Я повредила позвоночник во время работы на стройке, и врачи твердили, что я никогда не смогу родить. Я родила твою маму, оставшись без мужа, и брала её к себе на работу в магазин, потому что после кражи соседки не могла больше ей доверять свой дом. И едва не лишилась этой самой работы, когда твоя мама сильно заболела. Я ходила по улицам и собирала бутылки, пытаясь наскрести на лекарство. Я познакомилась в больнице с врачом и его полюбила. Мы прожили вместе двенадцать счастливых лет, а потом на моих глазах какой-то пьяница сбил его на машине. Я осталась одна и не хотела жить, но знаешь, кто заставил меня не наглотаться таблеток? Твоя мама. Она подсела ко мне, положила голову на колени и заплакала. Она говорила, что не справится. И я поняла, что без меня она погибнет. Да, я не лучшая мать на свете и не многому могла её научить, но я её любила. Это намного важнее. Она тоже тебя любила. Больше жизни. И не стоит винить её в том, какой она сделала выбор. Это был её выбор, и она никогда бы так не поступила, если бы не знала, что ты справишься. Что ты, Майя, уже большая девочка и способна бороться.
После Майя долго обдумывала эти слова. Сердцу по-прежнему было больно. Она всё ещё считала маму неправой и продолжала злиться, но что-то внутри перевернулось. Возможно, тогда Майя и стала действительно взрослой.
К тому моменту бабушка стала сильно болеть. Куда-то исчезла её активность, говорливость. Погас блеск в глазах. Гасла сама жизнь. И Майя дала себе слово не бросать бабушку, быть с ней рядом, потому что хотела отблагодарить её за всё и потому что так считала правильным. А вскоре после того знаменательного разговора Майя встретила его, мужчину, перевернувшего всю жизнь, и вновь задышала полной грудью.
Аромат печёных булочек с повидлом и домашняя атмосфера ощущались в квартире до сих пор. Когда Майе становилось тяжело, она приезжала сюда, иногда брала дочку, сажала её на тот самый советский диван и рассказывала добрые истории о самой мудрой женщине на свете. Лёля тоже любила бывать здесь. Она обнимала Мистера Пуфа, любимого плюшевого котёнка из одноимённой книжки, и угощала его булочками – не прабабушкиными, но приготовленными мамой по тому самому рецепту.
Часто Майя задумывалась о том, как ей повезло с мужем: не будь он достаточно богат и слишком добр, пришлось бы продать квартиру и потерять всё то, что было ценно. Это стало бы трагедией. С содроганием сердца Майя представляла, как новые жильцы меняют диван, переживший столько откровений, тумбочку, на которой она готовилась к экзаменам, и прочее, прочее, прочее столь важное для Майи. Но ей повезло. Муж оказался золотым и разрешил приезжать в бабушкину квартиру, когда ей захочется, согласился помогать с оплатой и даже выбирал цветы в гостиную: бабушка любила, когда в доме были растения. Особенно ей нравилось зимой смотреть на цветущий ярко-красный гибискус.
Сегодня, накануне дня маминой смерти, Майя входила в квартиру второй раз. Тамара, сестра мужа, заезжала утром, когда Герман уже умчался на работу, и сообщила о ждущем сюрпризе. Майя открыла дверь и первым делом осмотрела мебель. Дерево ссохлось и нуждалось в обработке. Она думала, что Герман решил порадовать её этаким мини ремонтом, но всё было в прежнем состоянии. Цветочные горшки, которые она хотела раскрасить, тоже остались без изменений. На кухне не ждал букет, не лежала пачка шоколада. В советской посуде не прятались подсказки. Майя осмотрела всё и, крайне огорчившись, покинула квартиру. Она не стала звонить мужу. Во-первых, не хотела отвлекать от работы – поговорить об этом можно и дома. Во-вторых, Тамара могла перепутать дни. От ошибки ведь никто не застрахован.
