А дальше следовал обычный набор благоглупостей, перемежающихся цитатами из Библии и примерами из добропорядочной жизни самих родителей.
— Я ни за что не поверю, — говорил отец, — что тебя могли запереть в туалете просто так, ни за что. У каждого в любом классе найдутся друзья. У меня были друзья, когда я учился, у твоей матери были подруги, когда училась она, почему твои подруги не пришли к тебе на помощь, почему они не подняли тревогу, когда увидели, что тебя нет на последнем уроке?
— Наверное, они подумали, — ответила я, — что у меня заболела голова, и я ушла домой.
— Почему же они тогда не зашли после уроков навестить тебя и спросить, как ты себя чувствуешь?
— Да зачем спрашивать, — буркнула я, — завтра в школе спросили бы.
— Твоя сумка осталась в классе, почему это никого не насторожило?
— Да мало ли, почему, — тяжело вздохнула я, — не заметили, может быть.
— Нас с отцом очень тревожит твоё отношение к людям, — вступила в разговор мать, — ты общаешься с какими-то странными людьми, явно не нашего круга и не своего возраста. Соседи мне рассказывали, что видели тебя в компании этого приезжего парня, цыган он что ли?
— И ничего не цыган, — хмуро ответила я, глядя в пол, — он брат моей одноклассницы Сары.
— Но ведь он намного старше тебя! Откуда ты знаешь, порядочные ли у него намерения? Разве годится девочке твоего возраста бродить по лесам наедине с молодым человеком, который намного старше её?
— И совсем не намного, — бормотала я, почти не вслушиваясь в то, что они мне говорят.
— Я, конечно, буду требовать извинений и гарантий того, что это не повторится, от дирекции гимназии, — вновь вступил отец, — но тебе нужно пересмотреть своё поведение в классе, так как ты сама, по всей видимости, виновата в случившемся. Я не могу представить, чтобы меня во время моего обучения где-либо закрыли мои товарищи. Видимо, одноклассницы не испытывают к тебе ни симпатии, ни уважения.
Ну надо же — впервые за восемь лет родители вдруг озаботились этим! Я внутренне расхохоталась и отправилась спать.
Следующим утром я почувствовала себя так, словно моё тело налилось свинцом. Я ощущаю шум в ушах, руки мои дрожат, я хожу, словно марионетка в руках неумелго кукловода. Мысли никак не удаётся привести в порядок, потому я молчу за завтраком, а мама, взволнованная моим поведением, как-то подозрительно косится в мою сторону.
— Анна, ты ничем не больна? — встревоженно спросила она.
— Всё в порядке, мама, — пробубнила я каким-то замогильным голосом.
— Да на тебе же лица нет! — продолжала настаивать она. — Может, температура?
— Да всё хорошо со мной! — прошипела я сквозь зубы.
Видно было, что родители мне едва верят, однако мама, похоже, поняла всю бессмысленность расспросов и сделала вид, что ничего не случилось. Воевать с ветряными мельницами она бросила ещё давно.
Я, наскоро одевшись, выбежала на улицу. Я шла и чувствовала, как мои руки дрожат. Я не могла понять, что со мной происходит. В моей душе точно боролись две сущности: человеческая и волчья. Они точно спорили между собой, создавая в моей голове непонятный вакуум, я не слышала ничего, кроме завывания ветра… А точно ветра? В моих глазах вновь всплывала сцена расправы. Кровь, крики одноклассниц, и я, получившая столь желанную власть над их жизнями…
— Эй, смотри, куда идёшь! — грубый голос кучера, под пролётку которого я чуть не угодила, вернул меня в реальность.
Я инстинктивно обернулась и, сделав несколько шагов назад, врезалась в кого-то. Это был Рудольф Кауффельдт, вышедший покурить.
— П-простите, — пробормотала я.
— Ничего страшного, — примирительно поднял руки толстяк.
— И это… Я хочу извиниться…
Господи, это ещё зачем? Как будто кто-то поверит в мою искренность! Если я сама вижу, что фальшивлю, то стоит ли ждать, что окружающие будут свято уверены в том, что я действительно сожалею о чём-то, что раскаиваюсь в том, что натворила?
