— Обратите внимание: практически у всех жертв, кого убили ножом, характер ранений одинаков — убийца била, чаще всего, в шею, реже — в живот. А вот ранения того бедолаги, что нашли в подсобке, несколько э… Выбиваются из общей картины. Его с каким-то особым остервенением били ножом ниже живота. Это не похоже на просто помутнение.
— Действительно, — вздохнул я, несколько разочарованный, что не сам обнаружил такую интересную деталь.
Кажется, я понял, куда ветер дует где у убийцы больная мозоль. Пока у неё свежи воспоминания, надо активно лить воду на эту мельницу, при случае делая акцент на своих догадках. Как ни крути, а из голимых кирпичей не построишь забор, как и из одних подозрений и догадок никогда не составишь весомого доказательства. В списке подозреваемых было лишь две фамилии. Но кажется, я уже догадывался, кто убийца. Я тотчас отправил Кляйна допрашивать Герду Мейерсдорф, а сам отправился по адресу, где жила Анна Катрин Зигель шестнадцати лет от роду.
Прежде чем навестить Зигель, я решил заглянуть в больницу. Кто-то из её одноклассниц мог прийти в себя и наверняка готов был дать показания. На пороге меня встретил сам главврач: полулысый грузный мужчина лет пятидесяти.
— А-а, господин инспектор! — воскликнул он, проведя пальцем по своим пышным усам. — Думаю, вы можете уже кое-кого допросить. Некоторые из них пришли в себя и уже достаточно внятно соображают. Эта хорватская фройляйн как-то особенно быстро поправляется. Этой ночью пришла в сознание. Она ещё слаба, но думаю, вы можете её допросить.
— Понял, — лаконично ответил я. — А что насчёт вот этих? — я показал список учениц восьмого класса, пострадавших при пожаре.
— Фройляйн Кауффельдт отделалась сломанной рукой. Родители настояли на том, чтобы мы позволили ей лечиться дома. Хотя я и был против… Ну ладно, если вы хотите допросить кого-то из них, — он указал на список восьмиклассниц. — То Манджукич пока чувствует себя лучше всех.
— Негусто, — скептически покачал головой я. — Ну да ладно, уж что имеем.
Доктор кивнул медсестре и та молча проводила меня в палату.Это была тесная комната на восемь мест, и все койки были заняты. Некоторые больные с интересом разглядывали посетителя, некоторые же продолжали лежать на своих местах, делая вид, что ничего не происходит.
— Фройляйн Манджукич! — прозвучал звонкий голос сестры. — К вам полиция.
Тотчас всполошилась сиделка, полная дама средних лет. Она приставлена была наблюдать за состоянием больных и немедленно докладывать доктору, если кому-то станет хуже.
— Она ведь слаба ещё! — тараторила эта беспокойная женщина. — Может, не стоит?
— Да пусть допрашивает, — послышался слабый голосок с третьей справа койки.
Я посмотрел на пациентку и аж присвистнул: неужели это — Сара Манджукич? Растрёпанная, с синюшным лицом страхолюдина, одетая в больничную рубашку, абсолютно не походила на ту эффектную фройляйн с фотокарточки. С недавних пор Сара изменила причёску: теперь она носила японскую заколку, а рядом с лицом свисали две длинные пряди. Славянка со жгучим лукавым взглядом точно куда-то испарилась и теперь красотка Сара представляла из себя жалкое зрелище. С самой Сары всё будто слезло, она выглядела подавленной. Руки она двигала с трудом, и так, будто кто-то дёргал за ниточки. Лишь когда приблизился к её койке почти вплотную, стало слышно, как она дышит.
— Здравствуйте, меня зовут Флориан Дитрих, я расследую преступление. Хотелось бы задать вам пару вопросов.
— Э… У вас есть ко мне вопросы? — тихим замогильным голосом спросила Сара, приподнимаясь с помощью сиделки.
— Конечно, мы обязаны проверять всех и вся. Чем быстрее мы закончим, тем лучше будет для нас обоих. Согласны?
