По коридору загромыхали сапоги. Свет ламп разорвал многолетнюю пыльную темноту, звучный голос Кенжегали окончательно разбудил спящий дом.
–– Не кручинься, Степановна, всё будет хорошо. Вот Леонард Иванович вернулся, а скоро, я слышал, и хозяина из цугундера выпустят.
В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года Россия оказалась в чрезвычайно тяжёлом финансовом положении, вызванном войной и революцией. В качестве одной из мер для преодоления назревающего кризиса большевики посчитали целесообразным введение чрезвычайного налога (контрибуции) на имущие классы.
В конце февраля из Петрограда пришла телеграмма:
«В защиту Советской власти рабочий и крестьянин жертвует всем, что у него есть – своею жизнью. Борьба требует громадных материальных средств, чего у пролетариата нет. К несению этой тяжести должна быть привлечена буржуазия. ... Приступайте к общему беспощадному обложению имущих классов. На защиту социалистического отечества рабочий несет свою жизнь, буржуазию же нужно заставить нести свои капиталы.
За Народного комиссара внутренних дел член коллегии Наркомвнудела Мартын Лацис».
На экстренном заседании оренбургского губисполкома с телеграммой ознакомили приглашённых представителей торгово-промышленных кругов. Было предложено уплатить контрибуцию добровольно, а в случае невыполнения указания – взыскать её силой, а неплательщиков заключить под стражу. Суммы требуемых выплат доходили до трёхсот тысяч рублей. Предпринимателей, несогласных с указанным решением или просто не успевших собрать в назначенный срок «революционный налог», посадили в губернскую тюрьму. Были арестованы сотни владельцев предприятий Поволжья. В числе узников оказались промышленники, купцы, пароходчики.
Николай Сергеевич Ильин также отсидел свой срок, но в заключении был недолго. В конце апреля тысяча девятьсот восемнадцатого года, после выплаты необходимой суммы и некоторых хлопот знакомых и родственников, его выпустили из застенков, но намекнули, что платить чрезвычайный налог придётся регулярно. Более того, стало известно, что предприятия местного значения могут быть национализированы решениями рабочих комитетов «в целях решительной борьбы с хозяйственной и производственной разрухой». Стихийные или карательные национализации проводились всё чаще и чаще. Даже небольшая задержка с выдачей заработной платы приводила к тому, что местные органы или рабочие комитеты могли конфисковать предприятие у владельцев, а их самих отстранить от управления.
Николай Сергеевич понял, что продолжать работать в новых условиях он не сможет, да и не дадут ему. Нужно сворачивать деятельность компании в России и устраивать жизнь на новом месте. Благо, есть куда уезжать и чем заниматься. В начале века Ильины и Дубинины купили земельные участки для выращивания хлопка и построили дома на южном побережье Каспия, в персидском городе Энзели. Там же, в порту, стояли два торговых судна, принадлежащих их семьям. Вот туда-то и задумал перебираться Ильин. Было только одно препятствие от новой власти. Одно, но очень серьёзное и сводящее на нет все его планы.
«Надо обсудить с племянником, — размышлял Дубинин, узнавший о возвращении Леонарда. — Всё-таки он вместе с большевиками участвовал в свержении режима, вместе с ними по тюрьмам и ссылкам сроки отбывал. Неужели не сможет договориться с соратниками по борьбе, чтобы родственникам помочь? … Или не тянуть время, не ждать Леона, и сразу пойти на соглашение с его однопартийцами — самарскими эсерами, сделавшими на днях заманчивое, но рискованное предложение?»
После Февральской революции тысяча девятьсот семнадцатого года партия социалистов – революционеров (ПСР) была самой многочисленной партией России: около одного миллиона человек в её составе противостояли примерно трёмстам тысячам большевиков. Члены партии, в которой Леонард Ильин состоял с тысяча девятьсот шестого года, считали себя в большей степени победителями в многолетней борьбе, приведшей к свержению царизма, чем большевики. Но раскол и нерешительность в их рядах привели к тому, что ленинцы, придерживающиеся жёсткой дисциплины и координации в действиях, находясь в меньшинстве, взяли управление страной в свои руки.
