- Я? Собственно, демон.
Деваха раскрыла глаза.
- Шучу. Я не демон, я мастер. А это, - мужчина простер свои руки, - моя мастерская.
Их было восемь - восемь отчаянных мужчин, решивших отправиться в далекое опасное плавание. Они стояли в ряд, словно вросшие в палубу, и смотрели на берег. А берег от них удалялся. Оттуда кричали, свистели, махали всевозможными тряпками. Торжественность момента зашкаливала, и каждый из стоящих замер в гротескной позе. Кто-то ковырялся в носу, кто-то чуть сдвинул брови и пожирал глазами всё то, что мельчало. Кто-то смотрел на небо, кто-то под ноги.
Одним из стоявших был Листик, капитан корабля. Находясь на корме великана, медленно и величественно покидавшего берег, точнее, даже не так - разлучавшемся с берегом, он ощущал себя неким листочком, который теплый порывистый ветер может сорвать с веточки дерева. Сорвать и унесть, далеко-далеко.
- "Веточка" - так я тебя назову, - чуть тихо промолвил парень, имея в виду корабль.
И поглядел на собравшихся.
Семеро. Семеро храбрецов, решивших отправиться в путешествие. Каждого он отобрал, из числа кандидатов. Отобрал лично, зная, что выбирал знатоков, лучших из лучших. Полагаясь на внутренний голос и свою феноменальную удачу.
Листик повернулся к стоявшим.
- Кремень, - сказал он тому, что ковырялся в носу, плотно сбитому парню в тельняшке, - ты хорошо выполнил дело. Первое дело на корабле. "Отдать швартовы!", "Поднять паруса!" - это звучало как песня!
- Я рад, капитан! - крикнул боцман.
- У тебя за плечами прекраснейший опыт.
- Мой капитан, если честно... - парень замялся, - я первый раз в море.
- Вот как. Но ты говорил...
- Я говорил, что люблю это дело, море - моя мечта, да и только, - парень сглотнул. "Морская болезнь" - понял Листик. Он посмотрел на других - казалось, что качка затронула всех, кроме самого капитана.
- В море меня не брали, - продолжил Кремень, - Ты первый. Всему виной косоглазие.
Он вздохнул, раз, другой, словно рыба, которую бросили в лодку. Косоглазие стало подчеркнутым.
- Не робей, - сказал капитан и пожал плотную руку, - ты справился с делом. Впервые. Боцман - твое призвание, - он кашлянув, сказав очевидную ересь. "И ладно, - подумал Листик, - мы в море. В море свои законы, так говорили в таверне. Быть может, море - религия. Другая".
Листик глядел на волны, что поднимали корабль, как будто ладони Ммама, огромного великана, спящего под горой. На отдалявшийся берег. На солнце, что припекало.
- Грифель, - спросил он второго, того, что глядел как птица, которую заперли в клетке, - ты почему недоволен? Ведь ты отправляешься в море, где столько всего интересного. Куда ты ходил, и не раз.
- Увы, не ходил. Я соврал, - собеседник пронзил своим взглядом. Даже скорее не взглядом, а носом, острым и загнутым книзу, как будто он коршун.
- Соврал - это плохо. Но, видимо, есть оправдание.
Грифель смотрел не мигая. Дружелюбие капитана прошло стороной.
- Увы, - сказал собеседник, оправдания нет. Разве что... я хочу правды. Даже не правды, истины. Все эти страны, животные. Двухголовые змеешейки, драконы, души предметов, люди с хвостами, тем крепче, чем ниже твое положение. Это бред, это россказни пьяных матросов. Монстров рождает ум, тот, что спит и не может проснуться.
- Ну что же, - сказал капитан, - ты умен, образован. Неплохо. Однажды нам это поможет. Умеешь ли ты в звукобуквенный?
- Нет, - каркнул парень, - моя голова держит знания. Все, что увижу, услышу. Как грифель.
- Как грифель. Прекрасно. Прекрасно. Тем более, есть у нас писарь, - Листик приблизился к третьему, смазливому парню с большими ресницами. Этот воззрился на небо, как будто о чем-то мечтал.
Парень спустился с небес.
- Я не писарь, - сказал он чуть тихо, - но я бы хотел научиться. Писать. И читать.
- Но ты же назвался писарем.
- Писарь. Зовут меня так.
- Столяр?
- Мое ремесло.
- Да? - Листик хотел было прыснуть. Но все же сдержался - он, как никак, капитан, - что же, добро пожаловать, столяр. Вас будет двое, - он повернулся к четвертому, человеку с лицом, заиененному капюшоном, - столяр и плотник.
