Марций промолчал, невольно слушая игру флейты, такая игра раздражала его, Ацилия у него играла лучше, несравненно лучше. Разве это игра? Мука!
– Забрать флейту у этого умельца! Как это можно терпеть? – раздражённо бросил он, наливая разбавленного вина в два кубка.
– Что? – Фарсий склонился к нему.
– Да-а, – отмахнулся Марк, но объяснил: – Флейта... Послушай, как играют... Раздражает аж...
– Да? – Фарсий рассмеялся. – С каких это пор ты стал разбираться во флейтах?.. Мне так всё равно...
– Если б ты послушал настоящую игру, ты бы сравнил.
– И где ж ты слышал «настоящую игру»? – Фарсий улыбался, принимая кубок с вином.
– У меня Ацилия играет... – Марций избегал глядеть в лицо друга, понимал – не поймёт.
– Ацилия, это кто такая? А-а-а, понял, рабыня твоя... – Нахмурился, теряя улыбку с губ. – Наложница...
Марций отвернулся, оглядываясь, заметил среди присутствующих Лелия. Держится особнячком, но в разговоры вступает, смеяться, правда, боится, за живот держится. Мрачный. Похудел. А взгляд всё тот же. Встретились с Марцием глазами, долго не отводили, непримиримые соперники, связанные одной общей тайной.
Как бы то ни было, а внутри всё сжалось и напряглось, как в ожидании опасности или боли. Ой, что-то будет. Но неожиданно подошёл нетрезвый уже Овидий, ударил по столу ладонью:
– Марций! Хочу в кости с тобой сыграть!
Марк поднял на него тёмные глаза, ответил, стараясь быть спокойным:
– Я больше не играю.
– Почему? Боишься, что я выиграю?
Усмешка выдавилась на губах:
– Я сегодня больше не играю.
– Овидий, иди дальше, что пристал? – отмахнулся Фарсий, откинувшись на триподе.
– Да подожди ты! – Махнул рукой, не сводя глаз с Марция. – Я хочу сыграть в кости с ним, я хочу выиграть. Сегодня мне приснился хороший сон. – Марций глядел в сторону. – Я должен выиграть сегодня... Мне повезёт... – Качнулся на нетвёрдых ногах. На щеках Марция двигались мышцы от сжимаемых и разжимаемых зубов.
– Ты проиграешь, Овидий, – снова Фарсий. – Вон, иди у ребят спроси, троих он уже обыграл сегодня, удача ещё не покинула его, поверь мне.
– Когда-нибудь она и правда покинет его, он проиграет, и первым, кто выиграет его, буду я... Вот увидите! Сегодня... Это будет сегодня...
Марк поднял на него глаза:
– Ты и так мне должен, поэтому отойди. Сегодня я больше ни с кем не играю...
– Ну и что, что должен?.. Я найду тебе ещё одну девку... – Овидий усмехнулся. – Я слышал, та уже прижилась у тебя, продай её кому-нибудь, а я отдам тебе другую... Не хуже!.. Тебе понравилась та, первая? Правда, хороша? Как необъезженная лошадь, мне стоило усилий сломать её... А как у тебя?.. Я думаю...
– Заткнись, а? – перебил его Марций. Вокруг уже начали подтягиваться зеваки, какой праздник без драки?
Овидий опешил, захлопал ресницами, а Марций продолжил с прежней холодностью в голосе:
– Хвалишься тут своими подвигами, стараешься поразить всех количеством женских юбок, а на самом деле... – усмехнулся, отводя глаза. Лелий, стоявший среди других, скрипнул зубами, он-то знал, что деканус имеет ввиду. Овидий продал ему девушку...
Фарсий поднялся на ноги, говоря:
– Всё, всё, расходитесь... Овидий, ты пьян, иди проспись, в следующий раз ты его обязательно выиграешь... Идите, идите все... – Под локоть повёл пьяного на улицу, под ночную прохладу.
На освободившееся место сел вдруг рыжий Лелий, и Марций нахмурился, встречая его взгляд:
– Тебе что?
– Хотел поговорить с тобой... Кое о чём...
– Ну? – «терпение, только терпение»...
– Ну и как ты наказал свою рабыню? Что она получила за побег?