— Не стоит, фройляйн Анна, — заверил меня Кауффельдт-старший. — Конфликт уже исчерпан.
— Ну… Тогда я пойду… — пролепетала я, сделав пару шагов назад.
Боже, как глупо я сейчас выгляжу! Толстяк же смотрел на меня с неподдельным интересом, а мне казалось, что он посмеивается надо мной.
— Конечно, идите. А то уроки скоро… Кстати, если бы я прятал что-то сокровенное, я бы тоже сорвался.
Я чуть не подскочила. Знает, всё знает! Чёрт подери, неужели он знал, что я прячу в сумке фотокарточку Ненада? А впрочем, он должен был догадаться, когда мы с ним вдвоём пришли в кафе, хотя я отнекивалась — не хотела, чтобы нас кто-то увидел вместе, а хорват просто отшучивался, говоря, что это фройляйн Симона должна нас стесняться, а не мы её.
— Уж я-то знаю, что наша праведница вытворяла, — смеясь, говорил хорват.
— Я ничего не прятала! — воскликнула я и буквально рванула с места, торопясь уйти подальше.
Если бы я видела себя сейчас в зеркало… Впрочем, в фойе мне предоставилась такая возможность. Господи, точь-в-точь как Сара с похмелья!
Да и кто бы мог хорошо выглядеть после вчерашнего инцидента в туалете?
Некоторые мои одноклассницы, например, Эстер Келлер, не преминули бы воспользоваться этим случаем, чтобы вообще не пойти в школу, а симулировать долгую и тяжёлую болезнь на нервной почве.
Вчерашнее моё убеждение, что я их всех убью, за ночь никуда не исчезло, как это неоднократно бывало раньше. Сколько раз в прошлые годы я повторяла про себя, что уничтожу своих обидчиц?.. Но потом, спустя ночь, или даже несколько часов, эта мысль тускнела и отодвигалась куда-то в сторону, хоть и не исчезала совсем. Теперь же она стояла передо мной ясная, спокойная, и мне оставалось только провести все необходимые приготовления.
Поэтому, вместо того, чтобы идти в класс, я отправилась в противоположное крыло. Дойдя до лестницы, ведущей в подвал, я оглянулась. Вестибюль был полон гимназисток. До начала первого урока оставалось ещё минут десять. Девочки приветствовали друг друга, поправляли волосы перед зеркалом, на меня никто не обращал внимания. Я быстро спустилась по лестнице.
Дверь в подвал была заперта. Но я знала, что ключ находится у гардеробщика. Иногда нас во время урока посылали в подвал за керосином для ламп или за мелом. В сентябре светало ещё рано, и керосин для ламп был не нужен, а мелом классная дама запаслась на несколько недель вперёд, он лежал в шкафчике в углу класса, поэтому замок в подвале мог стать большой проблемой.
Я поднялась обратно по лестнице и тут увидела, что какая-то дама с надменным лицом в лисьей горжетке кричит на нашего гардеробщика, держа за руку маленькую белобрысенькую девочку лет одиннадцати.
— Я только купила своей дочери перед началом учебного года новую шляпку! Почему Вы не следите за вещами учащихся? Моя дочь пришла в совершенно помятой шляпе, да ещё и с пятном!
Ряд вбитых в специальную доску гвоздиков на стене гардероба, на которых висели ключи от служебных помещений, остался без присмотра. Думала я всего лишь пару секунд. Уверенно, как будто бы выполняю поручение кого-нибудь из учителей, я зашла за барьер гардероба, сняла с гвоздя ключ от подвала, а взамен повесила свой ключ от дома. Я понимала, что вряд ли кому-нибудь в ближайшие дни понадобится идти в подвал. Учебный год только начался, и мела в классах было достаточно, а керосин был пока не нужен. А родителям я могла просто сказать, что потеряла ключ, тем более, что чаще всего дверь мне открывала кухарка.
Прозвенел звонок. Гимназистки бросились наверх в свои классы, а я отправилась обратно к двери в подвал.
