Джем не выдержал и, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь – самую маленькую щелочку! – благо новые, хорошо смазанные петли не заскрипели. Он увидел, как его Хельда, вздрагивая от рыданий, сидела на высоком хирургическом столе, протянув бабуле дрожащие руки. Они были красные, распухшие, будто обваренные в кипятке, и кожа кое-где слезла пятнами, кажется, прямо до мяса. Ничего себе!
Клэр быстро, но осторожно смазывала их густым слоем какой-то мази и, мягко улыбаясь, говорила что-то ласковое и ободряющее. Он забылся и все-таки робко просунул голову в комнату. Все присутствующие резко повернули к нему свои.
– Джем! – бабуля была явно недовольна. – Что ты здесь делаешь?
– Я... я ничего... – заливаясь краской, в крайнем смущении забормотал он, – э-м-м... я просто хотел узнать, что случилось, ба?
Брови Клэр поднялись в негодовании. Она оставила пациентку сидеть и прошествовала прямо к нахальному нарушителю.
– С каких это пор ты, сударь мой, позволяешь себе вторгаться в хирургическую во время приема? Да еще когда здесь барышня!.. – проговорила бабуля ледяным голосом, и вид у нее был такой, будто сейчас бестолкового охальника ударят в лоб. – Ну-ка, закрой дверь, сейчас же!
Наверное, именно такого тона и боялся дед, потому что у Джема снова по всему телу побежали мурашки, но он упрямо не уходил.
– Ба-а! – прошептал он, умоляюще раскрыв на нее глаза. – Я пришел узнать, что такого случилось с Хельдой. И не уйду, пока ты мне не скажешь!
Клэр поджала губы, но все-таки ответила:
– Ничего такого, милый, о чем стоило бы волноваться. Просто аллергия на крапиву. Это как ожог. При должном уходе, надеюсь, заживет быстро. И все же, мальчик мой, – Клэр явно была серьезно рассержена, – я буду вынуждена сказать твоему отцу, что ты нарушил запрет.
– Но ведь я... Может, я могу что-нибудь сделать? Помочь чем-то?
– Хм-м... что ж, спасибо. Уже помог! Вон из-за твоей бестолковой выходки столько теперь последствий! У всех.
Но увидев, как дрогнули в отчаянии губы внука, а глаза его потихоньку наполняются неизбывной тоской, смягчилась:
– Ладно... Все будет в порядке, Джем. Твоей Дульсенее ничего пока не нужно. Но, спасибо, что спросил. Все, иди, занимайся своим делом. Сдается мне, огород сам себя не перекопает, так ведь, мой любезный воздыхатель?
– Да копаю я. Чего ты ругаешься? Я же просто пришел узнать!
– Ага, я вижу, как ты копаешь. Все. Иди-иди, Джем... Видишь, мне некогда!
И она решительно захлопнула дверь, чуть не прищемив ему нос.
Джем постоял пару минут, корча досадливые рожицы ни в чем не повинной двери, потом пошел обратно, к Айдану, который, к слову сказать, уже умудрился перекопать б0льшую половину своего участка.
Что же касается полосы Джема, то она так и помахивала ему призывно сорняками под знойным полуденным ветерком. Он опять – вообще-то вон уже все ладони стерлись до крови! – обреченно взялся за лопату, поглядывая с тайной надеждой на двери Нового Дома: когда же оттуда появится его милая Хельда?.. Нежный, волнующий сердце образ с покалеченными руками так и стоял перед его мысленным взором, вызывая в душе трепет и горькое сожаление.
Но она почему-то все не выходила. Это заставляло Джема нервничать, мучительно томясь в ожидании. Зато, пока голова была занята трепетными мыслями, перекопанный участок – Джем с удовлетворением осмотрел поле своей деятельности – заметно увеличился!
Но почему-то у Айдана получается быстрее!.. Джем отметил удивленно, что друг потихоньку скосил линию и прихватывает его участок уже на пару лопат. «Да, ладно, Айд, спасибо, конечно, но не нужно – сам справлюсь, чай, не слабак!..» Айдан пожал плечами, дескать, мне не трудно помочь, но с его полосы ушел. Ох, черт, уже и есть захотелось, прям невмоготу!..