Весь день Майя занималась привычными делами: искала рецепты в Сети и вносила в них изменения на собственной кухне, прибиралась в доме, улыбалась фотографиям из сада, присланным одним из воспитателей. Рисовала. Несостоявшийся хирург во время беременности увлеклась искусством и теперь немного зарабатывала на картинах. Покончив с портретом заказчицы, Майя прихватила из дома всё необходимое, забрала дочку из сада и вместе с ней поехала на квартиру бабушки.
– Мама! Мистел Пуф будет смотлеть, как мы лисуем. Я посадила его на подоконник.
Майя отпустила воспоминания и прошла вслед за дочкой в комнату:
– Хорошо, Лёлик, только смотри, чтобы Мистер Пуф не запачкался.
– Он чистюля, – улыбнулась девочка и потянулась за белой краской. – Мама, можно я налисую ломашку? Плабабушка любила ломашки?
– Любила. А у твоей бабушки это были вообще самые-самые любимые цветы.
– Тогда я налисую для них много-много ломашек!
Майя поцеловала дочь в макушку и принялась за работу.
Герман повернул ключ, прислушался и испытал разочарование: Лёлька не выбежала навстречу, оглушая радостным визгом, а Майя не огласила меню, чтобы он прямо с порога смог выбрать, что будет есть.
Снял пальто, поставил ботинки, заметил на обуви грязь, сразу почистил, посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы и лишь потом вошёл в гостиную.
До дома он ехал два часа, даже чуть больше, уверенный в том, что за это время Томка поговорит с женой и хотя бы немного посодействует её хорошему настроению. Но, видимо, у сестры нашлись более важные дела, или, что не менее вероятно, Майя осталась при своём – подавленности и вечной скорби. Герман хотел бы помочь жене, он желал этого больше всего на свете, но не знал как. Майя закрывалась в своём мирке, а когда он осторожно стучался, говорила, что всё хорошо. Вот только её «всё хорошо» смотрело глазами, полными печали и сопровождалось ломаной улыбкой.
На кухне, как всегда, стоял ошеломительный запах. Герман не говорил жене, но готовила она даже лучше, чем его покойная мать, а уж она-то проработавшая двадцать лет поваром, толк знала.
На плите стоял рассольник, ещё горячий. На соседней конфорке из кастрюли тянул ароматом какой-то соус. Герман не знал названия, ну да это было и неважно – белый соус был любимым. Стол был накрыт скатертью с подсолнухами, в сердцевине самого большого цветка стояло блюдо с пышным пирогом. Его верх украшали румяные «косички». По левую и правую сторону возвышались миски. В одной красовались мелко нарезанные огурцы с помидорами, в другой – зелень с яйцом и тонкими пластинами редиса.
Герман открыл холодильник и обнаружил картофель с мясом, крабовые лепёшки, запечённую рыбу и пюре. Значит, жена провела день как обычно. Это и радовало, и огорчало. Иногда ему казалось, что за готовкой Майя скрывает какие-то секреты. Даже нет, не так. Не секреты, а себя. Она словно пряталась за кастрюлями. Но от кого? От чего?
Заглядывая в морозилку, Герман уже знал, что увидит: вареники. Домашние. Много.
Он вздохнул и вышел из кухни.
В гостиной Майя часто рисовала. Герман привык, приходя с работы, видеть, как они творят вместе с дочкой. Мама писала портрет очередного заказчика, используя присланное им фото. Лёлька – Пуфа, глядя на мягкого котёнка. Но сейчас здесь никого не было. Герман вновь вздохнул и стал набирать номер жены. Они с Лёлькой загулялись, и он хотел спросить, где именно, чтобы забрать любимых девочек домой.
– Куда идём мы с Пятачком большой-большой секрет… – донеслось из Лёлиной комнаты.
Герман открыл дверь.
– Папочка! – дочь вскочила с кровати, выдернула наушники и бросилась его обнимать. Затем отстранилась и с очень серьёзным лицом спросила:
– Почему ты хмулый?
Майя в этот момент убирала вторые наушники. На лице ни капли вины, лишь улыбка.