Замок долго не поддавался. Видимо, дверь не открывали с мая. Я очень боялась, что ржавые петли заскрипят, и это привлечёт внимание гардеробщика. Но вестибюль был большим, и старик ничего не услышал.
Оставив дверь приоткрытой, я вступила под тёмные своды подвала. Стены здесь были довольно крепкие. Оглядывая огромные бутыли с керосином, покрытые пылью и паутиной, я вспоминала уроки Ненада и пыталась понять, куда лучше положить взрывчатку.
Конечно, следует делать взрыв, который Ненад называл отложенным. Стоять и поджигать фитиль было, по меньшей мере, глупо. Всё надо было подготовить заранее. Но сможет ли мой небольшой запас необходимых веществ обеспечить взрыв такой силы, чтобы разрушить эти мощные перекрытия?
Когда я представляла себе всё это летом, мне казалось, что здание школы намного менее надёжно построено. Теперь же, стоя под толстыми серыми сводами, я чувствовала себя настоящей букашкой. Здание гимназии давило на меня так же сильно, как вся ненавистная школьная система давила на мою психику.
Чтобы не терять время, я начала стаскивать бутыли с керосином примерно к тому месту, над которым, по моим расчётам, находилась учительская.
К моему огорчению, я понимала, что подвал с керосином находится не под моим классом. Поэтому расправиться с одноклассницами я должна буду каким-то другим способом. Таких способов за время учёбы в моей голове накопилось несколько, и теперь оставалось только выбрать тот план, который казался на данный момент наиболее выполнимым.
Я абсолютно не боялась, что в подвал кто-то зайдёт. И что делать кому-то здесь в начале сентября?
Поэтому, когда в разгар моей работы я услышала на лестнице шаги, я была даже не испугана, а крайне удивлена.
Я отошла от бутылей с керосином и повернулась лицом к двери.
В проёме появилось близорукое лицо фройляйн Курц, нашей преподавательницы биологии.
Войдя в тёмный подвал из светлого вестибюля, она ничего не видела, и беспомощно протирая очки, спросила тонким голосом:
— Кто здесь???
— Добрый день, фройляйн Курц, меня послали за мелом, — также тоненько и неуверенно ответила я.
— За мелом? — переспросила она с лёгким удивлением.
— Да, да, — ответила я, — наши девочки баловались и изрисовали весь мел.
— А, понятно… Ну, не забудьте же закрыть дверь! — пробормотала она и зашагала обратно вверх по лестнице.
Я оглянулась на собранные в кучу бутыли с керосином. Надеюсь, этого хватит. Затем прихватила пару коробок с мелом и вышла из подвала, закрыв за собой дверь.
Мел пришлось оставить у дверей пятого класса, так как, если бы я появилась с ним перед одноклассницами, все бы поняли, что я была в подвале, и тут же бы возникли вопросы, что я там делала.
Дождавшись в коридоре окончания урока, я вошла в класс. Разумеется, пришла я сюда отнюдь не учиться. Меня интересовала дверь. Раньше я как-то не обращала внимания, насколько она прочна. Открывалась дверь наружу, в коридор, что вполне соответствовало моим планам. Ручка была большая, медная, старинная. Располагалась она параллельно полу. Конечно, было бы удобней, если бы она была подлиннее, но нельзя хотеть слишком многого. Вместо того, чтобы пройти за свою последнюю парту в среднем ряду, я подошла к окну и выглянула на улицу. Одноклассницы шарахались от меня, как от прокажённой, перешёптываясь и подхихикивая за спиной. Ничего, скоро вам будет не до смеха… Больше всего меня раздражало и возмущало, что Сара Кауфманн, с которой летом я вполне нормально общалась, сейчас вела себя так, как будто вообще меня не знает.
Оценив высоту наших окон, я осталась вполне довольной. Спрыгнуть отсюда и остаться невредимым невозможно.
Прозвенел звонок на урок. Вместо старенькой седой преподавательницы домоводства в класс неожиданно вошла наша директриса, фрау Вельзер.