Внутрипартийные кризисы и междоусобица эсеров, занимавших после революции руководящие посты, как в правительстве, так и в местных органах власти, отвлекали их от межпартийной борьбы и ослабляли позиции партии. Это привело к тому, что у них не было шансов противостоять большевикам. Хотя и невелики были ряды РСДРП (б) и непонятны большинству населения иноземные слова — революция, социализм, коммунизм, но все противоборствующие им силы были разобщены и иногда более враждебны друг к другу, чем к коммунистам. И обещали большевики заманчиво много — конец войне, землю, свободу, равенство, братство. Конечно, не все им верили. Многие ждали, что не выдержат Советы, развалятся. Считали их слабыми временщиками и надеялись встать у руля разрушенной империи после поражения большевиков.
Леонард вернулся в когда-то родной, а теперь незнакомый город, как на пепелище. И оказался на распутье: ничего не осталось в Оренбурге, что бы его здесь удерживало. Ничего от прошлого не сохранилось: ни семьи, ни дома, ни друзей. Что делать дальше? Надо уезжать. Куда? Может быть, податься вместе с Бакуниным в Одессу?
Бакун родился и вырос в Твери, но не был там уже много лет и возвращаться не собирался. Говорил, что родных у него больше нет, значит, и делать там нечего. И в Оренбурге надолго задерживаться не думал. Заехал попутно с другом, хотел отдохнуть, осмотреться, заново приспособиться к городской жизни после сибирской глухомани. А потом планировал пробираться дальше, через Астрахань или Царицын в Одессу. Про вольный город ему много рассказывали сибирские сидельцы — эсеры и анархисты.
Одному ехать не хотелось, и он уговаривал Леонарда составить ему компанию. А пока тот раздумывал, сошёлся с местными анархистами и близкими к ним эсерами – максималистами, приехавшими в Поволжье из Одессы. Большинство из новых знакомых были такими же бесшабашными авантюристами, и им явно не нравились порядки, установленные здесь большевиками. Знаменитый лозунг теоретика анархизма «Разрушение — это созидание» не давало покоя, будоражило их. В Одессе, по слухам, было привольнее и вольготнее. Все разговоры сводились к одному: пора обратно в вольный город, тем более, румыны там что-то безобразничают.
Значит с Бакуниным в Одессу? … Нет! Если оставаться в России, то надо определяться, с кем и против кого. Эта смута надолго, возможно, на десятилетия. Надо всё же перебираться за границу, о чём Леонард задумывался уже в ссылке после известий из дома. На южном берегу Каспия у семей Ильиных и Дубининых были имения и хлопковые поля. Коммерсант из него вряд ли получится, но дядя поможет, научит и подскажет, как надо вести дела в новой спокойной и мирной жизни. В Энзели он никогда не был, и ехать туда в одиночку не планировал. Надо посоветоваться с Николаем Сергеевичем, а может, и его уговорить на переезд.
Встреча состоялась вскоре после освобождения дяди из недолгого заключения. Последний раз они виделись ещё в тысяча девятьсот четвёртом году. За это время две революции и война разрушили великую империю, разорили города и деревни, разметали семьи, поделили людей на своих и чужих.
Николай Сергеевич рассказал племяннику о событии, потрясшем родственников и знакомых в тысяча девятьсот одиннадцатом году — загадочном исчезновении отца Леонарда после его необъяснимого, безрассудного проигрыша. Заметил при этом, что доля вины в случившемся лежит и на нём, проглядевшем роковую зависимость брата, и на Леонарде, бросившем семью во имя революционных баталий.
Что случилось тогда с Иваном Ильиным, кому он проиграл немалые деньги и родовой особняк, так и осталось невыясненным. Куда делся после этого, также никто не знает. Немногие свидетели говорили, что выглядел он в те дни не совсем здоровым. Может, опоили его чем-то? Неясно. По одной из версий, он спустил всё в игре с заезжими гастролёрами. Те неожиданно появились в городе и так же внезапно исчезли, оставив после себя проигравшихся в пух и прах известных горожан: купцов, чиновников, военных. Хорошо ещё, что Николай Сергеевич успел выкупить выставленный на торги особняк брата. Леонард понял, что может и дальше жить в этом доме, хотя фактически он ему уже не принадлежит.