Марций помолчал, разглядывая рыжее лицо, нахмурил тёмные брови ещё сильнее:
– Какая тебе разница? Не всё ли равно...
– Ну-у, – Лелий усмехнулся. – Я же поймал её, ты не забыл? Мне интересно... Кстати, ты ещё должен мне за это...
Деканус думал несколько секунд, разжал губы:
– Ничего я с ней не сделал...
Рыжие брови взметнулись вверх:
– Почему?.. Смалодушничал? – Усмехнулся.
Марций наклонился к нему через стол, приблизил лицо, глаза в глаза, шептал:
– Знаешь, что, держись-ка ты от неё подальше, и от меня – заодно... И представь себе, я в самом деле ничего с ней не сделал, мало того, не веришь, я женюсь на ней, она родит мне сына... Моего сына... Поэтому, отвали и от неё и от меня.
Лелий присвистнул звонко, принимая такие новости, улыбнулся криво, недоверчиво:
– А ты уверен, что она родит тебе именно твоего сына? Наивный...
– Что?
– Целыми днями шатаешься где-то, оставляешь свою невесту одну, на ночные дежурства уходишь... А она одна, скучает в холодной постели... Ну и дурак же ты, Марций! Честное слово! – Усмехнулся. – Вот посмотри... – Засунул руку за пазуху, потянул на стол, прямо на руки Марция цветной платок. – Узнаёшь? – Улыбался, видя смятение на лице декануса. – Думаешь, где я его взял? У неё... Помнишь, она на голове носила?.. Как он у меня оказался?.. – Хмыкнул с насмешкой. – От невесты твоей... А попробуй, покажи-ка ей, скажет, забыла, где потеряла, она и правда не помнит, ей тогда не до этого было... Будешь нянчить рыжих ребятишек, Марций... – Усмехнулся.
Марций глядел исподлобья, стиснув зубы до хруста, сомкнув пальцы в кулаки, и тонкая цветная ткань холодила разгорячённые руки.
– Врёшь!
Лелий усмехнулся опять:
– Да зачем мне? Сам проверь. Покажи ей, спроси, её – не её? Послушай, что ответит... Сам делай выводы, ты же себя умным считаешь, не так ли?
– Убирайся, а? Оставь меня!
– Ну-ну, не горячись... – Улыбался победно. – Не нервничай... – Поднялся уходить, удовлетворённый тем, что он сделал. – Желаю успехов в супружеской жизни. – Ушёл, и даже, кажется, ровнее, прямее, чем прежде. Марк проводил его ненавидящим взглядом. Нет, он не верил ни слову, не хотел верить, он знал, что всё это ложь, но платок собрал в кулак и запихнул под тунику на груди. Фарсий удивился:
– Уже уходишь? Ещё же рано!
– Потом...
Она ещё не спала, играла на флейте, подбирала какую-то новую мелодию, когда Марций ворвался в атриум с видом, мрачнее ночных гор. Звуки флейты теперь раздражали его, остановился, глядя в упор. Ацилия убрала флейту за спину, смотрела снизу. Марций выбросил вверх руку, и рабыня отшатнулась, словно ждала удара, но деканус вытащил из-под туники на груди что-то яркое, цветное, оно посыпалось складочками. Бросил ей на колени.
– Твоё?
Ацилия смотрела на платок зачарованными глазами. Откуда? Где он его взял? От удивления даже флейту за спиной уронила, развернула платок, узнавая его. Да, это он, тот, что забрал когда-то Лелий, тогда, когда она ударила его по лицу иглой для шитья. Он тогда ещё лапать её лез, совал свои наглые руки... Она аж содрогнулась, вспоминая прошлое.
Подняла глаза на Марция. Что ему сказать? Что он хочет услышать? Всё рассказать, что он её лапал, а она сумела отбиться от него? Да он же не поверит! Разве можно отбиться от Лелия голыми девичьими руками? Не поверит, уж он-то знает Лелия хорошо, ему свободу в поединке добывать пришлось... Не поверит. Скажет, лжёт она, и не просто он её лапал, а, может быть, и...
Она устало сморгнула, произнося:
– Моё...
– И где оно было? Помнишь?
– Вы что, допрашиваете меня? – Смотрела прямо в глаза. – Нет, не помню...