Ранее директриса наш класс никогда не посещала. Я слышала, как вставшие при её появлении девочки перешёптываются и кивают на меня, видимо, думая, что приход начальства связан со случаем моего плена в туалете или драки с Симоной. Но всё оказалось проще. Фрау Вельзер своим спокойным твёрдым голосом сообщила, что в связи с болезнью преподавательницы домоводства этот предмет будет вести она.
Мы уселись, вытащив тетради. Раньше на домоводстве класс занимался записыванием рецептов пасхальных угощений и советов, как организовать светский раут. То, что мы услышали от директрисы, разительно отличалось от прежних уроков домоводства.
— Представьте себе, — говорила фрау Вельзер, — что вы являетесь матерью семейства. И один из ваших детей ведёт себя неподобающим образом. На него жалуются учителя, его не любят товарищи. Что вы будете делать в этом случае? Как вы будете разговаривать с этим ребёнком?
При этом голубые навыкате глаза директрисы уставились на меня. Видимо, она ожидала, что я опущу взгляд. Но я продолжала смотреть в её холёное напудренное лицо и представлять себе, как оно будет корчиться в огне пожара.
Удивительно, но фрау Вельзер первая отвела глаза. Видимо, ей стало не по себе.
Тильда фон Штауффенберг уже что-то бойко отвечала, а по выражению лица директрисы было видно, что она до сих пор не может прийти в себя от моего взгляда. После ответа Тильды повисла пауза. Директриса посмотрела в окно, но потом, взяв себя в руки, продолжила, видимо, по ранее намеченному плану.
— А теперь представьте себе, девочки, что вы являетесь директором женского учебного заведения, и к Вам постоянно поступают жалобы на одну из учениц. Вы могли бы отчислить нерадивую ученицу, но Вам искренне жаль девочку, ведь она останется без образования?
Тильда и тут решила отличиться. Она продолжила бойко отвечать, а весь класс уже смотрел на меня.
— Зигель, Анна! — обратилась ко мне фрау Вельзер, — а что Вы думаете по поводу того, что сказала Тильда?
Я с удовлетворением заметила, что хоть и обращается она ко мне, но в лицо мне не смотрит.
— Понятия не имею, фрау Вельзер, — ответила я.
— А как бы Вы ответили на этот вопрос? — продолжала допытываться директриса.
— Какой вопрос? Я, если честно, забыла вопрос…
Фрау Вельзер вздохнула и помолчала.
Затем она спросила несколько неуверенно:
— Зигель, Вы нормально себя чувствуете? Может быть, Вам лучше пойти домой?
— Наверное, лучше, — ответила я с улыбкой, — знаете, вчера в туалете было немножко холодно сидеть несколько часов на каменном полу, возможно, я и простудилась.
Класс испуганно затих, и только с задней парты третьего ряда раздалось тоненькое хихиканье.
— Ну что ж, тогда идите домой, если Вы простужены, — с видимым облегчением произнесла фрау Вельзер, — а мы с девочками займёмся домоводством.
Меня снова охватил приступ ярости. То есть, значит, после того, как они выставят меня, они могут заняться уроками, а всё, что было до этого, было очередное издевательство?!
Подхватив свою сумку, я быстро вышла из класса, громко хлопнув дверью, а про себя отметила — да, дверь прочная, то, что надо.
Для дальнейшего этапа подготовки мне была нужна Сара. Но её поведение в эти дни исключало всяческую возможность того, что она пригласит меня к себе в гости. В присутствии других девочек она даже не смотрела в мою сторону.
Ну что ж, попробуем обойтись без неё. Для начала надо было где-то провести остаток учебного дня. И я пошла в лес.
Прямо у дороги я неожиданно встретила Густава. Он, наоборот, направлялся в город, но увидев меня, тут же забыл про свои планы.
Ну что ж, лучше такая компания, чем вообще никакой.
Глупый сын лесничего что-то бормотал про то, как рад меня видеть, а я мысленно оттачивала свой план добычи взрывчатки. Я знала, что летом не все запланированные Ненадом взрывы удалось осуществить. А готовые пакеты со всем необходимым остались лежать в той комнате, которую на каникулах занимали друзья Ненада. Вот эти пакеты мне и предстояло забрать.
