Мужа, вздыхали кумушки, очень любила — как узнала, что он погиб, три дня ни жива ни мертва, словно тень, по полям шаталась, соседки думали, уж за ним последует. Но нет, выплакалась, оттаяла и всю любовь дочке единственной отдала, души в своей кровиночке не чаяв. Женщина Мария была работящая, с ранних лет приученная не сидеть без дела, а от мужа неплохое хозяйство осталось: корова, козы и кусок земли в долине. Да и Динька матери помогала, как умела.
Смерть отца не отняла у девчушки ни задорной легкой улыбки, ни жизнерадостности. Она всем говорила, что ее папка уехал далеко-далеко в прекрасную страну за восточными морями, где всегда много хлеба, нет суровой зимы и не нужно работать в пыльных темных шахтах, но однажды вернется и заберет и ее, и мать с собой. Может, этим мне и нравилась Динька. Она, как и я, не верила в смерть.
Я легонько постучала. Дверь тут же открылась, будто только меня и ждали. На пороге стояла Мария: поверх старенькой одежки, которую не жалко и попортить, повязан серый фартук, волосы забраны назад и подхвачены косынкой. В руке женщина сжимала грязную тряпку, которую, смутившись, попыталась спрятать за спину
— Проходите, госпожа Целительница. Я вот прибраться решила. Праздник все-таки на носу.
Я кинула на лавку шубейку, стянула меховые сапоги. Женщина провела меня через сени в светлицу, где у окна стояла кровать ребенка. Динька при моем появлении подскочила, хотела встать, но под строгим взглядом матери сникла и вернулась обратно, натянув одеяло до самого кончика острого носа.
— Егоза моя ни минуты лежать спокойно не хочет, — вздохнула Мария. — Скучно ей все время в постели. Я ей говорю: «Госпожа Целительница тебе почивать велела», — а она ноет: «Не хочу».
Каждая мать любит своего ребенка, каким бы он ни был. Глаза Марии с такой нежностью и заботой смотрели на дочь, а в голосе звучало столько доброты и ласки, что мне на мгновение стало завидно: моя мать погибла во времена Раскола, когда мне не было и пяти, а на сестру свалилась целая гора хлопот и обязанностей, и порой Харатэль не могла уделять мне достаточно внимания.
— Похоже, нашей больной гораздо лучше.
— Я пойду, полы домою, а вы располагайтесь. Если что понадобится, только крикните.
Дождавшись кивка, Мария вышла из комнаты. Я пристроилась на край постели и утонула в синих молящих глазенках.
— Привет, мелкая, как ты себя чувствуешь?
Девчушка скинула одеяло, села.
— Тетя Лана, я уже совсем-совсем здоровая. Правда-правда. Вы мамке скажите, а то она не верит.
— Здоровая? — с сомнением покачала головой я, беря худенькую ручку Диньки. — Сейчас посмотрим.
Пульс учащенный, и зрачки расширены, но жара больше нет, да и голос нормальный, не сипит.
— Давай, мелкая, покажи язык.
Девчонка старательно исполнила команду. Горло еще красное. А так ничего. Выздоравливает егоза.
— Ты травки, которые я оставляла, пила?
Динька скорчила кислую рожицу.
— Они горькие.
— Знаю, что горькие. Но ты же болеть не хочешь.
— Тетя Лана, а когда мне гулять можно будет?
По-хорошему девчонке недельку дома побыть, в тепле, покое. Но сама знаю, как скучно лежать в постели, когда за окном веселятся твои товарищи. Снаружи солнце, друзья, игры, смех, а ты вынуждена кутаться в теплое шерстяное одеяло и уныло считать трещинки на сером потолке. В такие минуты мир кажется особенно несправедливым. Мне не трудно — поколдую немножко. Усталость и зверский аппетит не великая цена за счастливую детскую улыбку.
На мгновение закрываю глаза, чтобы, когда открою их, увидеть мир совершенно иначе — фантастическим переплетением кружев. Осталось связать свой узор.
Раз узелок, два узелок,
Петелька,
Красный клубок, синий клубок,
Беленький.
Детская считалочка, не имеющая особого смысла, но позволяющая запомнить последовательность управления потоками, объединяющими все живое в подлунном мире.
