1918 ГОД. ЛЕОН И БРАУДЕ
За окном раздались гудки и рокот въезжающих во двор машин. Послышались крики засуетившихся людей и стук подкованных сапог, знакомый ещё со времён стычек с жандармами после первой революции.
Леонард очнулся от поднявшегося шума, оглядел мрачное помещение и вспомнил услышанный перед забытьём разговор: «ЧК, Фомин, Вера, Егорыч».
Накануне отъезда из Самары Фортунатов рассказывал о жизни и работе Веры Брауде после возвращения из ссылки. Рассказал и о предательстве: как с её помощью Дзержинский готовил развал левоэсеровского движения в Поволжье. А после очередной встречи в Петрограде назначил заместителем председателя Казанской ГубЧК.
В соседней комнате что-то загремело, упало, забегали люди, раздались команды:
— Готовиться к погрузке. Выезжаем через несколько часов. Проверить, всё ли собрано. Задержанного — к Брауде.
Заскрипела тяжёлая железная дверь в его каморке. Сняв папаху и нагнув взлохмаченную голову, чтобы пройти в слишком низкий для него проём, в комнату ввалился огромный неуклюжий казак. Растерянно оглядываясь, подошёл к вставшему Леонарду и, откашлявшись, хрипло пробасил:
— Приказано проводить тебя, товарищ Ильин, к начальству.
— Да я уже готов. — Леон по голосу узнал вошедшего.
Поднимаясь по лестнице, очевидно, в кабинет Брауде, Егорыч нерешительно заговорил:
— Ты уж не серчай, товарищ дорогой. Перестарался я маненько вчерась, когда мы с тобой вот так нехорошо встретились. Вижу, налетел оглашенный. Ну и шваркнул чуток, чтобы не ухайдакал ты моих подельников.
— Хорошо, что чуток, — поёжился Леонард и решил разговорить сконфуженного казака. — Слышал я случайно, о чём вы толковали с Фоминым. Не волнуйся, Егорыч. Заступлюсь за тебя перед Верой Петровной. Я сам виноват. Вы люди служивые, приказ выполняли, а я накинулся ни с того ни с сего. … Что, суровая у вас начальница?
Егорыч наклонился и тихо доверительно прохрипел:
— Сурьёзная. Шутковать не любит и другим не дозволяет. В случае чего спуску никому не даёт. С врагами революции и сама расправиться может. Надысь ездила с расстрельной командой в госпиталь. Пустили там в распыл арестованных злодеев из отряда Муравьёва.
— Это тех, что с ним на Симбирск ходили?
— Да. Многих на месте побили и постреляли, как и его самого. А пленных и раненых, особливо ярых при нападении, сюда привезли для дознания и расправы.
— И что, всех расстреляли … надысь?
— Да, кажись, всех. — Егорыч вопросительно посмотрел на Леона. — А что? Знакомые в войске Муравьёва были? Бают, кого там только не было. Иноземцы разные: черкесцы, хунхузы, чухонцы. Ерманцев только не хватало. Жаль. А то бы я сам в расстрельную команду вызвался.
— Был там дружок мой закадычный. — Леонард с надеждой повернулся к Егорычу. — Не из чухонцев и не из хунхузов. Наш он — тверской. Поддался на посулы главкома, пошёл за ним и пропал. Надёжный товарищ, с девятьсот шестого года с ним рука об руку с режимом бодались. Нас и в ссылку вместе упекли. … Бакунин. Не слышал о таком возле лазарета?
— Нет, я в охране стоял. Стрельба была, а что дальше — не знаю и знать не хочу. Слыхал только, что с Муравьёвым были два офицера из казанского подполья. Так вот они в Симбирске устроили резню – междоусобицу: своих же соратников по походу, азиатцев, порубили. Твой дружок не из этих офицеров случаем?
— Нет, — удивился Леон, — А распря-то из-за чего случилась?