— Я ни за что не поверю, — говорил отец, — что тебя могли запереть в туалете просто так, ни за что. У каждого в любом классе найдутся друзья. У меня были друзья, когда я учился, у твоей матери были подруги, когда училась она, почему твои подруги не пришли к тебе на помощь, почему они не подняли тревогу, когда увидели, что тебя нет на последнем уроке?
— Наверное, они подумали, — ответила я, — что у меня заболела голова, и я ушла домой.
— Почему же они тогда не зашли после уроков навестить тебя и спросить, как ты себя чувствуешь?
— Да зачем спрашивать, — буркнула я, — завтра в школе спросили бы.
— Твоя сумка осталась в классе, почему это никого не насторожило?
— Да мало ли, почему, — тяжело вздохнула я, — не заметили, может быть.
— Нас с отцом очень тревожит твоё отношение к людям, — вступила в разговор мать, — ты общаешься с какими-то странными людьми, явно не нашего круга и не своего возраста. Соседи мне рассказывали, что видели тебя в компании этого приезжего парня, цыган он что ли?
— И ничего не цыган, — хмуро ответила я, глядя в пол, — он брат моей одноклассницы Сары.
— Но ведь он намного старше тебя! Откуда ты знаешь, порядочные ли у него намерения? Разве годится девочке твоего возраста бродить по лесам наедине с молодым человеком, который намного старше её?
— И совсем не намного, — бормотала я, почти не вслушиваясь в то, что они мне говорят.
— Я, конечно, буду требовать извинений и гарантий того, что это не повторится, от дирекции гимназии, — вновь вступил отец, — но тебе нужно пересмотреть своё поведение в классе, так как ты сама, по всей видимости, виновата в случившемся. Я не могу представить, чтобы меня во время моего обучения где-либо закрыли мои товарищи. Видимо, одноклассницы не испытывают к тебе ни симпатии, ни уважения.
Ну надо же — впервые за восемь лет родители вдруг озаботились этим! Я внутренне расхохоталась и отправилась спать.
Прода от 02.02.2019, 12:44
Глава 23. Подвал
Следующим утром я почувствовала себя так, словно моё тело налилось свинцом. Я ощущаю шум в ушах, руки мои дрожат, я хожу, словно марионетка в руках неумелго кукловода. Мысли никак не удаётся привести в порядок, потому я молчу за завтраком, а мама, взволнованная моим поведением, как-то подозрительно косится в мою сторону.
— Анна, ты ничем не больна? — встревоженно спросила она.
— Всё в порядке, мама, — пробубнила я каким-то замогильным голосом.
— Да на тебе же лица нет! — продолжала настаивать она. — Может, температура?
— Да всё хорошо со мной! — прошипела я сквозь зубы.
Видно было, что родители мне едва верят, однако мама, похоже, поняла всю бессмысленность расспросов и сделала вид, что ничего не случилось. Воевать с ветряными мельницами она бросила ещё давно.
Я, наскоро одевшись, выбежала на улицу. Я шла и чувствовала, как мои руки дрожат. Я не могла понять, что со мной происходит. В моей душе точно боролись две сущности: человеческая и волчья. Они точно спорили между собой, создавая в моей голове непонятный вакуум, я не слышала ничего, кроме завывания ветра… А точно ветра? В моих глазах вновь всплывала сцена расправы. Кровь, крики одноклассниц, и я, получившая столь желанную власть над их жизнями…
— Эй, смотри, куда идёшь! — грубый голос кучера, под пролётку которого я чуть не угодила, вернул меня в реальность.
Я инстинктивно обернулась и, сделав несколько шагов назад, врезалась в кого-то. Это был Рудольф Кауффельдт, вышедший покурить.
— П-простите, — пробормотала я.
— Ничего страшного, — примирительно поднял руки толстяк.
— И это… Я хочу извиниться…
Господи, это ещё зачем? Как будто кто-то поверит в мою искренность! Если я сама вижу, что фальшивлю, то стоит ли ждать, что окружающие будут свято уверены в том, что я действительно сожалею о чём-то, что раскаиваюсь в том, что натворила?
