Леонард принимал активное участие в силовых акциях партии, таких как ограбление Московского общества взаимного кредита в марте тысяча девятьсот шестого года и налёт на карету помощника казначея Петербургской портовой таможни в октябре того же года.
Пути студентов однопартийцев разошлись в тысяча девятьсот седьмом году, когда Ильин перешёл на нелегальное положение после серии громких экспроприаций в Москве и Петербурге, а Фортунатов был выслан за границу.
И вот судьба снова свела их. Случайно ли?
— Леон! Вот так встреча! А я, познакомившись с Николаем Сергеевичем, думал, что вы однофамильцы, но когда услышал имя, тут уж все сомнения отпали. Тот самый Леонард Ильин из компании молодых и дерзких романтиков боевой ячейки социал – революционеров.
Фортунатов отвёл Леона к отдельному столику в углу зала. Удивлённо рассматривая товарища по баррикадным баталиям времён бурной молодости, продолжил:
— Думал, никого из вас уже не увижу. Бомбы, револьверы, репрессии. Мало кто из тех восемнадцатилетних бунтовщиков в живых остался.
Леонард улыбнулся:
— В ссылке оказался, вот и жив. Хотя, и там много наших сгинуло.
— Наслышан. Кое-что знаю о вас, навёл справки, когда мне передали, что вы приехали в Самару. В Иркутской губернии отбывали ссылку?
— Да. А что, знакомые места?
— Нет, — засмеялся Фортунатов. — Меня в другую сторону отправили, в Европу. Но вот некоторые мои знакомые побывали в тех краях примерно в то же самое время, что и вы. Вера Брауде. Знаете такую или, может, что-то слышали о ней?
— Вера? — удивился Леонард. — Да, вместе с нами была в Манзурке. Но её досрочно освободили в связи с беременностью. Это, возможно, и спасло её: слишком уж агрессивно вела себя, а там неуживчивые люди долго не живут. Говорили, что она уже в гимназии занималась антиправительственной деятельностью с друзьями из РСДРП. Но вот в ссылке от других большевиков отличалась. Те спокойнее были, рассудительнее. Работали, местным жителям помогали, лечили, просвещали. А она постоянно вступала в конфликты с местными властями и с уголовниками. Всё пыталась стравить нас с ними. На меня злилась после того, как в одной из стычек я отобрал у неё револьвер и не дал пристрелить одного из урок. Слышал, что до ссылки Вера была в эмиграции, там с Лениным познакомилась. Интересно, где она сейчас? Если в живых осталась, то с такой неукротимой энергией наверняка высоко поднялась. Где-то в столице уже?
— Интересная характеристика, — усмехнулся Фортунатов. — Но, судя по её жизни после ссылки, вы правы.
— Что, и вы с ней столкнулись? Неужели жива? С её-то характером.
— Жива, здорова. Одной из первых вернулась из ссылки: в начале марта семнадцатого года подпала под амнистию. Родственники добивались её досрочного освобождения. К тому же произошла Февральская революция. Родила дочку, оставила её у родителей и снова занялась революционной работой, но теперь уже в рядах нашей партии.
— Она же большевичка, соратница Ленина?! — удивился Ильин. — Рассказывала нам, что была выслана в Сибирь на три года за участие в группе казанских и самарских большевиков и активную пораженческую агитацию против войны. Когда успела перековаться?
— И мне странно. Более того, уже в апреле была выбрана секретарём Казанской организации эсеров – интернационалистов и максималистов.
— Загадочные перемены, — Леонард вопросительно посмотрел на Фортунатова. — И что бы это значило?
— Есть у меня кое-какие сведения, но об этом как-нибудь позднее поговорим. Надеюсь, вы, в отличие от Веры, партийную принадлежность не меняли. Если так, то мы встретимся, думаю, ещё не раз. Чем дальше заниматься будете, пока не решили?
Фортунатова интересовали планы Леонарда на будущее. Собирался ли он продолжать борьбу, но теперь уже с нынешней властью, как решили эсеры после разгона большевиками Учредительного собрания? Или же решил отойти от политических баталий, обзавестись семьёй (Фортунатов заметил взаимную симпатию Леона и Марии) и продолжить дело династии солепромышленников Ильиных?
Леонард пока ещё не понимал, с какой целью Фортунатов появился в Поволжье, но догадывался, что такой деятельный человек не мог приехать из Петербурга без какой-то определённой задачи.