Раз узелок, два узелок,
Ниточка,
Первый стежок, третий стежок,
И точка.
— Тетя Лана?
Моргаю, чтобы вернуться в привычный мир. После перехода немного кружится голова. А девчонка даже не обратила внимания на мой кратковременный транс.
— Цыц, бескрылая! Завтра.
Хаос! Опять сорвалось с языка — в первый раз встретившись с Динькой, я по старой привычке обозвала ее прозвищем, использующимся в обиходе у молодых драконов. В ответ ребенок мне с серьезным лицом объяснил, что у людей крыльев нет. С тех пор человеческих птенцов я звала малышней, «мелкими». Да вот задумалась, забылась.
И опять Динька смогла меня удивить.
— Тетя Лана, а к маме дядя Рик пришел. Он меня тоже бескрылой зовет, прямо как вы.
У меня зародилось нехорошее подозрение.
— Дядя Рик?
— Ага. Он такой интересный! У него борода колючая. А еще два меча. Острые!
Хаос, вечный, нетленный! Похоже, меченый ушел не так далеко, как я надеялась. Может, правда, и не он. Деревенские все бороду носят — так теплее. Только меч, даже один, во всем поселении днем с огнем не сыщешь.
Я встала. В комнату зашла Мария, уже без тряпки — женщина закончила с уборкой. На ее лице читалось плохо скрываемое волнение.
— Госпожа Целительница?
Я улыбнулась:
— С девочкой все хорошо. Завтра вечером разрешаю выйти на улицу, — и добавила, посмотрев на загоревшиеся глазенки Диньки. — Ненадолго. И если будет хорошая погода.
Мария облегченно вздохнула.
— Спасибо. Знаю, плату вы не возьмете, — было бы за что! Да и откуда лишние деньги у вдовы с ребенком на руках?! — Но хоть чаю с нами откушайте.
Я попыталась отказаться.
— Мне идти надо. Я господину Хоку с ужином помочь обещала.
— Ничего. Обождет. И так вас работой нагружает — уморил всю. Не обижайте, госпожа Целительница.
Насчет трактирщика, конечно, Мария преувеличивает: да, помогаю иногда ему по хозяйству, лечу тоже. Но ведь и он денег с меня за постой не требует. А на чай остаться придется, иначе оскорблю добрую женщину в лучших чувствах. И заодно про «дядю Рика» неплохо бы разведать.
На столе, словно по волшебству, появился горячий самовар, свежий хлеб, горшочки с медом и вареньями, миска с яблочными пирогами. По комнате поплыл запах шиповника и мелиссы. Меня как почетную гостью усадили в светлый угол, рядом со статуэткой непонятного зверя, покровителя дома. Динька тоже присоединилась, забравшись с ногами на лавку и тут же потянувшись к малиновому варенью. Пусть ест, ей полезно.
Прихлебывая с блюдечка горячий чай, я поинтересовалась.
— Динька рассказала, у вас гость.
Женщина смутилась.
— Наверно. Сегодня с утра пришел, на постой попросился. Денег у меня, говорит, нет — работой за доброту отплачу. Да вы его ведь и сами видели, госпожа Целительница.
— И вы прямо так и пустили? — удивилась я. Хаос, вечный, нетленный, какой доверчивый народ!
— А чего не пустить-то? Мне не жалко. И себя с Динькой смогу прокормить, и его: лето урожайное духи-обережники послали, припасов вдоволь скопили. Без мужика-то в хозяйстве тяжко. А он парень работящий: лавку с утра починил, расшаталась вся; сейчас в лес пошел — лапника принести, полы в сарае постелить, да девчонке за елкой, мне-то самой все недосуг было. Вы только не подумайте ничего, — торопливо добавила женщина, — На брата он моего больно похож.
Дожили: воин северных кланов, один из предателей, развязавших войну, виновных в смерти тысяч людей и драконов, чинит мебель у вдовы в затерянном среди гор и зимы поселке. А потом еще идет в лес за елкой для больной девочки. Что ты задумал, меченый?
— Не боитесь? Вдруг лукавого в доме пригрели? Вы же о нем ничего не знаете.