Сара лишь слабо качнула головой, показывая тем самым, что готова ответить на мои вопросы.
— Чудно! — воскликнул я. — Вы можете рассказать о том, что случилось вчера после дух часов дня?
— То и случилось, — процедила сквозь зубы Сара. — Меня чуть не растоптали. Мало того, что чуть не поджарилась заживо, так ещё на земле меня топчут все, кому не лень! Посмотрите, что они со мной сделали! По лицу тоже оттоптались, рёбра мне сломали, а мне дышать больно!
«Ну дела! Всё она о себе, да о себе. Похоже, наша хорватская фройляйн большая эгоистка», — подумал я.
— Вас ничего вчера не насторожило?
— Всё, как обычно, — Сара осторожно глотнула воду из стакана. — Шли уроки, потом слышу откуда-то крики, дымом потянуло… Потом дверь быстро открылась и в класс прилетела бутылка с «горючкой». Оно как пыхнуло… Мы пытались вырваться из класса, без толку. Стали уже просто из окон прыгать. Гренадерша помогла нам их выбить. Сама изрезалась вся. А у нас поднялась толчея… — Сара смахнула слезу с правой щеки. — Я упала сама, потом ещё помню: крики, грохот, меня саму чуть не растоптали… Ну, а потом стихло всё. Отец всю ночь тут просидел, потом уже спрашивал, как я. Говорил, мама чуть с ума не сошла. Ну вот… Это всё, что я помню.
— Что вы можете рассказать об Анне Зигель? — я решил не терять время зря.
Никто из восьмиклассниц не видел убийцу, это же очевидно.
— Забитая, тихая, — последовал лаконичный ответ. — Всегда одна.
— Ага! Значит, она не ладила с одноклассницами? — чуть не вскочил я.
— «Не ладила» — это ещё слабо сказано, — процедила сквозь зубы Манджукич. — Они ей жить не давали: били, насмехались… Как она их только терпела?
Хмм… Паззл постепенно складывался в единое целое: забитая ученица, устав от непрерывных издевательств в школе, решила разом все проблемы, как бы цинично это ни звучало.
— Так-так… А ничего вас вчера не насторожило в поведении Зигель? Может, она была взвинчена или наоборот?
— Да как обычно, — равнодушно ответила Сара. — Она всегда молчалива, смотрит на всех исподлобья. А в последнее время так вообще на ней клейма стало негде ставить. Имела постоянно взыскания. Вчера пришла сонная, на лице какие-то отметины, а на платье — шов. Молчала все уроки, села одна и ни на кого внимания не обращала. А потом вдруг сказала, что ей плохо и отпросилась с уроков. Ну, а потом… Вы уже знаете… Так что, вы подозреваете Анну? — встрепенулась Манджукич и тут же стиснула зубы: дали о себе знать сломанные рёбра.
— Пока у меня слишком мало сведений, чтобы сказать наверняка, — уклончиво ответил я. — В любом случае, проверять придётся всех. Зигель — в первую очередь. До встречи, фройляйн Манджукич! Скорейшего вам выздоровления!
К трём часам дня я закончил допросы свидетелей и потерпевших. К сожалению, допросить фройляйн Лауэр не представлялось возможным: её состояние было тяжёлым. Вчерашнее потрясение, усугублённое большим сроком беременности, требовало длительного отдыха. Но я и без этого был уже уверен на все сто, что убийца — Анна Зигель. Я пытался спровоцировать её на откровенность, но она пока с успехом отбивала все атаки. Хотя мне казалось, несколько раз Анна была близка к тому, чтобы проговориться или, не выдержав моего напора, сдаться. Кто знает, что было бы, не отвлеки меня её мать в самый ответственный момент. Однако заряд был дан хороший. Когда я упоминал про «длинный уродливый шов», на её лице отразилось настоящее смятение. Вот, вот, где у неё Ахиллесова пята! При случае надо её додавить.