– Лёлька, я пришёл с работы, а меня никто не встречает. Звоню маме, а телефон здесь. Я подумал, а вдруг вас забрали инопланетяне? – Герман поднял дочь и закружил. – Забрали и устроили экскурсию по космосу. А там так интересно, что вы решили остаться.
– Не-е-ет, – засмеялась Лёля и поцеловала папу в щёку. – Дома лучше всех.
– Лучше всего, – поправила Майя и подошла к супругу. – А мы тут нашли радиоспектакль про Мистера Пуфа и немного увлеклись. Я только что закончила слушать. Собиралась чай заварить – забыла. Но еда на столе. Пойдём?
Герман улыбнулся:
– Теперь я спокоен и вновь чувствую голод. Но после ужина я сам послушаю этого Пуфа. Хочу узнать, что же там такого, что вы родного папку не услышали?
– Там очень интелесно! – Лёля побежала на кухню.
Майя прижалась к мужу. Герман перекинул её косу, сдерживающую огненный вихрь, со спины на плечо и прошептал:
– Я скучал.
Супруги встретились взглядом, когда Майя разливала суп по тарелкам. Жена улыбалась, но в любимых глазах Герман прочёл хандру. Взял протянутую тарелку и спросил:
– Всё хорошо? – И получил ожидаемый ответ: – Всё хорошо.
– А мы были на квалтиле бабушки, – сообщила радостная Лёля. – Я налисовала на голшке много ломашек, а мама – солнце, небо и кусты.
– Лёлик, это не кусты, а маленькие деревья. Они кажутся маленькими, потому что вдалеке. И давай суп тоже ешь, хлеб никуда не убежит.
– Он с кепчупом.
– С кетчупом, – поправила Майя и тут же добавила: – Ну… раз так, придётся больше тебе его не давать, раз ты забываешь про суп. Галина Владимировна сказала, ты и в саду плохо кушала. Там тоже давали кетчуп?
– Там не дают кепчуп. Там была булка. Она вкуснее.
– Но если ты будешь есть только вкусную булку, то у тебя не будет сил на игры.
– А если я съем суп, то ты дашь мне лулетики?
– У нас есть рулетики? Я видел только пирог.
– У нас есть рулетики, – улыбнулась Майя мужу. – Ты их не нашёл, потому что не заглядывал в хлебницу. А тебе, Лёлик, я дам целых два, если ты отложишь хлеб и возьмёшься за суп.
Лёля тут же отодвинула недоеденный кусок и быстро заработала ложкой.
– Не спеши, – попросил Герман. – Суп никуда не убежит.
– А мы ездили на бабушкину квартиру, – Майя смотрела на мужа, ожидая реакции.
– И наконец раскрасили цветочные горшки. Да, я понял. Молодцы. В следующий раз я к вам присоединюсь. Может, в субботу? Если вы ещё не всё украсили, я мог бы помочь.
– Мама лисует лучше. Мы сами.
– Ладно. Но я всё равно могу составить компанию.
– Так. Мне. Надо. Быть. Там. В субботу? – Уточнила Майя, акцентируя каждое слово.
– Можно.
– Но не обязательно?
Герман протянул ей пустую тарелку:
– Положи рыбу и пюре.
– Хорошо. Я видимо что-то не так поняла.
– Рыбу и пюре, – повторил муж.
– Это я услышала.
Майя открыла дверцу холодильника, достала блюдо с форелью, обернулась и сказала:
– Похоже, Тамара что-то напутала. Не бери в голову.
– Ты говорила с Тамарой?
– Теперь не понял я.
– Она заезжала утром.
– А вечером не звонила?
– Нет. А собиралась?
– Хотела поболтать, но значит занята.
Майя кивнула, взяла нож, примерилась к большущей рыбине и спросила:
– Тебе кусок побольше или поменьше?
– Побольше.
– А я лыбу не буду, а лулетики буду! – довольная Лёля брякнула ложкой по дну тарелки.
Потом они поговорили о его работе и её заказах в то время, как дочь уплетала крохотные рулетики с маком, и Герману показалось, что всё действительно хорошо.