— Все беды и раздоры, особливо по-пьяному делу, из-за денег или из-за баб зачинаются, — философски рассудил Егорыч. — И там так вышло. Китаёзы водки надюзгались и дрянью какой-то обкурились: опий и морфий у них завсегда с собой были. Заманили вечером певичек, развлекавших в походе Муравьёва и его компанию, снасиловали их, а потом одну из них резать стали. Одурели узкоглазые, решили кожу с рук снять и перчатки сделать. А у девчушки той там, в походе, роман с одним из офицериков завязался. Вот бойня-то и началась. Бают, все стены и потолок в том доме кровью и мозгами бусурманскими были заляпаны.
— И офицеров тоже побили?
— Один-то, который ейный дружок, совсем плохой был. Бают, умом тронулся. А второй позже подоспел и пострелял оставшихся нерусей. Потом уже на крики и стрельбу сбежались наши красные бойцы, которые к тому времени с Муравьёвым покончили. Многих его людей тогда в Симбирске постреляли, да порубали. А этих двоих не тронули. Наоборот, с радением и приглядом вместе с нашими ранеными в госпиталь привезли. Может и таперича они там. Не знаю.
Входя в кабинет Брауде, Леонард нервничал. Он не был рад предстоящей встрече со старой знакомой: «Нельзя доверять ей, отныне она противник».
На его удивление бывшая соратница встретила собрата - этапника радушно. Усадила на просторный диван, предложила чаю:
— Теперь только так завариваю, по-сибирски, — задумчиво улыбнулась, разливая чай в чашки с заморским цветочным орнаментом. — Скучаю по Сибири, по тайге, по речке Манзурке, по заливным лугам. … Покойно там, несуетливо.
— Если только без урок, — оттаял и улыбнулся в ответ Леон.
— Ну, сейчас там только они и остались.
Брауде молча, вопросительно смотрела на бывшего однопартийца, ещё недавно спасавшего её в тяжёлых жизненных передрягах.
«Кто же он для неё теперь? Обычный гражданин, приехавший в осаждённый город с поручением от родственника и не представляющий опасности ни для города, ни для власти? Или коварный противник, засланный из мятежной Самары для связи с заговорщиками из антибольшевистского подполья. Те давно готовились к вооружённому выступлению и ждали сигнала от окруживших город частей белочехов и Каппеля?
Дядя Леонарда — один из активных членов Самарского общества фабрикантов и заводчиков, финансировавшего КОМУЧ и его вооружённое формирование, так называемую Народную армию. Появись здесь Николай Сергеевич Ильин, она бы знала, что с ним делать. Но как поступить с Леонардом? На него в КазГубЧК не было компрометирующих материалов. Он не участвовал в антисоветских собраниях и митингах, не состоял в каких-либо антибольшевистских союзах или комитетах, не поддерживал свержение Советской власти в Самаре».
О том, с кем сейчас Леон, кто он теперь — друг или враг, Брауде не знала. Как не знала и о том, что перед отъездом из Самары он встречался с членом КОМУЧ Фортунатовым. Но ей было подозрительно его появление в городе в самое опасное для Советов время. Казань находилась в состоянии приближающейся катастрофы: извне — подступающие войска белочехов и Народной армии, изнутри — готовящиеся их поддержать подпольные группировки контрреволюционеров.
Вопросительное молчание затянулось, и Леонард решил сам начать малоприятный для обоих разговор:
— Всё воюете, Вера Петровна, или мне показалось?
— Вижу по вашему состоянию, Леонард Иванович, что не показалось.
Леон, скривившись от боли, покрутил головой, разминая шею, и одёрнул одежду, помятую от долгого пребывания на нарах:
— Так вы же до сих пор с сатрапами и притеснителями трудового народа боролись. А я-то здесь при чём? Вроде бы никого не притеснял.
— Вот поэтому мы и решили встретиться с вами, чтобы понять, причастны ли вы к событиям, происходящим вокруг Казани, или нет. Сейчас в городе и возле него собрались и сторонники, и противники нашего пока ещё не окрепшего государства. Хотелось бы знать, с кем вы теперь. Приехали из самого логова антибольшевизма, оттуда, где собрался весь реакционный сброд: белое офицерское подполье, савинковцы, монархисты всех мастей, восставший чехословацкий корпус. Вы же идеологический противник свергнутого режима, столько лет боролись за создание Трудовой Республики. И как среди них оказались? Могу в какой-то степени понять вашего товарища Бакунина: повёлся на ложные лозунги предателя и ренегата Муравьёва, собравшего часть казанского оппозиционного отребья и потащившего их в смертельный поход на Симбирск.