Мои коллеги наверняка собрались действовать по старинке: после ареста начать марафон бесконечных, изнуряющих допросов и взять волчицу измором. Но получить от неё исчерпывающие показания не так просто: Зигель относится к преступникам-двоедушникам. Она сочетала в себе две противоположных личности. Под одной личиной скрывалась тихая, запуганная школьница, под второй — безжалостная волчица, отправившая на тот свет десятки человек. Во многом именно от меня зависело, когда заговорит её второе «я». Её первой личности не в чем признаваться и каяться, недаром оборотни на следующее утро после полнолуния не помнят события прошлой ночи, вот и Зигель теперь уйдёт в глухую оборону, отрицая все предъявленные ей обвинения. Или наоборот, начнёт брать на себя все мыслимые и немыслимые грехи, втайне потешаясь, как ловко она водит за нос следствие. На заре карьеры я уже сталкивался с таким преступником. Вор-рецидивист, взятый за попытку расплатиться фальшивой купюрой, начал признаваться в целой серии жестоких убийств, совершённых по всей Австрии. Он такого наплёл, что у меня не осталось сомнений в правдивости его показаний. Такие детали, мне казалось, невозможно выдумать. Однако когда начались следственные эксперименты, выяснилось, что это всё — ложь, придуманная самим преступником с целью запутать следствие и направить его по ложному следу, уведя как можно дальше от его реальных преступлений. С той поры я стал крайне скептически относиться к признаниям обвиняемых. Признание — продажная девка следствия, это я усвоил в совершенстве.
Скрип двери прервал мои размышления. Это был Кляйн.
— Допросил, — сухо произнёс Мартин. — Мейерсдорф ни при чём, у неё железное алиби. К тому же, она носит ботинки тридцать девятого размера.
— Всего-то на размер промахнулись, — с усмешкой ответил я. — А что остальные?
— Ничего нового, — всё с тем же скепсисом ответил Мартин. — Кстати, инспектор, а вам не приходило в голову, что убийца могла и саму себя сжечь вместе с остальными?
Мысль Кляйна не была лишена оснований, и до сегодняшнего дня я был склонен думать так же. Если бы Зигель так поступила, она бы унесла тайну с собой в могилу, и я бы никогда не узнал истинных её мотивов.
— Я тоже так думал, пока не допросил Анну Зигель. Так вот, она носит обувь сорокового размера: это раз, — я начал загибать пальцы, — ушла с уроков незадолго до пожара: два, агрессивно себя вела последнее время: три, на правой ладони красные отметины: четыре, нервничала при упоминании мной определённых деталей: пять! И это только верхушка айсберга. Если я буду дальше по мелочи перечислять свои догадки, то боюсь, у меня не хватит пальцев. Таких совпадений не бывает.
— Кхм… — Кляйн немного растерялся. — А вы уверены, что это достаточные основания для ареста?
— Более чем, — твёрдо ответил я. — Сейчас я направлю ходатайство об аресте Зигель. Надо сделать это как можно скорее, иначе она подастся в бега!
Позже я сам удивлялся, сколь точно сбылся мой прогноз. Я ведь беседовал с Анной меньше часа, но этого времени оказалось достаточно, чтобы разгадать в ней оборотня.
Кляйн глубоко задумался. Обычно он не оспаривал мои выводы, наоборот — по возможности дополнял их, но сейчас был тот редкий случай, когда напарник был готов высказать обоснованные сомнения в верности моей теории. Я уже позвонил в прокуратуру и окружному начальнику, потребовав в практически ультимативной форме подписать постановление на арест Анны Зигель, как главной подозреваемой в этом ужасном преступлении. Как только я повесил трубку на рычаг, Кляйн буквально вскочил.
— Господин инспектор, так значит…
— Да, Зигель и есть убийца, — сухо перебил я.
Толстяк мгновенно побледнел:
— Это очень серьёзные обвинения! Вы уверены?