— Не знаю, это вы верно заметили, госпожа Целительница. Только чую я: ни мне, ни Диньке вреда он не причинит, — женщина немного помолчала, грея руки о чашку, потом продолжила. — Не нашенский он, сразу видно. В суровых землях вырос. Как сталь закаляется, так и его жизнь выковала. У него холодное сердце и горячая кровь. Воин он, не пахарь. Только воины, они тоже нужны.
Она вздохнула и добавила.
— Уйдет он рано или поздно, этой весной, следующей ли. Но обязательно уйдет...
Разговор плавно перетек на бытовые темы: зима в этом году выдалась особенно снежная, а весна будет поздняя; мыши мешок с зерном погрызли, а кот, лентяй, непонятно куда смотрел; Арина, соседская дочь, в возраст вступает — следующей осенью сватов ждать будут.
Время пролетело незаметно, и когда я покидала гостеприимный дом, до заката оставалось не больше часа. Ой-ей, про пирог я совсем забыла! Скоро гости пожалуют, а мне до трактира отсюда через полсела добираться. Впрочем, пирог тут же отодвинулся на второй план, стоило мне увидеть молодую ель, брошенную у крыльца.
Меченый вернулся, но в дом не зашел, не желая встречаться со мной. Уйти он тоже не мог, значит, прячется где-то рядом, дожидаясь, когда засидевшаяся гостья покинет хлебосольную хозяйку.
— Покажись! — крикнула я, обращаясь к пустому двору. На мгновение почувствовала себя очень глупо: вдруг северянин решил прогуляться, а я с призраками разговариваю. Но нет. Дракон был здесь.
Он появился откуда-то из-за сарая. Настороженный, опасный, пугающий, мужчина шел легкой крадущейся походкой, словно снежный кот с его суровой родины, и тяжелый подбитый мехом плащ на плечах нисколько не сковывал движений изгоя. Широкий шарф снова закрывал лицо, оставляя лишь глаза, и под их пронизывающим взглядом мне стало очень неуютно. Хаос, неохота признавать, но я боюсь его, а должно быть наоборот.
— Чего тебе надо, жрица? — голос из-за шарфа звучал приглушенно.
Я глубоко вдохнула, пытаясь унять предательскую дрожь в коленях. Я эсса Южного Предела, в конце концов, и лучше ему не злить меня, а не то я… я… Спокойно, Лана. Веди себя достойно.
— Эта деревня пользуется моим покровительством. Зачем ты пришел сюда, отлученный?
Он прислонился спиной к стене сарая, внимательно, задумчиво посмотрел на меня, прежде чем ответить.
— Так сложились обстоятельства.
Хорошенький ответ, одновременно все объясняющий и ничего не говорящий. Пришлось раздраженно уточнить.
— Обстоятельства? Что за обстоятельства?
— От которых горят дома, а в груди оказывается полпяди доброй стали. Видишь ли, обитатели того дивного местечка, где я жил последнее время, узнали, что во мне течет кровь драконов, и это им почему-то не понравилось.
Я не сразу догадалась, что меня задело. В словах не было ничего оскорбительного, как и в тоне: спокойном, ровном, разве что... усталом, с едва заметными покровительственными нотками, словно у взрослого, вынужденного в очередной раз объяснять непонятливому ребенку, отчего трава зеленая. Что за странная манера вести беседу? Я недоуменно посмотрела на меченого, в ответ темные глаза прищурились, пряча насмешку.
Осознание накрыло внезапно: да он просто дурит мне голову, издевается надо мной! Я сорвалась, на мгновение потеряв контроль над эмоциями.
— Здесь тебе тоже не рады. Убирайся из моей деревни, чудовище!
Теперь я ясно видела, что происходящее его забавляет. Наверно, правильно: веду себя, как глупый птенец. Моя сестра способна одним лишь взглядом заставить кого угодно замолкнуть в страхе. А я злюсь, повышаю голос.
— Люди, прежде чем требовать, должны хотя бы назваться. Чтобы я знал, имеет ли смысл выполнять твою… просьбу, девочка.
Ни во что меня не ставит? Считает человеком? Видимо, знак жрицы ввел его в заблуждение, ведь силу крови он почувствовать теперь не способен. Сейчас я тебя удивлю, меченый!
