Но и страх более зрелый, более близкий, рождённый и похороненный в словах той гадалки. В эту минуту Демид чётко осознал: сегодня он умрёт. Возможно, поэтому и захотелось вылить все эмоции на конченого психа. Так сказать, поговорить перед смертью. Он бросил пистолет на тумбу и вздохнул, вбивая гвоздь в могилу памяти. А потом зло усмехнулся:
– У неё-то, может, выбора и не было. Но у тебя он был. Ты мог оставить всё идти своим чередом.
Псих пожалел, что рассказал их историю с Евой. Оскин ничего не понимал. И не мог понять.
– Или с ней ты тоже играл? – продолжал Демид. – Тогда-то ты и понял, ЧТО доставляет настоящее удовольствие, не так ли? Её обнажённое тело, пахнущее жизнью, сладостью, увядающее на твоих руках. Поэтично, б… ть. У тебя курить можно? Хотя чего я спрашиваю, этот дом такой же мой, как и твой.
– Он мне достался от отца.
– Но девочек ты приводишь сюда моих, найденных через клуб. И это именно я стираю память их родным, так что… считаю по праву это и мой дом. Хотя жить в таком месте не стал бы ни за какие деньги.
Псих вновь молчал.
Демид достал сигарету, зажигалку. Они всегда лежали в потайном кармане пиджака. С момента, как повстречал гадалку, накликавшую беду. Закурил.
Долго смотрел, как дым вьётся от сигареты, кашлял, но продолжал курить, а потом подошёл вплотную к психу, выдохнул ему в лицо дым:
– Если я умру, то и ты не выживешь, падла. Это из-за тебя всё покатилось к чёрту.
У психа возникло острое желание ударить Оскина, ведь тот всегда относился к нему, как к отбросу. Даже сейчас угрожал. Не боялся. Даже сейчас вёл себя пупом Земли. Но вместо того, чтобы насытиться чужой болью, он лишь улыбнулся:
– Невозможно убить того, кто уже мёртв.
У Демида мурашки поползли по спине и не только от того, как псих это произнёс, но и от его улыбки, провонявшей гнилью.
Детектив взяла трубку сразу, будто ждала звонка. И не только с пониманием отнеслась к Жениной просьбе, но и сообщила новости. Несмотря на отстранение от дела она не смогла остаться в стороне и продолжала действовать, но уже иначе.
– Вы что-то накопали?
– Я оставила в покое Оскина о прочие верхушки и обратилась к истории с убитым доктором. Его сестра дала мне контакты штатных сотрудников.
– Как Елена? – дрожащим голосом спросила Марина, всё это время слушая диалог по громкой связи. Казалось бы, эмоций, чувств уже не осталось, но, услышав имя психолога, она не смогла проявить равнодушие.
– Пытается вернуться к жизни и активно помогает. У меня есть адрес медсестры Ольги.
– Ольги? – переспросил Лёша.
Все трое услышали тяжёлый выдох на другом конце телефона:
– Это сын Оскина, я так понимаю.
Ответом было молчание.
– Жив, уже хорошо. Алексей… вы что-то знаете про Ольгу?
– Она приходила к нам домой и помогала мне справиться с… нервами.
– Вы сделали паузу, прежде чем закончить мысль. Не уверены в том, что нуждались в её помощи?
– Отец говорил, что я не в себе из-за… – Лёша неловким взглядом коснулся профиля Марины и продолжил: – Из-за личных переживаний.
– Личное – это личное. Какие действия предпринимала Ольга?
– Вкалывала мне какой-то препарат.
– И вы даже не поинтересовались какой?
– Это было с разрешения отца, поэтому…
– Вы слепо доверились, – снова вздохнула детектив. – Что происходило после укола?
– Я засыпал. А когда просыпался, то чувствовал себя значительно лучше.
– Спали крепко?