Больше всего в этом деле Кляйн опасался осечки. Пожалуй, это самое громкое дело в моей практике. По сравнению с этим злосчастным пожаром, бледно выглядят даже «ночные твари», дважды наведывавшиеся к нам в город. Пресса щедро поливала полицию желчью, но надо признаться, за дело. Я в те дни отсутствовал в городе и само дело, по которому осудили какого-то несчастного дурака, прошло мимо меня. Зато потом мне пришлось чуть ли не с боем отстаивать целесообразность пересмотра дела о краже в доме Лейзерманов.
— Абсолютно, — всё так же сухо ответил я.
Кляйн задумался, но потом, точно сам удивляясь своей решительности, сказал:
— Простите, инспектор, но у вас нет улик против Зигель.
— Я уже перечислял, — настаивал я, в душе осознавая, что мои доводы не выглядят весомыми и в суде такие, с позволения сказать, улики, учтены не будут и дело с треском провалится.
— Улики косвенные, — парировал Кляйн. — И легко опровергаются. То, что она шатенка и носит обувь сорокового размера, ничего не доказывает. А нервничала… Ну так много у кого есть скелеты в шкафу. А вот за отметины на ладони и на пальце я вот так ничего не скажу. Вполне возможно, что и от нагана… Хотя она, кажется, говорила, что проталкивала дверь?
Контраргументы Кляйна выглядели вполне логичными, хотя и не столь убедительными, как если бы на его месте был Марк. Мой брат был достаточно известным адвокатом, и иногда я с ним устраивал полемику относительно верности моих теорий. Марк из тех, кто становится для следователей строгим экзаменатором, не прощающим оплошностей. По сути, адвокат экзаменует следователя на соответствие своей должности. Теперь Марк жил в Вене и побеседовать с ним пока не представлялось возможным.
— Да, — с некоторым разочарованием ответил я. — Доказательная база пока что сырая. С таким набором много не навоюешь. Кстати, что забыл сказать: нам нужен химик. Школьница не сможет в одиночку сделать взрывчатку. Надо отработать связи Зигель и выяснить, кто из её знакомых обладал познаниями в химии.
— Чуть теплее, — кивнул Кляйн. — И всё-таки, мне кажется, вы поторопились.
— Кажется — крестись, — с усмешкой ответил я, сев обратно за стол.
Впереди было самое сложное: оперативное совещание, на котором мне придётся с боем доказывать свою правоту коллегам и начальству. Моя уверенность слегка пошатнулась. Не взял ли я грех на душу, сходу обвинив Анну Зигель в убийстве? Моё внутреннее напряжение с каждой минутой нарастало, подобно снежному кому. Цена ошибки будет слишком высока.
Если кто-то думает, что инициировать арест человека, особенно несовершеннолетней девушки, очень легко, то он глубоко ошибается. На составление этого документа и продвижение его по инстанциям обычно уходит несколько дней.
В некоторых бесспорных случаях обычный процесс ускоряется. Но в том-то и дело, что случай казался бесспорным только мне, а инспектор округа, как и другое начальство, разделяли мнение Кляйна, считая улики косвенными.
Я очень нервничал, буквально кожей чувствуя, что Анна вот-вот покинет Инсбрук, сорвавшись в бега. Отчасти этим и объяснялась моя нервозность на оперативном совещании. Я часто повышал голос, начальнику приходилось осаживать меня. Кончилось дело тем, что все осторожно согласились с моей версией, но с той оговоркой, что ответственность за последствия я должен буду полностью взять на себя. Что ж, мне не привыкать.
Уже ближе к вечеру из прокуратуры пришёл вожделенный документ. Наконец, всё было готово. У меня на столе лежал подписанный ордер на арест. Я готовился дать команду оперативной группе на немедленное выдвижение по адресу прописки Анны Зигель с целью задержания последней. И в этот момент раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал я, не отрываясь от бумаг.
Передо мной стоял человек несколько диковатого вида. Высокий, с растрёпанной шевелюрой, в добротном, но измятом клетчатом пальто.
— Представьтесь, пожалуйста, — обратился я к нему, так как посетитель молча стоял, не торопясь называть своё имя.
