Девочка послушно кивает, осушает стакан и вскакивает на ноги. Я наблюдаю за тем, как Трейси убегает к своим граблям, останавливается, а после машет мне. Я поднимаю руку, помахав в ответ.
Осматриваю сад, скользя взглядом по бассейну и деревьям, начинающим потихоньку зеленеть, и вдруг неожиданно замечаю лицо Элис в окне, которая пристально наблюдает за нами. Это почему-то вызывает неприятные эмоции, и я поспешно отворачиваюсь. Не хочу, чтобы она видела, что у меня хорошее настроение, а то снова подумает, будто со мной что-то не так.
Она всегда видит где-то проблемы, и не важно, счастлив ты или же нет. Мне кажется, это хронически.
Стараясь не думать о мачехе, я принимаюсь за работу. Бассейн сам себя не почистит, так что придётся постараться…
Chris Cornell ft. Timbaland – Part Of Me (Dirty)
Я щёлкаю зажигалкой, наблюдая за обжигающим ярким пламенем. Подношу его к глазам, рассматривая и пытаясь увидеть в нём нечто особенное. Какой-то знак или же видение, как это обычно бывает в фильмах про ведьм.
Но я не в кино, и в небольшом пламени зажигалки совершенно ничего не вижу. Я должен быть сумасшедшим, чтобы утверждать обратное.
Никаких картинок, видений будущего или прошлого. Ничего. Лишь яркий тёплый огонь, греющий кожу моего лица. Прищурившись, я кривлю губы и отпускаю палец – пламя тут же исчезает.
Я сижу на кладбище, прислонившись спиной к надгробию своей матери, и представляю, как будто это вовсе не каменная плита, а её тёплое мерно вздымающееся из-за дыхания тело.
Темно. Ночь. Поздно.
Дома меня ждут разборки из-за того, что я снова нарушил комендантский час, установленный отцом, так что возвращаться обратно у меня нет никакого желания.
Да. Мне четырнадцать, и я должен быть дома ровно в десять вечера. Ни минутой позже, иначе будет очень и очень плохо. Отец разозлится, а дальше всё будет происходить по одному и тому же сценарию: Элис начёт успокаивать его и говорить, что сама справится со мной. Мы пойдём в её кабинет и будем разговаривать, пока я не усвою одно простое правило: злить отца запрещено.
Я люблю его злить. Назло. За то, что он отнял у меня маму и привёл в нашу семью другую женщину. Это его наказание. Отец это заслужил.
Прячу зажигалку в карман, медленно поднимаюсь на ноги. Встаю лицом к надгробной плите и долго всматриваюсь в имя, в дату рождения и смерти. «Гори». Вот, какое слово написано в самом низу.
Гори.
Что она имела ввиду, когда просила выбить это на своём надгробии? О чём она тогда думала?
Достаю из кармана помятую пачку сигарет, небрежно вынимаю одну палочку и прикусываю фильтр зубами. Медлю, втягивая запах сухого табака. Щёлкаю зажигалкой, прикрыв пламя от ветра, затягиваюсь. Неприятная горечь наполняет лёгкие, пальцы теперь будут вонять…
Тусклый огонёк мелькает в темноте то разгораясь, то немного затухая, и я наблюдаю за ним, словно за светлячком. Тишина заполняет кладбище, прохлада окутывает меня со всех сторон, грусть разрывает внутренности на кусочки.
Я не докуриваю сигарету – кладу её на надгробие. Оторвав взгляд от затухающего огонька, я разворачиваюсь и направляюсь к выходу с кладбища. Теперь мне нужно вернуться домой и выслушать нотации отца, а после стерпеть разговоры с мачехой. Главное, просто сидеть и кивать, обещая, что я больше не буду так делать. И всё. Это займёт максимум час. Если повезёт, может быть, и меньше.
В окнах коттеджа Кристалл горит свет. Они ждут меня. Отец и мачеха. Сидят в гостиной и дожидаются моего возвращения. Я долго стою на противоположной стороне улицы, рассматривая дом Элис и пытаясь набраться смелости, чтобы подойти к нему и зайти внутрь.
Мне страшно, потому что я знаю, что случится, как только произойдёт встреча с отцом. Сейчас мне просто хочется сбежать и больше никогда сюда не возвращаться. Исчезнуть, раствориться в ночи, сгореть.