— Не стоит, фройляйн Анна, — заверил меня Кауффельдт-старший. — Конфликт уже исчерпан.
— Ну… Тогда я пойду… — пролепетала я, сделав пару шагов назад.
Боже, как глупо я сейчас выгляжу! Толстяк же смотрел на меня с неподдельным интересом, а мне казалось, что он посмеивается надо мной.
— Конечно, идите. А то уроки скоро… Кстати, если бы я прятал что-то сокровенное, я бы тоже сорвался.
Я чуть не подскочила. Знает, всё знает! Чёрт подери, неужели он знал, что я прячу в сумке фотокарточку Ненада? А впрочем, он должен был догадаться, когда мы с ним вдвоём пришли в кафе, хотя я отнекивалась — не хотела, чтобы нас кто-то увидел вместе, а хорват просто отшучивался, говоря, что это фройляйн Симона должна нас стесняться, а не мы её.
— Уж я-то знаю, что наша праведница вытворяла, — смеясь, говорил хорват.
— Я ничего не прятала! — воскликнула я и буквально рванула с места, торопясь уйти подальше.
Если бы я видела себя сейчас в зеркало… Впрочем, в фойе мне предоставилась такая возможность. Господи, точь-в-точь как Сара с похмелья!
Да и кто бы мог хорошо выглядеть после вчерашнего инцидента в туалете?
Некоторые мои одноклассницы, например, Эстер Келлер, не преминули бы воспользоваться этим случаем, чтобы вообще не пойти в школу, а симулировать долгую и тяжёлую болезнь на нервной почве.
Вчерашнее моё убеждение, что я их всех убью, за ночь никуда не исчезло, как это неоднократно бывало раньше. Сколько раз в прошлые годы я повторяла про себя, что уничтожу своих обидчиц?.. Но потом, спустя ночь, или даже несколько часов, эта мысль тускнела и отодвигалась куда-то в сторону, хоть и не исчезала совсем. Теперь же она стояла передо мной ясная, спокойная, и мне оставалось только провести все необходимые приготовления.
Поэтому, вместо того, чтобы идти в класс, я отправилась в противоположное крыло. Дойдя до лестницы, ведущей в подвал, я оглянулась. Вестибюль был полон гимназисток. До начала первого урока оставалось ещё минут десять. Девочки приветствовали друг друга, поправляли волосы перед зеркалом, на меня никто не обращал внимания. Я быстро спустилась по лестнице.
Дверь в подвал была заперта. Но я знала, что ключ находится у гардеробщика. Иногда нас во время урока посылали в подвал за керосином для ламп или за мелом. В сентябре светало ещё рано, и керосин для ламп был не нужен, а мелом классная дама запаслась на несколько недель вперёд, он лежал в шкафчике в углу класса, поэтому замок в подвале мог стать большой проблемой.
Я поднялась обратно по лестнице и тут увидела, что какая-то дама с надменным лицом в лисьей горжетке кричит на нашего гардеробщика, держа за руку маленькую белобрысенькую девочку лет одиннадцати.
— Я только купила своей дочери перед началом учебного года новую шляпку! Почему Вы не следите за вещами учащихся? Моя дочь пришла в совершенно помятой шляпе, да ещё и с пятном!
Ряд вбитых в специальную доску гвоздиков на стене гардероба, на которых висели ключи от служебных помещений, остался без присмотра. Думала я всего лишь пару секунд. Уверенно, как будто бы выполняю поручение кого-нибудь из учителей, я зашла за барьер гардероба, сняла с гвоздя ключ от подвала, а взамен повесила свой ключ от дома. Я понимала, что вряд ли кому-нибудь в ближайшие дни понадобится идти в подвал. Учебный год только начался, и мела в классах было достаточно, а керосин был пока не нужен. А родителям я могла просто сказать, что потеряла ключ, тем более, что чаще всего дверь мне открывала кухарка.
Прозвенел звонок. Гимназистки бросились наверх в свои классы, а я отправилась обратно к двери в подвал.