Рассказал дядя и о недавних событиях, после которых он и другие предприниматели отсидели в губернской тюрьме до тех пор, пока не уплатили назначенную сумму. Но самое опасное всех ждало впереди. Большевики искали выход для преодоления возникших финансовых трудностей. В целях борьбы с хозяйственной и производственной разрухой они рассматривали различные варианты предстоящих антикризисных мероприятий, направленных на частные компании: реквизицию, конфискацию, планомерную и полную национализацию.
Николай Сергеевич согласился с Леонардом: будущего для них здесь нет, из этого жизненного тупика надо как-то выбираться. Они с Дубининым уже обсуждали возможные варианты действий в сложившихся условиях, и тоже пришли к выводу о необходимости переезда в Персию.
— Мы хоть сейчас готовы уехать. Свяжемся с Энзели, и оттуда сразу же отправят судно, чтобы вывезти наши семьи и имущество.
— Так что же вас держит здесь до сих пор? — удивился Леонард.
— А ехать не с чем. … Ни денег, ни золота у нас больше нет.
Двенадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года Высший Совет народного хозяйства РСФСР принял постановление «Об утверждении секции благородных металлов ВСНХ и об установлении казённой монополии торговли золотом и платиной», в котором говорилось:
«Изделия из золота весом более шестнадцати золотников и всё золото в сыром виде, находится ли это в руках частных лиц и учреждений, или в магазинах, ювелирных и иных мастерских, или в банковских сейфах, переходит в собственность государства с уплатой владельцам по установленной цене. … За золото в сыром виде, обнаруженное в сейфах, никакого вознаграждения не уплачивается».
С пятнадцатого января в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более шестнадцати золотников. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации.
А после апрельского распоряжения о вывозе золота, серебра и денежной массы из Самары и сосредоточении их в кладовых Казанского отделения Народного банка РСФСР, туда было вывезено конфискованное золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых.
— Конечно, было у меня прибережено кое-что на чёрный день. Но это только малая часть от накоплений, хранившихся в банках и изъятых постановлением большевиков, — объяснил Николай Сергеевич. — Деньги, золото, ценности — всё было конфисковано. Кроме того, сейчас даже семейные активы невозможно реализовать. Мы уже не являемся полноценными хозяевами предприятий, карьеров, магазинов, складов, пароходов. Обязаны финансировать их деятельность, и сохраняем право получать прибыль. Но, только как арендаторы.
— Что же получается? — Леонард был сражён этой новостью. — Нам и за границу нет дороги? Строить жизнь на новом месте, да ещё и в чужой стране, без капиталов невозможно. Неужели нет выхода?
— Возможно, не всё ещё потеряно, — замялся дядя и рассказал о предложении, поступившем ему после освобождения из-под ареста. — Я хотел было уже всё бросить и уехать, но недавно ко мне обратились твои соратники — эсеры.
После роспуска Всероссийского Учредительного собрания в январе тысяча девятьсот восемнадцатого года во многих городах России стали формироваться антибольшевистские подпольные ячейки. В Самаре бывшие члены разогнанного Учредительного собрания, объявленные контрреволюционерами, перешли на нелегальное положение и работали в подполье. Готовясь к борьбе с большевиками, они вооружались, собирали вокруг себя единомышленников и сформировали инициативную группу впоследствии созданного Комитета членов Учредительного собрания.
Заговорщики позиционировали себя как основу будущего самарского правительства. Их поддерживали другие оппозиционные силы и офицеры Русской Императорской армии, оставшиеся без службы, работы, средств к существованию и готовые в любое время выступить против большевиков. Кроме силовой поддержки подпольщикам была необходима финансовая помощь, поэтому их представители налаживали контакты с самарскими предпринимателями, напуганными репрессиями рабоче-крестьянского государства. В случае прихода Комитета к власти им обещали либерализацию экономики, денационализацию предприятий или возмещение их стоимости. Купцы и промышленники объявили сбор средств.
Ильин понял, что надо воспользоваться последней возможностью вернуть золото, драгоценности и деньги, замороженные большевиками в банках. Он подписал договор, по которому обязался оказать финансовую помощь инициативной группе Комитета членов Учредительного собрания на сумму пятьсот тысяч рублей золотом.