Перед Лёлиным сном вместе послушали фрагмент радиоспектакля: Майя поделилась с мужем наушником. А когда дочь начала зевать, Герман сам перенёс Лёлю в кровать. Супруги стояли над спящей дочкой и были счастливы… до тех пор, пока не оказались в своей комнате.
Майя надела рубашку и легла, отвернувшись от мужа. Герман не понимал жену, но попытался ободрить её лаской, разговорить шутками, однако ничего не добился. Майя подтянула колени к груди, накрылась одеялом почти с головой и сказала, что хочет спать, потому что устала. Герман прекратил попытки, выключил свет и тоже отвернулся.
– Хорошо, что у нас два комплекта наушников. Это удобнее, чем тянуться за проводом.
И всё. Тишина.
Герман ждал слов «доброй ночи», но видимо это они и были.
– Можно купить беспроводные, – сказал он. – Хочешь?
Она не ответила.
Герман подождал какое-то время, затем соскользнул с кровати, взял телефон с тумбочки и вышел. На кухне он набрал сестру:
– Ещё не спишь?
– Сейчас девять вечера. И ты же знаешь, что можешь звонить мне в любое время. У тебя ничего не случилось?
«Кроме смерти жены?»
– Ты забыла о моей просьбе, Том. Я чувствую, что Майя расстроена, хотя и делает вид, будто это не так. Она закрывается. Опять.
– О-о… пять? То есть… она… дома?
– Мы легли раньше, – вздохнул Герман. – Ладно. Сам разберусь. Спокойной ночи.
– Спокойной… ночи…
Герман положил телефон на стол и подошёл к окну: в доме напротив, на балконе целовалась пара.
– А ведь когда-то и мы были такими же… – тихо произнёс он, зажёвывая горечь сладкой сдобой.
Майя села на кровати и тоже взяла телефон. Недолго думая, набрала сообщение, простое – «Спокойной ночи», и улыбнулась ответу.
– Спокойной ночи, огонёк. Спи без волнений.
– Что значит… расстроена? Что значит легли раньше? Она же труп! – до предела взвинченная Тамара наворачивала круги по комнате. – Этот псих же подтвердил, что всё сделал! Обманул?!
Пытаясь справиться с раздражением, она скинула с дивана все подушки, потопталась по ним, а затем схватила телефон.
– Что происходит? – заорала она в трубку, как только услышала голос психа. – Мы же договаривались, ты убиваешь, я перевожу тебе деньги!
– Я убил.
– Я перевела! Перевела пятьдесят тысяч!
– Спасибо.
– Спасибо?! Кого ты убил? Она сейчас спит в своей кровати!
– Днём я поехал по адресу Петергофское шоссе, дом 57, квартира 19 и убил её, как вы и просили.
У Тамары перед глазами всё завертелось.
– По… по… какому адресу?
– Петергофское шоссе, дом 57, квартира 19.
Тамара в бешенстве заорала:
– Придурок, дебил, сволочь! Псих! – ударила пяткой в стену и зажмурилась от боли. – Я говорила Петергофское шоссе 19, квартира 57! Ты убил не ту, скотина! НЕ ТУ!!!
00.30.
Ваня должен был следить за перепиской, но вместо этого он любовался Сашей.
Её голубые глаза блестели азартом из-под каштановой чёлки. Сама она бы назвала цвет шоколадным, потому что обожала шоколад, но он любил сладкое в меньшей степени и не так хорошо разбирался в оттенках, чтобы что-то там выдумывать. Для него этот каскад был каштановым, а если вообще не запариваться, то просто – коричневым.
Когда её глаза так блестели, это означало, что она уловила тонкую ниточку, способную вывести к разгадке очередной тайны. А значит сердце ускоряло бег в предвкушении ответа, вместе с ним кровь приливала к щекам, образуя румянец, и лицо, и без того привлекательное по меркам не только Вани, но и многих других – он сам слышал – становилось прекрасным.