Но я этого не делаю.
Вместо этого я перехожу через дорогу, открываю калитку, неохотно иду по гравированной дорожке и поднимаюсь на крыльцо. Нащупываю в кармане зажигалку. Медлю. Открываю дверь и бесшумно захожу в коридор.
Может быть, получится прошмыгнуть незаметно в свою комнату?
Нет. Не получится.
Отец стоит в дверях гостиной со скрещенными руками и пристально смотрит на меня. Наверное, услышал скрип калитки. Нужно было просто перепрыгнуть через забор…
- По-твоему, сколько сейчас времени? – спокойно интересуется он.
За его спиной маячит Элис, встревоженно наблюдая за нами, и я еле сдерживаюсь, чтобы не скривится. Снова она строит из себя заботливую мамочку, как будто ей вообще есть дело до меня.
- Часов не было, - спокойно отвечаю я.
- А то, что на дворе уже давно стемнело, тебя не смущает?
Я вижу, что отец злится. Его голос становится ещё более грубым, губы плотно сжаты. Он нависает надо мной, и в этот момент я чувствую себя жалким заключённым, над которым издеваются надзиратели. А в тюрьме подобное частенько случается. Из ряда «не роняй мыло» или «не будешь стучать на своих сокамерников, посадим в камеру к извращенцу». А порой и просто так. Ради развлечения.
- Я загулялся, - бормочу я.
Не могу смотреть на отца – отвожу взгляд в сторону. Всё моё тело напряжено, и я только и жду момента, когда нужно будет сорваться с места и бежать. Страшно. Всегда страшно рядом с ним, когда он не в настроении, да в обычные дни тоже. Его энергетика будто подавляет меня, уничтожает, испепеляет.
Это я вдали от него храбрюсь, делая всякие пакости и убеждая себя, что поступаю правильно. А на деле рядом с ним я боюсь даже пошевелиться.
- Я не потерплю в своём доме отсутствие дисциплины, - чуть повышает голос папа. - И ты это знаешь. Комендантский час был в десять часов, а сейчас сколько? – я не отвечаю. – Почти час ночи. Нам с Элис с утра на работу, а пришлось дожидаться тебя, пока ты соизволишь домой вернуться.
Могли бы лечь спать и оставить меня в покое.
- Никто вас не заставлял… - бурчу я. – Я не маленький, могу и без ограничений обойтись.
- В моём доме ты будешь делать то, что я тебе скажу! – гаркает отец.
- Это дом Элис, а не твой…
Он делает шаг вперёд – я машинально отшатываюсь, прекрасно понимая, что придётся отвечать за свои слова. Меня за язык никто не тянул – сам виноват. Но молчать тоже уже нет сил. Ему же лишнее слово не скажешь, сразу бесится. Командир хренов. Пусть на работе со своими зеками нянчится, а не со мной.
- Морган! – почти взвизгивает Элис, хватая мужа за плечо. – Позволь мне с ним поговорить.
Элис Кристалл ненавидит рукоприкладство. Считает, что это неразумное и глупое наказание, которое ни к чему не приведёт. В принципе, это единственный плюс в её присутствии. Можно сказать, лишь она стоит между мной и отцом. Раньше там была моя мама, и этот факт раздражает только сильнее.
- Пожалуйста, - смягчается Элис. – Я с ним поговорю, и мы всё решим. Ты же знаешь, как я не люблю все эти жестокости.
Отец замирает, очевидно, пытаясь решить, что лучше: наказать меня или же угодить жене.
- Ладно, - бурчит он. – Но на этот раз сделай так, чтобы он всё понял.
- Хорошо-хорошо, - облегчённо выдыхает Элис. – Стив, милый. Иди к себе в комнату. Завтра утром мы с тобой поговорим.
Я медлю. Кошусь в сторону отца, а потом, даже не разуваясь, иду к лестнице.
Обиженный подросток – страшная вещь. Держать язык за зубами уж точно не в состоянии. По крайней мере в моём случае. Проходя мимо отца я тихо бурчу себе под нос, думая, что меня никто не услышит.
- Урод…
Сегодня явно не мой день, а у отца точно улучшился слух. Я не успеваю даже сообразить – меня хватают за шкирку и со всей силы впечатывают в стену. Боль шокирует, и я не сразу понимаю, что происходит.