– Да, но не в последний раз. Когда приходила Марина тогда… из-за рубашки, – он сглотнул, уловив тонкую нить воспоминаний: рыбьи глаза, недовольство отца, твёрдый голос и замотал головой, возвращаясь в реальность. – Тогда она сказала, что вколет мне лишь треть дозы. Для того, чтобы я поспал и успокоился.
Марина во все глаза уставилась на Лёшу:
– Почему ты сразу не сказал?
– Потому что больше ничего не помню.
– Марина, успокойтесь. Лёша, продолжайте. Почему Ольга изменила приказу? Она вам объяснила?
– Нет. Она никогда со мной не разговаривала, только одинаково улыбалась и выполняла свою работу.
– Я помню эту улыбку, – передёрнулась Марина. – Такая милая, но не настоящая.
– Одинаково? – уточнила детектив. – И в тот раз тоже?
– Нет. Тогда она не улыбалась и выглядела немного нервной, но я не уверен. Я и сам был… вне себе.
– Думаю, что Ольга решила сбежать из страны. Квартира пуста. Она где-то прячется. Информацию ещё пробивают, но человек с её паспортными данными не покупал ни авиа, не железнодорожный билет. Она чего-то ждёт. Или кого-то. Нам надо найти, где Ольга прячется. Есть идеи? Марина? Вы упоминали брата, но у неё нет родного брата. Даже сводного.
Марина отчаянно затеребила косу и до того её додёргала, что та расплелась:
– Я не знаю, чем помочь. Он… он говорил, что её брат и поэтому она должна ему помочь.
Возникла гнетущая тишина. Нарушил её хриплый голос Жени:
– Он может быть не братом в истинном значении слова, а членом какого-то братства.
– Намекаете на секту?
– Намекаете на секту?
– Нет, это не секта, – уверенно сказал Лёша. – Они хранят какую-то тайну. Отец… отец иногда говорил, что люди, у которых есть общая тайна, становятся почти что родственниками.
– Значит есть ещё что-то… – задумчиво протянула детектив. – Я так и знала. В квартире Ольги обнаружены остатки наркотиков. Она их прятала, но не так тщательно. Видимо, не задумывалась о нежданных гостях. Этим и отвлеку Оскина. Вряд ли он захочет, чтобы его имя мелькало там, где кокаин.
– Что вы будете делать?
– Из мухи слона, – просто ответила детектив. – А вы, Евгений, не теряйте время. Начинайте… что вы там… собирались.
– Гипноз.
Телефон уже молчал. Женя понял, что Александра не особо рассчитывает на его идею и будет рисковать, считая лишь себя спасителем для пленных. Но сам он верил. Должен был верить. Ради Ксюши.
Нина стояла у двери, прислушивалась. Никакой громкой музыки – жуткого фона: в этом доме так редко звучали голоса. Крики, разрывающие сердце и истошные вопли стали привычным делом, а разговоры – простые человеческие почти что резали слух с непривычки. Ей и самой стало странно от мысли – такой понятной и вместе с тем странной. Что она сейчас сделала?.. Назвала похитителя человеком? Его, издевавшегося над одноклассницами, над ней? Того, по чьей прихоти она избивала игрушечного клоуна, не зная, что в эту минуту происходит с девочкой из музыкального класса? Кажется, её звали Анита…
Она уже всё забыла.
Ей казалось, она так давно в заточении. Сколько на самом деле прошло: месяц, два. Год?
Нет. Монстр не был человеком. Люди не улыбаются, видя, как другим больно. Не держат в плену, не пытают. Не требуют становиться такими же монстрами. А они становились. Все. По очереди. Когда приходилось выбирать между собственной жизнью и жизнью другого.
В такие моменты каждый стремился к победе, ведь никто не хотел умирать, а поэтому выполнял задания, мечтая сделать это лучше, чем соперник. Понимая, кого-то не станет.
Нина скривилась от горечи, возникшей во рту.
Она и сама считала других соперницами. Но это не так. Они были лишь жертвами. Орудиями в игре психопата.