- Увы, - четвертый вздохнул, - я не плотник.
- Значит, тебя так зовут?
- Нет... Я просто... Я убегал. От закона.
- Вот как? Но ты же не вор?
- Не вор.
- Хорошо.
- Я убийца.
- Убийца… - Листик нахмурился, - кого ты убил?
- Очень многих.
Команда смотрела на говорившего. Быть на одном корабле, можно сказать, в замкнутом пространстве, с убийцей ужасно. Нужно быть начеку. Постоянно.
Но Листик нашелся.
- Убийца. Но что ты умеешь?
- Стрелять.
- Вот-вот. Пригодится, - парень выдержал взгляд, тяжелый, спокойный, безжалостный, - такая способность нужна. Мало ли что там в дороге? - он посмотрел на собравшихся. Люди закашляли, - дорога то длинная. Долгая. Вот… И все же, - он повернулся к убийце. Как твое имя?
- Не знаю. Точнее, имени нет. Я помню себя уже так, тем, кто я есть. Прошлого я не помню, - парень полез в свою сумку и вынул полую трубку, небольшую коробочку и футляр. Достал из футляра стрелу, короткую, тонкую и чуть окунул в коробочку. Потом прищурил глаза и посмотрел на палубу.
Листик следил за взглядом. Но он ничего не заметил. Над ухом послышалось "пууу" и на другом конце корабля что-то вздрогнуло. Как будто бы...
- Крыса, - сказал он чуть слышно.
- Да, крыса. Была.
Послышались крики матросов. Кто-то склонился.
- Молодец. Цены тебе нет, - Листик был удивлен, - и все-таки... как тебя звать? То есть как мы тебя будем звать?
- Убийца, - ответил убийца.
- Убийца, добро пожаловать, - капитан протянул запястье. И обратился к пятому, невзрачному худощавому парню, - Ухо, ты, говорят, видишь как сокол, и слышишь, как филин.
- Погромче.
- Ты, говорят, лучший зоркий!
- Неправда, - парень вздохнул - вижу я плохо. А слышу... едва.
- Но ты ведь ходил раньше в море.
- Ходил.
- Мне о тебе говорили. Как лучшем впередсмотрящем.
- Да, говорили, - грустно сказал собеседник, - вижу я плохо, так плохо, что корабль принимаю за айсберг. Не слышу команд капитана. Бывает, задумаюсь, и путаю кливер со стакселем. Хотели, как видно, избавиться.
- Но есть у тебя и достоинства? - с надеждой спросил капитан.
- Видимо, есть.
- Ну? По этим
- Может, и никаких.
Листик вздохнул. И посмотрел на шестого:
- Мы будем есть вкусно и сытно. Да, Пончик?
- Думаю, будем... - парень замялся.
- Что же так робко? - спросил капитан, - ты, что ли, не кок?
- Так. Не, кок.
- Ты соврал?
- Да, соврал. Я хотел на корабль. Я мечтал отправиться в плавание.
Полный и круглый, как пончик, Пончик краснел. И становился румяным.
- Ну что же, - Листик вздохнул, - я тоже мечтал на корабль. Мечтал отправиться в плавание. И я отправился. Черт из тринадцатой бездны, отправился! И ты отправился тоже. Дружище! - он хлопнул того по плечу.
Пончик воспрял:
- Капитан, Вы лучший на свете!
- А ты? - Листик смотрел на седьмого, высокого скуластого мужчину со странными шрамами на лице, которые, как ни странно, делали его привлекательнее. Он ожидал услышать всё то же, - ты вовсе не штурман?
- Я штурман, - ответил мужчина, с очень заметным акцентом. Южным акцентом, - милостью Ее Величества королевы Солнечной страны лучший штурман Южного моря. Я знаю каждую бухту, каждую банку, каждый подводный камень по эту сторону Бездны. Специально приехал на Остров, зная, что встречу того, кто предложит хорошие деньги, достойные моего мастерства.
- Представься, пусть все слышат имя того, кто проведет наш корабль!
- Вуди Рока, вот мое имя.
Стоявшие вздрогнули. Челюсть у капитана отвисла. Даже матросы, находившиеся на другом конце палубы, остановились. Хотя, конечно, они не услышали.
Нет, пожалуй, королева Солнечной страны была самой известной женщиной Заморья - земель, находившихся по ту сторону Южного моря.