Длинные пальцы бегали по клавиатуре, набирая сообщения, и Ваня, глядя на Сашины руки, в который раз подумал о том, что ей, женщине с такими тонкими запястьями не престало гоняться за преступниками и копаться в их больных фантазиях. Нет. Её место на сцене за фортепьяно, за кистью мольберта или в стенах танцевального зала. Он мог придумать сотни вариантов её работы, и все они были намного лучше нынешней, где слишком часто хрупкое сердце встречалось с чужой трагедией и слышало эхо шагов проклятой смерти.
После Майя долго обдумывала эти слова. Сердцу по-прежнему было больно. Она всё ещё считала маму неправой и продолжала злиться, но что-то внутри перевернулось. Возможно, тогда Майя и стала действительно взрослой.
К тому моменту бабушка стала сильно болеть. Куда-то исчезла её активность, говорливость. Погас блеск в глазах. Гасла сама жизнь. И Майя дала себе слово не бросать бабушку, быть с ней рядом, потому что хотела отблагодарить её за всё и потому что так считала правильным. А вскоре после того знаменательного разговора Майя встретила его, мужчину, перевернувшего всю жизнь, и вновь задышала полной грудью.
Аромат печёных булочек с повидлом и домашняя атмосфера ощущались в квартире до сих пор. Когда Майе становилось тяжело, она приезжала сюда, иногда брала дочку, сажала её на тот самый советский диван и рассказывала добрые истории о самой мудрой женщине на свете. Лёля тоже любила бывать здесь. Она обнимала Мистера Пуфа, любимого плюшевого котёнка из одноимённой книжки, и угощала его булочками – не прабабушкиными, но приготовленными мамой по тому самому рецепту.
Часто Майя задумывалась о том, как ей повезло с мужем: не будь он достаточно богат и слишком добр, пришлось бы продать квартиру и потерять всё то, что было ценно. Это стало бы трагедией. С содроганием сердца Майя представляла, как новые жильцы меняют диван, переживший столько откровений, тумбочку, на которой она готовилась к экзаменам, и прочее, прочее, прочее столь важное для Майи. Но ей повезло. Муж оказался золотым и разрешил приезжать в бабушкину квартиру, когда ей захочется, согласился помогать с оплатой и даже выбирал цветы в гостиную: бабушка любила, когда в доме были растения. Особенно ей нравилось зимой смотреть на цветущий ярко-красный гибискус.
Сегодня, накануне дня маминой смерти, Майя входила в квартиру второй раз. Тамара, сестра мужа, заезжала утром, когда Герман уже умчался на работу, и сообщила о ждущем сюрпризе. Майя открыла дверь и первым делом осмотрела мебель. Дерево ссохлось и нуждалось в обработке. Она думала, что Герман решил порадовать её этаким мини ремонтом, но всё было в прежнем состоянии. Цветочные горшки, которые она хотела раскрасить, тоже остались без изменений. На кухне не ждал букет, не лежала пачка шоколада. В советской посуде не прятались подсказки. Майя осмотрела всё и, крайне огорчившись, покинула квартиру. Она не стала звонить мужу. Во-первых, не хотела отвлекать от работы – поговорить об этом можно и дома. Во-вторых, Тамара могла перепутать дни. От ошибки ведь никто не застрахован.
Весь день Майя занималась привычными делами: искала рецепты в Сети и вносила в них изменения на собственной кухне, прибиралась в доме, улыбалась фотографиям из сада, присланным одним из воспитателей. Рисовала. Несостоявшийся хирург во время беременности увлеклась искусством и теперь немного зарабатывала на картинах. Покончив с портретом заказчицы, Майя прихватила из дома всё необходимое, забрала дочку из сада и вместе с ней поехала на квартиру бабушки.
– Мама! Мистел Пуф будет смотлеть, как мы лисуем. Я посадила его на подоконник.
Майя отпустила воспоминания и прошла вслед за дочкой в комнату:
– Хорошо, Лёлик, только смотри, чтобы Мистер Пуф не запачкался.