В свою очередь ему гарантировали:
1. Возврат суммы финансовой помощи после свержения большевиков.
2. Возврат денег и ценностей семьи, хранившихся в Казанском отделении Народного банка РСФСР.
3. Реквизицию предприятий Ильиных с возмещением стоимости зданий, оборудования, машин, материалов и прочего имущества.
Николай Сергеевич передал первый взнос — двести пятьдесят тысяч рублей. Дать больше пока не мог: недавно уплатил двести тысяч рублей контрибуции.
— Есть надежда, что Советы скоро будут разгромлены, — подбодрил он Леонарда. — Заговорщики готовят переворот и надеются на поддержку пензенских подразделений бунтовавшего Чехословацкого корпуса.
В годы Первой мировой войны из чехов и словаков, бывших военнослужащих австро-венгерской армии, выразивших желание участвовать в войне против Германии и Австро-Венгрии в составе Русской армии, было сформировано национальное добровольческое воинское соединение — Чехословацкий корпус (легион). В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года его решили эвакуировать из России во Францию. Но чехословацкий национальный совет опасался, что при выводе корпус может быть перехвачен немцами. Поэтому двадцать шестого марта в Пензе было подписано соглашение, по которому предусматривалась отправка легионеров по Транссибирской железной дороге во Владивосток и далее через Тихий океан в Европу.
В апреле Германия потребовала разоружения корпуса и остановку передвижения чехословацких эшелонов на восток. Ленин поддержал призыв немцев. После подписания мирного договора между Германией и Советским правительством о выходе России из Первой мировой войны среди чехов и словаков распространились слухи, что их собираются выдать Германии и Австро-Венгрии, как бывших военнопленных. Легионеры негодовали и не верили большевикам. Таким образом, корпус был вовлечён в вооружённый конфликт. Начались столкновения с частями Красной армии.
— Так что, не всё ещё потеряно, — подбодрил помрачневшего племянника Николай Сергеевич. — В Пензе с чехами уже работают бывшие депутаты Учредительного собрания. Есть сведения, что в ближайшее время пензенская группа легионеров выступит там против Советов, а потом они и на Самару пойдут.
–– Не кручинься, Степановна, всё будет хорошо. Вот Леонард Иванович вернулся, а скоро, я слышал, и хозяина из цугундера выпустят.
В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года Россия оказалась в чрезвычайно тяжёлом финансовом положении, вызванном войной и революцией. В качестве одной из мер для преодоления назревающего кризиса большевики посчитали целесообразным введение чрезвычайного налога (контрибуции) на имущие классы.
В конце февраля из Петрограда пришла телеграмма:
«В защиту Советской власти рабочий и крестьянин жертвует всем, что у него есть – своею жизнью. Борьба требует громадных материальных средств, чего у пролетариата нет. К несению этой тяжести должна быть привлечена буржуазия. ... Приступайте к общему беспощадному обложению имущих классов. На защиту социалистического отечества рабочий несет свою жизнь, буржуазию же нужно заставить нести свои капиталы.
За Народного комиссара внутренних дел член коллегии Наркомвнудела Мартын Лацис».
На экстренном заседании оренбургского губисполкома с телеграммой ознакомили приглашённых представителей торгово-промышленных кругов. Было предложено уплатить контрибуцию добровольно, а в случае невыполнения указания – взыскать её силой, а неплательщиков заключить под стражу. Суммы требуемых выплат доходили до трёхсот тысяч рублей. Предпринимателей, несогласных с указанным решением или просто не успевших собрать в назначенный срок «революционный налог», посадили в губернскую тюрьму. Были арестованы сотни владельцев предприятий Поволжья. В числе узников оказались промышленники, купцы, пароходчики.
Николай Сергеевич Ильин также отсидел свой срок, но в заключении был недолго. В конце апреля тысяча девятьсот восемнадцатого года, после выплаты необходимой суммы и некоторых хлопот знакомых и родственников, его выпустили из застенков, но намекнули, что платить чрезвычайный налог придётся регулярно. Более того, стало известно, что предприятия местного значения могут быть национализированы решениями рабочих комитетов «в целях решительной борьбы с хозяйственной и производственной разрухой». Стихийные или карательные национализации проводились всё чаще и чаще. Даже небольшая задержка с выдачей заработной платы приводила к тому, что местные органы или рабочие комитеты могли конфисковать предприятие у владельцев, а их самих отстранить от управления.