У Марка аж плечи поникли. «Скажет, что не помнит... Забыла, где потеряла...» Он откашлялся и снова спросил:
– Где ты его потеряла?
– Какая разница? – ответила вопросом на вопрос. – Потеряла где-то, я не помню!.. Что вам от меня надо? Нашли – хорошо, спасибо вам... А не нашли, ну и ладно бы...
– Не я нашёл... – Он и сам своего голоса не узнал.
Лжёт... Она лжёт ему...
– А кто? – И такое простодушное выражение в глазах, на лице – сама невинность. Все вы такие! А я-то, дурак, поверил тебе, всей душой к тебе прикипел... Влюбился, как мальчишка...
– Лелий... – разомкнул сухие губы, отвечая. Да и зачем уже говорить? Есть ли смысл? Для чего, когда и так всё ясно...
Рабыня отвела глаза, поджимая губы, смотрела в сторону. И Марций вспомнил вдруг, она говорила тогда: «Он не будет меня шантажировать... получит своё и успокоится...» Что за дрянь!
– Иди к себе! – Голос его был таким, что Ацилия вздрогнула всем телом, рывком перебросила глаза, и губы её распахнулись от небывалого удивления. Холодные слова, тяжёлые, как металл обжигающие.
– Нет...
– Что? – Она перечила ему. Она! Да как она смеет? После всего! После этого?.. Да что себе позволяет?!
Ацилия сбросила с себя на пол этот злосчастный платок, медленно поднялась на ноги, не сводя своих глаз с его, тёмных и пронзительно острых. Смотрела снизу, маленькая, но решительная, готовая идти до конца.
– Что он наговорил вам? Что он сказал? Ведь он сказал что-то, да?.. Я догадываюсь, что... И вы поверили?.. Вы поверили человеку, которого ненавидите?.. Тому, кто ненавидит и вас?.. – Она помолчала, с сомнением покачала головой. – Да он забрал его у меня! Просто забрал и всё! А вы верите...
– Иди к себе! – повторил он, но голос его уже дрогнул, уже был не таким, как в первый раз.
Ацилия поджала дрожащие губы, ушла в свой угол. Марций постоял немного и ушёл на улицу.
На следующий день он не позвал её к себе за стол во время ужина, избегал разговаривать, а когда она перед сном расчёсывала волосы, сидя на триподе, он долго и пристально смотрел на неё. Думал.
Боги святые! Он вчера сам себе признался в том, что любит её, что привязался, что прикипел к ней всей душой. Да разве не обидой и безумной ревностью можно объяснить всё то, что он пережил прошлой ночью после слов Лелия и переживает сейчас?
Обида, ощущение предательства, холодного и расчётливого предательства, рвали его душу. Он-то доверял, он верил в неё, считал её чистой, наивной девочкой, а на самом деле... Что на самом деле?
Она оказалась лживой и расчётливой...
Непонятно только одно, если она хотела воспользоваться им, свалить на него себя и своего ребёнка, то зачем тогда она пыталась сбежать? Требует отпустить её? Вообще предложила убить этого ребёнка? Почему она возмущена его желанием жениться на ней?..
Сумасшествие какое-то!
А в глазах всё стоит и стоит разочарование в её глазах, растерянность на лице после всех этих обвинений. Да он и не говорил ей ничего, собственно, она и сама всё поняла. Понятливая, бестия...
И он понял вдруг, что уже не сердится на неё.
Лелий солгал ему, специально, чтобы вывести из себя, чтобы разозлить, конечно, он сейчас только местью и живёт, а чем ещё?
Марций поднялся из-за стола, постоял, словно собираясь что-то сделать, но так и не решился, сел опять.
И всё равно что-то было у неё с ним, что-то, о чём она не рассказывает, что скрывает почему-то.
– Так и будешь дуться? – спросил первым. Прямо глядел на неё, встретил удивлённый взгляд.
– Я? – Дёрнула головой, отбрасывая волосы с лица. – С чего вы взяли, что я вдруг обиделась? Это вы вчера принеслись, как будто вас фурии преследуют... – Фыркнула, отворачиваясь, снова занялась своими волосами – крайняя занятость, не тронь!
Марций помолчал, сощуривая глаза:
– И всё равно ты что-то недоговариваешь. Что-то у тебя было с Лелием... Что?
Ацилия уже следила за его лицом, словно не ожидала этого разговора.