Леон оживился:
— Вы что-то знаете о Бакуне? Где он? Что с ним?
Но Брауде продолжала, не обращая внимания на вопросы.
— Разбили, уничтожили всю эту свору в Симбирске. И здесь также разобьём, истребим под корень.
Брауде устало села на диван рядом с Леоном.
— Дел сейчас невпроворот, а тут вы вдруг объявились в городе в самое тяжёлое для него и неудачное для вас время. Да ещё и в банк сразу припёрлись. Если бы приехали из какого-нибудь Задрищенска, никто бы и внимания на вас не обратил. … А из бунтующей Самары — это подозрительно!
Немного помолчав, добавила, внимательно посмотрев на помятого Леона:
— С вашими обидчиками разберёмся. Если надо будет, то накажем кого следует. Революционную дисциплину ещё никто не отменял.
— Не надо никого наказывать, — вступился Леон за простодушного Егорыча. — Я сам сглупил, полез на рожон.
— Ну и славно, — Брауде встала. — Сами понимаете, не до разбирательств нам теперь. — Посмотрела на собеседника, потом на часы. — Фомина ищете? Я уже в курсе. Доложили о ваших расспросах. В ближайшее время встретиться с ним не удастся. Его нет в городе. А насчёт вашего визита в банк, Леонард Иванович, я уже кое-что поняла из документов, с которыми вы приехали. Ничем порадовать не могу, неудачное время сейчас для коммерции. С текущими расчётами придётся повременить. А конфискованные деньги и ценности вам получить не удастся: по данному вопросу есть Декрет ВЦИК, о чём вы и ваш дядя наверняка знаете.
Вернув документы, Брауде напоследок поинтересовалась:
— Ну и зачем вам сейчас деньги, да ещё такие большие? Апостол Павел предупреждал: «Корень всех зол — любовь к деньгам». Вы же бессребреник, как я знаю. Да и спокойнее в Советской России без них.
Леонард с любопытством посмотрел на Веру. Вспомнил, как в ссылке она рассказывала об исключении из института благородных девиц за отказ изучать Закон Божий с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».
— Во-первых, нам нужно заплатить так называемую контрибуцию за некоторых родственников и знакомых, находящихся в заключении как раз по причине её неуплаты в установленный срок. Вы, я думаю, знаете о произошедших в последнее время арестах промышленников, коммерсантов, торговцев. — Леон пожал плечами. — Получается, что без денег пока ещё нельзя жить и работать в новой России. Во-вторых, надо восстанавливать хозяйство. Для развития нужны капитальные вложения. Повоевал и хватит. Решил помогать дяде в его делах. Думали вернуть арестованные капиталы и запустить их в оборот, чтобы не лежали в банковских подвалах мёртвым грузом, а служили родине. Гораций говорил, что деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему. Нам вот деньги должны послужить для добрых дел.
Брауде усмехнулась:
— Я бы подискутировала с вами, товарищ Ильин, но сейчас не время: бои уже на окраинах. Власть мало захватить, власть необходимо ещё и удержать. Надеюсь, что выдержим. Ну а если нет, то, как говорил Макиавелли: «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими». Вы-то определились, кто для вас свои, а кто чужие? … Впрочем, я навела справки: ни в чём предосудительном перед Советской властью вы не были замечены. Так что распрощаемся до лучших времён. И в банке в ближайшие дни не появляйтесь, не до вас там теперь.
Расстались Вера и Леон холодно, понимая, что неожиданно оказались по разные стороны баррикад и ждать друг от друга доверия и поддержки вряд ли стоит. Но, уже прощаясь, Вера остановила Леонарда у двери и тихо сказала:
— В городе сейчас опасно. Попытайтесь выбраться. Вам здесь больше нечего делать. Ни Марии Дубининой, ни её отца в Казани нет.