— Вряд ли. Не думаю, что из меня выйдет толковый предприниматель. Да и большевики не дадут. Со временем реквизируют всё, и если к стенке не поставят, то опять в Сибирь. Бакун вот в Одессу зовёт, — кивнул он в сторону друга.
— Бакунин? Это же боевик из Московской группы анархистов – коммунистов, — вспомнил Фортунатов прозвище друга Леонарда. — Ваш подельник по акции, которую в прессе окрестили «ограблением века». Помню, помню. Экспроприация Московского купеческого общества.
Леонард улыбнулся:
— Ну, мы тогда молодые были, только начинали, в основном на подхвате. Но и это зачлось нам в приговоре. Потом вместе сибирские университеты проходили и о великих свершениях мечтали.
— Так великие дела сейчас именно в Поволжье и начинаются, — придвинулся Фортунатов. — Если вы судьбой страны обеспокоены, то она в большой степени здесь будет решаться. И ехать отсюда куда-то для борьбы за новую Россию абсурдно.
Он помнил друзей, как бескомпромиссных и отважных борцов с царским режимом. В студенческие годы они наделали много шума, как участники прогремевших на всю страну террористических акций и экспроприаций. И теперь партии снова нужны такие решительные, азартные, надёжные боевики, как Бакунин и Ильин.
— Подумайте. Если вам хочется приключений, то вперёд, в Одессу. Если же решите бороться с большевиками вместе с нами, найдите меня через Николая Сергеевича.
2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА
В одной из комнат опустевшего дома, разложив на столе под абажуром найденные документы, Алексей внимательно рассматривал их и фотографировал. Потом осторожно, стараясь не повредить, раскладывал в папки по датам, фамилиям, городам, подписанным на титульных листах найденных тетрадей и блокнотов. Тетрадь с надписью «МАРИЯ» он положил в папку, которую подписал: «Прочитано частично. Скопировано».
Фотографии просмотренных страниц решил отправить в Казань утром: «Поздно уже. Зачем беспокоить людей на ночь глядя. Разволнуются историки, увидев записи из далёкого прошлого».
Затолкав опустевший самовар под старый журнальный столик, достал из рюкзака ноутбук и устроился на диване. Извещения и письма от банков, налоговой инспекции, недовольных клиентов и прочих недоброжелателей привычно пропустил. А вот и знакомое имя. Сообщение от Максима с приложенными файлами: «Отправляю найденные в архивах и в сети копии документов и иную информацию об интересующих нас событиях тысяча девятьсот восемнадцатого года».
1918 ГОД. МЯТЕЖ ЭСЕРОВ
К весне тысяча девятьсот восемнадцатого года советская власть в Поволжье и Прикаспии была слаба и неустойчива. В местных Советах зачастую находились случайные люди, избранные на свои посты либо за взятки и безответственные обещания, либо просто от равнодушия и безразличия избирателей, уставших и напуганных последними событиями. Контрреволюционные силы ушли в подполье и никак себя не проявляли. Одним из центров таких сил в виде эсеро – монархического альянса стала Самара.
Борис Фортунатов и другие видные самарские эсеры — Брушвит, Климушкин, Вольский, перешедшие на нелегальное положение после роспуска Учредительного собрания и объявленные контрреволюционерами, — готовились к антибольшевистскому выступлению. Они создали инициативную группу сформированного впоследствии Комитета членов Учредительного собрания и позиционировали себя как основу будущего самарского правительства.
Для проведения восстания эсерам была необходима поддержка вооружённых формирований. После революции по всей стране создавались антибольшевистские подпольные ячейки. Эсеры установили связь с одной из них — организацией подполковника Галкина. В то время в Самаре проживало около пяти тысяч офицеров Русской Императорской армии. Но в группе Галкина насчитывалось не более двухсот человек: офицеры и учащаяся молодежь. Необходимо было заручиться поддержкой более многочисленных и подготовленных к предстоящим боям вооружённых отрядов.