Замок долго не поддавался. Видимо, дверь не открывали с мая. Я очень боялась, что ржавые петли заскрипят, и это привлечёт внимание гардеробщика. Но вестибюль был большим, и старик ничего не услышал.
Оставив дверь приоткрытой, я вступила под тёмные своды подвала. Стены здесь были довольно крепкие. Оглядывая огромные бутыли с керосином, покрытые пылью и паутиной, я вспоминала уроки Ненада и пыталась понять, куда лучше положить взрывчатку.
Конечно, следует делать взрыв, который Ненад называл отложенным. Стоять и поджигать фитиль было, по меньшей мере, глупо. Всё надо было подготовить заранее. Но сможет ли мой небольшой запас необходимых веществ обеспечить взрыв такой силы, чтобы разрушить эти мощные перекрытия?
Когда я представляла себе всё это летом, мне казалось, что здание школы намного менее надёжно построено. Теперь же, стоя под толстыми серыми сводами, я чувствовала себя настоящей букашкой. Здание гимназии давило на меня так же сильно, как вся ненавистная школьная система давила на мою психику.
Чтобы не терять время, я начала стаскивать бутыли с керосином примерно к тому месту, над которым, по моим расчётам, находилась учительская.
К моему огорчению, я понимала, что подвал с керосином находится не под моим классом. Поэтому расправиться с одноклассницами я должна буду каким-то другим способом. Таких способов за время учёбы в моей голове накопилось несколько, и теперь оставалось только выбрать тот план, который казался на данный момент наиболее выполнимым.
Я абсолютно не боялась, что в подвал кто-то зайдёт. И что делать кому-то здесь в начале сентября?
Поэтому, когда в разгар моей работы я услышала на лестнице шаги, я была даже не испугана, а крайне удивлена.
Я отошла от бутылей с керосином и повернулась лицом к двери.
В проёме появилось близорукое лицо фройляйн Курц, нашей преподавательницы биологии.
Войдя в тёмный подвал из светлого вестибюля, она ничего не видела, и беспомощно протирая очки, спросила тонким голосом:
— Кто здесь???
— Добрый день, фройляйн Курц, меня послали за мелом, — также тоненько и неуверенно ответила я.
— За мелом? — переспросила она с лёгким удивлением.
— Да, да, — ответила я, — наши девочки баловались и изрисовали весь мел.
— А, понятно… Ну, не забудьте же закрыть дверь! — пробормотала она и зашагала обратно вверх по лестнице.
Я оглянулась на собранные в кучу бутыли с керосином. Надеюсь, этого хватит. Затем прихватила пару коробок с мелом и вышла из подвала, закрыв за собой дверь.
Мел пришлось оставить у дверей пятого класса, так как, если бы я появилась с ним перед одноклассницами, все бы поняли, что я была в подвале, и тут же бы возникли вопросы, что я там делала.
Дождавшись в коридоре окончания урока, я вошла в класс. Разумеется, пришла я сюда отнюдь не учиться. Меня интересовала дверь. Раньше я как-то не обращала внимания, насколько она прочна. Открывалась дверь наружу, в коридор, что вполне соответствовало моим планам. Ручка была большая, медная, старинная. Располагалась она параллельно полу. Конечно, было бы удобней, если бы она была подлиннее, но нельзя хотеть слишком многого. Вместо того, чтобы пройти за свою последнюю парту в среднем ряду, я подошла к окну и выглянула на улицу. Одноклассницы шарахались от меня, как от прокажённой, перешёптываясь и подхихикивая за спиной. Ничего, скоро вам будет не до смеха… Больше всего меня раздражало и возмущало, что Сара Кауфманн, с которой летом я вполне нормально общалась, сейчас вела себя так, как будто вообще меня не знает.
Оценив высоту наших окон, я осталась вполне довольной. Спрыгнуть отсюда и остаться невредимым невозможно.
Прозвенел звонок на урок. Вместо старенькой седой преподавательницы домоводства в класс неожиданно вошла наша директриса, фрау Вельзер.