Разговор может и был человеческим: голоса-то были людские. Но осталось ли хоть что-то человеческое в этих сердцах?
Она и другие девочки – их всех можно было за что-то наказать: за грубое отношение к родителям, колкости соседям по парте. За неправильное слово и хмурый взгляд, за подкол или жестокую шутку.
Разве была она так уж невинна? Кто в прошлом году высмеял одноклассницу? И почему? Потому что сорвалась на беззащитную, дала волю эмоциям и страху. У Риммы тоже не было отца, но он ушёл из-за характера супруги. А её папа полюбил другую, так бывает. Да, Нина не должна была говорить тех вещей и смеяться не должна была, но у неё тоже были чувства, и она с ними не справилась.
Каждый совершал нечто, за что теперь мог испытывать стыд, и сидя в пустой комнате с ненавистным матрасом и тошнотворно-белыми стенами, Нина осознавала, как неправильно поступала когда-то. Но если она и другие, прожившие часть жизни, и могли быть за что-то наказаны, то малышка-то в чём виновата?
Монстр открыл дверь, и она едва отскочила. В его хмуром взгляде прочитала недовольство. Он протянул к ней руки и стало страшно, Нина попятилась, но он резко схватил за запястья, подтащил к себе и глядя глазами, которые – она знала – отныне ей будут сниться в каждом кошмаре, жалобно тихо спросил:
– Почему вы убили Еву? За что?
Как и предполагал Женя, детектив не собиралась ждать итогов гипноза. Дело тут было не в вере – Александра понимала, что действовать надо как можно быстрее и чем больше будет возможностей выиграть эту битву, тем лучше. Необходимо прижать Оскина со всех сторон и сделать всё возможное для спасения людей.
По просьбе детектива её знакомая журналистка Сафьялова, «собаку, съевшая на делах с наркотиками» пошла по старым связям, подключила всех, кого можно в попытке разыскать Перепечину Ольгу Владимировну и её «брата». А заодно раздувала скандал в Сети с участием Оскина, «ценителя кокаина».
Пока одна команда рыла в направлении наркотиков, другая под предводительством криминалиста Ивана Резникова обрабатывала информацию, полученную от разговорившегося Кириллевского. Напуганный бизнесмен сдал всех подельников, а под натиском закона и не совсем законных методов с участием больших и куда более важных, чем он, персон, признался и в убийстве Амелии. Измена жены разбила ему сердце, и Кириллевский решил отомстить: так родился план с заколкой-пионом и прочими проклятыми вещами, полученными от Оскина. Демид Викторович «по дружбе» рассказал историю о ведьме, тому идея понравилась и беспрекословно доверяя предводителю клуба, всегда выполнявшем все его прихоти, Кириллевский начал переписку с любовником жены – тем ещё отморозком – в которой и пообещал не мешать их связи взамен на небольшую услугу: постоянно делать Амелии подарки. Любовник согласился. А Кириллевский понял, что таким образом он может убить сразу двух зайцев: свести с ума мужчину, посягающего на любимую женщину, и разбить ей сердце так же, как это делала она.
Только убивать Амелию он не собирался. Это была случайность. Эмоции взяли верх после того, как подтвердилась информация о новом любовнике – докторе. И тогда Кириллевский не выдержал.
Где именно Оскин взял проклятые вещи, он не знал – ему самому они достались на одном из вечеров клуба в чемодане, но предположил, что те могли храниться в одном из «домов», тех самых, что использовались членами клуба для развлечений. У себя Оскин их точно не хранил, слишком боялся за эмоционального сына.
Резников тут же передал сведения детективу, и та, отложив историю миллиардера Димитруса и его неизвестного никому сына, начала разведку по указанным адресам. Но их было слишком много.
Направление с наркотиками тоже давало чересчур большое количество результатов, требующих проверки.
А время, между тем, – непозволительная роскошь – утекало безвозвратно и быстро.
Слишком быстро.
Оставалось каких-то два часа.
