– Любишь? - тонкие губы барона тронула кривая усмешка. – Правда, любишь? А что такое любовь, по-твоему, щенок?
Конрад судорожно выдохнул и опустил взгляд. Он всё же не смог выдержать такого давления со стороны отца. Тот говорил мягко и почти успокаивающе, но вот глаза… Этот взгляд был красноречивее каких-либо криков. Барон был в бешенстве, и его ярость обжигающими волнами распространялась по кабинету.
– Любовь - это не легкомысленные прогулки под луной, - твердо проговорил барон, откладывая бумаги в сторону. – Это долг. Перед твоими близкими, семьей. Скажи, разве мы – не твоя семья, Конрад?
Барон пристально смотрел в глаза сына. Он явно искал в них понимания и подчинения. Конраду казалось, что с каждым мгновением на его плечи опускают всё больше и больше груза. Ему хотелось сжаться в комочек и исчезнуть.
– Конечно же, вы с Эдвардом – моя семья! Но я хочу, чтобы и Агата стала частью моей семьи. Нашей семьи! - выпалил баронет, усилием воли превозмогая свой страх и не отводя взгляда.
– Упорствуешь? - зло прищурился барон. Его самообладание, казалось, трещало по швам. Злость проступала, словно пробиваясь сквозь едва заметные трещины в маске невозмутимости. В светлых глазах, подобные которым унаследовал Конрад, начался шторм – они потемнели, превращаясь в пугающие омуты. – Ты готов предать свою семью, связавшись с этим отрепьем? Я возлагал на тебя такие большие надежды, а ты вот так легко хочешь меня разочаровать?
– Разочаровать? - воскликнул Конрад. Тут уже настала его очередь для попыток совладать с гневом. Он до боли сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. – Вы хотите сказать, что возлагали на меня какие-то надежды? Отец, Вы же прекрасно знаете, что это ложь! Эдвард – вот Ваша надежда и опора! Но не я… Я никогда не был Вам любимым сыном.
Барон вскочил и в одно движение оказался рядом с сыном. Он тяжёло опирался на трость, но даже в таком положении нависал над высоким юношей. Воздух в кабинете сгустился и, казалось, его то и дело прошивали сверкающие молнии.
– Вы оба - мои сыновья! - прогрохотал мужчина, стараясь придавать каждому слову такой вес, который мог бы окончательно растереть Конрада в пыль. – Я люблю вас обоих одинаково! Вот только Эдвард не проявляет такого упрямства и своеволия, как ты! Он проявляет почтение к своему отцу!
– Отец! - ужаснулся Конрад. И не смог скрыть дрожи в своём голосе. – Я… Никогда не хотел разочаровать Вас!
Барон выставил вперёд ладонь, почти касаясь ею груди сына. Одного этого движения хватило для того, чтобы Конрад замолчал.
– Хватит! Вот… Тебе… Моё… Слово, - барон произносил каждоё слово раздельно и чётко, словно вбивая гвозди молотком. – Если ты не откажешься от этой глупой интрижки, то я лишу тебя наследства, титула и отрекусь от тебя.
Конрад с удивлением взглянул на отца. Он наивно предполагал, что до таких суровых мер разговор не дойдёт. Рассчитывал на нравоучения и ругань, но никак не на отречение. И теперь пребывал не просто в растерянности, но буквально не знал, что говорить и как поступить. Одно было ясно – барон не шутил. И был готов выполнить свою угрозу.
– Я не откажусь от наших отношений с Агатой, - упрямо и бесстрашно проговорил Конрад. Его действительно не прельщали богатство и титул. – И если это необходимо – я уйду. Я не хочу разочаровывать Вас и позорить семью, если для Вас это является именно позором.
Барон не стал задавать лишних вопросов. Он уже все понял по суровому взгляду сына. Решение было принято для обеих сторон, а отступать от своих слов ни один Бейли не привык. Сколько бы Конрад ни упрямился, но он был истинным сыном своего отца. У них было гораздо больше схожих черт, чем они хотели признать.