В конце мая легионеры Чехословацкого корпуса, ожидающие отправки по Транссибирской магистрали во Владивосток, захватили Пензу. Вскоре части корпуса двинулись к Самаре. К ним навстречу отправились представители инициативной группы эсеров с планом города для координации совместных действий в предстоящих боях за него. В ночь на восьмое июня мятежники почти беспрепятственно заняли Самару. Где-то на окраинах слышались одиночные выстрелы и взрывы гранат, но к утру всё стихло. Как выяснилось позднее, члены подполья заранее знали о подходе чехов и выставили на их пути свои вооруженные пикеты, которые и вступили в перестрелку с проснувшимися большевиками.
Белочехов, как их называли большевики, в Самаре встречали члены распущенного Учредительного собрания. Здесь они создали своё новое правительство — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ). Борис Фортунатов, как активный участник антибольшевистского подполья, вошёл в его состав.
Девятого июня на совещании банкиров и представителей торгово-промышленных кругов КОМУЧ объявил об отмене национализации: «В области финансово-экономической отменяются национализация банков, торговли, промышленности, финансов и вообще всякие стеснения личной инициативы и предприимчивости. Частный торгово-промышленный аппарат должен быть восстановлен. Власть будет работать в контакте со сведущими лицами и специалистами дела».
Владельцам «отобранных предприятий» КОМУЧ обещал возмещение стоимости «…захваченных материалов и полуфабрикатов, происшедших от порчи машин и прочего имущества предприятия».
Купечество, банкиры, промышленники поддержали действия КОМУЧ и по подписным листам собрали для него тридцать миллионов рублей. Двадцать пятого июня предприниматели Самары провели совещание, на котором приняли решение о постоянной финансовой помощи Комитету.
В день захвата белочехами Самары КОМУЧ сообщил о создании Народной армии и о наборе добровольцев в неё. Чехи не собирались надолго задерживаться здесь, у них был свой план действий, и к тому же вокруг города сосредотачивались немалые силы красных.
На собрании офицеров был поставлен вопрос о том, кто возглавит и поведет за собой части создаваемой Народной армии. Желающих занять этот пост не было из-за малочисленности добровольных формирований. Вызвался только подполковник Владимир Оскарович Каппель, состоявший до этого на службе в Приволжском военном округе. Штабной работник, в боевых действиях Красной армии не участвовал. Как убежденный монархист, считал борьбу с большевизмом главной задачей своей жизни.
Одиннадцатого июня 1-я Самарская добровольческая дружина, переброшенная по железной дороге в Сызрань, молниеносной атакой захватила её. За эту победу приказом КОМУЧ Каппель был произведён в полковники.
Тринадцатого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года командующим Восточным фронтом Рабоче-крестьянской Красной армии был назначен Михаил Артемьевич Муравьёв, командовавший до этого войсками на Украине, а потом — в так называемой Одесской Советской Республике. Прославился, в основном, массовыми расправами над офицерами и прочей «буржуазией». «Человек, хотевший стать Наполеоном», как впоследствии Тухачевский характеризовал Муравьёва. Отряды красногвардейцев, набираемые в тех краях, в значительной мере состояли из людей с криминальным прошлым. Бойцами Муравьёва, которых привлекала возможность безнаказанно нападать, арестовывать, грабить, в Киеве и Одессе были убиты тысячи человек.
Пятого июля на V Всероссийском съезде Советов, проходившем в Москве, левые эсеры выступили против большевиков, заклеймили их как предателей идей революции, призвали к отмене Брест - Литовского договора и объявлению войны Германии. На следующий день левые эсеры Андреев и Блюмкин застрелили немецкого посла графа Мирбаха с целью разрыва российско – германских отношений.
Левые эсеры, мечтавшие превратить Гражданскую войну в «империалистическую», снова не сумели взять власть силой и террором: седьмого июля мятеж был подавлен. Их делегатов, как и представителей остальных партий, кроме большевиков, арестовали, а нескольких наиболее активных участников расстреляли. Партия левых эсеров была объявлена вне закона.
Восьмого июля новый командующий Восточным фронтом Красной армии, левый эсер Михаил Муравьёв получил телеграмму из Москвы о восстании эсеров и убийстве ими германского посла.
В тот же день Фортунатов отправил своих делегатов в Казань для ведения переговоров о совместных действиях эсеров, анархистов и восставшего Чехословацкого корпуса против Советов. В числе отправившихся к Муравьёву переговорщиков был и друг Леонарда Ильина анархист Александр Бакун, твёрдо решивший бороться с новой бедой России — большевиками.