Псих исчез за дверью, и Демид выдохнул. С болью. С облегчением. Он радовался тому, что этот ненормальный больше на него не смотрит. Каким бы храбрым не считал себя Демид, а во взгляде психа было нечто не поддающееся объяснению. Что-то, вызывающее страх. И этот страх был неконтролируемым мощным. Властным.
Прогоняя мысли о странном типе, он подошёл к окну, поднял взгляд на небо. Демид не был романтиком, но по необъяснимой причине именно в это мгновение подумал о сыне: вспомнил, как маленький Лёша рассматривал облака, разыскивая в них спрятавшуюся маму.
Если бы она осталась с ними, если бы не умерла, возможно, их жизнь сложилась бы иначе. Подобная мысль придавала слабость, а Демиду это было совсем не нужно. Он сразу же выбросил воспоминания о жене и направил их на сына.
Собственная участь не волновала – тревожил Лёша, родной единственный любимый и такой слабый. Справится он без отца? Выстоит ли в суровом мире, где каждый норовит отнять побольше? Где враг стремится лишить самого ценного, а друг лишь притворяется другом?
Что предпримут Марина с Солнечным? И, главное, как Лёша переживёт предательство любимой? Переживёт ли?
Множа тревоги, обращённые в сторону дороги, где он так хотел бы увидеть невредимого сына, который скажет, что всё происходящее – затянувшийся кошмар; растворяя эти самые тревоги в мыслях о необходимости принять действительность и действовать, Демид решил применить гипноз на расстоянии, используя вбитую в голову Лёши установку: Марина – ошибка. Марина – фантом. Марина – образ одинокого сердца. Но разве этот образ нужен, когда сердце не одиноко?
Меряя шагами помещение, Демид вновь и вновь повторял, что отец рядом, и только они вдвоём важны в этом мире. Остальное – шелуха.
Мусор.
А значит они справятся.
И как только сам себя успокоил, убедил, что всё будет хорошо, по крайней мере для сына, внезапно осознал: Солнечный может не только разорвать их крепкую связь, но и подменить правду на нужную для него или даже для Марины ложь точно так же, как это неоднократно делал Демид.
Марина не знала, как долго блуждает по дорожкам воспоминаний. Казалось, вечность. Чем глубже она погружалась в пучину прошлого, тем больше казалось, что выплыть обратно уже невозможно. Необъяснимым образом нити настоящего и уже прожитого переплетались, путались, рождая вопросы, вопросы и снова вопросы. Перед гипнозом Женя предупреждал об опасности столь длительного Пути: говорил о возможной потере ориентации в пространстве и в мыслях; обещал сделать всё возможное, сократив это страшное путешествие.
Но ему не удалось.
Как только Марина с Лёшей пересеклись в тот день, когда всё началось – в день аварии – оба растерялись. Она искренне пыталась слушать голос Жени, но на него наслаивался голос Демида, звучавший в сознании сына. Зовущий её фантомом. Ошибкой. А к нему присоединялся голос сердца, неуверенного, избитого страхом за себя, за Лёшу. За родителей.
И Лёше тоже было непросто: он помнил совсем не то, что видел, а как только голос гипнолога напоминал ему о лжи отца, о главной цели Пути, тут же будто бы включался особый механизм в мозгу: обида на Марину становилась сильнее и возрастала по мере звучания родного голоса, изредка читавшего сказки вместо мамы. Напоминая о самом светлом, что было между ними. Напоминая о единственно верной связи.
Голос Солнечного Лёша тоже слышал, но каким-то мешающим фоном, раздражающим, а поэтому пытался заглушить его, доверяя словам отца. Те проникали в голову, в сердце. В кровь. Заставляя ненавидеть всех, кто мешает.
Марина воспринималась ненужным элементом. Не фантомом, но тем выбором, который он хотел бы изменить, и когда отец дал разрешение стереть её из памяти, Лёша с радостью ухватился за выпавшую возможность. Он позволил родному голосу заменить сначала фрагменты воспоминаний, а затем и всю картину целиком. Он избавился от недавней боли. От занозы в сердце.