- Сучонок, ты за языком-то следи! – рычит отец, оттаскивая меня за шкирку, разворачивая и припечатывая к стене спиной. – Я тебя кормлю, так что молчать в тряпочку должен!
- Морган… - умоляюще пищит Элис.
Отец замирает, а потом принюхивается, приближаясь к моему лицу. Страх обрушивается на меня так стремительно, что подкашиваются колени. Я дёргаюсь, чтобы стряхнуть крепкую руку и сбежать, прежде чем врыв накроет меня, но ничего не получается.
- Ты курил?! – его голос тихий, переполненный отвращением. – Ах, ты щенок!
Его грубая ладонь замахивается и ударяет меня в ухо с такой силой, что я падаю на пол. Всё вокруг расплывается и звенит – я пытаюсь подняться на ноги, но сильный удар ногой в живот останавливает меня. Дыхание перехватывает, боль парализует.
- Я тебя предупреждал, гадёныш! Будешь курить, яйца отрежу!
Очередной удар приходится под рёбра – я складываюсь калачиком, пытаясь прикрыть голову. Меня пинают несколько раз, и один из ударов проскакивает между моих локтей и попадает в челюсть. Губу начинает саднить.
- Морган! – кричит Элис, крутясь вокруг мужа. – Перестать! Прошу тебя! Он же ребёнок!
- Отойди, Элис! – отец толкает её в грудь, и Кристалл отлетает в сторону, ударяясь спиной в стену. – Он мой сын. Воспитывать его тоже буду я. Все твои разговоры всё равно ни хрена не помогают!
Сильная рука хватает меня за шкирку и встряхивает, поднимая на ноги. Я закашливаюсь, отмахиваюсь от отца, но в ответ получаю лишь удар в щёку.
- Ещё раз узнаю, что ты куришь. Убью. Понял?
Я ничего не отвечаю.
- Марш в свою комнату!
Он толкает меня – я налетаю на тумбочку, не удержав равновесия, и сбиваю вазу, которая с грохотом разбивается о пол. Не дожидаясь очередного упрёка, я со всех ног бросаюсь в сторону лестницы (насколько мне позволяет моё побитое тело) и запираюсь в своей комнате. Поворачиваю замок, подпираю дверь стулом, чтобы наверняка.
Прекрасно знаю, что даже это не остановит отца, если он захочет попасть внутрь.
Я забиваюсь в угол, сдерживая злость и слёзы, пытаюсь не думать о ноющей боли, расползающейся по телу.
Чувство обиды и несправедливости вонзается в меня, смешиваясь и превращаясь в круговорот. Хочется кричать, но я лишь скулю. Наверное, синяк на лице останется. Надеюсь, хотя бы рёбра не пострадали…
Однажды отец сломал мне руку. Я два месяца проходил с гипсом, говорил всем, что упал с крыши, пытаясь выбраться ночью из дома.
Слышу, как Элис ссорится с моим отцом, не одобряя его методы. Держу пари, сегодня он будет спать на диване. Утром станет умолять о прощении, а потом всё вернётся на свои места.
Я ненавижу их. Элис и даже Трейси. Всех ненавижу.
Злость разрастается, заполняя каждую клетку моего тела. Она превращается в кровь, становится мной.
Через неделю я подожгу гараж и любимое авто отца, но это уже другая история…
Halsey – Angel On Fire
- Что с тобой? Снова с кем-то подрался? – интересуется Рори, рассматривая синяк у меня на щеке.
Я ничего не отвечаю. Рассказывать другу о том, что меня недавно побил собственный отец в наказание за то, что я выкурил сигарету на кладбище у матери (о последнем, кстати, он так и не узнал), совершенно нет желания.
Мы сидим на склоне самой высокой горы, расположенной на окраине города недалеко от велосипедный тропы. Точнее я тут сидел в одиночестве, пытаясь прогнать навязчивые мысли, вызывающие желание сброситься со склона, пока Джей не отыскал меня.
- Типа того, - уклончиво бурчу я, пытаясь скрыть за капюшоном следы побоев.
Синяки уже практически сошли – поначалу они были налитыми, словно спелая слива, и отвратительными, а сейчас остались лишь еле заметные последствия. Однако пристальные взгляды всё равно напрягают, так и кажется, что у меня вместо лица нечто иное, привлекающее внимание.