– Я не знаю, чего он вам наговорил, может быть, выставил своей любовницей, может, ещё что-нибудь... Я не собираюсь сейчас что-либо доказывать, думайте, как хотите, это вы со мной жить собрались, а не я с вами... Думайте сами, нужна ли вам такая жена, и мать вашим детям? – Усмехнулась, она и сама не верила себе, просто издевалась над ним. – Мне лично, всё равно, что вы решите, какие выводы сделаете, меня это мало касается...
– Ну, прям, так и всё равно? Ни одной женщине не может быть всё равно то, что о ней говорят, о её порочности или же целомудренности, считай, как хочешь... Тем более тебе, ты же у нас не просто так плебейка-голодранка, а дочь отца-аристократа, патрицианка... – Улыбался, в свою очередь издеваясь над ней. – Не думаю, что в тебе не воспитали ревностные чувства поддерживать авторитет своего рода, отца, предков, как хочешь... Прямо, так и всё равно, что о тебе скажут? А говорят-то не лестные вещи...
Ацилия фыркнула:
– Мне не за что стыдиться себя, я не сделала ничего предосудительного, а если бы не вы в моей жизни – мне бы даже можно было гордиться собой... Но всё, что вы делаете со мной, видят боги, это уже не моя вина, мне за всё это не отвечать ни перед людьми, ни перед богами.
– Выходит, это я один всю жизнь девушке перепоганил своими грязными ногами? Потоптался, понимаешь, плебей бестолковый! А ты, бедная, несчастная, совсем не виновата в судьбе своей горькой. И в Нуманции тебя не оказалось в момент мятежа, и отец твой – совсем не предатель, и в рабство ты не попала сама... Между прочим, в Нуманции я отпустил тебя на все четыре стороны.
– Я и сама этому удивляюсь, что за помутнение рассудка у вас тогда приключилось. За рабыню вы меня приняли, правда? А на что вам рабыня? У вас никогда наложниц не было, я – первая, потому что патрицианка... И никогда вы меня поэтому не отпустите... В самом деле, да у вас самомнение – на десять патрициев! И странно, что вы их так ненавидите... Получаете настоящее удовольствие, издеваясь надо мной, над моими чувствами. Выдумываете всякое, глядите, как же я на это среагирую... То вдруг ребёнка захотели, то заявили вдруг – женюсь! Ждёте, наверное, что` я сделаю, что` скажу вам, а вы потешите своё самолюбие. – Вздохнула, перекинув волосы на бок, стала заплетать их в косу сразу же за ухом. – Вы бы уж сразу сказали, что мне сделать или, что сказать, я бы сделала, а вы успокоились. – Замолчала, только пальцы мелькали, пропуская пряди чёрных с медью волос. Марций следил за ними, чувствуя, как стискиваются зубы.
– И как же я терплю тебя? – спросил вдруг.
– Действительно! – воскликнула Ацилия, выпрямляясь, доплетала тоненькие прядки. – И как мы терпим друг друга? Да у вас ещё и планов – на всю жизнь, да ещё и общие дети. Смех, да и только! При вашем отношении ко мне...
– Это при каком таком отношении, интересно? – Марций даже вперёд наклонился, не сводя с неё глаз. – И чем это вдруг тебе плохо живётся?
Ацилия только хмыкнула, отводя глаза, словно ответ и так очевиден, а он тут ещё и спрашивает для чего-то. Марций молча проглотил это пренебрежение, через момент снова заговорил:
– Выходит, это я один виноват во всех твоих неприятностях?.. Это я не вовремя выкупил тебя у Овидия? Это я толкнул тебя на побег, и ты попала в руки Лелия и его дружков, а они были совсем не прочь тобой попользоваться? Ладно, в первый раз ты смогла от Овидия отбиться, благо пьяный был, не помнит ничего; думаешь, во второй бы раз получилось? Да он бы так тебя отходил кулаками, тебе бы всё равно было потом, что он с тобой делает и как, и один он, или тоже с дружками, как и Лелий...
Ацилия помолчала, следя за ним исподлобья, принимая его слова, заговорила опять:
– Благодарение Судьбе, Ацилия, что ты попала в руки честного благородного человека, центуриона Марция, он обращался с тобой не в пример всяким там Овидиям и Лелиям и их дружкам.