И тут парни увидели, как Бобби, оседлав свою каурую лошадку Пэгги, куда-то подался со двора. Выходит, надолго... Дед и отец тоже все еще пропадали где-то по делам, и Джем с Айданом переглянулись, подумав, очевидно, об одном и том же: где-то там, в недрах конюшни, для них уже всё приготовлено!..
Ох!.. И думать об этом было как-то совсем неуютно, а еще хуже – представлять зловещую картинку. Надо глянуть хотя бы одним глазком, как вообще всё это выглядит.
Тем более, в конюшне Джема, наверняка, ждала его добрая подружка – Белла. Паренек подхватил с земли добытую морковку, нащупал в кармане кусок сахара. Эх, сам бы сейчас так и съел – в животе противно сосало!.. Но для Беллы важнее, она же беременная.
Мальчишки, не сговариваясь, воткнули лопаты в землю и быстренько, пока никого нет, помчались к конюшне – посмотреть, что там и как.
ГЛАВА 13. БРАТСКИЕ БИТВЫ
ТИХОНЬКО ОТВОРИВ ВОРОТА, мальчишки прислушались: после яркого солнечного света трудно было что-либо различить в полумраке конюшни. Вкусно пахло навозом, сеном и лошадиным потом – такими привычными и уютными запахами. А еще сухим зерном и отрубями.
«Конюшня – храм для лошадей», – любил говаривать дед. Поэтому конюшня Фрейзеров была построена идеально: из добротных струганных бревен, с ровным глиняным полом и двумя прямыми рядами денников на двенадцать лошадей, каждый из которых всегда был засыпан чистой соломой и опилками. Никакая грязь здесь не допускалась просто по определению. За этим исправно следил Бобби Хиггинс. Лошади Фрейзеров всегда были самые ухоженные во всем Ридже: сытые, лоснящиеся, с прочесаной гривой. Просто загляденье!
После знойного огорода парни погрузились в приятную прохладу помещения. Через небольшие окошечки под потолком проникали легкие лучики света, в которых медленно парили, иногда клубясь от резкого дуновения, частички сенной пыли.
В стойлах тихо пофыркивали несколько животных, незанятых на данный момент в работах. В том числе и лошадь его матери – красавица Леди Белла. Во время Войны она чуть не погибла, но сейчас, хвала Иисусу, ждала жеребенка.
На самом деле, Джем ходил вокруг кобылы хороводом – его обязанность была кормить, чистить и выгуливать будущую роженицу. Что он и выполнял, по мере возможности, очень старательно. Парень ждал родов Беллы с замиранием сердца, потому что дед – Джем не мог поверить своему счастью! – обещал жеребенка именно ему.
И вот что теперь? Иисус твою ж Рузвельт Христос! Наверняка он ничего не получит! Зря он так ждал и надеялся!.. От этой ярко вспыхнувшей мысли резануло в груди, и настроение окончательно упало, разбившись на мелкие-мелкие осколки. Вот что за невезение такое!
Он грустно скормил Белле несколько принесенных морковок и свой, заныканый еще с завтрака, липкий кусок сахара и, тяжко вздохнув, потрогал мягкий жующий храп. Слезы сами навернулись на глаза. Почувствовав настроение приятеля, добрая кобыла тихонько тыкалась мордой в его ладонь, плечо и фыркала сочувственно, обдувая волосы густым теплым дыханием.
– Да, – сказал ей Джем, глотая слезы. – Вот так. Но ты не волнуйся, я буду к тебе приходить все равно. И может, в следующий раз... когда ты родишь еще... А я не буду вести себя, как последний придурок...
Сердце его дрогнуло, и он зачерпнул для Леди Беллы ведро воды, чтобы как-то отвлечься и не расплакаться окончательно. Потом закинул ей сена в почти пустые ясли. Она должна есть за двоих... Красавица-девочка!..
На самом деле, он уже давно с замиранием сердца мечтал, как будет растить своего питомца и заботиться о нем… А потом, через пару лет, станет гарцевать на прекрасном, тонконогом – как его породистая мамаша – золотисто-буланом жеребце. Ну или, ладно, пусть это будет кобыла, не важно!..