— Филипп Гранчар, инженер путей сообщения, — тихо и медленно произнёс он с заметным славянским акцентом. Затем глаза его сверкнули, он высоко поднял подбородок и вскрикнул: — У меня пропала дочь! Найдите её!
За всё
— Действительно, — вздохнул я, несколько разочарованный, что не сам обнаружил такую интересную деталь.
Кажется, я понял, куда ветер дует где у убийцы больная мозоль. Пока у неё свежи воспоминания, надо активно лить воду на эту мельницу, при случае делая акцент на своих догадках. Как ни крути, а из голимых кирпичей не построишь забор, как и из одних подозрений и догадок никогда не составишь весомого доказательства. В списке подозреваемых было лишь две фамилии. Но кажется, я уже догадывался, кто убийца. Я тотчас отправил Кляйна допрашивать Герду Мейерсдорф, а сам отправился по адресу, где жила Анна Катрин Зигель шестнадцати лет от роду.
Глава 5. Начало охоты
Прежде чем навестить Зигель, я решил заглянуть в больницу. Кто-то из её одноклассниц мог прийти в себя и наверняка готов был дать показания. На пороге меня встретил сам главврач: полулысый грузный мужчина лет пятидесяти.
— А-а, господин инспектор! — воскликнул он, проведя пальцем по своим пышным усам. — Думаю, вы можете уже кое-кого допросить. Некоторые из них пришли в себя и уже достаточно внятно соображают. Эта хорватская фройляйн как-то особенно быстро поправляется. Этой ночью пришла в сознание. Она ещё слаба, но думаю, вы можете её допросить.
— Понял, — лаконично ответил я. — А что насчёт вот этих? — я показал список учениц восьмого класса, пострадавших при пожаре.
— Фройляйн Кауффельдт отделалась сломанной рукой. Родители настояли на том, чтобы мы позволили ей лечиться дома. Хотя я и был против… Ну ладно, если вы хотите допросить кого-то из них, — он указал на список восьмиклассниц. — То Манджукич пока чувствует себя лучше всех.
— Негусто, — скептически покачал головой я. — Ну да ладно, уж что имеем.
Доктор кивнул медсестре и та молча проводила меня в палату.Это была тесная комната на восемь мест, и все койки были заняты. Некоторые больные с интересом разглядывали посетителя, некоторые же продолжали лежать на своих местах, делая вид, что ничего не происходит.
— Фройляйн Манджукич! — прозвучал звонкий голос сестры. — К вам полиция.
Тотчас всполошилась сиделка, полная дама средних лет. Она приставлена была наблюдать за состоянием больных и немедленно докладывать доктору, если кому-то станет хуже.
— Она ведь слаба ещё! — тараторила эта беспокойная женщина. — Может, не стоит?
— Да пусть допрашивает, — послышался слабый голосок с третьей справа койки.
Я посмотрел на пациентку и аж присвистнул: неужели это — Сара Манджукич? Растрёпанная, с синюшным лицом страхолюдина, одетая в больничную рубашку, абсолютно не походила на ту эффектную фройляйн с фотокарточки. С недавних пор Сара изменила причёску: теперь она носила японскую заколку, а рядом с лицом свисали две длинные пряди. Славянка со жгучим лукавым взглядом точно куда-то испарилась и теперь красотка Сара представляла из себя жалкое зрелище. С самой Сары всё будто слезло, она выглядела подавленной. Руки она двигала с трудом, и так, будто кто-то дёргал за ниточки. Лишь когда приблизился к её койке почти вплотную, стало слышно, как она дышит.
— Здравствуйте, меня зовут Флориан Дитрих, я расследую преступление. Хотелось бы задать вам пару вопросов.
— Э… У вас есть ко мне вопросы? — тихим замогильным голосом спросила Сара, приподнимаясь с помощью сиделки.
— Конечно, мы обязаны проверять всех и вся. Чем быстрее мы закончим, тем лучше будет для нас обоих. Согласны?
Сара лишь слабо качнула головой, показывая тем самым, что готова ответить на мои вопросы.
— Чудно! — воскликнул я. — Вы можете рассказать о том, что случилось вчера после дух часов дня?