– Что ж, хорошо, - спокойно проговорил барон, отворачиваясь от сына к окну и давая понять, что разговор окончен. – Кошель на столе. Монеты лишними не будут.
– Спасибо, - Конрад сморгнул набежавшие на глаза слёзы и прочистил горло. Он и не ожидал, что отец будет удерживать его при себе. И всё же… В груди нещадно жгло от обиды и боли.
– Возьми с собой оружие. И мой кортик тоже захвати. Он ни разу не подводил меня в бою. Я уверен, что он сохранит и твою жизнь. И будет напоминать обо мне.
Барон прошёл мимо сына и вышел.
Всю свою жизнь Конрад будет вспоминать эту удаляющуюся фигуру, опирающуюся на трость в правой руке. Местный кузнец – умелец по имени Джим – вставил трёхфутовый клинок в трость хозяина, превратив её в смертоносное оружие. Несмотря на свой солидный возраст, барон Бейли не терял своих навыков в фехтовании и верховой езде. Он постоянно упражнялся и сохранял подтянутый вид даже в свои годы. Высокий, поджарый мужчина с холодным взглядом и уверенной твердой поступью, из-за которой даже подвальная челядь просыпалась – таким сын запомнил своего отца.
Весь обратный путь до своей комнаты Конрад пытался запомнить обстановку родного дома, оставить в памяти даже запахи, цвета и звуки. Вот настенные часы мерно отбивают каждую секунду, вот любимый гобелен с изображением какого-то далёкого предка, вот с кухни доносится весёлое пение поварихи и тянет умопомрачительным ароматом выпечки. Кажется, больше всего из домашней обстановки будут вспоминаться именно эти пироги.
Собрав всё свое нехитрое имущество, включая рапиру и отцовский кортик, Конрад направился на конюшню. Спускаясь по парадной лестнице, он встретил Эдварда и кинул на него молниеносный взгляд, полный отвращения. К чему были слова? Вмешательство старшего баронета было ясным и без слов. Эдвард не выдержал взгляда брата и отвёл глаза. В душе он, наверное, злорадствовал и строил планы, но вот такого открытого и честного противостояния вытерпеть не смог. Конрад был готов к любой подлости со стороны брата, поэтому спрятал и придерживал отцовский кортик в рукаве. По счастью, всё обошлось без стычек.
Дойдя до конюшни, Конрад вспомнил, что забыл самое важное – медальон с портретом матери. Он никогда не видел её вживую, но это украшение хранил, как самое драгоценное сокровище. Когда-то, ещё в детстве, их любимая няня надела на шею мальчика медальон и, обливаясь горькими слезами о погибшей госпоже, обняла его с материнской нежностью. С тех пор медальон всегда был с ним рядом. Но теперь он остался на краю письменного стола в комнате баронета. И возвращаться тот не стал.
Дело оставалось за малым – послать весточку Агате, а затем отправиться навстречу своей судьбе. Конрад прекрасно понимал, что не сможет забрать с собой любимую. По крайней мере, пока сам не найдёт себе кров и средства к существованию. Увозить юную девушку, пусть даже и искренне влюбленную, в неизвестность было в высшей степени подло и бесчестно.
Конюх вывел Мерлина, личного коня баронета, заново подковав его, с новой подпругой и сбруей. Он специально подготовил животное, чтобы в дальней дороге ни наезднику, ни коню не было неудобств. Конрад передал свою наспех нацарапанную записку, настрого приказав отдать её лично в руки Агате, потрепал коня по холке и вскочил в седло. Умчаться навстречу неизвестности и свободе он не успел, потому что услышал три коротких свистка.
Это свистел конюх, который выводил под уздцы второго коня, загруженного несколькими сумками.
– Что случилось, Джеймс? - Конрад не стал спешиваться.
– Ваш отец приказал подготовить запасы в дорогу, - спокойно проговорил конюх, кивнув в сторону замка.
Конрад поднял взгляд и увидел в окне фигуру отца в ярко-красном камзоле. Тот наблюдал за отъездом сына совершенно без эмоций. В знак уважения, опальный баронет приподнял треуголку и прижал её к сердцу, а затем надел её обратно и, подтянув поводья, заставил Мерлина встать на правое колено, вытянув левую ногу вперёд.