– Забрать флейту у этого умельца! Как это можно терпеть? – раздражённо бросил он, наливая разбавленного вина в два кубка.
– Что? – Фарсий склонился к нему.
– Да-а, – отмахнулся Марк, но объяснил: – Флейта... Послушай, как играют... Раздражает аж...
– Да? – Фарсий рассмеялся. – С каких это пор ты стал разбираться во флейтах?.. Мне так всё равно...
– Если б ты послушал настоящую игру, ты бы сравнил.
– И где ж ты слышал «настоящую игру»? – Фарсий улыбался, принимая кубок с вином.
– У меня Ацилия играет... – Марций избегал глядеть в лицо друга, понимал – не поймёт.
– Ацилия, это кто такая? А-а-а, понял, рабыня твоя... – Нахмурился, теряя улыбку с губ. – Наложница...
Марций отвернулся, оглядываясь, заметил среди присутствующих Лелия. Держится особнячком, но в разговоры вступает, смеяться, правда, боится, за живот держится. Мрачный. Похудел. А взгляд всё тот же. Встретились с Марцием глазами, долго не отводили, непримиримые соперники, связанные одной общей тайной.
Как бы то ни было, а внутри всё сжалось и напряглось, как в ожидании опасности или боли. Ой, что-то будет. Но неожиданно подошёл нетрезвый уже Овидий, ударил по столу ладонью:
– Марций! Хочу в кости с тобой сыграть!
Марк поднял на него тёмные глаза, ответил, стараясь быть спокойным:
– Я больше не играю.
– Почему? Боишься, что я выиграю?
Усмешка выдавилась на губах:
– Я сегодня больше не играю.
– Овидий, иди дальше, что пристал? – отмахнулся Фарсий, откинувшись на триподе.
– Да подожди ты! – Махнул рукой, не сводя глаз с Марция. – Я хочу сыграть в кости с ним, я хочу выиграть. Сегодня мне приснился хороший сон. – Марций глядел в сторону. – Я должен выиграть сегодня... Мне повезёт... – Качнулся на нетвёрдых ногах. На щеках Марция двигались мышцы от сжимаемых и разжимаемых зубов.
– Ты проиграешь, Овидий, – снова Фарсий. – Вон, иди у ребят спроси, троих он уже обыграл сегодня, удача ещё не покинула его, поверь мне.
– Когда-нибудь она и правда покинет его, он проиграет, и первым, кто выиграет его, буду я... Вот увидите! Сегодня... Это будет сегодня...
Марк поднял на него глаза:
– Ты и так мне должен, поэтому отойди. Сегодня я больше ни с кем не играю...
– Ну и что, что должен?.. Я найду тебе ещё одну девку... – Овидий усмехнулся. – Я слышал, та уже прижилась у тебя, продай её кому-нибудь, а я отдам тебе другую... Не хуже!.. Тебе понравилась та, первая? Правда, хороша? Как необъезженная лошадь, мне стоило усилий сломать её... А как у тебя?.. Я думаю...
– Заткнись, а? – перебил его Марций. Вокруг уже начали подтягиваться зеваки, какой праздник без драки?
Овидий опешил, захлопал ресницами, а Марций продолжил с прежней холодностью в голосе:
– Хвалишься тут своими подвигами, стараешься поразить всех количеством женских юбок, а на самом деле... – усмехнулся, отводя глаза. Лелий, стоявший среди других, скрипнул зубами, он-то знал, что деканус имеет ввиду. Овидий продал ему девушку...
Фарсий поднялся на ноги, говоря:
– Всё, всё, расходитесь... Овидий, ты пьян, иди проспись, в следующий раз ты его обязательно выиграешь... Идите, идите все... – Под локоть повёл пьяного на улицу, под ночную прохладу.
На освободившееся место сел вдруг рыжий Лелий, и Марций нахмурился, встречая его взгляд:
– Тебе что?
– Хотел поговорить с тобой... Кое о чём...
– Ну? – «терпение, только терпение»...
– Ну и как ты наказал свою рабыню? Что она получила за побег?
Марций помолчал, разглядывая рыжее лицо, нахмурил тёмные брови ещё сильнее:
– Какая тебе разница? Не всё ли равно...