В Самаре среди эсеров и анархистов ходили легенды о Муравьёве — храбром борце с буржуазией, беспощадном к врагам революции. Под его руководством части Южной группы войск в январе вошли в Киев и установили там режим террора. Накануне взятия украинской столицы Муравьёв говорил соратникам: «Знаете, как я буду брать Киев, я возьму анархистов, дам им бомбы, кинжалы — они войдут в город ночью и будут всех резать. … Наше задание — взять Киев… Вы много страдали, но они кровью ответят за ваши страдания.… Дайте только добраться до Киева. Если понадобится — камня на камне не оставлю в Киеве. Жителей не жалеть, они нас не жалели, терпели хозяйничанье гайдамаков… Нечего бояться кровопускания: кто не с нами — тот против нас».
Рассказывали, что в Киеве и Одессе он калёным железом выжег всю местную «буржуазную сволочь» — монархистов, гайдамаков, офицеров. На предпринимателей наложил многомиллионную контрибуцию на содержание Рабоче-крестьянской Красной армии. При этом своим бойцам не мешал вольно жить и гулять. Непримиримый противник «украинизации», называвший украинцев предателями – мазепинцами, Муравьёв был сторонником лозунга «Россия единая, великая и неделимая». По улицам ездили грузовики с плакатами «Смерть украинцам!». Говорить на украинском языке стало опасно.
Бакунин предлагал и Леонарду вспомнить былые времена и присоединиться к заговорщикам. Но тот отказался: слышал в ссылке от анархистов и эсеров рассказы о том, как отряды Муравьёва бесчинствовали в Полтаве, Киеве и Одессе, как его подчиненные расстреливали, рубили и сжигали в судовых топках арестованных белогвардейцев.
Ильин понимал, что Фортунатову любой ценой нужна победа над большевиками в Поволжье, и ради неё он был готов вступить в сговор с любой, даже самой гнусной нечистью.
— С тёмными силами опасно заключать союз, — пытался отговорить Бакунина от поездки к Муравьёву Леонард. Но тот лишь хохотал над предупреждениями товарища.
По разработанному Каппелем плану перед наступлением на Симбирск предполагалось освободить от красных близлежащие города, чтобы не получить удар в тыл, не попасть в окружение, и заодно отбросить противника подальше от Самары.
Пути студентов однопартийцев разошлись в тысяча девятьсот седьмом году, когда Ильин перешёл на нелегальное положение после серии громких экспроприаций в Москве и Петербурге, а Фортунатов был выслан за границу.
И вот судьба снова свела их. Случайно ли?
— Леон! Вот так встреча! А я, познакомившись с Николаем Сергеевичем, думал, что вы однофамильцы, но когда услышал имя, тут уж все сомнения отпали. Тот самый Леонард Ильин из компании молодых и дерзких романтиков боевой ячейки социал – революционеров.
Фортунатов отвёл Леона к отдельному столику в углу зала. Удивлённо рассматривая товарища по баррикадным баталиям времён бурной молодости, продолжил:
— Думал, никого из вас уже не увижу. Бомбы, револьверы, репрессии. Мало кто из тех восемнадцатилетних бунтовщиков в живых остался.
Леонард улыбнулся:
— В ссылке оказался, вот и жив. Хотя, и там много наших сгинуло.
— Наслышан. Кое-что знаю о вас, навёл справки, когда мне передали, что вы приехали в Самару. В Иркутской губернии отбывали ссылку?
— Да. А что, знакомые места?
— Нет, — засмеялся Фортунатов. — Меня в другую сторону отправили, в Европу. Но вот некоторые мои знакомые побывали в тех краях примерно в то же самое время, что и вы. Вера Брауде. Знаете такую или, может, что-то слышали о ней?
— Вера? — удивился Леонард. — Да, вместе с нами была в Манзурке. Но её досрочно освободили в связи с беременностью. Это, возможно, и спасло её: слишком уж агрессивно вела себя, а там неуживчивые люди долго не живут. Говорили, что она уже в гимназии занималась антиправительственной деятельностью с друзьями из РСДРП. Но вот в ссылке от других большевиков отличалась. Те спокойнее были, рассудительнее. Работали, местным жителям помогали, лечили, просвещали. А она постоянно вступала в конфликты с местными властями и с уголовниками. Всё пыталась стравить нас с ними. На меня злилась после того, как в одной из стычек я отобрал у неё револьвер и не дал пристрелить одного из урок. Слышал, что до ссылки Вера была в эмиграции, там с Лениным познакомилась. Интересно, где она сейчас? Если в живых осталась, то с такой неукротимой энергией наверняка высоко поднялась. Где-то в столице уже?