— То и случилось, — процедила сквозь зубы Сара. — Меня чуть не растоптали. Мало того, что чуть не поджарилась заживо, так ещё на земле меня топчут все, кому не лень! Посмотрите, что они со мной сделали! По лицу тоже оттоптались, рёбра мне сломали, а мне дышать больно!
«Ну дела! Всё она о себе, да о себе. Похоже, наша хорватская фройляйн большая эгоистка», — подумал я.
— Вас ничего вчера не насторожило?
— Всё, как обычно, — Сара осторожно глотнула воду из стакана. — Шли уроки, потом слышу откуда-то крики, дымом потянуло… Потом дверь быстро открылась и в класс прилетела бутылка с «горючкой». Оно как пыхнуло… Мы пытались вырваться из класса, без толку. Стали уже просто из окон прыгать. Гренадерша помогла нам их выбить. Сама изрезалась вся. А у нас поднялась толчея… — Сара смахнула слезу с правой щеки. — Я упала сама, потом ещё помню: крики, грохот, меня саму чуть не растоптали… Ну, а потом стихло всё. Отец всю ночь тут просидел, потом уже спрашивал, как я. Говорил, мама чуть с ума не сошла. Ну вот… Это всё, что я помню.
— Что вы можете рассказать об Анне Зигель? — я решил не терять время зря.
Никто из восьмиклассниц не видел убийцу, это же очевидно.
— Забитая, тихая, — последовал лаконичный ответ. — Всегда одна.
— Ага! Значит, она не ладила с одноклассницами? — чуть не вскочил я.
— «Не ладила» — это ещё слабо сказано, — процедила сквозь зубы Манджукич. — Они ей жить не давали: били, насмехались… Как она их только терпела?
Хмм… Паззл постепенно складывался в единое целое: забитая ученица, устав от непрерывных издевательств в школе, решила разом все проблемы, как бы цинично это ни звучало.
— Так-так… А ничего вас вчера не насторожило в поведении Зигель? Может, она была взвинчена или наоборот?
— Да как обычно, — равнодушно ответила Сара. — Она всегда молчалива, смотрит на всех исподлобья. А в последнее время так вообще на ней клейма стало негде ставить. Имела постоянно взыскания. Вчера пришла сонная, на лице какие-то отметины, а на платье — шов. Молчала все уроки, села одна и ни на кого внимания не обращала. А потом вдруг сказала, что ей плохо и отпросилась с уроков. Ну, а потом… Вы уже знаете… Так что, вы подозреваете Анну? — встрепенулась Манджукич и тут же стиснула зубы: дали о себе знать сломанные рёбра.
— Пока у меня слишком мало сведений, чтобы сказать наверняка, — уклончиво ответил я. — В любом случае, проверять придётся всех. Зигель — в первую очередь. До встречи, фройляйн Манджукич! Скорейшего вам выздоровления!
К трём часам дня я закончил допросы свидетелей и потерпевших. К сожалению, допросить фройляйн Лауэр не представлялось возможным: её состояние было тяжёлым. Вчерашнее потрясение, усугублённое большим сроком беременности, требовало длительного отдыха. Но я и без этого был уже уверен на все сто, что убийца — Анна Зигель. Я пытался спровоцировать её на откровенность, но она пока с успехом отбивала все атаки. Хотя мне казалось, несколько раз Анна была близка к тому, чтобы проговориться или, не выдержав моего напора, сдаться. Кто знает, что было бы, не отвлеки меня её мать в самый ответственный момент. Однако заряд был дан хороший. Когда я упоминал про «длинный уродливый шов», на её лице отразилось настоящее смятение. Вот, вот, где у неё Ахиллесова пята! При случае надо её додавить.