– Ну-у, – Лелий усмехнулся. – Я же поймал её, ты не забыл? Мне интересно... Кстати, ты ещё должен мне за это...
Деканус думал несколько секунд, разжал губы:
– Ничего я с ней не сделал...
Рыжие брови взметнулись вверх:
– Почему?.. Смалодушничал? – Усмехнулся.
Марций наклонился к нему через стол, приблизил лицо, глаза в глаза, шептал:
– Знаешь, что, держись-ка ты от неё подальше, и от меня – заодно... И представь себе, я в самом деле ничего с ней не сделал, мало того, не веришь, я женюсь на ней, она родит мне сына... Моего сына... Поэтому, отвали и от неё и от меня.
Лелий присвистнул звонко, принимая такие новости, улыбнулся криво, недоверчиво:
– А ты уверен, что она родит тебе именно твоего сына? Наивный...
– Что?
– Целыми днями шатаешься где-то, оставляешь свою невесту одну, на ночные дежурства уходишь... А она одна, скучает в холодной постели... Ну и дурак же ты, Марций! Честное слово! – Усмехнулся. – Вот посмотри... – Засунул руку за пазуху, потянул на стол, прямо на руки Марция цветной платок. – Узнаёшь? – Улыбался, видя смятение на лице декануса. – Думаешь, где я его взял? У неё... Помнишь, она на голове носила?.. Как он у меня оказался?.. – Хмыкнул с насмешкой. – От невесты твоей... А попробуй, покажи-ка ей, скажет, забыла, где потеряла, она и правда не помнит, ей тогда не до этого было... Будешь нянчить рыжих ребятишек, Марций... – Усмехнулся.
Марций глядел исподлобья, стиснув зубы до хруста, сомкнув пальцы в кулаки, и тонкая цветная ткань холодила разгорячённые руки.
– Врёшь!
Лелий усмехнулся опять:
– Да зачем мне? Сам проверь. Покажи ей, спроси, её – не её? Послушай, что ответит... Сам делай выводы, ты же себя умным считаешь, не так ли?
– Убирайся, а? Оставь меня!
– Ну-ну, не горячись... – Улыбался победно. – Не нервничай... – Поднялся уходить, удовлетворённый тем, что он сделал. – Желаю успехов в супружеской жизни. – Ушёл, и даже, кажется, ровнее, прямее, чем прежде. Марк проводил его ненавидящим взглядом. Нет, он не верил ни слову, не хотел верить, он знал, что всё это ложь, но платок собрал в кулак и запихнул под тунику на груди. Фарсий удивился:
– Уже уходишь? Ещё же рано!
– Потом...
Она ещё не спала, играла на флейте, подбирала какую-то новую мелодию, когда Марций ворвался в атриум с видом, мрачнее ночных гор. Звуки флейты теперь раздражали его, остановился, глядя в упор. Ацилия убрала флейту за спину, смотрела снизу. Марций выбросил вверх руку, и рабыня отшатнулась, словно ждала удара, но деканус вытащил из-под туники на груди что-то яркое, цветное, оно посыпалось складочками. Бросил ей на колени.
– Твоё?
Ацилия смотрела на платок зачарованными глазами. Откуда? Где он его взял? От удивления даже флейту за спиной уронила, развернула платок, узнавая его. Да, это он, тот, что забрал когда-то Лелий, тогда, когда она ударила его по лицу иглой для шитья. Он тогда ещё лапать её лез, совал свои наглые руки... Она аж содрогнулась, вспоминая прошлое.
Подняла глаза на Марция. Что ему сказать? Что он хочет услышать? Всё рассказать, что он её лапал, а она сумела отбиться от него? Да он же не поверит! Разве можно отбиться от Лелия голыми девичьими руками? Не поверит, уж он-то знает Лелия хорошо, ему свободу в поединке добывать пришлось... Не поверит. Скажет, лжёт она, и не просто он её лапал, а, может быть, и...
Она устало сморгнула, произнося:
– Моё...
– И где оно было? Помнишь?
– Вы что, допрашиваете меня? – Смотрела прямо в глаза. – Нет, не помню...
У Марка аж плечи поникли. «Скажет, что не помнит... Забыла, где потеряла...» Он откашлялся и снова спросил:
– Где ты его потеряла?