– Он чистюля, – улыбнулась девочка и потянулась за белой краской. – Мама, можно я налисую ломашку? Плабабушка любила ломашки?
– Любила. А у твоей бабушки это были вообще самые-самые любимые цветы.
– Тогда я налисую для них много-много ломашек!
Майя поцеловала дочь в макушку и принялась за работу.
Прода от 21.03.2022, 08:42
Глава 5
Герман повернул ключ, прислушался и испытал разочарование: Лёлька не выбежала навстречу, оглушая радостным визгом, а Майя не огласила меню, чтобы он прямо с порога смог выбрать, что будет есть.
Снял пальто, поставил ботинки, заметил на обуви грязь, сразу почистил, посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы и лишь потом вошёл в гостиную.
До дома он ехал два часа, даже чуть больше, уверенный в том, что за это время Томка поговорит с женой и хотя бы немного посодействует её хорошему настроению. Но, видимо, у сестры нашлись более важные дела, или, что не менее вероятно, Майя осталась при своём – подавленности и вечной скорби. Герман хотел бы помочь жене, он желал этого больше всего на свете, но не знал как. Майя закрывалась в своём мирке, а когда он осторожно стучался, говорила, что всё хорошо. Вот только её «всё хорошо» смотрело глазами, полными печали и сопровождалось ломаной улыбкой.
На кухне, как всегда, стоял ошеломительный запах. Герман не говорил жене, но готовила она даже лучше, чем его покойная мать, а уж она-то проработавшая двадцать лет поваром, толк знала.
На плите стоял рассольник, ещё горячий. На соседней конфорке из кастрюли тянул ароматом какой-то соус. Герман не знал названия, ну да это было и неважно – белый соус был любимым. Стол был накрыт скатертью с подсолнухами, в сердцевине самого большого цветка стояло блюдо с пышным пирогом. Его верх украшали румяные «косички». По левую и правую сторону возвышались миски. В одной красовались мелко нарезанные огурцы с помидорами, в другой – зелень с яйцом и тонкими пластинами редиса.
Герман открыл холодильник и обнаружил картофель с мясом, крабовые лепёшки, запечённую рыбу и пюре. Значит, жена провела день как обычно. Это и радовало, и огорчало. Иногда ему казалось, что за готовкой Майя скрывает какие-то секреты. Даже нет, не так. Не секреты, а себя. Она словно пряталась за кастрюлями. Но от кого? От чего?
Заглядывая в морозилку, Герман уже знал, что увидит: вареники. Домашние. Много.
Он вздохнул и вышел из кухни.
В гостиной Майя часто рисовала. Герман привык, приходя с работы, видеть, как они творят вместе с дочкой. Мама писала портрет очередного заказчика, используя присланное им фото. Лёлька – Пуфа, глядя на мягкого котёнка. Но сейчас здесь никого не было. Герман вновь вздохнул и стал набирать номер жены. Они с Лёлькой загулялись, и он хотел спросить, где именно, чтобы забрать любимых девочек домой.
– Куда идём мы с Пятачком большой-большой секрет… – донеслось из Лёлиной комнаты.
Герман открыл дверь.
– Папочка! – дочь вскочила с кровати, выдернула наушники и бросилась его обнимать. Затем отстранилась и с очень серьёзным лицом спросила:
– Почему ты хмулый?
Майя в этот момент убирала вторые наушники. На лице ни капли вины, лишь улыбка.
– Лёлька, я пришёл с работы, а меня никто не встречает. Звоню маме, а телефон здесь. Я подумал, а вдруг вас забрали инопланетяне? – Герман поднял дочь и закружил. – Забрали и устроили экскурсию по космосу. А там так интересно, что вы решили остаться.
– Не-е-ет, – засмеялась Лёля и поцеловала папу в щёку. – Дома лучше всех.
– Лучше всего, – поправила Майя и подошла к супругу. – А мы тут нашли радиоспектакль про Мистера Пуфа и немного увлеклись. Я только что закончила слушать. Собиралась чай заварить – забыла. Но еда на столе. Пойдём?