Мои коллеги наверняка собрались действовать по старинке: после ареста начать марафон бесконечных, изнуряющих допросов и взять волчицу измором. Но получить от неё исчерпывающие показания не так просто: Зигель относится к преступникам-двоедушникам. Она сочетала в себе две противоположных личности. Под одной личиной скрывалась тихая, запуганная школьница, под второй — безжалостная волчица, отправившая на тот свет десятки человек. Во многом именно от меня зависело, когда заговорит её второе «я». Её первой личности не в чем признаваться и каяться, недаром оборотни на следующее утро после полнолуния не помнят события прошлой ночи, вот и Зигель теперь уйдёт в глухую оборону, отрицая все предъявленные ей обвинения. Или наоборот, начнёт брать на себя все мыслимые и немыслимые грехи, втайне потешаясь, как ловко она водит за нос следствие. На заре карьеры я уже сталкивался с таким преступником. Вор-рецидивист, взятый за попытку расплатиться фальшивой купюрой, начал признаваться в целой серии жестоких убийств, совершённых по всей Австрии. Он такого наплёл, что у меня не осталось сомнений в правдивости его показаний. Такие детали, мне казалось, невозможно выдумать. Однако когда начались следственные эксперименты, выяснилось, что это всё — ложь, придуманная самим преступником с целью запутать следствие и направить его по ложному следу, уведя как можно дальше от его реальных преступлений. С той поры я стал крайне скептически относиться к признаниям обвиняемых. Признание — продажная девка следствия, это я усвоил в совершенстве.
Скрип двери прервал мои размышления. Это был Кляйн.
— Допросил, — сухо произнёс Мартин. — Мейерсдорф ни при чём, у неё железное алиби. К тому же, она носит ботинки тридцать девятого размера.
— Всего-то на размер промахнулись, — с усмешкой ответил я. — А что остальные?
— Ничего нового, — всё с тем же скепсисом ответил Мартин. — Кстати, инспектор, а вам не приходило в голову, что убийца могла и саму себя сжечь вместе с остальными?
Мысль Кляйна не была лишена оснований, и до сегодняшнего дня я был склонен думать так же. Если бы Зигель так поступила, она бы унесла тайну с собой в могилу, и я бы никогда не узнал истинных её мотивов.
— Я тоже так думал, пока не допросил Анну Зигель. Так вот, она носит обувь сорокового размера: это раз, — я начал загибать пальцы, — ушла с уроков незадолго до пожара: два, агрессивно себя вела последнее время: три, на правой ладони красные отметины: четыре, нервничала при упоминании мной определённых деталей: пять! И это только верхушка айсберга. Если я буду дальше по мелочи перечислять свои догадки, то боюсь, у меня не хватит пальцев. Таких совпадений не бывает.
— Кхм… — Кляйн немного растерялся. — А вы уверены, что это достаточные основания для ареста?
— Более чем, — твёрдо ответил я. — Сейчас я направлю ходатайство об аресте Зигель. Надо сделать это как можно скорее, иначе она подастся в бега!
Позже я сам удивлялся, сколь точно сбылся мой прогноз. Я ведь беседовал с Анной меньше часа, но этого времени оказалось достаточно, чтобы разгадать в ней оборотня.
Глава 6. Несобранный паззл
Кляйн глубоко задумался. Обычно он не оспаривал мои выводы, наоборот — по возможности дополнял их, но сейчас был тот редкий случай, когда напарник был готов высказать обоснованные сомнения в верности моей теории. Я уже позвонил в прокуратуру и окружному начальнику, потребовав в практически ультимативной форме подписать постановление на арест Анны Зигель, как главной подозреваемой в этом ужасном преступлении. Как только я повесил трубку на рычаг, Кляйн буквально вскочил.
— Господин инспектор, так значит…
— Да, Зигель и есть убийца, — сухо перебил я.
Толстяк мгновенно побледнел:
— Это очень серьёзные обвинения! Вы уверены?
Больше всего в этом деле Кляйн опасался осечки. Пожалуй, это самое громкое дело в моей практике. По сравнению с этим злосчастным пожаром, бледно выглядят даже «ночные твари», дважды наведывавшиеся к нам в город. Пресса щедро поливала полицию желчью, но надо признаться, за дело. Я в те дни отсутствовал в городе и само дело, по которому осудили какого-то несчастного дурака, прошло мимо меня. Зато потом мне пришлось чуть ли не с боем отстаивать целесообразность пересмотра дела о краже в доме Лейзерманов.