Хмурый Егорыч вывел Леонарда из старинного барского особняка с прибитой над входом вывеской на помятом куске жести: «Губчека. Вход по пропускам».
— Вижу, хорошо вы поговорили с Верой Петровной. Дала указание доставить в порт в целости и сохранности. Так что садись, товарищ Ильин, в машину и поедем. — Казак многозначительно кивнул в сторону грузовика. — Я пока ждал, покалякал с фронтовым дружком. Он отвозил расстрельную команду в лазарет. По пути кое-что расскажет.
В кабине сидел тот же водитель, что и возле банка. Ильин осторожно, словно опасаясь подвоха, сел рядом с Егорычем. Тот скомандовал:
— Гони, Тимоха, в порт, да проворней. Вишь, тучи низкие, тяжёлые, дождь усилился и башка болит. Вот-вот гроза начнётся. А по дороге расскажи товарищу Ильину, что и мне надысь говорил. Про то, что видел, когда раненых из Симбирска привели на распыл у лазарета.
— А что тут долго рассказывать, — Тимоха рванул с места так, что Леон снова стукнулся головой, теперь уже о кабину грузовика. — Вывели их всех из госпиталя: и хромых на костылях, и перевязанных, и в гипс упакованных. Кого и на руках вынесли. А потом и кончили всех без разбору.
— Как же без разбору, чёрт чудной, — вскинулся Егорыч. — Ты же давеча баял, как одного из них убрали из той команды.
— Да, — подтвердил Тимоха. — Когда вывели их на свет Божий, Вера Петровна прошла вдоль строя со списком. Как будто высматривала кого-то. Увидела одного, всего в гипсе и повязках, подошла, поговорила. Потом его под руки отвели куда-то. Сам видел. Всех кончили, но без него.
— А куда увели-то, чудила? Кто он такой? Знашь? Нет?
— Кто будет спрашивать, Егорыч? Лишние расспросы — себе дороже. Тут уж как в народе говорят: «На что? — На спрос; а кто спросит, тому чихирю в нос».
Высадив Леонарда в порту, Егорыч отошёл с ним от грузовика и попрощался:
— Вижу, наш ты человек, товарищ Ильин, тоже много пострадавший за дело революции. Если захочешь лазарет ентот найти, пораспрашай людишек возле банка. Он там рядом находится. — Огромный казак по-детски заговорщицки огляделся. — Только завтра не ходи никуда. У нас бают, что к вечеру ожидается выступление белой контры. Там и беспорядки, глядишь, начнутся. А в суматохе и зашибить запросто могут.
ГЛАВА 12
1918 ГОД. КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО БАНКА РСФСР
Четвёртого августа передовые отряды белочехов и Народной армии КОМУЧ приблизились к Казани и всполошили большевиков, поприветствовав по телефону командование Восточного фронта от имени Владимира Оскаровича Каппеля и Чехословацкого корпуса.
Захват Казани в ближайшее время был неизбежен. На подготовку к эвакуации золота у красных ушло несколько дней. Решили перевозить его на пристань трамваями. Для этого подготовили площадки разгрузки и подъездные пути к банку и причалу. Из Нижнего Новгорода подошли буксиры и баржи.
Сотрудников Казанского отделения Народного банка РСФСР собрали к девяти часам вечера и объявили о том, что эвакуация запланирована на следующий день. В кладовых началась упаковка золота в мешки и ящики.
Пятого августа к банку подогнали трамвайные вагоны для погрузки и перевозки ценностей. Но отправка всего объёма золотого запаса не состоялась: началось наступление на город. То, что в Казани готовился вооружённый мятеж, знали многие. Но войска Чехословацкого корпуса и Народной армии нарушили планы подпольщиков. В пять часов вечера они неожиданно начали артобстрел. Флотилия КОМУЧ атаковала несколько военных судов красных, вынудив их причалить к берегу. Оставшиеся корабли и прибывшие за золотом баржи ушли вверх по Волге. На пристани высадился десант белых.