Герман улыбнулся:
– Теперь я спокоен и вновь чувствую голод. Но после ужина я сам послушаю этого Пуфа. Хочу узнать, что же там такого, что вы родного папку не услышали?
– Там очень интелесно! – Лёля побежала на кухню.
Майя прижалась к мужу. Герман перекинул её косу, сдерживающую огненный вихрь, со спины на плечо и прошептал:
– Я скучал.
Прода от 22.03.2022, 08:52
***
Супруги встретились взглядом, когда Майя разливала суп по тарелкам. Жена улыбалась, но в любимых глазах Герман прочёл хандру. Взял протянутую тарелку и спросил:
– Всё хорошо? – И получил ожидаемый ответ: – Всё хорошо.
– А мы были на квалтиле бабушки, – сообщила радостная Лёля. – Я налисовала на голшке много ломашек, а мама – солнце, небо и кусты.
– Лёлик, это не кусты, а маленькие деревья. Они кажутся маленькими, потому что вдалеке. И давай суп тоже ешь, хлеб никуда не убежит.
– Он с кепчупом.
– С кетчупом, – поправила Майя и тут же добавила: – Ну… раз так, придётся больше тебе его не давать, раз ты забываешь про суп. Галина Владимировна сказала, ты и в саду плохо кушала. Там тоже давали кетчуп?
– Там не дают кепчуп. Там была булка. Она вкуснее.
– Но если ты будешь есть только вкусную булку, то у тебя не будет сил на игры.
– А если я съем суп, то ты дашь мне лулетики?
– У нас есть рулетики? Я видел только пирог.
– У нас есть рулетики, – улыбнулась Майя мужу. – Ты их не нашёл, потому что не заглядывал в хлебницу. А тебе, Лёлик, я дам целых два, если ты отложишь хлеб и возьмёшься за суп.
Лёля тут же отодвинула недоеденный кусок и быстро заработала ложкой.
– Не спеши, – попросил Герман. – Суп никуда не убежит.
– А мы ездили на бабушкину квартиру, – Майя смотрела на мужа, ожидая реакции.
– И наконец раскрасили цветочные горшки. Да, я понял. Молодцы. В следующий раз я к вам присоединюсь. Может, в субботу? Если вы ещё не всё украсили, я мог бы помочь.
– Мама лисует лучше. Мы сами.
– Ладно. Но я всё равно могу составить компанию.
– Так. Мне. Надо. Быть. Там. В субботу? – Уточнила Майя, акцентируя каждое слово.
– Можно.
– Но не обязательно?
Герман протянул ей пустую тарелку:
– Положи рыбу и пюре.
– Хорошо. Я видимо что-то не так поняла.
– Рыбу и пюре, – повторил муж.
– Это я услышала.
Майя открыла дверцу холодильника, достала блюдо с форелью, обернулась и сказала:
– Похоже, Тамара что-то напутала. Не бери в голову.
– Ты говорила с Тамарой?
– Теперь не понял я.
– Она заезжала утром.
– А вечером не звонила?
– Нет. А собиралась?
– Хотела поболтать, но значит занята.
Майя кивнула, взяла нож, примерилась к большущей рыбине и спросила:
– Тебе кусок побольше или поменьше?
– Побольше.
– А я лыбу не буду, а лулетики буду! – довольная Лёля брякнула ложкой по дну тарелки.
Потом они поговорили о его работе и её заказах в то время, как дочь уплетала крохотные рулетики с маком, и Герману показалось, что всё действительно хорошо.
Перед Лёлиным сном вместе послушали фрагмент радиоспектакля: Майя поделилась с мужем наушником. А когда дочь начала зевать, Герман сам перенёс Лёлю в кровать. Супруги стояли над спящей дочкой и были счастливы… до тех пор, пока не оказались в своей комнате.
Майя надела рубашку и легла, отвернувшись от мужа. Герман не понимал жену, но попытался ободрить её лаской, разговорить шутками, однако ничего не добился. Майя подтянула колени к груди, накрылась одеялом почти с головой и сказала, что хочет спать, потому что устала. Герман прекратил попытки, выключил свет и тоже отвернулся.