Кони летели, словно пушечные ядра, а их хозяин чувствовал себя так, словно его выпустили из клетки на свободу. Они заворачивали в поля, перепрыгивали ручейки и русла мелких рек, пересекали какие-то заросли и подлесок. Мерлин ржал, а Конрад смеялся, полной грудью вдыхая запах незнакомых мест и предвкушая приключения. Он хотел лишь добраться до ближайшего трактира и оставить всё, что с ним происходило, позади. Раз и навсегда забыть о прошлой жизни и не вспоминать о ней.
– Хо!
Кони резко остановились, повинуясь окрику хозяина. Они были хорошо выдрессированы, и поэтому такая остановка ничем не навредила им. Мерлин и Бурбон лишь возмущенно заржали, словно бы ругая Конрада, но замерли на месте, как вкопанные. Трактир маячил впереди подсвеченной газовым фонарем скрипучей вывеской.
Конрад проехал трактир и остановился через три дома дальше по улице. Он ввел коней во двор и сгрузил свой скарб, отдав испуганному хозяину дома гинею за хлопоты и кров. Животных нужно было напоить и накормить, а имущество устроить в одной из комнат. Пожилой мужчина с готовностью взял под уздцы коней и согласно покивал в ответ на все распоряжения.
Конрад направился в трактир налегке, оставив при себе лишь оружие и кошель с деньгами. У входа сидело несколько подозрительных личностей, которые порывались его остановить, но он прошёл мимо, не удосужив их даже взглядом. Сегодня он был свободен и мог делать всё, что ему заблагорассудится. Конечно же, баронета в трактире никто не узнал.
Конрад никогда не бывал в подобных заведениях и не очень понимал, как себя вести. Лишь со слов слуг он помнил, что всегда нужно сидеть лицом к двери и видеть входящих. Дальний стол в тёмном углу трактира был идеальным местом, чтобы провести вечер относительно спокойно. За спиной – стена, а дверь и зал просматривались как на ладони.
– Пинту эля и кусок мяса, - хотел по-взрослому прорычать Конрад, но из горла вырвался лишь юношеский сип.
Двое мужчин в кирасах, сидящие за соседним столом, издевательски усмехнулись. Молодая кровь вскипела в жилах, но Конрад сдержался и не стал отвечать на дерзость. Он всего лишь прошёл мимо обидчиков и уселся за свой стол. Впереди у него был большой и полный приключений путь. Было бы глупо погибнуть в обычной трактирной потасовке.
Пока Конрад пил и ел, один из «кирасиров» наметил себе жертву. Пьяный наглец не спускал глаз с хозяйки трактира, которая помогала мужу и разносила еду. Сам трактирщик, виновато потупив взгляд, протирал кружки и старался сделать вид, что ничего не замечает. Выждав момент, когда хозяйка ушла на второй этаж за мясом, «кирасир» специально встал под лестницей, задрав голову. Он явно намеревался поймать беззащитную женщину в охапку, когда та будет спускаться в залу.
Конрад наблюдал за этой «ловушкой» исподтишка. С самого входа в трактир его не покидало ощущение, что драки в этот вечер не избежать, но он выжидал достойного момента. И, казалось, теперь этот момент настал.
– Эй ты! Это достойная леди, не смей её трогать! Её чепчик стоит дороже, чем вся твоя жизнь.
«Кирасир» опасно ощерился, представляя, должно быть, как легко и быстро разделает очередного юнца. Он медленно развернулся, потирая трехцветную бороду. Слишком медленно для того, чтобы заметить молниеносный бросок своего противника. Конрад метнул отцовский кортик в мужчину, прицелившись в единственное уязвимое место, не прикрытое кирасой – горло. Жертва упала, даже не поняв, от чего умерла. Лишь фонтан крови, взметнувшийся над телом, своим железистым запахом наполнил весь зал.