Без Марины у них с отцом всё бы было по-другому.
Без Марины ничего бы этого не произошло.
– У неё-то, может, выбора и не было. Но у тебя он был. Ты мог оставить всё идти своим чередом.
Псих пожалел, что рассказал их историю с Евой. Оскин ничего не понимал. И не мог понять.
– Или с ней ты тоже играл? – продолжал Демид. – Тогда-то ты и понял, ЧТО доставляет настоящее удовольствие, не так ли? Её обнажённое тело, пахнущее жизнью, сладостью, увядающее на твоих руках. Поэтично, б… ть. У тебя курить можно? Хотя чего я спрашиваю, этот дом такой же мой, как и твой.
– Он мне достался от отца.
– Но девочек ты приводишь сюда моих, найденных через клуб. И это именно я стираю память их родным, так что… считаю по праву это и мой дом. Хотя жить в таком месте не стал бы ни за какие деньги.
Псих вновь молчал.
Демид достал сигарету, зажигалку. Они всегда лежали в потайном кармане пиджака. С момента, как повстречал гадалку, накликавшую беду. Закурил.
Долго смотрел, как дым вьётся от сигареты, кашлял, но продолжал курить, а потом подошёл вплотную к психу, выдохнул ему в лицо дым:
– Если я умру, то и ты не выживешь, падла. Это из-за тебя всё покатилось к чёрту.
У психа возникло острое желание ударить Оскина, ведь тот всегда относился к нему, как к отбросу. Даже сейчас угрожал. Не боялся. Даже сейчас вёл себя пупом Земли. Но вместо того, чтобы насытиться чужой болью, он лишь улыбнулся:
– Невозможно убить того, кто уже мёртв.
У Демида мурашки поползли по спине и не только от того, как псих это произнёс, но и от его улыбки, провонявшей гнилью.
Глава 31
Детектив взяла трубку сразу, будто ждала звонка. И не только с пониманием отнеслась к Жениной просьбе, но и сообщила новости. Несмотря на отстранение от дела она не смогла остаться в стороне и продолжала действовать, но уже иначе.
– Вы что-то накопали?
– Я оставила в покое Оскина о прочие верхушки и обратилась к истории с убитым доктором. Его сестра дала мне контакты штатных сотрудников.
– Как Елена? – дрожащим голосом спросила Марина, всё это время слушая диалог по громкой связи. Казалось бы, эмоций, чувств уже не осталось, но, услышав имя психолога, она не смогла проявить равнодушие.
– Пытается вернуться к жизни и активно помогает. У меня есть адрес медсестры Ольги.
– Ольги? – переспросил Лёша.
Все трое услышали тяжёлый выдох на другом конце телефона:
– Это сын Оскина, я так понимаю.
Ответом было молчание.
– Жив, уже хорошо. Алексей… вы что-то знаете про Ольгу?
– Она приходила к нам домой и помогала мне справиться с… нервами.
– Вы сделали паузу, прежде чем закончить мысль. Не уверены в том, что нуждались в её помощи?
– Отец говорил, что я не в себе из-за… – Лёша неловким взглядом коснулся профиля Марины и продолжил: – Из-за личных переживаний.
– Личное – это личное. Какие действия предпринимала Ольга?
– Вкалывала мне какой-то препарат.
– И вы даже не поинтересовались какой?
– Это было с разрешения отца, поэтому…
– Вы слепо доверились, – снова вздохнула детектив. – Что происходило после укола?
– Я засыпал. А когда просыпался, то чувствовал себя значительно лучше.
– Спали крепко?
– Да, но не в последний раз. Когда приходила Марина тогда… из-за рубашки, – он сглотнул, уловив тонкую нить воспоминаний: рыбьи глаза, недовольство отца, твёрдый голос и замотал головой, возвращаясь в реальность. – Тогда она сказала, что вколет мне лишь треть дозы. Для того, чтобы я поспал и успокоился.