— Лаанара… — в последний миг я успела сдержаться. Довольно и тех глупостей, что уже сотворены. Лучше пусть он недооценивает меня. — Веретта.
Немного неправды для моего спокойствия. Впрочем, вымысла тут ровно половина.
Он отлепился от стены, сделал шаг навстречу.
— Избранница Солнца(11)? Видимо, ты высоко поднялась, жрица, раз тебе дали имя(12). Тогда ты должна знать, что ваши так называемые Посвященные, как и я, чудовища, в которых течет кровь драконов.
Вы только поглядите! При мне посмели оскорбить южный клан! И кто? Предатель! Убийца! Дикий зверь, самое место которому в клетке! Ненавижу!
— Не сравнивай себя с ними! Не они развязали Великую Войну, не они виновны в резне четырнадцать лет назад. Из-за таких, как ты… — я осознала бессмысленность своего поведения: все равно ведь ничего не поймет, а моя горячность лишь даст еще больше поводов для унизительного веселья. Я с трудом оборвала гневную тираду, после вздоха и короткой паузы продолжила тоном ниже. — Ты не представился, дракон. Или предавшие Завет только от других умеют требовать учтивости?
— Рик.
— Просто Рик? — я насмешливо приподняла бровь (сколько же пришлось учиться этому фокусу!). На секунду в его глазах появилось что-то непонятное, мимолетное, словно рябь на спокойной поверхности озера, но он быстро справился с собой.
— Просто Рик. Меня лишили другого имени.
— Ладно, Рик или как там тебя еще, собирай свои вещички и проваливай. Я не желаю видеть отлученного в моей деревне!
— Знаешь ли, жрица, есть небольшая проблема: мне некуда идти. Дом сгорел. Денег у меня нет, а кормить нахлебника в долине никто не станет. Здесь я могу, по крайней мере, найти работу — в шахтах не помешают сильные руки, — мужчина сделал еще два шага, внезапно оказавшись рядом со мной. Я вздрогнула, попыталась отстраниться, что, естественно, не укрылось от него. — Да ведь ты меня боишься, жрица.
— Ошибаешься! Я ничего не боюсь, — уверенный тон и вызывающий взгляд не обманули изгоя. Поздно, он уже сорвал с меня эту маску.
— Боишься, жрица. Но тебе нечего опасаться: я не причиню вреда ни тебе, ни кому бы то ни было в этом поселке, — дракон отступил, позволив мне вздохнуть с облегчением. — Мне нужно продержаться до весны, а потом я уйду. Наймусь охранником к какому-нибудь купцу и больше не потревожу твой покой.
— Хорошо, — я попыталась сохранить остатки достоинства. — Я подожду… до весны.
Интересно, что я стану делать, если он не сдержит слово и не покинет поселок, когда растают снега. Неважно, очистится путь через перевал, я отправлюсь в Затерянный город и навсегда забуду о драконе. Главное, чтобы он не последовал за мной.
Но как же все-таки обидно, почти до слез. Меня оскорбили, унизили, а я ничего не смогла сделать. И кто? Меченый, изгой, без имени и племени! На секунду в душу закралась мелкая подлая мыслишка — пойти к старосте и сказать, что в доме Машки безмужней нашел приют один из Западных завоевателей. Слову жрицы Южного Храма, скорей всего, поверят.
Мысль я с отвращением прогнала. В людях еще жива память об ужасах Великой Войны, которую сами драконы предпочитают называть Расколом, так что меченому придется несладко — хорошо, если ноги успеет унести. Проблема в другом — гнев озверевшей толпы не щадит ни преступников, ни невиновных, а я не хотела, чтобы пострадали Мария и Динька. К тому же я почему-то поверила словам изгоя о том, что он не причинит мне вреда… по крайней мере, до весны. Придется последовать совету Алис и терпеливо ждать, что будет дальше. Кстати, с кошкой я еще не помирилась — нехорошо выходит, сегодня праздник все-таки.