- На звонки не отвечаешь, - замечает Рори. – Я оставлял несколько сообщений. В школе тебя тоже не видно.
Он облокачивается позади себя руками и смотрит на небо, где редкие облака, похожие на сладкую вату, рассекают голубые просторы. Я не поднимаю голову, потому что солнце режет глаза, предпочитаю смотреть на город.
Отсюда видна пристань, но не рыбацкие судна. Деревья скрывают основную часть воды. Шум города долетает до нас с запозданием и практически испаряется, достигая ушей. Людей поблизости нет.
- Я болел, - вру я.
На самом деле я не болел, просто большую часть дней сидел запершись у себя в комнате и надеясь, что меня никто не потревожит и не станет трогать, но, после того, как Элис в пятый раз начала настаивать на своих разговорах, я просто вылез в окно и сбежал.
Я не хотел, чтобы Браун видел синяки, поэтому не отвечал ни на звонки, ни на сообщения.
Рёбра с левой стороны до сих пор ноют, когда я неудачно поворачиваюсь. Надеюсь, что они не сломаны.
- Понятно, - Рори не настаивает на разговоре и объяснениях. – А я был у бабули на побережье. Мы попутно заглянули на счёт военного лагеря, так что, как только я сдам экзамены в школе, сразу рвану туда. Не хочешь со мной?
Я фыркаю.
- Не, спасибо, - впервые за долгое время я улыбаюсь. – Не хочу, чтобы мной помыкали всякие сержанты. Я же не мазохист.
- Эй, а я, по-твоему, мазохист что ли? – смеётся Вудс. – Спасибо, дружище. Я-то думал, что мы с тобой друзья, а ты…
- Нет, правда. Какой нормальный человек захочет пробегать марш-броски и тренироваться с утра до ночи? – шучу я. – Это же издевательство.
Рори улыбается, но ничего не отвечает. Он облизывает губы, поправляет кепку и очки, съехавшие на носу. Он всегда их носит: привычка у него такая. Постоянно в солнечных очках и в кепке, будто это сделает его ещё большим военным, чем обычно.
- Я выпускаюсь в этом году, - неожиданно тянет Вудс. – Перехожу в старшую школу.
- Я знаю.
Если я переведусь в следующий класс, то мне учиться ещё два года, прежде чем я смогу попасть в старшую школу и встретить там Вудса. Но он всё равно будет на последнем курсе, а после выпустится и поступит в свой Вест Поинт. И тогда я останусь один до окончания старшей школы, пока не смогу поступить в какой-нибудь дешёвый колледж и не переехать в общагу, чтобы забыть о своей семье.
- Но это не значит, что мы перестанем видеться, - заверяет меня парень.
Врёт. Мы перестанем видеть. Сжимаю кулаки, пряча их в карманы кофты и нащупывая там зажигалку.
Мы перестанем общаться. Я останусь наедине с Элис и с отцом, которые уничтожат меня так же, как мою маму. Они ничего от меня не оставят.
- Ага.
- Правда, Стив, - Рори толкает меня в бок локтём. – Я буду присматривать за тобой. Наши школы будут находиться недалеко друг от друга. Да и дома у нас ты всегда желанный гость.
- Я почти у вас не бываю, - замечаю я.
- Надо это исправить! Придёшь к нам на ужин на выходных?
Не хочу это исправлять. Не хочу привязываться. Так будет больнее оставаться в одиночестве, когда нашей дружбе придёт конец. А это неизбежно: Рори поступит в старшую школу, найдёт друзей, а потом окунётся в своё военное обучение и насовсем переберётся в другой город. А дальше и вовсе забудет обо мне. Так всегда бывает.
- Не знаю.
- Это не вопрос. Конечно же ты придёшь. Мама сделает утку, а ты даже не представляешь, насколько вкусно она у неё получается! – парень мечтательно улыбается, наверное, представляя сочную аппетитную утку.
Я не разделяю его энтузиазма. Мне просто хочется уйти куда-нибудь и исчезнуть, чтобы никто не прикасался ко мне, никто не трогал и вообще не замечал. Так было бы лучше для всех.