– Какая разница? – ответила вопросом на вопрос. – Потеряла где-то, я не помню!.. Что вам от меня надо? Нашли – хорошо, спасибо вам... А не нашли, ну и ладно бы...
– Не я нашёл... – Он и сам своего голоса не узнал.
Лжёт... Она лжёт ему...
– А кто? – И такое простодушное выражение в глазах, на лице – сама невинность. Все вы такие! А я-то, дурак, поверил тебе, всей душой к тебе прикипел... Влюбился, как мальчишка...
– Лелий... – разомкнул сухие губы, отвечая. Да и зачем уже говорить? Есть ли смысл? Для чего, когда и так всё ясно...
Рабыня отвела глаза, поджимая губы, смотрела в сторону. И Марций вспомнил вдруг, она говорила тогда: «Он не будет меня шантажировать... получит своё и успокоится...» Что за дрянь!
– Иди к себе! – Голос его был таким, что Ацилия вздрогнула всем телом, рывком перебросила глаза, и губы её распахнулись от небывалого удивления. Холодные слова, тяжёлые, как металл обжигающие.
– Нет...
– Что? – Она перечила ему. Она! Да как она смеет? После всего! После этого?.. Да что себе позволяет?!
Ацилия сбросила с себя на пол этот злосчастный платок, медленно поднялась на ноги, не сводя своих глаз с его, тёмных и пронзительно острых. Смотрела снизу, маленькая, но решительная, готовая идти до конца.
– Что он наговорил вам? Что он сказал? Ведь он сказал что-то, да?.. Я догадываюсь, что... И вы поверили?.. Вы поверили человеку, которого ненавидите?.. Тому, кто ненавидит и вас?.. – Она помолчала, с сомнением покачала головой. – Да он забрал его у меня! Просто забрал и всё! А вы верите...
– Иди к себе! – повторил он, но голос его уже дрогнул, уже был не таким, как в первый раз.
Ацилия поджала дрожащие губы, ушла в свой угол. Марций постоял немного и ушёл на улицу.
Прода от 09.01.2020, 17:40
Глава 20
На следующий день он не позвал её к себе за стол во время ужина, избегал разговаривать, а когда она перед сном расчёсывала волосы, сидя на триподе, он долго и пристально смотрел на неё. Думал.
Боги святые! Он вчера сам себе признался в том, что любит её, что привязался, что прикипел к ней всей душой. Да разве не обидой и безумной ревностью можно объяснить всё то, что он пережил прошлой ночью после слов Лелия и переживает сейчас?
Обида, ощущение предательства, холодного и расчётливого предательства, рвали его душу. Он-то доверял, он верил в неё, считал её чистой, наивной девочкой, а на самом деле... Что на самом деле?
Она оказалась лживой и расчётливой...
Непонятно только одно, если она хотела воспользоваться им, свалить на него себя и своего ребёнка, то зачем тогда она пыталась сбежать? Требует отпустить её? Вообще предложила убить этого ребёнка? Почему она возмущена его желанием жениться на ней?..
Сумасшествие какое-то!
А в глазах всё стоит и стоит разочарование в её глазах, растерянность на лице после всех этих обвинений. Да он и не говорил ей ничего, собственно, она и сама всё поняла. Понятливая, бестия...
И он понял вдруг, что уже не сердится на неё.
Лелий солгал ему, специально, чтобы вывести из себя, чтобы разозлить, конечно, он сейчас только местью и живёт, а чем ещё?
Марций поднялся из-за стола, постоял, словно собираясь что-то сделать, но так и не решился, сел опять.
И всё равно что-то было у неё с ним, что-то, о чём она не рассказывает, что скрывает почему-то.
– Так и будешь дуться? – спросил первым. Прямо глядел на неё, встретил удивлённый взгляд.
– Я? – Дёрнула головой, отбрасывая волосы с лица. – С чего вы взяли, что я вдруг обиделась? Это вы вчера принеслись, как будто вас фурии преследуют... – Фыркнула, отворачиваясь, снова занялась своими волосами – крайняя занятость, не тронь!
Марций помолчал, сощуривая глаза:
– И всё равно ты что-то недоговариваешь. Что-то у тебя было с Лелием... Что?
Ацилия уже следила за его лицом, словно не ожидала этого разговора.