— Интересная характеристика, — усмехнулся Фортунатов. — Но, судя по её жизни после ссылки, вы правы.
— Что, и вы с ней столкнулись? Неужели жива? С её-то характером.
— Жива, здорова. Одной из первых вернулась из ссылки: в начале марта семнадцатого года подпала под амнистию. Родственники добивались её досрочного освобождения. К тому же произошла Февральская революция. Родила дочку, оставила её у родителей и снова занялась революционной работой, но теперь уже в рядах нашей партии.
— Она же большевичка, соратница Ленина?! — удивился Ильин. — Рассказывала нам, что была выслана в Сибирь на три года за участие в группе казанских и самарских большевиков и активную пораженческую агитацию против войны. Когда успела перековаться?
— И мне странно. Более того, уже в апреле была выбрана секретарём Казанской организации эсеров – интернационалистов и максималистов.
— Загадочные перемены, — Леонард вопросительно посмотрел на Фортунатова. — И что бы это значило?
— Есть у меня кое-какие сведения, но об этом как-нибудь позднее поговорим. Надеюсь, вы, в отличие от Веры, партийную принадлежность не меняли. Если так, то мы встретимся, думаю, ещё не раз. Чем дальше заниматься будете, пока не решили?
Фортунатова интересовали планы Леонарда на будущее. Собирался ли он продолжать борьбу, но теперь уже с нынешней властью, как решили эсеры после разгона большевиками Учредительного собрания? Или же решил отойти от политических баталий, обзавестись семьёй (Фортунатов заметил взаимную симпатию Леона и Марии) и продолжить дело династии солепромышленников Ильиных?
Леонард пока ещё не понимал, с какой целью Фортунатов появился в Поволжье, но догадывался, что такой деятельный человек не мог приехать из Петербурга без какой-то определённой задачи.
— Вряд ли. Не думаю, что из меня выйдет толковый предприниматель. Да и большевики не дадут. Со временем реквизируют всё, и если к стенке не поставят, то опять в Сибирь. Бакун вот в Одессу зовёт, — кивнул он в сторону друга.
— Бакунин? Это же боевик из Московской группы анархистов – коммунистов, — вспомнил Фортунатов прозвище друга Леонарда. — Ваш подельник по акции, которую в прессе окрестили «ограблением века». Помню, помню. Экспроприация Московского купеческого общества.
Леонард улыбнулся:
— Ну, мы тогда молодые были, только начинали, в основном на подхвате. Но и это зачлось нам в приговоре. Потом вместе сибирские университеты проходили и о великих свершениях мечтали.
— Так великие дела сейчас именно в Поволжье и начинаются, — придвинулся Фортунатов. — Если вы судьбой страны обеспокоены, то она в большой степени здесь будет решаться. И ехать отсюда куда-то для борьбы за новую Россию абсурдно.
Он помнил друзей, как бескомпромиссных и отважных борцов с царским режимом. В студенческие годы они наделали много шума, как участники прогремевших на всю страну террористических акций и экспроприаций. И теперь партии снова нужны такие решительные, азартные, надёжные боевики, как Бакунин и Ильин.
— Подумайте. Если вам хочется приключений, то вперёд, в Одессу. Если же решите бороться с большевиками вместе с нами, найдите меня через Николая Сергеевича.
2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА
В одной из комнат опустевшего дома, разложив на столе под абажуром найденные документы, Алексей внимательно рассматривал их и фотографировал. Потом осторожно, стараясь не повредить, раскладывал в папки по датам, фамилиям, городам, подписанным на титульных листах найденных тетрадей и блокнотов. Тетрадь с надписью «МАРИЯ» он положил в папку, которую подписал: «Прочитано частично. Скопировано».
Фотографии просмотренных страниц решил отправить в Казань утром: «Поздно уже. Зачем беспокоить людей на ночь глядя. Разволнуются историки, увидев записи из далёкого прошлого».