Марина во все глаза уставилась на Лёшу:
– Почему ты сразу не сказал?
– Потому что больше ничего не помню.
– Марина, успокойтесь. Лёша, продолжайте. Почему Ольга изменила приказу? Она вам объяснила?
– Нет. Она никогда со мной не разговаривала, только одинаково улыбалась и выполняла свою работу.
– Я помню эту улыбку, – передёрнулась Марина. – Такая милая, но не настоящая.
– Одинаково? – уточнила детектив. – И в тот раз тоже?
– Нет. Тогда она не улыбалась и выглядела немного нервной, но я не уверен. Я и сам был… вне себе.
– Думаю, что Ольга решила сбежать из страны. Квартира пуста. Она где-то прячется. Информацию ещё пробивают, но человек с её паспортными данными не покупал ни авиа, не железнодорожный билет. Она чего-то ждёт. Или кого-то. Нам надо найти, где Ольга прячется. Есть идеи? Марина? Вы упоминали брата, но у неё нет родного брата. Даже сводного.
Марина отчаянно затеребила косу и до того её додёргала, что та расплелась:
– Я не знаю, чем помочь. Он… он говорил, что её брат и поэтому она должна ему помочь.
Возникла гнетущая тишина. Нарушил её хриплый голос Жени:
– Он может быть не братом в истинном значении слова, а членом какого-то братства.
– Намекаете на секту?
– Намекаете на секту?
– Нет, это не секта, – уверенно сказал Лёша. – Они хранят какую-то тайну. Отец… отец иногда говорил, что люди, у которых есть общая тайна, становятся почти что родственниками.
– Значит есть ещё что-то… – задумчиво протянула детектив. – Я так и знала. В квартире Ольги обнаружены остатки наркотиков. Она их прятала, но не так тщательно. Видимо, не задумывалась о нежданных гостях. Этим и отвлеку Оскина. Вряд ли он захочет, чтобы его имя мелькало там, где кокаин.
– Что вы будете делать?
– Из мухи слона, – просто ответила детектив. – А вы, Евгений, не теряйте время. Начинайте… что вы там… собирались.
– Гипноз.
Телефон уже молчал. Женя понял, что Александра не особо рассчитывает на его идею и будет рисковать, считая лишь себя спасителем для пленных. Но сам он верил. Должен был верить. Ради Ксюши.
Прода от 18 ноября
***
Нина стояла у двери, прислушивалась. Никакой громкой музыки – жуткого фона: в этом доме так редко звучали голоса. Крики, разрывающие сердце и истошные вопли стали привычным делом, а разговоры – простые человеческие почти что резали слух с непривычки. Ей и самой стало странно от мысли – такой понятной и вместе с тем странной. Что она сейчас сделала?.. Назвала похитителя человеком? Его, издевавшегося над одноклассницами, над ней? Того, по чьей прихоти она избивала игрушечного клоуна, не зная, что в эту минуту происходит с девочкой из музыкального класса? Кажется, её звали Анита…
Она уже всё забыла.
Ей казалось, она так давно в заточении. Сколько на самом деле прошло: месяц, два. Год?
Нет. Монстр не был человеком. Люди не улыбаются, видя, как другим больно. Не держат в плену, не пытают. Не требуют становиться такими же монстрами. А они становились. Все. По очереди. Когда приходилось выбирать между собственной жизнью и жизнью другого.
В такие моменты каждый стремился к победе, ведь никто не хотел умирать, а поэтому выполнял задания, мечтая сделать это лучше, чем соперник. Понимая, кого-то не станет.
Нина скривилась от горечи, возникшей во рту.
Она и сама считала других соперницами. Но это не так. Они были лишь жертвами. Орудиями в игре психопата.
Разговор может и был человеческим: голоса-то были людские. Но осталось ли хоть что-то человеческое в этих сердцах?
Она и другие девочки – их всех можно было за что-то наказать: за грубое отношение к родителям, колкости соседям по парте. За неправильное слово и хмурый взгляд, за подкол или жестокую шутку.