Пытаюсь поменять позу, но рёбра предательски ноют, и я морщусь. Хорошо, что Рори этого не замечает, а то бы точно прицепился и начал бы расспрашивать, что же всё-таки со мной случилось.
Осматриваю сад, скользя взглядом по бассейну и деревьям, начинающим потихоньку зеленеть, и вдруг неожиданно замечаю лицо Элис в окне, которая пристально наблюдает за нами. Это почему-то вызывает неприятные эмоции, и я поспешно отворачиваюсь. Не хочу, чтобы она видела, что у меня хорошее настроение, а то снова подумает, будто со мной что-то не так.
Она всегда видит где-то проблемы, и не важно, счастлив ты или же нет. Мне кажется, это хронически.
Стараясь не думать о мачехе, я принимаюсь за работу. Бассейн сам себя не почистит, так что придётся постараться…
Chris Cornell ft. Timbaland – Part Of Me (Dirty)
Я щёлкаю зажигалкой, наблюдая за обжигающим ярким пламенем. Подношу его к глазам, рассматривая и пытаясь увидеть в нём нечто особенное. Какой-то знак или же видение, как это обычно бывает в фильмах про ведьм.
Но я не в кино, и в небольшом пламени зажигалки совершенно ничего не вижу. Я должен быть сумасшедшим, чтобы утверждать обратное.
Никаких картинок, видений будущего или прошлого. Ничего. Лишь яркий тёплый огонь, греющий кожу моего лица. Прищурившись, я кривлю губы и отпускаю палец – пламя тут же исчезает.
Я сижу на кладбище, прислонившись спиной к надгробию своей матери, и представляю, как будто это вовсе не каменная плита, а её тёплое мерно вздымающееся из-за дыхания тело.
Темно. Ночь. Поздно.
Дома меня ждут разборки из-за того, что я снова нарушил комендантский час, установленный отцом, так что возвращаться обратно у меня нет никакого желания.
Да. Мне четырнадцать, и я должен быть дома ровно в десять вечера. Ни минутой позже, иначе будет очень и очень плохо. Отец разозлится, а дальше всё будет происходить по одному и тому же сценарию: Элис начёт успокаивать его и говорить, что сама справится со мной. Мы пойдём в её кабинет и будем разговаривать, пока я не усвою одно простое правило: злить отца запрещено.
Я люблю его злить. Назло. За то, что он отнял у меня маму и привёл в нашу семью другую женщину. Это его наказание. Отец это заслужил.
Прячу зажигалку в карман, медленно поднимаюсь на ноги. Встаю лицом к надгробной плите и долго всматриваюсь в имя, в дату рождения и смерти. «Гори». Вот, какое слово написано в самом низу.
Гори.
Что она имела ввиду, когда просила выбить это на своём надгробии? О чём она тогда думала?
Достаю из кармана помятую пачку сигарет, небрежно вынимаю одну палочку и прикусываю фильтр зубами. Медлю, втягивая запах сухого табака. Щёлкаю зажигалкой, прикрыв пламя от ветра, затягиваюсь. Неприятная горечь наполняет лёгкие, пальцы теперь будут вонять…
Тусклый огонёк мелькает в темноте то разгораясь, то немного затухая, и я наблюдаю за ним, словно за светлячком. Тишина заполняет кладбище, прохлада окутывает меня со всех сторон, грусть разрывает внутренности на кусочки.
Я не докуриваю сигарету – кладу её на надгробие. Оторвав взгляд от затухающего огонька, я разворачиваюсь и направляюсь к выходу с кладбища. Теперь мне нужно вернуться домой и выслушать нотации отца, а после стерпеть разговоры с мачехой. Главное, просто сидеть и кивать, обещая, что я больше не буду так делать. И всё. Это займёт максимум час. Если повезёт, может быть, и меньше.
В окнах коттеджа Кристалл горит свет. Они ждут меня. Отец и мачеха. Сидят в гостиной и дожидаются моего возвращения. Я долго стою на противоположной стороне улицы, рассматривая дом Элис и пытаясь набраться смелости, чтобы подойти к нему и зайти внутрь.
Мне страшно, потому что я знаю, что случится, как только произойдёт встреча с отцом. Сейчас мне просто хочется сбежать и больше никогда сюда не возвращаться. Исчезнуть, раствориться в ночи, сгореть.
Но я этого не делаю.