Затолкав опустевший самовар под старый журнальный столик, достал из рюкзака ноутбук и устроился на диване. Извещения и письма от банков, налоговой инспекции, недовольных клиентов и прочих недоброжелателей привычно пропустил. А вот и знакомое имя. Сообщение от Максима с приложенными файлами: «Отправляю найденные в архивах и в сети копии документов и иную информацию об интересующих нас событиях тысяча девятьсот восемнадцатого года».
ГЛАВА 7
1918 ГОД. МЯТЕЖ ЭСЕРОВ
К весне тысяча девятьсот восемнадцатого года советская власть в Поволжье и Прикаспии была слаба и неустойчива. В местных Советах зачастую находились случайные люди, избранные на свои посты либо за взятки и безответственные обещания, либо просто от равнодушия и безразличия избирателей, уставших и напуганных последними событиями. Контрреволюционные силы ушли в подполье и никак себя не проявляли. Одним из центров таких сил в виде эсеро – монархического альянса стала Самара.
Борис Фортунатов и другие видные самарские эсеры — Брушвит, Климушкин, Вольский, перешедшие на нелегальное положение после роспуска Учредительного собрания и объявленные контрреволюционерами, — готовились к антибольшевистскому выступлению. Они создали инициативную группу сформированного впоследствии Комитета членов Учредительного собрания и позиционировали себя как основу будущего самарского правительства.
Для проведения восстания эсерам была необходима поддержка вооружённых формирований. После революции по всей стране создавались антибольшевистские подпольные ячейки. Эсеры установили связь с одной из них — организацией подполковника Галкина. В то время в Самаре проживало около пяти тысяч офицеров Русской Императорской армии. Но в группе Галкина насчитывалось не более двухсот человек: офицеры и учащаяся молодежь. Необходимо было заручиться поддержкой более многочисленных и подготовленных к предстоящим боям вооружённых отрядов.
В конце мая легионеры Чехословацкого корпуса, ожидающие отправки по Транссибирской магистрали во Владивосток, захватили Пензу. Вскоре части корпуса двинулись к Самаре. К ним навстречу отправились представители инициативной группы эсеров с планом города для координации совместных действий в предстоящих боях за него. В ночь на восьмое июня мятежники почти беспрепятственно заняли Самару. Где-то на окраинах слышались одиночные выстрелы и взрывы гранат, но к утру всё стихло. Как выяснилось позднее, члены подполья заранее знали о подходе чехов и выставили на их пути свои вооруженные пикеты, которые и вступили в перестрелку с проснувшимися большевиками.
Белочехов, как их называли большевики, в Самаре встречали члены распущенного Учредительного собрания. Здесь они создали своё новое правительство — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ). Борис Фортунатов, как активный участник антибольшевистского подполья, вошёл в его состав.
Девятого июня на совещании банкиров и представителей торгово-промышленных кругов КОМУЧ объявил об отмене национализации: «В области финансово-экономической отменяются национализация банков, торговли, промышленности, финансов и вообще всякие стеснения личной инициативы и предприимчивости. Частный торгово-промышленный аппарат должен быть восстановлен. Власть будет работать в контакте со сведущими лицами и специалистами дела».
Владельцам «отобранных предприятий» КОМУЧ обещал возмещение стоимости «…захваченных материалов и полуфабрикатов, происшедших от порчи машин и прочего имущества предприятия».
Купечество, банкиры, промышленники поддержали действия КОМУЧ и по подписным листам собрали для него тридцать миллионов рублей. Двадцать пятого июня предприниматели Самары провели совещание, на котором приняли решение о постоянной финансовой помощи Комитету.
В день захвата белочехами Самары КОМУЧ сообщил о создании Народной армии и о наборе добровольцев в неё. Чехи не собирались надолго задерживаться здесь, у них был свой план действий, и к тому же вокруг города сосредотачивались немалые силы красных.
На собрании офицеров был поставлен вопрос о том, кто возглавит и поведет за собой части создаваемой Народной армии. Желающих занять этот пост не было из-за малочисленности добровольных формирований. Вызвался только подполковник Владимир Оскарович Каппель, состоявший до этого на службе в Приволжском военном округе. Штабной работник, в боевых действиях Красной армии не участвовал. Как убежденный монархист, считал борьбу с большевизмом главной задачей своей жизни.
Одиннадцатого июня 1-я Самарская добровольческая дружина, переброшенная по железной дороге в Сызрань, молниеносной атакой захватила её. За эту победу приказом КОМУЧ Каппель был произведён в полковники.
