
– Интересный человек, твой отец... – Марций улыбался.
– Был! – резко ответила Ацилия.
Марций согласно покачал головой, отводя взгляд в сторону. Они помолчали. Ацилия оглядывалась, рассматривая угол Марка: она была здесь впервые.
– Ладно. – Ацилия поднялась, сжимая в руке пустой ковш. – Я пойду...
Марций окинул её взглядом с головы до ног, особенно долго смотрел на её открытые колени, о которых забыла Ацилия, не запахнув полы плаща. Произнесла негромко:
– Вы только посмеётесь... Я тогда девчонкой была, может, что и напутала... – Пошла к себе.
– Подожди!.. Ацилия!
Марций сорвался за ней, на ходу оборачивая вокруг пояса покрывало с постели, догнал в атриуме, когда Ацилия убирала ковш. Развернулась и упёрлась взглядом деканусу в голую грудину между рёбер, где проходил тонкий шрам. Подняла глаза:
– Что?
Но он ничего не говорил, просто стоял и смотрел сверху, в лицо, в самые глаза. Ацилия смутилась:
– Вы чего это?
Развернулась, обходя его стороной, но Марций шагнул вбок, перекрывая дорогу, обхватил вдруг за спину, притискивая к себе, встречая недоумевающий удивлённый взгляд огромных глаз, прижал к обнажённой груди, касался губами горячего виска, где билась испуганная вена.
– Вы... – зашептала Ацилия. – Что вы хотите?.. Отпустите...
– Если захочешь... Если попросишь – отпущу... – шёпотом ответил, только губы щекотали кожу виска, отстранил вдруг на вытянутые руки. – Веришь?
Она растерянно хлопала ресницами, ничего не понимая, только губы дрожали:
– Я... Я... Я не знаю...
Марций снова вернул её к себе на грудь, шептал в ухо горячим дыханием:
– Я разговаривал с Цестом... Можно... Если осторожно, можно... Я буду осторожно... – Сделал паузу и попросил вдруг – именно попросил, как никогда до этого: – По-ожалуйста... Ацилия?
Она растерялась ещё больше. Неужели это всё в нём только от ребёнка, неужели этот ещё неродившийся, этот ещё неоформившийся живот имеет над ним такую власть? Разве может быть такое? Ацилия растерянно думала, забыв обо всём, а Марций уже коротко целовал её лицо, шею, виски... И Ацилия сдалась, как все эти последние дни сдавалась ему, сама не зная, почему, тем более в этом, тем более сейчас. Может быть, подействовала ночь, сонная расслабленность, доверительный последний разговор. Ацилия даже не могла больше сдерживать себя, просто сдалась на его милость, размякла и душой и телом, хотя прекрасно понимала, что потом будет жалеть, что не отказала, хотя он сам и давал ей возможность.
Марций подхватил её под мышки, оторвал от пола, крепко держал, обхватив обручем рук за спину, и через ткань своей туники и плаща Ацилия ощущала громкий стук его сердца. Что это с ним?
Благо угол Ацилии был совсем рядом. Хриплое дыхание ожгло губы, когда Марций положил её на постель, сгребая покрывало в сторону. Ацилия прикрыла глаза, следя за всем через полусомкнутые ресницы, с еле заметной улыбкой на губах.
Пусть! Пусть сегодня и сейчас всё будет так, как будет... Пусть...
О, она даже ждала его, в чём удивилась сама себе и не могла поверить... Только выдохнула с хрипом.
На этот раз Марций был как никогда аккуратен и нежен до неузнаваемости, словно два совершенно разных человека уживались в нём, и на этот раз он показал себя абсолютно другим, незнакомым. Он угадывал все страхи Ацилии, снимал с губ улыбку растерянности мягким поцелуем, подавив в себе все агрессивные, эгоистичные черты, с которыми Ацилия уже была знакома.
Подарил напоследок такой нежный поцелуй, что у Ацилии аж голова закружилась. Лежал на боку, тесно прижавшись к ней, обнимал рукой через грудь, и Ацилии даже было всё равно на то, что была она всего в коротенькой своей тунике, долго смотрела в сторону, боясь признаться себе самой в том, что произошло.
Она снова сдалась ему, снова отдалась, как и в первый раз, но на этот раз без шантажа с его стороны, и не могла поверить, что именно этот мужчина бывает грубым до жестокости, поднимает руку и даже чуть не убил однажды и не отдал своим легионерам. Нет! То было что-то другое, потому что она знала теперь его настоящим, истинным, таким, какой он есть на самом деле.
Перевела глаза ему на лицо, и Марций мягко улыбнулся ей, от чего ямочка на его подбородке стала ещё глубже, обострилась. Ацилия подняла голову от подушки, но деканус перелёг на спину, сам положил голову Ацилии себе на плечо, спросил:
– Не замёрзла?
Отрицательно дёрнула подбородком, но сама спросила:
– Откуда это? - Осторожно коснулась указательным пальцем тонкого шрама на груди хозяина, но тут же отдёрнула руку, словно испугалась.
Марций хмыкнул, задумался.
– Было со мной четыре года назад... Попал в переделку, я тогда ещё в разведке был... Напоролись всей группой на засаду... Всё так быстро получилось, я ничего и не понял... Меня в левую руку ранило, я сознание потерял... Потом очнулся уже утром... среди убитых, нас добивали, а у меня ремешок шлема на горле... Полосонули через грудь, прямо по кирасе, да через неё, где достали, где нет...
Ацилия молчала на его слова. Зачем она интересуется им? Не всё ли ей равно, когда и где это было? Ну и пусть... Пусть, ей же всё равно с ним не жить... Не жить, как бы он ни старался.
Она говорила это себе, а сердце в груди сжималось от боли и тоски. Она абсолютно не знала, как ей быть, как ей вести себя с ним после всего вот этого?.. Ведь она сама отдалась ему, будто желала этого...
А, может, и желала?
О, боги, нет!
Поджала губы, этого не может быть.
Устало прикрыла глаза, не в силах решить эти мучившие её душевные противоречия.
Утром проснулась, Марция уже не было, и всё, что было ночью, показалось ей сном, необычным, из таких, что помнятся потом всю жизнь.
Прода от 09.01.2020, 17:34
Глава 19
После получения жалования – офицеры и некоторые деканусы – собирались в одной из офицерских палаток, играли в кости, сплетничали, рассказывали новости и делились планами на жизнь и на следующее жалование. Всё это не обходилось без порядочной дозы вина. Старшие офицеры и легат знали об этом, но все попытки разогнать подобные действа, разлагающие дисциплину, ни к чему не приводили. Центурионы начинали собираться на улице, прямо перед глазами легионеров, стоящих на постах. Легионеры жалование получали раз в несколько месяцев, легат махнул рукой, пусть уж лучше в палатке...
На этот раз Марций тоже присутствовал, пару раз сыграл в кости, конечно же, выиграл, и теперь вёл разговор с товарищем-центурионом, с Фарсием, расположившись за столиком. Другие играли в кости, что-то пели, кто-то играл на флейте самодельной, она свистела, звук в неумелых руках срывался, звучал не в лад; кто-то громко рассказывал о своей доармейской жизни. Где-то смеялись умелой шутке.
– Сципион уже отбыл, у него, наверное, в Риме триумф, хотя не думаю, что взятие Нуманции будут отмечать триумфом... Сенату решать. Нам-то что? – Фарсий усмехнулся, прикрывая тонкие губы ладонью, поднесёнными ко рту пальцами упёртой локтем в столешницу руки. – Мы здесь остаёмся... Осталось немного, доломаем город и пойдём к Риму...