За размышлениями я не заметила, как добралась до своего временного дома. Трактирщик встретил меня хмурым взглядом, но не сказал ни слова упрека. Каюсь, виновата: праздничный пирог ему довелось печь одному, а ведь обещала помочь. Мда, пока я соберусь что-либо сделать — наступит Второе Пришествие. И что за день сегодня такой: сначала проспала до полудня, потом Алис обиделась, еще этот меченый, Хаос его забери!..
Смерть отца не отняла у девчушки ни задорной легкой улыбки, ни жизнерадостности. Она всем говорила, что ее папка уехал далеко-далеко в прекрасную страну за восточными морями, где всегда много хлеба, нет суровой зимы и не нужно работать в пыльных темных шахтах, но однажды вернется и заберет и ее, и мать с собой. Может, этим мне и нравилась Динька. Она, как и я, не верила в смерть.
Я легонько постучала. Дверь тут же открылась, будто только меня и ждали. На пороге стояла Мария: поверх старенькой одежки, которую не жалко и попортить, повязан серый фартук, волосы забраны назад и подхвачены косынкой. В руке женщина сжимала грязную тряпку, которую, смутившись, попыталась спрятать за спину
— Проходите, госпожа Целительница. Я вот прибраться решила. Праздник все-таки на носу.
Я кинула на лавку шубейку, стянула меховые сапоги. Женщина провела меня через сени в светлицу, где у окна стояла кровать ребенка. Динька при моем появлении подскочила, хотела встать, но под строгим взглядом матери сникла и вернулась обратно, натянув одеяло до самого кончика острого носа.
— Егоза моя ни минуты лежать спокойно не хочет, — вздохнула Мария. — Скучно ей все время в постели. Я ей говорю: «Госпожа Целительница тебе почивать велела», — а она ноет: «Не хочу».
Каждая мать любит своего ребенка, каким бы он ни был. Глаза Марии с такой нежностью и заботой смотрели на дочь, а в голосе звучало столько доброты и ласки, что мне на мгновение стало завидно: моя мать погибла во времена Раскола, когда мне не было и пяти, а на сестру свалилась целая гора хлопот и обязанностей, и порой Харатэль не могла уделять мне достаточно внимания.
— Похоже, нашей больной гораздо лучше.
— Я пойду, полы домою, а вы располагайтесь. Если что понадобится, только крикните.
Дождавшись кивка, Мария вышла из комнаты. Я пристроилась на край постели и утонула в синих молящих глазенках.
— Привет, мелкая, как ты себя чувствуешь?
Девчушка скинула одеяло, села.
— Тетя Лана, я уже совсем-совсем здоровая. Правда-правда. Вы мамке скажите, а то она не верит.
— Здоровая? — с сомнением покачала головой я, беря худенькую ручку Диньки. — Сейчас посмотрим.
Пульс учащенный, и зрачки расширены, но жара больше нет, да и голос нормальный, не сипит.
— Давай, мелкая, покажи язык.
Девчонка старательно исполнила команду. Горло еще красное. А так ничего. Выздоравливает егоза.
— Ты травки, которые я оставляла, пила?
Динька скорчила кислую рожицу.
— Они горькие.
— Знаю, что горькие. Но ты же болеть не хочешь.
— Тетя Лана, а когда мне гулять можно будет?
По-хорошему девчонке недельку дома побыть, в тепле, покое. Но сама знаю, как скучно лежать в постели, когда за окном веселятся твои товарищи. Снаружи солнце, друзья, игры, смех, а ты вынуждена кутаться в теплое шерстяное одеяло и уныло считать трещинки на сером потолке. В такие минуты мир кажется особенно несправедливым. Мне не трудно — поколдую немножко. Усталость и зверский аппетит не великая цена за счастливую детскую улыбку.
На мгновение закрываю глаза, чтобы, когда открою их, увидеть мир совершенно иначе — фантастическим переплетением кружев. Осталось связать свой узор.
Раз узелок, два узелок,
Петелька,
Красный клубок, синий клубок,
Беленький.
Детская считалочка, не имеющая особого смысла, но позволяющая запомнить последовательность управления потоками, объединяющими все живое в подлунном мире.
Раз узелок, два узелок,
Ниточка,
Первый стежок, третий стежок,
И точка.
— Тетя Лана?
Моргаю, чтобы вернуться в привычный мир. После перехода немного кружится голова. А девчонка даже не обратила внимания на мой кратковременный транс.