И... эх-х!... Теперь все его мечты – разбились, разлетелись в прах. Сгинули коту под хвост! Иисус, дернула же его нелегкая заниматься этаким непотребством! Вон теперь сколько проблем у всех!.. А уж у них с Айданом и подавно. Н-нда-а... Развлеклись, называется, по полной, кретины идиотские. Но теперь уже ничего не вернешь... остается только расплачиваться за содеянное. Джемми снова тяжко вздохнул.
Хотя... все-таки, чего греха таить, посмотреть одним глазком на его прекрасную Хельду стоило этаких терзаний. Наверное?..
Образ обнаженной плутовки, стоящей к нему кругленьким полновесным задом, вновь, как и тогда... заставил его плоть предательски воспрянуть. Ой-ей-ей, да что ж такое-то!
Вчера, когда Кромби хлестал его этой чертовой крапивой, он ни на секунду не мог забыть о том, что она смотрит. Воспоминания вновь заставили его передернуться от острого стыда. Поэтому он, как мог, держался тогда, зажмурив глаза и стиснув зубы, хотя это было совсем даже нелегко.
На самом деле, Джем плохо помнил вчерашнюю пытку: тогда в голове что-то напрочь отключилась, и оглушенный мозг воспринимал происходящее, будто сквозь мерклую пелену. Память выхватывала только особо острые моменты.
Вот они с Айданом уже много томительных часов сидят в молельной избе, одинокие и дрожащие, не в силах думать и говорить. По уши загруженные теми жуткими обвинительными словами, которыми облил их Хирам, а так же нарисованными старостой отвратительными подробностями предстоящего наказания.
Мистер Кромби не поскупился в описаниях, чтобы вразумить их, распутных грешников, надо отдать ему должное. Он велел им молиться, но они не могли вспомнить ни одной молитвы, полумертвые от стылого ужаса.
Вот их зачем-то заставили раздеться и, оставив в одних рубашках, вывели почти голых перед гудящей толпой...
Зато Джем хорошо запомнил непроницаемые, хмурые лица отца и деда, избегающие смотреть в их сторону… и просто физически почувствовал густой позор своего родителя, когда тот выступил вперед – просить людей Риджа в его, беспутного сына, защиту.
И Джем никогда не забудет ту мучительную боль в груди и во всем теле, которую испытал за отца, повинно склонившего голову... В этот момент он сам был готов провалиться сквозь землю.
Хельда была там. Охваченный внезапной паникой, Джем заметил в толпе ее нежно-васильковое платье и знакомый кружевной чепец, прикрывавший склоненную головку… Пухлые пальчики нервно теребили что-то белое – похоже, носовой платок.
Он не знал, сколько это – те десять минут, которые назначил дед, и весь процесс показался ему тошнотворно бесконечным. И страшным. Не только от жгучей нескончаемой боли, но и из-за полной беспомощности перед сокрушительным вторжением посторонней силы, которая эту боль хладнокровно причиняла. А он, намертво привязанный, не мог даже пошевелиться.
Ему хотелось вырваться из безжалостных пут и бежать, бежать без оглядки. Или хотя бы кричать – от страха и боли. Но он не мог себе этого позволить, потому что Хельда… она смотрела. И он знал это.
Хотя слез от страшной обиды перед такой оглушительной жестокостью людей ему-таки сдержать не удалось.
Когда, наконец, отец с дедом забрали с места казни их дрожащие от шока тела, Джем, постепенно оттаивая, ощутил себя окруженным такой, по-настоящему дружеской защитой – теплой, ненавязчивой – которая помогла к вечеру почти отбросить все эти ужасные переживания.
Пацаненок даже усмехнулся ехидно, вспоминая те байки, который травили для них старшие мужчины, в попытке развеселить. Вот же хитрые какие, сами такие воспитывают, а сами-то вона что отмачивали в детстве! В общем, потом, все стало как-то легко и забавно. Да.