Николай Сергеевич понял, что продолжать работать в новых условиях он не сможет, да и не дадут ему. Нужно сворачивать деятельность компании в России и устраивать жизнь на новом месте. Благо, есть куда уезжать и чем заниматься. В начале века Ильины и Дубинины купили земельные участки для выращивания хлопка и построили дома на южном побережье Каспия, в персидском городе Энзели. Там же, в порту, стояли два торговых судна, принадлежащих их семьям. Вот туда-то и задумал перебираться Ильин. Было только одно препятствие от новой власти. Одно, но очень серьёзное и сводящее на нет все его планы.
«Надо обсудить с племянником, — размышлял Дубинин, узнавший о возвращении Леонарда. — Всё-таки он вместе с большевиками участвовал в свержении режима, вместе с ними по тюрьмам и ссылкам сроки отбывал. Неужели не сможет договориться с соратниками по борьбе, чтобы родственникам помочь? … Или не тянуть время, не ждать Леона, и сразу пойти на соглашение с его однопартийцами — самарскими эсерами, сделавшими на днях заманчивое, но рискованное предложение?»
После Февральской революции тысяча девятьсот семнадцатого года партия социалистов – революционеров (ПСР) была самой многочисленной партией России: около одного миллиона человек в её составе противостояли примерно трёмстам тысячам большевиков. Члены партии, в которой Леонард Ильин состоял с тысяча девятьсот шестого года, считали себя в большей степени победителями в многолетней борьбе, приведшей к свержению царизма, чем большевики. Но раскол и нерешительность в их рядах привели к тому, что ленинцы, придерживающиеся жёсткой дисциплины и координации в действиях, находясь в меньшинстве, взяли управление страной в свои руки.
Внутрипартийные кризисы и междоусобица эсеров, занимавших после революции руководящие посты, как в правительстве, так и в местных органах власти, отвлекали их от межпартийной борьбы и ослабляли позиции партии. Это привело к тому, что у них не было шансов противостоять большевикам. Хотя и невелики были ряды РСДРП (б) и непонятны большинству населения иноземные слова — революция, социализм, коммунизм, но все противоборствующие им силы были разобщены и иногда более враждебны друг к другу, чем к коммунистам. И обещали большевики заманчиво много — конец войне, землю, свободу, равенство, братство. Конечно, не все им верили. Многие ждали, что не выдержат Советы, развалятся. Считали их слабыми временщиками и надеялись встать у руля разрушенной империи после поражения большевиков.
Леонард вернулся в когда-то родной, а теперь незнакомый город, как на пепелище. И оказался на распутье: ничего не осталось в Оренбурге, что бы его здесь удерживало. Ничего от прошлого не сохранилось: ни семьи, ни дома, ни друзей. Что делать дальше? Надо уезжать. Куда? Может быть, податься вместе с Бакуниным в Одессу?
Бакун родился и вырос в Твери, но не был там уже много лет и возвращаться не собирался. Говорил, что родных у него больше нет, значит, и делать там нечего. И в Оренбурге надолго задерживаться не думал. Заехал попутно с другом, хотел отдохнуть, осмотреться, заново приспособиться к городской жизни после сибирской глухомани. А потом планировал пробираться дальше, через Астрахань или Царицын в Одессу. Про вольный город ему много рассказывали сибирские сидельцы — эсеры и анархисты.
Одному ехать не хотелось, и он уговаривал Леонарда составить ему компанию. А пока тот раздумывал, сошёлся с местными анархистами и близкими к ним эсерами – максималистами, приехавшими в Поволжье из Одессы. Большинство из новых знакомых были такими же бесшабашными авантюристами, и им явно не нравились порядки, установленные здесь большевиками. Знаменитый лозунг теоретика анархизма «Разрушение — это созидание» не давало покоя, будоражило их. В Одессе, по слухам, было привольнее и вольготнее. Все разговоры сводились к одному: пора обратно в вольный город, тем более, румыны там что-то безобразничают.