Напарник убитого тут же рванулся к Конраду, перевернув свой стол. Тот же, разбежавшись, упал на пол и проскользив по нему спиной, вонзил рапиру под кирасу нападавшего. Оружие вошло наискосок, пронзая тело от брюха до горла. После такого удара никто не выживал. Конрад оттачивал его до совершенства уже несколько лет, подсмотрев описание приёма в одном из древних трактатов о военном искусстве.
Свежий запах человеческой крови, пролитой собственноручно, опьянял сильнее, чем выпитый эль. Конрад чувствовал себя молодым волком, задравшим свою первую добычу и вкусившим её кровь. Он понимал, что дороги назад уже нет, потому что им были убиты королевские солдаты.
Конрад щедро заплатил трактирщику, который трясся в ужасе от происходящего, и ушёл. Он забрал своих коней и сумки, заплатив хозяину дома, и умчался, стремясь поскорее покинуть город. Он берег животных, медленно разогревая их и не травмируя резким переходом на галоп.
Конрад мчался прочь из родного города, лишь изредка останавливаясь для того, что напоить и накормить коней. Он прикладывал ухо к земле, чтобы услышать стук приближающихся копыт. Пока его не преследовали, но он понимал, что так будет недолго. За двадцать миль до Гластонбери Конрад позволил себе отдых и провел сутки в лесу, отпустив коней свободно пастись на опушке. Он развел три костра и разбросал угли по сторонам, чтобы к ним не подходили волки.
Конраду не было страшно, но произошедшее за день навалилось просто неподъемным грузом. Он думал о том, что было в прошлом и как принять то, что будет впереди. Свобода, о которой ему мечталось, принесла ему пока только неприятности. Но он понимал также и то, что любой, кто посягнет на нее, потеряет всё. Готовность бороться за свою свободу бурлила в его крови, лишая сна и заставляя бесконечно начищать оружие в попытке отвлечься от всех переживаний.
Первый день Фергюса на «Астрид» пролетел так быстро и суматошно, что у него хватило сил лишь на то, чтобы упасть в свой гамак и уснуть. Впечатлений у мальчика была масса и все настолько яркие, что, казалось, именно из-за них он так устал. Гамак он предусмотрительно повесил по-соседству с Тео, рассудив, что рядом с тем ему точно ничего не угрожает.
Утро второго дня началось с удара рынды, спровоцировавшего волну отборного раскатистого мата на палубе и в трюме. Те из членов команды, которые были пьяны, и не думали срываться с мест. Кто-то остался валяться в гамаке, кто-то играл в кости, кто-то спал. На палубе тоже царила атмосфера разгула – было много праздношатающихся моряков, некоторые выпивали и сбивались в компании, чтобы выпить или поиграть.
Фергюс выбрался на палубу без приключений и принялся осматриваться. Внимание сразу же привлекала самая большая и шумная компания пиратов. Тут же ему стало очень любопытно, чем же таким себя развлекают пираты, и он подошёл к ним.
– Делайте ставки, осьминоги вонючие! - голос, который грохотал в гуще событий, сложно было спутать. Тео, держащий в одной руке початую бутылку рома, в другой – вертел метательный нож и активно им жестикулировал. – Кто хочет поставить золотишко на то, что я попаду в «яблочко»?
Фергюс осторожно пробрался в середину полукруга, который образовали разгоряченные азартом и выпивкой мужчины. Они даже не заметили щуплого мальчишку. Пират, в которого целился Тео своим ножом, был так же пьян и взбудоражен, как и остальные. Он широко улыбался своим щербатым ртом и крепко прижимал свою ладонь с растопыренными пальцами к стенке юта. Кажется, его совершенно не волновало то, что нож может пронзить его руку.
– Он что, совсем ума лишился? – спросил Фергюс у единственного знакомого человека в толпе – квартирмейстера. – А если Тео промахнется?
– Во-первых, Том – левша, а, значит, ранение не причинит особого вреда работе, - хмыкнул Джо. – А, во-вторых, в этом-то и весь смысл!
– Он хочет остаться без руки? – удивился мальчик.
– Да нет же! – рассмеялся подошедший боцман. – Если Тео промахнется и попадёт в руку Тома, то тот получит все деньги, которые ставили на Тео. Видишь?