— Цыц, бескрылая! Завтра.
Хаос! Опять сорвалось с языка — в первый раз встретившись с Динькой, я по старой привычке обозвала ее прозвищем, использующимся в обиходе у молодых драконов. В ответ ребенок мне с серьезным лицом объяснил, что у людей крыльев нет. С тех пор человеческих птенцов я звала малышней, «мелкими». Да вот задумалась, забылась.
И опять Динька смогла меня удивить.
— Тетя Лана, а к маме дядя Рик пришел. Он меня тоже бескрылой зовет, прямо как вы.
У меня зародилось нехорошее подозрение.
— Дядя Рик?
— Ага. Он такой интересный! У него борода колючая. А еще два меча. Острые!
Хаос, вечный, нетленный! Похоже, меченый ушел не так далеко, как я надеялась. Может, правда, и не он. Деревенские все бороду носят — так теплее. Только меч, даже один, во всем поселении днем с огнем не сыщешь.
Я встала. В комнату зашла Мария, уже без тряпки — женщина закончила с уборкой. На ее лице читалось плохо скрываемое волнение.
— Госпожа Целительница?
Я улыбнулась:
— С девочкой все хорошо. Завтра вечером разрешаю выйти на улицу, — и добавила, посмотрев на загоревшиеся глазенки Диньки. — Ненадолго. И если будет хорошая погода.
Мария облегченно вздохнула.
— Спасибо. Знаю, плату вы не возьмете, — было бы за что! Да и откуда лишние деньги у вдовы с ребенком на руках?! — Но хоть чаю с нами откушайте.
Я попыталась отказаться.
— Мне идти надо. Я господину Хоку с ужином помочь обещала.
— Ничего. Обождет. И так вас работой нагружает — уморил всю. Не обижайте, госпожа Целительница.
Насчет трактирщика, конечно, Мария преувеличивает: да, помогаю иногда ему по хозяйству, лечу тоже. Но ведь и он денег с меня за постой не требует. А на чай остаться придется, иначе оскорблю добрую женщину в лучших чувствах. И заодно про «дядю Рика» неплохо бы разведать.
На столе, словно по волшебству, появился горячий самовар, свежий хлеб, горшочки с медом и вареньями, миска с яблочными пирогами. По комнате поплыл запах шиповника и мелиссы. Меня как почетную гостью усадили в светлый угол, рядом со статуэткой непонятного зверя, покровителя дома. Динька тоже присоединилась, забравшись с ногами на лавку и тут же потянувшись к малиновому варенью. Пусть ест, ей полезно.
Прихлебывая с блюдечка горячий чай, я поинтересовалась.
— Динька рассказала, у вас гость.
Женщина смутилась.
— Наверно. Сегодня с утра пришел, на постой попросился. Денег у меня, говорит, нет — работой за доброту отплачу. Да вы его ведь и сами видели, госпожа Целительница.
— И вы прямо так и пустили? — удивилась я. Хаос, вечный, нетленный, какой доверчивый народ!
— А чего не пустить-то? Мне не жалко. И себя с Динькой смогу прокормить, и его: лето урожайное духи-обережники послали, припасов вдоволь скопили. Без мужика-то в хозяйстве тяжко. А он парень работящий: лавку с утра починил, расшаталась вся; сейчас в лес пошел — лапника принести, полы в сарае постелить, да девчонке за елкой, мне-то самой все недосуг было. Вы только не подумайте ничего, — торопливо добавила женщина, — На брата он моего больно похож.
Дожили: воин северных кланов, один из предателей, развязавших войну, виновных в смерти тысяч людей и драконов, чинит мебель у вдовы в затерянном среди гор и зимы поселке. А потом еще идет в лес за елкой для больной девочки. Что ты задумал, меченый?
— Не боитесь? Вдруг лукавого в доме пригрели? Вы же о нем ничего не знаете.
— Не знаю, это вы верно заметили, госпожа Целительница. Только чую я: ни мне, ни Диньке вреда он не причинит, — женщина немного помолчала, грея руки о чашку, потом продолжила. — Не нашенский он, сразу видно. В суровых землях вырос. Как сталь закаляется, так и его жизнь выковала. У него холодное сердце и горячая кровь. Воин он, не пахарь. Только воины, они тоже нужны.