Значит с Бакуниным в Одессу? … Нет! Если оставаться в России, то надо определяться, с кем и против кого. Эта смута надолго, возможно, на десятилетия. Надо всё же перебираться за границу, о чём Леонард задумывался уже в ссылке после известий из дома. На южном берегу Каспия у семей Ильиных и Дубининых были имения и хлопковые поля. Коммерсант из него вряд ли получится, но дядя поможет, научит и подскажет, как надо вести дела в новой спокойной и мирной жизни. В Энзели он никогда не был, и ехать туда в одиночку не планировал. Надо посоветоваться с Николаем Сергеевичем, а может, и его уговорить на переезд.
Встреча состоялась вскоре после освобождения дяди из недолгого заключения. Последний раз они виделись ещё в тысяча девятьсот четвёртом году. За это время две революции и война разрушили великую империю, разорили города и деревни, разметали семьи, поделили людей на своих и чужих.
Николай Сергеевич рассказал племяннику о событии, потрясшем родственников и знакомых в тысяча девятьсот одиннадцатом году — загадочном исчезновении отца Леонарда после его необъяснимого, безрассудного проигрыша. Заметил при этом, что доля вины в случившемся лежит и на нём, проглядевшем роковую зависимость брата, и на Леонарде, бросившем семью во имя революционных баталий.
Что случилось тогда с Иваном Ильиным, кому он проиграл немалые деньги и родовой особняк, так и осталось невыясненным. Куда делся после этого, также никто не знает. Немногие свидетели говорили, что выглядел он в те дни не совсем здоровым. Может, опоили его чем-то? Неясно. По одной из версий, он спустил всё в игре с заезжими гастролёрами. Те неожиданно появились в городе и так же внезапно исчезли, оставив после себя проигравшихся в пух и прах известных горожан: купцов, чиновников, военных. Хорошо ещё, что Николай Сергеевич успел выкупить выставленный на торги особняк брата. Леонард понял, что может и дальше жить в этом доме, хотя фактически он ему уже не принадлежит.
Рассказал дядя и о недавних событиях, после которых он и другие предприниматели отсидели в губернской тюрьме до тех пор, пока не уплатили назначенную сумму. Но самое опасное всех ждало впереди. Большевики искали выход для преодоления возникших финансовых трудностей. В целях борьбы с хозяйственной и производственной разрухой они рассматривали различные варианты предстоящих антикризисных мероприятий, направленных на частные компании: реквизицию, конфискацию, планомерную и полную национализацию.
Николай Сергеевич согласился с Леонардом: будущего для них здесь нет, из этого жизненного тупика надо как-то выбираться. Они с Дубининым уже обсуждали возможные варианты действий в сложившихся условиях, и тоже пришли к выводу о необходимости переезда в Персию.
— Мы хоть сейчас готовы уехать. Свяжемся с Энзели, и оттуда сразу же отправят судно, чтобы вывезти наши семьи и имущество.
— Так что же вас держит здесь до сих пор? — удивился Леонард.
— А ехать не с чем. … Ни денег, ни золота у нас больше нет.
Двенадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года Высший Совет народного хозяйства РСФСР принял постановление «Об утверждении секции благородных металлов ВСНХ и об установлении казённой монополии торговли золотом и платиной», в котором говорилось:
«Изделия из золота весом более шестнадцати золотников и всё золото в сыром виде, находится ли это в руках частных лиц и учреждений, или в магазинах, ювелирных и иных мастерских, или в банковских сейфах, переходит в собственность государства с уплатой владельцам по установленной цене. … За золото в сыром виде, обнаруженное в сейфах, никакого вознаграждения не уплачивается».
С пятнадцатого января в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более шестнадцати золотников. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации.
А после апрельского распоряжения о вывозе золота, серебра и денежной массы из Самары и сосредоточении их в кладовых Казанского отделения Народного банка РСФСР, туда было вывезено конфискованное золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых.
— Конечно, было у меня прибережено кое-что на чёрный день. Но это только малая часть от накоплений, хранившихся в банках и изъятых постановлением большевиков, — объяснил Николай Сергеевич. — Деньги, золото, ценности — всё было конфисковано. Кроме того, сейчас даже семейные активы невозможно реализовать. Мы уже не являемся полноценными хозяевами предприятий, карьеров, магазинов, складов, пароходов. Обязаны финансировать их деятельность, и сохраняем право получать прибыль. Но, только как арендаторы.