Конрад судорожно выдохнул и опустил взгляд. Он всё же не смог выдержать такого давления со стороны отца. Тот говорил мягко и почти успокаивающе, но вот глаза… Этот взгляд был красноречивее каких-либо криков. Барон был в бешенстве, и его ярость обжигающими волнами распространялась по кабинету.
– Любовь - это не легкомысленные прогулки под луной, - твердо проговорил барон, откладывая бумаги в сторону. – Это долг. Перед твоими близкими, семьей. Скажи, разве мы – не твоя семья, Конрад?
Барон пристально смотрел в глаза сына. Он явно искал в них понимания и подчинения. Конраду казалось, что с каждым мгновением на его плечи опускают всё больше и больше груза. Ему хотелось сжаться в комочек и исчезнуть.
– Конечно же, вы с Эдвардом – моя семья! Но я хочу, чтобы и Агата стала частью моей семьи. Нашей семьи! - выпалил баронет, усилием воли превозмогая свой страх и не отводя взгляда.
– Упорствуешь? - зло прищурился барон. Его самообладание, казалось, трещало по швам. Злость проступала, словно пробиваясь сквозь едва заметные трещины в маске невозмутимости. В светлых глазах, подобные которым унаследовал Конрад, начался шторм – они потемнели, превращаясь в пугающие омуты. – Ты готов предать свою семью, связавшись с этим отрепьем? Я возлагал на тебя такие большие надежды, а ты вот так легко хочешь меня разочаровать?
– Разочаровать? - воскликнул Конрад. Тут уже настала его очередь для попыток совладать с гневом. Он до боли сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. – Вы хотите сказать, что возлагали на меня какие-то надежды? Отец, Вы же прекрасно знаете, что это ложь! Эдвард – вот Ваша надежда и опора! Но не я… Я никогда не был Вам любимым сыном.
Барон вскочил и в одно движение оказался рядом с сыном. Он тяжёло опирался на трость, но даже в таком положении нависал над высоким юношей. Воздух в кабинете сгустился и, казалось, его то и дело прошивали сверкающие молнии.
– Вы оба - мои сыновья! - прогрохотал мужчина, стараясь придавать каждому слову такой вес, который мог бы окончательно растереть Конрада в пыль. – Я люблю вас обоих одинаково! Вот только Эдвард не проявляет такого упрямства и своеволия, как ты! Он проявляет почтение к своему отцу!
– Отец! - ужаснулся Конрад. И не смог скрыть дрожи в своём голосе. – Я… Никогда не хотел разочаровать Вас!
Барон выставил вперёд ладонь, почти касаясь ею груди сына. Одного этого движения хватило для того, чтобы Конрад замолчал.
– Хватит! Вот… Тебе… Моё… Слово, - барон произносил каждоё слово раздельно и чётко, словно вбивая гвозди молотком. – Если ты не откажешься от этой глупой интрижки, то я лишу тебя наследства, титула и отрекусь от тебя.
Конрад с удивлением взглянул на отца. Он наивно предполагал, что до таких суровых мер разговор не дойдёт. Рассчитывал на нравоучения и ругань, но никак не на отречение. И теперь пребывал не просто в растерянности, но буквально не знал, что говорить и как поступить. Одно было ясно – барон не шутил. И был готов выполнить свою угрозу.
– Я не откажусь от наших отношений с Агатой, - упрямо и бесстрашно проговорил Конрад. Его действительно не прельщали богатство и титул. – И если это необходимо – я уйду. Я не хочу разочаровывать Вас и позорить семью, если для Вас это является именно позором.
Барон не стал задавать лишних вопросов. Он уже все понял по суровому взгляду сына. Решение было принято для обеих сторон, а отступать от своих слов ни один Бейли не привык. Сколько бы Конрад ни упрямился, но он был истинным сыном своего отца. У них было гораздо больше схожих черт, чем они хотели признать.
– Что ж, хорошо, - спокойно проговорил барон, отворачиваясь от сына к окну и давая понять, что разговор окончен. – Кошель на столе. Монеты лишними не будут.