Джем вообще предпочитал долго не удерживать в памяти неприятности. Было и прошло. Что ж теперь делать? Забыли. Только резкие всплески стыда и вины заливали краской его уши, когда он вспоминал о Хельде.
Девушка тоже пострадала там из-за него… А он мог только беспомощно смотреть, как мистер Кромби хлещет ее крапивой по рукам. При всех! Так же, как до этого хлестал его самого…
И вот… ее прекрасные ручки, Боже, во что они превратились! Конечно, это Джем во всем виноват, а кто же еще?.. Он дал себе зарок найти Хельду и как-то поговорить с ней, извиниться за себя и за Айдана тоже. Глупо и неправильно все вышло…
Вечером, закрывшись в своей комнате, он аж три раза натерся охлаждающей мазью, которую дала ему бабуля, и то потом еле как заснул – так безостановочно палили изжаленные чресла, будто внутри кожи лопались и лопались маленькие пузырьки с едучим зельем. Хотя наутро, действительно, стало все более-менее сносно, как Клэр и обещала.
Но, впрочем, Господи Иисусе, еще ничего не было закончено...
– Эй, брат, иди сюда... – глухим полушепотом позвал Айдан.
В дальнем конце конюшни, перед выходом в паддок, находилось довольно просторное помещение, размером в два денника, покрытое дощатым полом. Там обычно хранилась всякая амуниция и инвентарь для лошадей.
Айдан стоял у дальней стены и заворожено смотрел на целый букет ореховых хворостин, торчавших задорным фонтаном из высокого деревянного ведра. Он шумно сглотнул и перевел на подошедшего приятеля взгляд, полный скорбного трепета.
Джем тоже хмуро уставился на злобные прутья, явно заготовленные по их душу, вернее, для их... злополучных задов. Этой части тела сразу, признаться, стало как-то неуютно при мысли о болезненных возможностях этих жгучих штуковин. Куда как той крапиве...
Джем протянул руку и осторожно вытянул прут – мокрый, блестящий от воды. Ох, итиш ты, какой длинный!.. Потрогал враз окоченевшими пальцами. Ровный, заботливо обструганный от сучков. Потом попробовал согнуть. Гнулся он что надо!
Дотошный исследователь несколько раз взмахнул им хорошенько, рассекая воздух с присвистом, потом все сильнее, резче. Н-да-а... Кстати, вон и тяжелая скамья стоит тут же, вдоль стены, терпеливо дожидаючись провинившихся тел. Их с Айданом.
– Джем! Да, перестань ты, придурок! – Айдан явно паниковал, да и Джему было как-то не по себе.
– Ой, ну и подумаешь! – он решил не показывать свой страх. – Это всего лишь ветка, кретин! Ты что, об ветки никогда не хлестался?
Айдан посмотрел на него так, будто усомнился в его умственных способностях.
– Тоже мне, сравнил, умник! Когда веткой хлестнет один раз – и то больно как! А когда тебя специально хлещут со всего маха, представляю...
Губы его дрогнули.
– Да ладно, Айд. Что тебя Бобби никогда не порет что ли? Вон сам рассказывал... сметану когда слопал... и за топор потерянный. А помнишь, мы с тобой заигрались и коров забыли забрать из стада. Мне ух как сильно тогда попало, до синяков аж!
– Да Бобби же ремнем бьет, ты думай! И потом... не так-то сильно и лупит он. Не знаю... Все быстро проходит. А розгами он ни разу даже не бил. Не представляю... как это.
– Меня отец тоже не больно бьет вообще-то!
– Не больно? Чего ж ты тогда орешь на всю округу как резанный?
– Ну... это… чтобы он сильно не расстраивался. Вроде как старается же... старикан-то мой, аж потеет.
– Ага, я тоже поэтому всегда кричу погромче – чтоб Бобби не огорчать.
Они с Айданом, придя к очевидному согласию по данному, весьма щекотливому вопросу, снисходительно посмеялись над своими «незадачливыми» предками. Ну, так не над собой же потешаться...
Стыдно признаться, право, что не можешь сдержать отчаянных воплей, пока рассвирепевший родитель изгоняет твоих зарвавшихся бесов, методично наяривая то место, которое Бог специально предназначил для этих целей.