Она вздохнула и добавила.
— Уйдет он рано или поздно, этой весной, следующей ли. Но обязательно уйдет...
Разговор плавно перетек на бытовые темы: зима в этом году выдалась особенно снежная, а весна будет поздняя; мыши мешок с зерном погрызли, а кот, лентяй, непонятно куда смотрел; Арина, соседская дочь, в возраст вступает — следующей осенью сватов ждать будут.
Время пролетело незаметно, и когда я покидала гостеприимный дом, до заката оставалось не больше часа. Ой-ей, про пирог я совсем забыла! Скоро гости пожалуют, а мне до трактира отсюда через полсела добираться. Впрочем, пирог тут же отодвинулся на второй план, стоило мне увидеть молодую ель, брошенную у крыльца.
Меченый вернулся, но в дом не зашел, не желая встречаться со мной. Уйти он тоже не мог, значит, прячется где-то рядом, дожидаясь, когда засидевшаяся гостья покинет хлебосольную хозяйку.
— Покажись! — крикнула я, обращаясь к пустому двору. На мгновение почувствовала себя очень глупо: вдруг северянин решил прогуляться, а я с призраками разговариваю. Но нет. Дракон был здесь.
Он появился откуда-то из-за сарая. Настороженный, опасный, пугающий, мужчина шел легкой крадущейся походкой, словно снежный кот с его суровой родины, и тяжелый подбитый мехом плащ на плечах нисколько не сковывал движений изгоя. Широкий шарф снова закрывал лицо, оставляя лишь глаза, и под их пронизывающим взглядом мне стало очень неуютно. Хаос, неохота признавать, но я боюсь его, а должно быть наоборот.
— Чего тебе надо, жрица? — голос из-за шарфа звучал приглушенно.
Я глубоко вдохнула, пытаясь унять предательскую дрожь в коленях. Я эсса Южного Предела, в конце концов, и лучше ему не злить меня, а не то я… я… Спокойно, Лана. Веди себя достойно.
— Эта деревня пользуется моим покровительством. Зачем ты пришел сюда, отлученный?
Он прислонился спиной к стене сарая, внимательно, задумчиво посмотрел на меня, прежде чем ответить.
— Так сложились обстоятельства.
Хорошенький ответ, одновременно все объясняющий и ничего не говорящий. Пришлось раздраженно уточнить.
— Обстоятельства? Что за обстоятельства?
— От которых горят дома, а в груди оказывается полпяди доброй стали. Видишь ли, обитатели того дивного местечка, где я жил последнее время, узнали, что во мне течет кровь драконов, и это им почему-то не понравилось.
Я не сразу догадалась, что меня задело. В словах не было ничего оскорбительного, как и в тоне: спокойном, ровном, разве что... усталом, с едва заметными покровительственными нотками, словно у взрослого, вынужденного в очередной раз объяснять непонятливому ребенку, отчего трава зеленая. Что за странная манера вести беседу? Я недоуменно посмотрела на меченого, в ответ темные глаза прищурились, пряча насмешку.
Осознание накрыло внезапно: да он просто дурит мне голову, издевается надо мной! Я сорвалась, на мгновение потеряв контроль над эмоциями.
— Здесь тебе тоже не рады. Убирайся из моей деревни, чудовище!
Теперь я ясно видела, что происходящее его забавляет. Наверно, правильно: веду себя, как глупый птенец. Моя сестра способна одним лишь взглядом заставить кого угодно замолкнуть в страхе. А я злюсь, повышаю голос.
— Люди, прежде чем требовать, должны хотя бы назваться. Чтобы я знал, имеет ли смысл выполнять твою… просьбу, девочка.
Ни во что меня не ставит? Считает человеком? Видимо, знак жрицы ввел его в заблуждение, ведь силу крови он почувствовать теперь не способен. Сейчас я тебя удивлю, меченый!
— Лаанара… — в последний миг я успела сдержаться. Довольно и тех глупостей, что уже сотворены. Лучше пусть он недооценивает меня. — Веретта.