Вместо этого я перехожу через дорогу, открываю калитку, неохотно иду по гравированной дорожке и поднимаюсь на крыльцо. Нащупываю в кармане зажигалку. Медлю. Открываю дверь и бесшумно захожу в коридор.
Может быть, получится прошмыгнуть незаметно в свою комнату?
Нет. Не получится.
Отец стоит в дверях гостиной со скрещенными руками и пристально смотрит на меня. Наверное, услышал скрип калитки. Нужно было просто перепрыгнуть через забор…
- По-твоему, сколько сейчас времени? – спокойно интересуется он.
За его спиной маячит Элис, встревоженно наблюдая за нами, и я еле сдерживаюсь, чтобы не скривится. Снова она строит из себя заботливую мамочку, как будто ей вообще есть дело до меня.
- Часов не было, - спокойно отвечаю я.
- А то, что на дворе уже давно стемнело, тебя не смущает?
Я вижу, что отец злится. Его голос становится ещё более грубым, губы плотно сжаты. Он нависает надо мной, и в этот момент я чувствую себя жалким заключённым, над которым издеваются надзиратели. А в тюрьме подобное частенько случается. Из ряда «не роняй мыло» или «не будешь стучать на своих сокамерников, посадим в камеру к извращенцу». А порой и просто так. Ради развлечения.
- Я загулялся, - бормочу я.
Не могу смотреть на отца – отвожу взгляд в сторону. Всё моё тело напряжено, и я только и жду момента, когда нужно будет сорваться с места и бежать. Страшно. Всегда страшно рядом с ним, когда он не в настроении, да в обычные дни тоже. Его энергетика будто подавляет меня, уничтожает, испепеляет.
Это я вдали от него храбрюсь, делая всякие пакости и убеждая себя, что поступаю правильно. А на деле рядом с ним я боюсь даже пошевелиться.
- Я не потерплю в своём доме отсутствие дисциплины, - чуть повышает голос папа. - И ты это знаешь. Комендантский час был в десять часов, а сейчас сколько? – я не отвечаю. – Почти час ночи. Нам с Элис с утра на работу, а пришлось дожидаться тебя, пока ты соизволишь домой вернуться.
Могли бы лечь спать и оставить меня в покое.
- Никто вас не заставлял… - бурчу я. – Я не маленький, могу и без ограничений обойтись.
- В моём доме ты будешь делать то, что я тебе скажу! – гаркает отец.
- Это дом Элис, а не твой…
Он делает шаг вперёд – я машинально отшатываюсь, прекрасно понимая, что придётся отвечать за свои слова. Меня за язык никто не тянул – сам виноват. Но молчать тоже уже нет сил. Ему же лишнее слово не скажешь, сразу бесится. Командир хренов. Пусть на работе со своими зеками нянчится, а не со мной.
- Морган! – почти взвизгивает Элис, хватая мужа за плечо. – Позволь мне с ним поговорить.
Элис Кристалл ненавидит рукоприкладство. Считает, что это неразумное и глупое наказание, которое ни к чему не приведёт. В принципе, это единственный плюс в её присутствии. Можно сказать, лишь она стоит между мной и отцом. Раньше там была моя мама, и этот факт раздражает только сильнее.
- Пожалуйста, - смягчается Элис. – Я с ним поговорю, и мы всё решим. Ты же знаешь, как я не люблю все эти жестокости.
Отец замирает, очевидно, пытаясь решить, что лучше: наказать меня или же угодить жене.
- Ладно, - бурчит он. – Но на этот раз сделай так, чтобы он всё понял.
- Хорошо-хорошо, - облегчённо выдыхает Элис. – Стив, милый. Иди к себе в комнату. Завтра утром мы с тобой поговорим.
Я медлю. Кошусь в сторону отца, а потом, даже не разуваясь, иду к лестнице.
Обиженный подросток – страшная вещь. Держать язык за зубами уж точно не в состоянии. По крайней мере в моём случае. Проходя мимо отца я тихо бурчу себе под нос, думая, что меня никто не услышит.
- Урод…
Сегодня явно не мой день, а у отца точно улучшился слух. Я не успеваю даже сообразить – меня хватают за шкирку и со всей силы впечатывают в стену. Боль шокирует, и я не сразу понимаю, что происходит.