Ранее директриса наш класс никогда не посещала. Я слышала, как вставшие при её появлении девочки перешёптываются и кивают на меня, видимо, думая, что приход начальства связан со случаем моего плена в туалете или драки с Симоной. Но всё оказалось проще. Фрау Вельзер своим спокойным твёрдым голосом сообщила, что в связи с болезнью преподавательницы домоводства этот предмет будет вести она.
Мы уселись, вытащив тетради. Раньше на домоводстве класс занимался записыванием рецептов пасхальных угощений и советов, как организовать светский раут. То, что мы услышали от директрисы, разительно отличалось от прежних уроков домоводства.
— Представьте себе, — говорила фрау Вельзер, — что вы являетесь матерью семейства. И один из ваших детей ведёт себя неподобающим образом. На него жалуются учителя, его не любят товарищи. Что вы будете делать в этом случае? Как вы будете разговаривать с этим ребёнком?
При этом голубые навыкате глаза директрисы уставились на меня. Видимо, она ожидала, что я опущу взгляд. Но я продолжала смотреть в её холёное напудренное лицо и представлять себе, как оно будет корчиться в огне пожара.
Удивительно, но фрау Вельзер первая отвела глаза. Видимо, ей стало не по себе.
Тильда фон Штауффенберг уже что-то бойко отвечала, а по выражению лица директрисы было видно, что она до сих пор не может прийти в себя от моего взгляда. После ответа Тильды повисла пауза. Директриса посмотрела в окно, но потом, взяв себя в руки, продолжила, видимо, по ранее намеченному плану.
— А теперь представьте себе, девочки, что вы являетесь директором женского учебного заведения, и к Вам постоянно поступают жалобы на одну из учениц. Вы могли бы отчислить нерадивую ученицу, но Вам искренне жаль девочку, ведь она останется без образования?
Тильда и тут решила отличиться. Она продолжила бойко отвечать, а весь класс уже смотрел на меня.
— Зигель, Анна! — обратилась ко мне фрау Вельзер, — а что Вы думаете по поводу того, что сказала Тильда?
Я с удовлетворением заметила, что хоть и обращается она ко мне, но в лицо мне не смотрит.
— Понятия не имею, фрау Вельзер, — ответила я.
— А как бы Вы ответили на этот вопрос? — продолжала допытываться директриса.
— Какой вопрос? Я, если честно, забыла вопрос…
Фрау Вельзер вздохнула и помолчала.
Затем она спросила несколько неуверенно:
— Зигель, Вы нормально себя чувствуете? Может быть, Вам лучше пойти домой?
— Наверное, лучше, — ответила я с улыбкой, — знаете, вчера в туалете было немножко холодно сидеть несколько часов на каменном полу, возможно, я и простудилась.
Класс испуганно затих, и только с задней парты третьего ряда раздалось тоненькое хихиканье.
— Ну что ж, тогда идите домой, если Вы простужены, — с видимым облегчением произнесла фрау Вельзер, — а мы с девочками займёмся домоводством.
Меня снова охватил приступ ярости. То есть, значит, после того, как они выставят меня, они могут заняться уроками, а всё, что было до этого, было очередное издевательство?!
Подхватив свою сумку, я быстро вышла из класса, громко хлопнув дверью, а про себя отметила — да, дверь прочная, то, что надо.
Для дальнейшего этапа подготовки мне была нужна Сара. Но её поведение в эти дни исключало всяческую возможность того, что она пригласит меня к себе в гости. В присутствии других девочек она даже не смотрела в мою сторону.
Ну что ж, попробуем обойтись без неё. Для начала надо было где-то провести остаток учебного дня. И я пошла в лес.
Прямо у дороги я неожиданно встретила Густава. Он, наоборот, направлялся в город, но увидев меня, тут же забыл про свои планы.
Ну что ж, лучше такая компания, чем вообще никакой.
Глупый сын лесничего что-то бормотал про то, как рад меня видеть, а я мысленно оттачивала свой план добычи взрывчатки. Я знала, что летом не все запланированные Ненадом взрывы удалось осуществить. А готовые пакеты со всем необходимым остались лежать в той комнате, которую на каникулах занимали друзья Ненада. Вот эти пакеты мне и предстояло забрать.