— Что же получается? — Леонард был сражён этой новостью. — Нам и за границу нет дороги? Строить жизнь на новом месте, да ещё и в чужой стране, без капиталов невозможно. Неужели нет выхода?
— Возможно, не всё ещё потеряно, — замялся дядя и рассказал о предложении, поступившем ему после освобождения из-под ареста. — Я хотел было уже всё бросить и уехать, но недавно ко мне обратились твои соратники — эсеры.
После роспуска Всероссийского Учредительного собрания в январе тысяча девятьсот восемнадцатого года во многих городах России стали формироваться антибольшевистские подпольные ячейки. В Самаре бывшие члены разогнанного Учредительного собрания, объявленные контрреволюционерами, перешли на нелегальное положение и работали в подполье. Готовясь к борьбе с большевиками, они вооружались, собирали вокруг себя единомышленников и сформировали инициативную группу впоследствии созданного Комитета членов Учредительного собрания.
Заговорщики позиционировали себя как основу будущего самарского правительства. Их поддерживали другие оппозиционные силы и офицеры Русской Императорской армии, оставшиеся без службы, работы, средств к существованию и готовые в любое время выступить против большевиков. Кроме силовой поддержки подпольщикам была необходима финансовая помощь, поэтому их представители налаживали контакты с самарскими предпринимателями, напуганными репрессиями рабоче-крестьянского государства. В случае прихода Комитета к власти им обещали либерализацию экономики, денационализацию предприятий или возмещение их стоимости. Купцы и промышленники объявили сбор средств.
Ильин понял, что надо воспользоваться последней возможностью вернуть золото, драгоценности и деньги, замороженные большевиками в банках. Он подписал договор, по которому обязался оказать финансовую помощь инициативной группе Комитета членов Учредительного собрания на сумму пятьсот тысяч рублей золотом.
В свою очередь ему гарантировали:
1. Возврат суммы финансовой помощи после свержения большевиков.
2. Возврат денег и ценностей семьи, хранившихся в Казанском отделении Народного банка РСФСР.
3. Реквизицию предприятий Ильиных с возмещением стоимости зданий, оборудования, машин, материалов и прочего имущества.
Николай Сергеевич передал первый взнос — двести пятьдесят тысяч рублей. Дать больше пока не мог: недавно уплатил двести тысяч рублей контрибуции.
— Есть надежда, что Советы скоро будут разгромлены, — подбодрил он Леонарда. — Заговорщики готовят переворот и надеются на поддержку пензенских подразделений бунтовавшего Чехословацкого корпуса.
В годы Первой мировой войны из чехов и словаков, бывших военнослужащих австро-венгерской армии, выразивших желание участвовать в войне против Германии и Австро-Венгрии в составе Русской армии, было сформировано национальное добровольческое воинское соединение — Чехословацкий корпус (легион). В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года его решили эвакуировать из России во Францию. Но чехословацкий национальный совет опасался, что при выводе корпус может быть перехвачен немцами. Поэтому двадцать шестого марта в Пензе было подписано соглашение, по которому предусматривалась отправка легионеров по Транссибирской железной дороге во Владивосток и далее через Тихий океан в Европу.
В апреле Германия потребовала разоружения корпуса и остановку передвижения чехословацких эшелонов на восток. Ленин поддержал призыв немцев. После подписания мирного договора между Германией и Советским правительством о выходе России из Первой мировой войны среди чехов и словаков распространились слухи, что их собираются выдать Германии и Австро-Венгрии, как бывших военнопленных. Легионеры негодовали и не верили большевикам. Таким образом, корпус был вовлечён в вооружённый конфликт. Начались столкновения с частями Красной армии.
— Так что, не всё ещё потеряно, — подбодрил помрачневшего племянника Николай Сергеевич. — В Пензе с чехами уже работают бывшие депутаты Учредительного собрания. Есть сведения, что в ближайшее время пензенская группа легионеров выступит там против Советов, а потом они и на Самару пойдут.