Но из мужчин… из мужчин Вуди Рока был на слуху, больше, чем кто-то другой. Ведь это тот человек, что побывал в Тринадцатой Бездне и вышел оттуда. Мало того - он провел сквозь нее свой корабль, по кратчайшей дуге огибая всех тех, кто застрял и уже не вернется.
Десятые сутки. На море штиль, а если ветер, то слабый и не попутный. Передвигались галсами (так объяснил Кремень) или стояли, зажатые морем, одним только морем, со всех сторон было море, спокойное зеркало, которое будто держало корабль.
И солнце, палящее солнце. Здесь, над этим бескрайним зеркалом, оно светило нещадно.
Листик начинал понимать моряка, того, в таверне, который жаловался на штиль, и говорил, что кошмарнее быть не может. Быть запертым в море, когда тебя сверху поджаривает, будто рыбу на вертеле - то еще удовольствие.
Нет, какого то особого неудовольствия не было, и, уж тем более, капитан не жалел о своем решении, но... как сказать... Листик начинал чувствовать, что ничего бесценного нет, что цену имеет все.
А так, команда ему досталась прекрасная. Пять матросов, знатоки своего дела. И те, другие, кого он набрал.
Кремень оказался на удивление знающим. Как видно, он прекрасно изучил свое дело, хотя раньше в море не выходил. Во всяком случае, не признавался. Листик ему, конечно же верил - добросовестный человек не может обманывать.
Бывало, боцман что-то не понимал, и тогда спрашивал, не стеснялся - того же Ухо, к примеру, ну, иногда Вуди Рока.
Да, Вуди Рока.
Штурмана все побаивались. Нет, он не казался каким-то закрытым, высокомерным. Отвечал просто, по делу, слегка улыбался, если увидит, что собеседник зажат. Но он был легендой, а прикоснуться к легенде непросто. Кажется, скажешь не то, или как-то не так, и будет заметна разница, тебе покажут место, которое занимаешь.
Но постепенно стеснение таяло, особенно под таким вот палящим солнцем, и члены команды общались на "ты", даже с прославленным штурманом.
Особенные отношения сложились у Рока с Пончиком - веселым старательным коком. Как оказалось, готовить тот не умел. Но старался, и правда старался, брал уроки у одного из матросов, и даже у Вуди (который когда-то был поваром), пыхтел, ошибался, но не отчаивался. Казалось, он вообще не умеет отчаиваться. Поначалу все, что умел этот парень - это знаменитые макароны по-флотски, и то в каком-то кашицеобразном варианте, но скоро Пончик уже готовил довольно-таки вкусные и разнообразные блюда, в том числе из того, что удавалось поймать за бортом.
Вуди Рока любил разговаривать с Пончиком, отчего тот, достаточно круглый, становился похож на томат, висящий на ветке, почти у самой земли, но висящий. Внимание Рока его окрыляло.
Нет, команда собралась прекрасная. Листику, надо сказать, повезло (в который раз в его жизни).
Взять Писаря, корабельного плотника, человека вежливого и обаятельного. Он хотел научиться писать, и буквально вгрызался в букварь, пытаясь осилить очередную строптивую букву. Осилить буквально - на лбу проступали капельки пота, лицо принимало маску упорного укротителя, который вот вот и оседлает очередного бувуранского зверя. Листик, заставая его за этим занятием, обычно вздыхал и старался пройти незаметно - звукобуквенный анализ считался сложнейшим на свете, и тот, кто его изучал, заслуживал уважения.
Зато потом, на палубе Веточки, под яркими звездами и роскошной Луной Писарь доставал свою лютню, и начинал перебирать ее струны. А потом запевал. Подняв свою голову к небу.
Звезды мигали (“Святой интеграл, какие здесь крупные звёзды, и как же их много!” - думал восторженный Листик), Луна проливала свой свет - на море, корабль, на лица сидевших. А путники слушали, каждый в собственных мыслях, в может и вовсе без мыслей. Слушали, затаив дыхание.
Даже Грифель, который все время стоял на носу, пытаясь что-то увидеть, поворачивал голову. Значит, прислушивался.
Да, Грифель оказался самым трудным и нелюдимым из членов команды. Он постоянно со всеми спорил. Или молчал, сложив на груди свои руки. Если Ухо, к примеру, рассказывал очередную историю из своих приключений, то критик (как его называла команда) задавал уточняющие вопросы, задавал так, словно пытался поймать на лжи. Он не верил историям, в которых существовали хвостатые люди, огнедышащие драконы и двухголовые змеешейки. Он постоянно во всем сомневался.