– Спасибо, - Конрад сморгнул набежавшие на глаза слёзы и прочистил горло. Он и не ожидал, что отец будет удерживать его при себе. И всё же… В груди нещадно жгло от обиды и боли.
– Возьми с собой оружие. И мой кортик тоже захвати. Он ни разу не подводил меня в бою. Я уверен, что он сохранит и твою жизнь. И будет напоминать обо мне.
Барон прошёл мимо сына и вышел.
Всю свою жизнь Конрад будет вспоминать эту удаляющуюся фигуру, опирающуюся на трость в правой руке. Местный кузнец – умелец по имени Джим – вставил трёхфутовый клинок в трость хозяина, превратив её в смертоносное оружие. Несмотря на свой солидный возраст, барон Бейли не терял своих навыков в фехтовании и верховой езде. Он постоянно упражнялся и сохранял подтянутый вид даже в свои годы. Высокий, поджарый мужчина с холодным взглядом и уверенной твердой поступью, из-за которой даже подвальная челядь просыпалась – таким сын запомнил своего отца.
Весь обратный путь до своей комнаты Конрад пытался запомнить обстановку родного дома, оставить в памяти даже запахи, цвета и звуки. Вот настенные часы мерно отбивают каждую секунду, вот любимый гобелен с изображением какого-то далёкого предка, вот с кухни доносится весёлое пение поварихи и тянет умопомрачительным ароматом выпечки. Кажется, больше всего из домашней обстановки будут вспоминаться именно эти пироги.
Собрав всё свое нехитрое имущество, включая рапиру и отцовский кортик, Конрад направился на конюшню. Спускаясь по парадной лестнице, он встретил Эдварда и кинул на него молниеносный взгляд, полный отвращения. К чему были слова? Вмешательство старшего баронета было ясным и без слов. Эдвард не выдержал взгляда брата и отвёл глаза. В душе он, наверное, злорадствовал и строил планы, но вот такого открытого и честного противостояния вытерпеть не смог. Конрад был готов к любой подлости со стороны брата, поэтому спрятал и придерживал отцовский кортик в рукаве. По счастью, всё обошлось без стычек.
Дойдя до конюшни, Конрад вспомнил, что забыл самое важное – медальон с портретом матери. Он никогда не видел её вживую, но это украшение хранил, как самое драгоценное сокровище. Когда-то, ещё в детстве, их любимая няня надела на шею мальчика медальон и, обливаясь горькими слезами о погибшей госпоже, обняла его с материнской нежностью. С тех пор медальон всегда был с ним рядом. Но теперь он остался на краю письменного стола в комнате баронета. И возвращаться тот не стал.
Дело оставалось за малым – послать весточку Агате, а затем отправиться навстречу своей судьбе. Конрад прекрасно понимал, что не сможет забрать с собой любимую. По крайней мере, пока сам не найдёт себе кров и средства к существованию. Увозить юную девушку, пусть даже и искренне влюбленную, в неизвестность было в высшей степени подло и бесчестно.
Конюх вывел Мерлина, личного коня баронета, заново подковав его, с новой подпругой и сбруей. Он специально подготовил животное, чтобы в дальней дороге ни наезднику, ни коню не было неудобств. Конрад передал свою наспех нацарапанную записку, настрого приказав отдать её лично в руки Агате, потрепал коня по холке и вскочил в седло. Умчаться навстречу неизвестности и свободе он не успел, потому что услышал три коротких свистка.
Это свистел конюх, который выводил под уздцы второго коня, загруженного несколькими сумками.
– Что случилось, Джеймс? - Конрад не стал спешиваться.
– Ваш отец приказал подготовить запасы в дорогу, - спокойно проговорил конюх, кивнув в сторону замка.
Конрад поднял взгляд и увидел в окне фигуру отца в ярко-красном камзоле. Тот наблюдал за отъездом сына совершенно без эмоций. В знак уважения, опальный баронет приподнял треуголку и прижал её к сердцу, а затем надел её обратно и, подтянув поводья, заставил Мерлина встать на правое колено, вытянув левую ногу вперёд.