Разве была она так уж невинна? Кто в прошлом году высмеял одноклассницу? И почему? Потому что сорвалась на беззащитную, дала волю эмоциям и страху. У Риммы тоже не было отца, но он ушёл из-за характера супруги. А её папа полюбил другую, так бывает. Да, Нина не должна была говорить тех вещей и смеяться не должна была, но у неё тоже были чувства, и она с ними не справилась.
Каждый совершал нечто, за что теперь мог испытывать стыд, и сидя в пустой комнате с ненавистным матрасом и тошнотворно-белыми стенами, Нина осознавала, как неправильно поступала когда-то. Но если она и другие, прожившие часть жизни, и могли быть за что-то наказаны, то малышка-то в чём виновата?
Монстр открыл дверь, и она едва отскочила. В его хмуром взгляде прочитала недовольство. Он протянул к ней руки и стало страшно, Нина попятилась, но он резко схватил за запястья, подтащил к себе и глядя глазами, которые – она знала – отныне ей будут сниться в каждом кошмаре, жалобно тихо спросил:
– Почему вы убили Еву? За что?
***
Как и предполагал Женя, детектив не собиралась ждать итогов гипноза. Дело тут было не в вере – Александра понимала, что действовать надо как можно быстрее и чем больше будет возможностей выиграть эту битву, тем лучше. Необходимо прижать Оскина со всех сторон и сделать всё возможное для спасения людей.
По просьбе детектива её знакомая журналистка Сафьялова, «собаку, съевшая на делах с наркотиками» пошла по старым связям, подключила всех, кого можно в попытке разыскать Перепечину Ольгу Владимировну и её «брата». А заодно раздувала скандал в Сети с участием Оскина, «ценителя кокаина».
Пока одна команда рыла в направлении наркотиков, другая под предводительством криминалиста Ивана Резникова обрабатывала информацию, полученную от разговорившегося Кириллевского. Напуганный бизнесмен сдал всех подельников, а под натиском закона и не совсем законных методов с участием больших и куда более важных, чем он, персон, признался и в убийстве Амелии. Измена жены разбила ему сердце, и Кириллевский решил отомстить: так родился план с заколкой-пионом и прочими проклятыми вещами, полученными от Оскина. Демид Викторович «по дружбе» рассказал историю о ведьме, тому идея понравилась и беспрекословно доверяя предводителю клуба, всегда выполнявшем все его прихоти, Кириллевский начал переписку с любовником жены – тем ещё отморозком – в которой и пообещал не мешать их связи взамен на небольшую услугу: постоянно делать Амелии подарки. Любовник согласился. А Кириллевский понял, что таким образом он может убить сразу двух зайцев: свести с ума мужчину, посягающего на любимую женщину, и разбить ей сердце так же, как это делала она.
Только убивать Амелию он не собирался. Это была случайность. Эмоции взяли верх после того, как подтвердилась информация о новом любовнике – докторе. И тогда Кириллевский не выдержал.
Где именно Оскин взял проклятые вещи, он не знал – ему самому они достались на одном из вечеров клуба в чемодане, но предположил, что те могли храниться в одном из «домов», тех самых, что использовались членами клуба для развлечений. У себя Оскин их точно не хранил, слишком боялся за эмоционального сына.
Резников тут же передал сведения детективу, и та, отложив историю миллиардера Димитруса и его неизвестного никому сына, начала разведку по указанным адресам. Но их было слишком много.
Направление с наркотиками тоже давало чересчур большое количество результатов, требующих проверки.
А время, между тем, – непозволительная роскошь – утекало безвозвратно и быстро.
Слишком быстро.
Оставалось каких-то два часа.
Глава 32
Псих исчез за дверью, и Демид выдохнул. С болью. С облегчением. Он радовался тому, что этот ненормальный больше на него не смотрит. Каким бы храбрым не считал себя Демид, а во взгляде психа было нечто не поддающееся объяснению. Что-то, вызывающее страх. И этот страх был неконтролируемым мощным. Властным.