Тринадцатого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года командующим Восточным фронтом Рабоче-крестьянской Красной армии был назначен Михаил Артемьевич Муравьёв, командовавший до этого войсками на Украине, а потом — в так называемой Одесской Советской Республике. Прославился, в основном, массовыми расправами над офицерами и прочей «буржуазией». «Человек, хотевший стать Наполеоном», как впоследствии Тухачевский характеризовал Муравьёва. Отряды красногвардейцев, набираемые в тех краях, в значительной мере состояли из людей с криминальным прошлым. Бойцами Муравьёва, которых привлекала возможность безнаказанно нападать, арестовывать, грабить, в Киеве и Одессе были убиты тысячи человек.
Пятого июля на V Всероссийском съезде Советов, проходившем в Москве, левые эсеры выступили против большевиков, заклеймили их как предателей идей революции, призвали к отмене Брест - Литовского договора и объявлению войны Германии. На следующий день левые эсеры Андреев и Блюмкин застрелили немецкого посла графа Мирбаха с целью разрыва российско – германских отношений.
Левые эсеры, мечтавшие превратить Гражданскую войну в «империалистическую», снова не сумели взять власть силой и террором: седьмого июля мятеж был подавлен. Их делегатов, как и представителей остальных партий, кроме большевиков, арестовали, а нескольких наиболее активных участников расстреляли. Партия левых эсеров была объявлена вне закона.
Восьмого июля новый командующий Восточным фронтом Красной армии, левый эсер Михаил Муравьёв получил телеграмму из Москвы о восстании эсеров и убийстве ими германского посла.
В тот же день Фортунатов отправил своих делегатов в Казань для ведения переговоров о совместных действиях эсеров, анархистов и восставшего Чехословацкого корпуса против Советов. В числе отправившихся к Муравьёву переговорщиков был и друг Леонарда Ильина анархист Александр Бакун, твёрдо решивший бороться с новой бедой России — большевиками.
В Самаре среди эсеров и анархистов ходили легенды о Муравьёве — храбром борце с буржуазией, беспощадном к врагам революции. Под его руководством части Южной группы войск в январе вошли в Киев и установили там режим террора. Накануне взятия украинской столицы Муравьёв говорил соратникам: «Знаете, как я буду брать Киев, я возьму анархистов, дам им бомбы, кинжалы — они войдут в город ночью и будут всех резать. … Наше задание — взять Киев… Вы много страдали, но они кровью ответят за ваши страдания.… Дайте только добраться до Киева. Если понадобится — камня на камне не оставлю в Киеве. Жителей не жалеть, они нас не жалели, терпели хозяйничанье гайдамаков… Нечего бояться кровопускания: кто не с нами — тот против нас».
Рассказывали, что в Киеве и Одессе он калёным железом выжег всю местную «буржуазную сволочь» — монархистов, гайдамаков, офицеров. На предпринимателей наложил многомиллионную контрибуцию на содержание Рабоче-крестьянской Красной армии. При этом своим бойцам не мешал вольно жить и гулять. Непримиримый противник «украинизации», называвший украинцев предателями – мазепинцами, Муравьёв был сторонником лозунга «Россия единая, великая и неделимая». По улицам ездили грузовики с плакатами «Смерть украинцам!». Говорить на украинском языке стало опасно.
Бакунин предлагал и Леонарду вспомнить былые времена и присоединиться к заговорщикам. Но тот отказался: слышал в ссылке от анархистов и эсеров рассказы о том, как отряды Муравьёва бесчинствовали в Полтаве, Киеве и Одессе, как его подчиненные расстреливали, рубили и сжигали в судовых топках арестованных белогвардейцев.
Ильин понимал, что Фортунатову любой ценой нужна победа над большевиками в Поволжье, и ради неё он был готов вступить в сговор с любой, даже самой гнусной нечистью.
— С тёмными силами опасно заключать союз, — пытался отговорить Бакунина от поездки к Муравьёву Леонард. Но тот лишь хохотал над предупреждениями товарища.
По разработанному Каппелем плану перед наступлением на Симбирск предполагалось освободить от красных близлежащие города, чтобы не получить удар в тыл, не попасть в окружение, и заодно отбросить противника подальше от Самары.