— Абсолютно, — всё так же сухо ответил я.
Кляйн задумался, но потом, точно сам удивляясь своей решительности, сказал:
— Простите, инспектор, но у вас нет улик против Зигель.
— Я уже перечислял, — настаивал я, в душе осознавая, что мои доводы не выглядят весомыми и в суде такие, с позволения сказать, улики, учтены не будут и дело с треском провалится.
— Улики косвенные, — парировал Кляйн. — И легко опровергаются. То, что она шатенка и носит обувь сорокового размера, ничего не доказывает. А нервничала… Ну так много у кого есть скелеты в шкафу. А вот за отметины на ладони и на пальце я вот так ничего не скажу. Вполне возможно, что и от нагана… Хотя она, кажется, говорила, что проталкивала дверь?
Контраргументы Кляйна выглядели вполне логичными, хотя и не столь убедительными, как если бы на его месте был Марк. Мой брат был достаточно известным адвокатом, и иногда я с ним устраивал полемику относительно верности моих теорий. Марк из тех, кто становится для следователей строгим экзаменатором, не прощающим оплошностей. По сути, адвокат экзаменует следователя на соответствие своей должности. Теперь Марк жил в Вене и побеседовать с ним пока не представлялось возможным.
— Да, — с некоторым разочарованием ответил я. — Доказательная база пока что сырая. С таким набором много не навоюешь. Кстати, что забыл сказать: нам нужен химик. Школьница не сможет в одиночку сделать взрывчатку. Надо отработать связи Зигель и выяснить, кто из её знакомых обладал познаниями в химии.
— Чуть теплее, — кивнул Кляйн. — И всё-таки, мне кажется, вы поторопились.
— Кажется — крестись, — с усмешкой ответил я, сев обратно за стол.
Впереди было самое сложное: оперативное совещание, на котором мне придётся с боем доказывать свою правоту коллегам и начальству. Моя уверенность слегка пошатнулась. Не взял ли я грех на душу, сходу обвинив Анну Зигель в убийстве? Моё внутреннее напряжение с каждой минутой нарастало, подобно снежному кому. Цена ошибки будет слишком высока.
Если кто-то думает, что инициировать арест человека, особенно несовершеннолетней девушки, очень легко, то он глубоко ошибается. На составление этого документа и продвижение его по инстанциям обычно уходит несколько дней.
В некоторых бесспорных случаях обычный процесс ускоряется. Но в том-то и дело, что случай казался бесспорным только мне, а инспектор округа, как и другое начальство, разделяли мнение Кляйна, считая улики косвенными.
Я очень нервничал, буквально кожей чувствуя, что Анна вот-вот покинет Инсбрук, сорвавшись в бега. Отчасти этим и объяснялась моя нервозность на оперативном совещании. Я часто повышал голос, начальнику приходилось осаживать меня. Кончилось дело тем, что все осторожно согласились с моей версией, но с той оговоркой, что ответственность за последствия я должен буду полностью взять на себя. Что ж, мне не привыкать.
Уже ближе к вечеру из прокуратуры пришёл вожделенный документ. Наконец, всё было готово. У меня на столе лежал подписанный ордер на арест. Я готовился дать команду оперативной группе на немедленное выдвижение по адресу прописки Анны Зигель с целью задержания последней. И в этот момент раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказал я, не отрываясь от бумаг.
Передо мной стоял человек несколько диковатого вида. Высокий, с растрёпанной шевелюрой, в добротном, но измятом клетчатом пальто.
— Представьтесь, пожалуйста, — обратился я к нему, так как посетитель молча стоял, не торопясь называть своё имя.
— Филипп Гранчар, инженер путей сообщения, — тихо и медленно произнёс он с заметным славянским акцентом. Затем глаза его сверкнули, он высоко поднял подбородок и вскрикнул: — У меня пропала дочь! Найдите её!
За всё