- Сучонок, ты за языком-то следи! – рычит отец, оттаскивая меня за шкирку, разворачивая и припечатывая к стене спиной. – Я тебя кормлю, так что молчать в тряпочку должен!
- Морган… - умоляюще пищит Элис.
Отец замирает, а потом принюхивается, приближаясь к моему лицу. Страх обрушивается на меня так стремительно, что подкашиваются колени. Я дёргаюсь, чтобы стряхнуть крепкую руку и сбежать, прежде чем врыв накроет меня, но ничего не получается.
- Ты курил?! – его голос тихий, переполненный отвращением. – Ах, ты щенок!
Его грубая ладонь замахивается и ударяет меня в ухо с такой силой, что я падаю на пол. Всё вокруг расплывается и звенит – я пытаюсь подняться на ноги, но сильный удар ногой в живот останавливает меня. Дыхание перехватывает, боль парализует.
- Я тебя предупреждал, гадёныш! Будешь курить, яйца отрежу!
Очередной удар приходится под рёбра – я складываюсь калачиком, пытаясь прикрыть голову. Меня пинают несколько раз, и один из ударов проскакивает между моих локтей и попадает в челюсть. Губу начинает саднить.
- Морган! – кричит Элис, крутясь вокруг мужа. – Перестать! Прошу тебя! Он же ребёнок!
- Отойди, Элис! – отец толкает её в грудь, и Кристалл отлетает в сторону, ударяясь спиной в стену. – Он мой сын. Воспитывать его тоже буду я. Все твои разговоры всё равно ни хрена не помогают!
Сильная рука хватает меня за шкирку и встряхивает, поднимая на ноги. Я закашливаюсь, отмахиваюсь от отца, но в ответ получаю лишь удар в щёку.
- Ещё раз узнаю, что ты куришь. Убью. Понял?
Я ничего не отвечаю.
- Марш в свою комнату!
Он толкает меня – я налетаю на тумбочку, не удержав равновесия, и сбиваю вазу, которая с грохотом разбивается о пол. Не дожидаясь очередного упрёка, я со всех ног бросаюсь в сторону лестницы (насколько мне позволяет моё побитое тело) и запираюсь в своей комнате. Поворачиваю замок, подпираю дверь стулом, чтобы наверняка.
Прекрасно знаю, что даже это не остановит отца, если он захочет попасть внутрь.
Я забиваюсь в угол, сдерживая злость и слёзы, пытаюсь не думать о ноющей боли, расползающейся по телу.
Чувство обиды и несправедливости вонзается в меня, смешиваясь и превращаясь в круговорот. Хочется кричать, но я лишь скулю. Наверное, синяк на лице останется. Надеюсь, хотя бы рёбра не пострадали…
Однажды отец сломал мне руку. Я два месяца проходил с гипсом, говорил всем, что упал с крыши, пытаясь выбраться ночью из дома.
Слышу, как Элис ссорится с моим отцом, не одобряя его методы. Держу пари, сегодня он будет спать на диване. Утром станет умолять о прощении, а потом всё вернётся на свои места.
Я ненавижу их. Элис и даже Трейси. Всех ненавижу.
Злость разрастается, заполняя каждую клетку моего тела. Она превращается в кровь, становится мной.
Через неделю я подожгу гараж и любимое авто отца, но это уже другая история…
Halsey – Angel On Fire
- Что с тобой? Снова с кем-то подрался? – интересуется Рори, рассматривая синяк у меня на щеке.
Я ничего не отвечаю. Рассказывать другу о том, что меня недавно побил собственный отец в наказание за то, что я выкурил сигарету на кладбище у матери (о последнем, кстати, он так и не узнал), совершенно нет желания.
Мы сидим на склоне самой высокой горы, расположенной на окраине города недалеко от велосипедный тропы. Точнее я тут сидел в одиночестве, пытаясь прогнать навязчивые мысли, вызывающие желание сброситься со склона, пока Джей не отыскал меня.
- Типа того, - уклончиво бурчу я, пытаясь скрыть за капюшоном следы побоев.
Синяки уже практически сошли – поначалу они были налитыми, словно спелая слива, и отвратительными, а сейчас остались лишь еле заметные последствия. Однако пристальные взгляды всё равно напрягают, так и кажется, что у меня вместо лица нечто иное, привлекающее внимание.