Кони летели, словно пушечные ядра, а их хозяин чувствовал себя так, словно его выпустили из клетки на свободу. Они заворачивали в поля, перепрыгивали ручейки и русла мелких рек, пересекали какие-то заросли и подлесок. Мерлин ржал, а Конрад смеялся, полной грудью вдыхая запах незнакомых мест и предвкушая приключения. Он хотел лишь добраться до ближайшего трактира и оставить всё, что с ним происходило, позади. Раз и навсегда забыть о прошлой жизни и не вспоминать о ней.
***
– Хо!
Кони резко остановились, повинуясь окрику хозяина. Они были хорошо выдрессированы, и поэтому такая остановка ничем не навредила им. Мерлин и Бурбон лишь возмущенно заржали, словно бы ругая Конрада, но замерли на месте, как вкопанные. Трактир маячил впереди подсвеченной газовым фонарем скрипучей вывеской.
Конрад проехал трактир и остановился через три дома дальше по улице. Он ввел коней во двор и сгрузил свой скарб, отдав испуганному хозяину дома гинею за хлопоты и кров. Животных нужно было напоить и накормить, а имущество устроить в одной из комнат. Пожилой мужчина с готовностью взял под уздцы коней и согласно покивал в ответ на все распоряжения.
Конрад направился в трактир налегке, оставив при себе лишь оружие и кошель с деньгами. У входа сидело несколько подозрительных личностей, которые порывались его остановить, но он прошёл мимо, не удосужив их даже взглядом. Сегодня он был свободен и мог делать всё, что ему заблагорассудится. Конечно же, баронета в трактире никто не узнал.
Конрад никогда не бывал в подобных заведениях и не очень понимал, как себя вести. Лишь со слов слуг он помнил, что всегда нужно сидеть лицом к двери и видеть входящих. Дальний стол в тёмном углу трактира был идеальным местом, чтобы провести вечер относительно спокойно. За спиной – стена, а дверь и зал просматривались как на ладони.
– Пинту эля и кусок мяса, - хотел по-взрослому прорычать Конрад, но из горла вырвался лишь юношеский сип.
Двое мужчин в кирасах, сидящие за соседним столом, издевательски усмехнулись. Молодая кровь вскипела в жилах, но Конрад сдержался и не стал отвечать на дерзость. Он всего лишь прошёл мимо обидчиков и уселся за свой стол. Впереди у него был большой и полный приключений путь. Было бы глупо погибнуть в обычной трактирной потасовке.
Пока Конрад пил и ел, один из «кирасиров» наметил себе жертву. Пьяный наглец не спускал глаз с хозяйки трактира, которая помогала мужу и разносила еду. Сам трактирщик, виновато потупив взгляд, протирал кружки и старался сделать вид, что ничего не замечает. Выждав момент, когда хозяйка ушла на второй этаж за мясом, «кирасир» специально встал под лестницей, задрав голову. Он явно намеревался поймать беззащитную женщину в охапку, когда та будет спускаться в залу.
Конрад наблюдал за этой «ловушкой» исподтишка. С самого входа в трактир его не покидало ощущение, что драки в этот вечер не избежать, но он выжидал достойного момента. И, казалось, теперь этот момент настал.
– Эй ты! Это достойная леди, не смей её трогать! Её чепчик стоит дороже, чем вся твоя жизнь.
«Кирасир» опасно ощерился, представляя, должно быть, как легко и быстро разделает очередного юнца. Он медленно развернулся, потирая трехцветную бороду. Слишком медленно для того, чтобы заметить молниеносный бросок своего противника. Конрад метнул отцовский кортик в мужчину, прицелившись в единственное уязвимое место, не прикрытое кирасой – горло. Жертва упала, даже не поняв, от чего умерла. Лишь фонтан крови, взметнувшийся над телом, своим железистым запахом наполнил весь зал.