– Хорошо, что у нас два комплекта наушников. Это удобнее, чем тянуться за проводом.
И всё. Тишина.
Герман ждал слов «доброй ночи», но видимо это они и были.
– Можно купить беспроводные, – сказал он. – Хочешь?
Она не ответила.
Герман подождал какое-то время, затем соскользнул с кровати, взял телефон с тумбочки и вышел. На кухне он набрал сестру:
– Ещё не спишь?
– Сейчас девять вечера. И ты же знаешь, что можешь звонить мне в любое время. У тебя ничего не случилось?
«Кроме смерти жены?»
– Ты забыла о моей просьбе, Том. Я чувствую, что Майя расстроена, хотя и делает вид, будто это не так. Она закрывается. Опять.
– О-о… пять? То есть… она… дома?
– Мы легли раньше, – вздохнул Герман. – Ладно. Сам разберусь. Спокойной ночи.
– Спокойной… ночи…
Герман положил телефон на стол и подошёл к окну: в доме напротив, на балконе целовалась пара.
– А ведь когда-то и мы были такими же… – тихо произнёс он, зажёвывая горечь сладкой сдобой.
Майя села на кровати и тоже взяла телефон. Недолго думая, набрала сообщение, простое – «Спокойной ночи», и улыбнулась ответу.
– Спокойной ночи, огонёк. Спи без волнений.
***
– Что значит… расстроена? Что значит легли раньше? Она же труп! – до предела взвинченная Тамара наворачивала круги по комнате. – Этот псих же подтвердил, что всё сделал! Обманул?!
Пытаясь справиться с раздражением, она скинула с дивана все подушки, потопталась по ним, а затем схватила телефон.
– Что происходит? – заорала она в трубку, как только услышала голос психа. – Мы же договаривались, ты убиваешь, я перевожу тебе деньги!
– Я убил.
– Я перевела! Перевела пятьдесят тысяч!
– Спасибо.
– Спасибо?! Кого ты убил? Она сейчас спит в своей кровати!
– Днём я поехал по адресу Петергофское шоссе, дом 57, квартира 19 и убил её, как вы и просили.
У Тамары перед глазами всё завертелось.
– По… по… какому адресу?
– Петергофское шоссе, дом 57, квартира 19.
Тамара в бешенстве заорала:
– Придурок, дебил, сволочь! Псих! – ударила пяткой в стену и зажмурилась от боли. – Я говорила Петергофское шоссе 19, квартира 57! Ты убил не ту, скотина! НЕ ТУ!!!
Прода от 23.03.2022, 19:25
Глава 6
00.30.
Ваня должен был следить за перепиской, но вместо этого он любовался Сашей.
Её голубые глаза блестели азартом из-под каштановой чёлки. Сама она бы назвала цвет шоколадным, потому что обожала шоколад, но он любил сладкое в меньшей степени и не так хорошо разбирался в оттенках, чтобы что-то там выдумывать. Для него этот каскад был каштановым, а если вообще не запариваться, то просто – коричневым.
Когда её глаза так блестели, это означало, что она уловила тонкую ниточку, способную вывести к разгадке очередной тайны. А значит сердце ускоряло бег в предвкушении ответа, вместе с ним кровь приливала к щекам, образуя румянец, и лицо, и без того привлекательное по меркам не только Вани, но и многих других – он сам слышал – становилось прекрасным.
Длинные пальцы бегали по клавиатуре, набирая сообщения, и Ваня, глядя на Сашины руки, в который раз подумал о том, что ей, женщине с такими тонкими запястьями не престало гоняться за преступниками и копаться в их больных фантазиях. Нет. Её место на сцене за фортепьяно, за кистью мольберта или в стенах танцевального зала. Он мог придумать сотни вариантов её работы, и все они были намного лучше нынешней, где слишком часто хрупкое сердце встречалось с чужой трагедией и слышало эхо шагов проклятой смерти.