Прогоняя мысли о странном типе, он подошёл к окну, поднял взгляд на небо. Демид не был романтиком, но по необъяснимой причине именно в это мгновение подумал о сыне: вспомнил, как маленький Лёша рассматривал облака, разыскивая в них спрятавшуюся маму.
Если бы она осталась с ними, если бы не умерла, возможно, их жизнь сложилась бы иначе. Подобная мысль придавала слабость, а Демиду это было совсем не нужно. Он сразу же выбросил воспоминания о жене и направил их на сына.
Собственная участь не волновала – тревожил Лёша, родной единственный любимый и такой слабый. Справится он без отца? Выстоит ли в суровом мире, где каждый норовит отнять побольше? Где враг стремится лишить самого ценного, а друг лишь притворяется другом?
Что предпримут Марина с Солнечным? И, главное, как Лёша переживёт предательство любимой? Переживёт ли?
Множа тревоги, обращённые в сторону дороги, где он так хотел бы увидеть невредимого сына, который скажет, что всё происходящее – затянувшийся кошмар; растворяя эти самые тревоги в мыслях о необходимости принять действительность и действовать, Демид решил применить гипноз на расстоянии, используя вбитую в голову Лёши установку: Марина – ошибка. Марина – фантом. Марина – образ одинокого сердца. Но разве этот образ нужен, когда сердце не одиноко?
Меряя шагами помещение, Демид вновь и вновь повторял, что отец рядом, и только они вдвоём важны в этом мире. Остальное – шелуха.
Мусор.
А значит они справятся.
И как только сам себя успокоил, убедил, что всё будет хорошо, по крайней мере для сына, внезапно осознал: Солнечный может не только разорвать их крепкую связь, но и подменить правду на нужную для него или даже для Марины ложь точно так же, как это неоднократно делал Демид.
***
Марина не знала, как долго блуждает по дорожкам воспоминаний. Казалось, вечность. Чем глубже она погружалась в пучину прошлого, тем больше казалось, что выплыть обратно уже невозможно. Необъяснимым образом нити настоящего и уже прожитого переплетались, путались, рождая вопросы, вопросы и снова вопросы. Перед гипнозом Женя предупреждал об опасности столь длительного Пути: говорил о возможной потере ориентации в пространстве и в мыслях; обещал сделать всё возможное, сократив это страшное путешествие.
Но ему не удалось.
Как только Марина с Лёшей пересеклись в тот день, когда всё началось – в день аварии – оба растерялись. Она искренне пыталась слушать голос Жени, но на него наслаивался голос Демида, звучавший в сознании сына. Зовущий её фантомом. Ошибкой. А к нему присоединялся голос сердца, неуверенного, избитого страхом за себя, за Лёшу. За родителей.
И Лёше тоже было непросто: он помнил совсем не то, что видел, а как только голос гипнолога напоминал ему о лжи отца, о главной цели Пути, тут же будто бы включался особый механизм в мозгу: обида на Марину становилась сильнее и возрастала по мере звучания родного голоса, изредка читавшего сказки вместо мамы. Напоминая о самом светлом, что было между ними. Напоминая о единственно верной связи.
Голос Солнечного Лёша тоже слышал, но каким-то мешающим фоном, раздражающим, а поэтому пытался заглушить его, доверяя словам отца. Те проникали в голову, в сердце. В кровь. Заставляя ненавидеть всех, кто мешает.
Марина воспринималась ненужным элементом. Не фантомом, но тем выбором, который он хотел бы изменить, и когда отец дал разрешение стереть её из памяти, Лёша с радостью ухватился за выпавшую возможность. Он позволил родному голосу заменить сначала фрагменты воспоминаний, а затем и всю картину целиком. Он избавился от недавней боли. От занозы в сердце.
Без Марины у них с отцом всё бы было по-другому.
Без Марины ничего бы этого не произошло.