Напарник убитого тут же рванулся к Конраду, перевернув свой стол. Тот же, разбежавшись, упал на пол и проскользив по нему спиной, вонзил рапиру под кирасу нападавшего. Оружие вошло наискосок, пронзая тело от брюха до горла. После такого удара никто не выживал. Конрад оттачивал его до совершенства уже несколько лет, подсмотрев описание приёма в одном из древних трактатов о военном искусстве.
Свежий запах человеческой крови, пролитой собственноручно, опьянял сильнее, чем выпитый эль. Конрад чувствовал себя молодым волком, задравшим свою первую добычу и вкусившим её кровь. Он понимал, что дороги назад уже нет, потому что им были убиты королевские солдаты.
Конрад щедро заплатил трактирщику, который трясся в ужасе от происходящего, и ушёл. Он забрал своих коней и сумки, заплатив хозяину дома, и умчался, стремясь поскорее покинуть город. Он берег животных, медленно разогревая их и не травмируя резким переходом на галоп.
Конрад мчался прочь из родного города, лишь изредка останавливаясь для того, что напоить и накормить коней. Он прикладывал ухо к земле, чтобы услышать стук приближающихся копыт. Пока его не преследовали, но он понимал, что так будет недолго. За двадцать миль до Гластонбери Конрад позволил себе отдых и провел сутки в лесу, отпустив коней свободно пастись на опушке. Он развел три костра и разбросал угли по сторонам, чтобы к ним не подходили волки.
Конраду не было страшно, но произошедшее за день навалилось просто неподъемным грузом. Он думал о том, что было в прошлом и как принять то, что будет впереди. Свобода, о которой ему мечталось, принесла ему пока только неприятности. Но он понимал также и то, что любой, кто посягнет на нее, потеряет всё. Готовность бороться за свою свободу бурлила в его крови, лишая сна и заставляя бесконечно начищать оружие в попытке отвлечься от всех переживаний.
Глава 5
Первый день Фергюса на «Астрид» пролетел так быстро и суматошно, что у него хватило сил лишь на то, чтобы упасть в свой гамак и уснуть. Впечатлений у мальчика была масса и все настолько яркие, что, казалось, именно из-за них он так устал. Гамак он предусмотрительно повесил по-соседству с Тео, рассудив, что рядом с тем ему точно ничего не угрожает.
Утро второго дня началось с удара рынды, спровоцировавшего волну отборного раскатистого мата на палубе и в трюме. Те из членов команды, которые были пьяны, и не думали срываться с мест. Кто-то остался валяться в гамаке, кто-то играл в кости, кто-то спал. На палубе тоже царила атмосфера разгула – было много праздношатающихся моряков, некоторые выпивали и сбивались в компании, чтобы выпить или поиграть.
Фергюс выбрался на палубу без приключений и принялся осматриваться. Внимание сразу же привлекала самая большая и шумная компания пиратов. Тут же ему стало очень любопытно, чем же таким себя развлекают пираты, и он подошёл к ним.
– Делайте ставки, осьминоги вонючие! - голос, который грохотал в гуще событий, сложно было спутать. Тео, держащий в одной руке початую бутылку рома, в другой – вертел метательный нож и активно им жестикулировал. – Кто хочет поставить золотишко на то, что я попаду в «яблочко»?
Фергюс осторожно пробрался в середину полукруга, который образовали разгоряченные азартом и выпивкой мужчины. Они даже не заметили щуплого мальчишку. Пират, в которого целился Тео своим ножом, был так же пьян и взбудоражен, как и остальные. Он широко улыбался своим щербатым ртом и крепко прижимал свою ладонь с растопыренными пальцами к стенке юта. Кажется, его совершенно не волновало то, что нож может пронзить его руку.
– Он что, совсем ума лишился? – спросил Фергюс у единственного знакомого человека в толпе – квартирмейстера. – А если Тео промахнется?
– Во-первых, Том – левша, а, значит, ранение не причинит особого вреда работе, - хмыкнул Джо. – А, во-вторых, в этом-то и весь смысл!
– Он хочет остаться без руки? – удивился мальчик.
– Да нет же! – рассмеялся подошедший боцман. – Если Тео промахнется и попадёт в руку Тома, то тот получит все деньги, которые ставили на Тео. Видишь?