- На звонки не отвечаешь, - замечает Рори. – Я оставлял несколько сообщений. В школе тебя тоже не видно.
Он облокачивается позади себя руками и смотрит на небо, где редкие облака, похожие на сладкую вату, рассекают голубые просторы. Я не поднимаю голову, потому что солнце режет глаза, предпочитаю смотреть на город.
Отсюда видна пристань, но не рыбацкие судна. Деревья скрывают основную часть воды. Шум города долетает до нас с запозданием и практически испаряется, достигая ушей. Людей поблизости нет.
- Я болел, - вру я.
На самом деле я не болел, просто большую часть дней сидел запершись у себя в комнате и надеясь, что меня никто не потревожит и не станет трогать, но, после того, как Элис в пятый раз начала настаивать на своих разговорах, я просто вылез в окно и сбежал.
Я не хотел, чтобы Браун видел синяки, поэтому не отвечал ни на звонки, ни на сообщения.
Рёбра с левой стороны до сих пор ноют, когда я неудачно поворачиваюсь. Надеюсь, что они не сломаны.
- Понятно, - Рори не настаивает на разговоре и объяснениях. – А я был у бабули на побережье. Мы попутно заглянули на счёт военного лагеря, так что, как только я сдам экзамены в школе, сразу рвану туда. Не хочешь со мной?
Я фыркаю.
- Не, спасибо, - впервые за долгое время я улыбаюсь. – Не хочу, чтобы мной помыкали всякие сержанты. Я же не мазохист.
- Эй, а я, по-твоему, мазохист что ли? – смеётся Вудс. – Спасибо, дружище. Я-то думал, что мы с тобой друзья, а ты…
- Нет, правда. Какой нормальный человек захочет пробегать марш-броски и тренироваться с утра до ночи? – шучу я. – Это же издевательство.
Рори улыбается, но ничего не отвечает. Он облизывает губы, поправляет кепку и очки, съехавшие на носу. Он всегда их носит: привычка у него такая. Постоянно в солнечных очках и в кепке, будто это сделает его ещё большим военным, чем обычно.
- Я выпускаюсь в этом году, - неожиданно тянет Вудс. – Перехожу в старшую школу.
- Я знаю.
Если я переведусь в следующий класс, то мне учиться ещё два года, прежде чем я смогу попасть в старшую школу и встретить там Вудса. Но он всё равно будет на последнем курсе, а после выпустится и поступит в свой Вест Поинт. И тогда я останусь один до окончания старшей школы, пока не смогу поступить в какой-нибудь дешёвый колледж и не переехать в общагу, чтобы забыть о своей семье.
- Но это не значит, что мы перестанем видеться, - заверяет меня парень.
Врёт. Мы перестанем видеть. Сжимаю кулаки, пряча их в карманы кофты и нащупывая там зажигалку.
Мы перестанем общаться. Я останусь наедине с Элис и с отцом, которые уничтожат меня так же, как мою маму. Они ничего от меня не оставят.
- Ага.
- Правда, Стив, - Рори толкает меня в бок локтём. – Я буду присматривать за тобой. Наши школы будут находиться недалеко друг от друга. Да и дома у нас ты всегда желанный гость.
- Я почти у вас не бываю, - замечаю я.
- Надо это исправить! Придёшь к нам на ужин на выходных?
Не хочу это исправлять. Не хочу привязываться. Так будет больнее оставаться в одиночестве, когда нашей дружбе придёт конец. А это неизбежно: Рори поступит в старшую школу, найдёт друзей, а потом окунётся в своё военное обучение и насовсем переберётся в другой город. А дальше и вовсе забудет обо мне. Так всегда бывает.
- Не знаю.
- Это не вопрос. Конечно же ты придёшь. Мама сделает утку, а ты даже не представляешь, насколько вкусно она у неё получается! – парень мечтательно улыбается, наверное, представляя сочную аппетитную утку.
Я не разделяю его энтузиазма. Мне просто хочется уйти куда-нибудь и исчезнуть, чтобы никто не прикасался ко мне, никто не трогал и вообще не замечал. Так было бы лучше для всех.
Пытаюсь поменять позу, но рёбра предательски ноют, и я морщусь. Хорошо, что Рори этого не замечает, а то бы точно прицепился и начал бы расспрашивать, что же всё-таки со мной случилось.