– Я не знаю, чего он вам наговорил, может быть, выставил своей любовницей, может, ещё что-нибудь... Я не собираюсь сейчас что-либо доказывать, думайте, как хотите, это вы со мной жить собрались, а не я с вами... Думайте сами, нужна ли вам такая жена, и мать вашим детям? – Усмехнулась, она и сама не верила себе, просто издевалась над ним. – Мне лично, всё равно, что вы решите, какие выводы сделаете, меня это мало касается...
– Ну, прям, так и всё равно? Ни одной женщине не может быть всё равно то, что о ней говорят, о её порочности или же целомудренности, считай, как хочешь... Тем более тебе, ты же у нас не просто так плебейка-голодранка, а дочь отца-аристократа, патрицианка... – Улыбался, в свою очередь издеваясь над ней. – Не думаю, что в тебе не воспитали ревностные чувства поддерживать авторитет своего рода, отца, предков, как хочешь... Прямо, так и всё равно, что о тебе скажут? А говорят-то не лестные вещи...
Ацилия фыркнула:
– Мне не за что стыдиться себя, я не сделала ничего предосудительного, а если бы не вы в моей жизни – мне бы даже можно было гордиться собой... Но всё, что вы делаете со мной, видят боги, это уже не моя вина, мне за всё это не отвечать ни перед людьми, ни перед богами.
– Выходит, это я один всю жизнь девушке перепоганил своими грязными ногами? Потоптался, понимаешь, плебей бестолковый! А ты, бедная, несчастная, совсем не виновата в судьбе своей горькой. И в Нуманции тебя не оказалось в момент мятежа, и отец твой – совсем не предатель, и в рабство ты не попала сама... Между прочим, в Нуманции я отпустил тебя на все четыре стороны.
– Я и сама этому удивляюсь, что за помутнение рассудка у вас тогда приключилось. За рабыню вы меня приняли, правда? А на что вам рабыня? У вас никогда наложниц не было, я – первая, потому что патрицианка... И никогда вы меня поэтому не отпустите... В самом деле, да у вас самомнение – на десять патрициев! И странно, что вы их так ненавидите... Получаете настоящее удовольствие, издеваясь надо мной, над моими чувствами. Выдумываете всякое, глядите, как же я на это среагирую... То вдруг ребёнка захотели, то заявили вдруг – женюсь! Ждёте, наверное, что` я сделаю, что` скажу вам, а вы потешите своё самолюбие. – Вздохнула, перекинув волосы на бок, стала заплетать их в косу сразу же за ухом. – Вы бы уж сразу сказали, что мне сделать или, что сказать, я бы сделала, а вы успокоились. – Замолчала, только пальцы мелькали, пропуская пряди чёрных с медью волос. Марций следил за ними, чувствуя, как стискиваются зубы.
– И как же я терплю тебя? – спросил вдруг.
– Действительно! – воскликнула Ацилия, выпрямляясь, доплетала тоненькие прядки. – И как мы терпим друг друга? Да у вас ещё и планов – на всю жизнь, да ещё и общие дети. Смех, да и только! При вашем отношении ко мне...
– Это при каком таком отношении, интересно? – Марций даже вперёд наклонился, не сводя с неё глаз. – И чем это вдруг тебе плохо живётся?
Ацилия только хмыкнула, отводя глаза, словно ответ и так очевиден, а он тут ещё и спрашивает для чего-то. Марций молча проглотил это пренебрежение, через момент снова заговорил:
– Выходит, это я один виноват во всех твоих неприятностях?.. Это я не вовремя выкупил тебя у Овидия? Это я толкнул тебя на побег, и ты попала в руки Лелия и его дружков, а они были совсем не прочь тобой попользоваться? Ладно, в первый раз ты смогла от Овидия отбиться, благо пьяный был, не помнит ничего; думаешь, во второй бы раз получилось? Да он бы так тебя отходил кулаками, тебе бы всё равно было потом, что он с тобой делает и как, и один он, или тоже с дружками, как и Лелий...
Ацилия помолчала, следя за ним исподлобья, принимая его слова, заговорила опять:
– Благодарение Судьбе, Ацилия, что ты попала в руки честного благородного человека, центуриона Марция, он обращался с тобой не в пример всяким там Овидиям и Лелиям и их дружкам.