Немного неправды для моего спокойствия. Впрочем, вымысла тут ровно половина.
Он отлепился от стены, сделал шаг навстречу.
— Избранница Солнца(11)? Видимо, ты высоко поднялась, жрица, раз тебе дали имя(12). Тогда ты должна знать, что ваши так называемые Посвященные, как и я, чудовища, в которых течет кровь драконов.
Вы только поглядите! При мне посмели оскорбить южный клан! И кто? Предатель! Убийца! Дикий зверь, самое место которому в клетке! Ненавижу!
— Не сравнивай себя с ними! Не они развязали Великую Войну, не они виновны в резне четырнадцать лет назад. Из-за таких, как ты… — я осознала бессмысленность своего поведения: все равно ведь ничего не поймет, а моя горячность лишь даст еще больше поводов для унизительного веселья. Я с трудом оборвала гневную тираду, после вздоха и короткой паузы продолжила тоном ниже. — Ты не представился, дракон. Или предавшие Завет только от других умеют требовать учтивости?
— Рик.
— Просто Рик? — я насмешливо приподняла бровь (сколько же пришлось учиться этому фокусу!). На секунду в его глазах появилось что-то непонятное, мимолетное, словно рябь на спокойной поверхности озера, но он быстро справился с собой.
— Просто Рик. Меня лишили другого имени.
— Ладно, Рик или как там тебя еще, собирай свои вещички и проваливай. Я не желаю видеть отлученного в моей деревне!
— Знаешь ли, жрица, есть небольшая проблема: мне некуда идти. Дом сгорел. Денег у меня нет, а кормить нахлебника в долине никто не станет. Здесь я могу, по крайней мере, найти работу — в шахтах не помешают сильные руки, — мужчина сделал еще два шага, внезапно оказавшись рядом со мной. Я вздрогнула, попыталась отстраниться, что, естественно, не укрылось от него. — Да ведь ты меня боишься, жрица.
— Ошибаешься! Я ничего не боюсь, — уверенный тон и вызывающий взгляд не обманули изгоя. Поздно, он уже сорвал с меня эту маску.
— Боишься, жрица. Но тебе нечего опасаться: я не причиню вреда ни тебе, ни кому бы то ни было в этом поселке, — дракон отступил, позволив мне вздохнуть с облегчением. — Мне нужно продержаться до весны, а потом я уйду. Наймусь охранником к какому-нибудь купцу и больше не потревожу твой покой.
— Хорошо, — я попыталась сохранить остатки достоинства. — Я подожду… до весны.
Интересно, что я стану делать, если он не сдержит слово и не покинет поселок, когда растают снега. Неважно, очистится путь через перевал, я отправлюсь в Затерянный город и навсегда забуду о драконе. Главное, чтобы он не последовал за мной.
Но как же все-таки обидно, почти до слез. Меня оскорбили, унизили, а я ничего не смогла сделать. И кто? Меченый, изгой, без имени и племени! На секунду в душу закралась мелкая подлая мыслишка — пойти к старосте и сказать, что в доме Машки безмужней нашел приют один из Западных завоевателей. Слову жрицы Южного Храма, скорей всего, поверят.
Мысль я с отвращением прогнала. В людях еще жива память об ужасах Великой Войны, которую сами драконы предпочитают называть Расколом, так что меченому придется несладко — хорошо, если ноги успеет унести. Проблема в другом — гнев озверевшей толпы не щадит ни преступников, ни невиновных, а я не хотела, чтобы пострадали Мария и Динька. К тому же я почему-то поверила словам изгоя о том, что он не причинит мне вреда… по крайней мере, до весны. Придется последовать совету Алис и терпеливо ждать, что будет дальше. Кстати, с кошкой я еще не помирилась — нехорошо выходит, сегодня праздник все-таки.
За размышлениями я не заметила, как добралась до своего временного дома. Трактирщик встретил меня хмурым взглядом, но не сказал ни слова упрека. Каюсь, виновата: праздничный пирог ему довелось печь одному, а ведь обещала помочь. Мда, пока я соберусь что-либо сделать — наступит Второе Пришествие. И что за день сегодня такой: сначала проспала до полудня, потом Алис обиделась, еще этот меченый, Хаос его забери!..