А потом уходил, и стоял на носу с гордо поднятым носом.
Пожалуй, Грифель единственный не выполнял никакую полезную функцию. Кем он был для команды? Для Листика? Пассажиром?
Пожалуй, что да.
И все-таки Листик благодарил небеса, и Его, Святой Интеграл, за то, что судьба послала такого интересного человека.
Убийца…
Поначалу любой другой член команды боялся к нему подходить. Но тот оказался простым, пожалуй что, скромным и даже немного застенчивым. Он помогал в любом деле, безоговорочно, сразу. Говорил просто, по делу, но ничего не рассказывал. Ни слова о прошлом.
Убийца носил капюшон, черный широкий, капюшон затенял его взгляд. Но когда вся команда, за исключением Грифеля, садилась, вместе, кружком, и Писарь брался за лютню, он обнажал свою голову, и, опустив ее к палубе, слушал. А когда поднимал, в глазах было влажно.
Да, Листик любил их всех. В каждом он находил что-то, чему стоило поучиться. И каждый был дорог по-своему.
Но был человек, с которым он часто беседовал, чаще, чем с кем-то еще. Подолгу, внимательно. Слушал его рассказы. Слушал так, как никогда и никого не слушал.
Тот говорил без всякого пафоса, не брызгал слюной, как те же матросы в таверне. Он разговаривал тихо. Но эти слова западали в душу. Уходили туда глубоко и оставались.
Ухо. Невзрачный матрос. Наверное, лучший из собеседников.
И если капитан нервничал, наблюдая все тот же то спокойное море, все тот же штиль, который сковал их корабль, как вчера, позавчера, как три, четыре, пять, шесть, семь, восемь дней назад, слова впередсмотрящего, который, конечно же, не был впередсмотрящим, словно поглаживали, прикасались так тонко, чуть осязаемо.
И Листик мечтал.
Листик знал, что увидит те земли, о которых рассказывал Ухо. Чертовски приятную пустошь, страну белых узоров, остров элементалей, и даже тот, загадочный, самый дальний из городов, где все дышит магией.
- Ухо, спасибо, - говорил капитан. И улыбался. Матрос лишь кивал, чуть заметно.
Капитан уходил.
Но его тянуло опять, тянуло к этому спокойному рассудительному человеку.
Он находил предлог, возвращался.
Потом находил предлог, чтобы уйти. Потому что не хотел оказаться в тягость.
Да, Ухо...
Как жаль, думал Листик, что я не встретил его еще раньше, еще до того, как стал капитаном. Мы бы болтали вдвоем, свесив ноги с черного камня, смотрели на море. А потом уходили, каждый к себе, я - к Росинке.
Росинка…
Листик думал о ней, всю дорогу, и поглаживал медальон в виде солнечной птицы, самой красивой птицы Северных Островов. Этот медальон подарила она. Когда-то...
Да, он скучал.
Но решился. Потому что мечтал о море, мечтал всю свою жизнь.
Деваха раскрыла глаза.
- Шучу. Я не демон, я мастер. А это, - мужчина простер свои руки, - моя мастерская.
ГЛАВА 2
Их было восемь - восемь отчаянных мужчин, решивших отправиться в далекое опасное плавание. Они стояли в ряд, словно вросшие в палубу, и смотрели на берег. А берег от них удалялся. Оттуда кричали, свистели, махали всевозможными тряпками. Торжественность момента зашкаливала, и каждый из стоящих замер в гротескной позе. Кто-то ковырялся в носу, кто-то чуть сдвинул брови и пожирал глазами всё то, что мельчало. Кто-то смотрел на небо, кто-то под ноги.
Одним из стоявших был Листик, капитан корабля. Находясь на корме великана, медленно и величественно покидавшего берег, точнее, даже не так - разлучавшемся с берегом, он ощущал себя неким листочком, который теплый порывистый ветер может сорвать с веточки дерева. Сорвать и унесть, далеко-далеко.
- "Веточка" - так я тебя назову, - чуть тихо промолвил парень, имея в виду корабль.
И поглядел на собравшихся.
Семеро. Семеро храбрецов, решивших отправиться в путешествие. Каждого он отобрал, из числа кандидатов. Отобрал лично, зная, что выбирал знатоков, лучших из лучших. Полагаясь на внутренний голос и свою феноменальную удачу.
Листик повернулся к стоявшим.
- Кремень, - сказал он тому, что ковырялся в носу, плотно сбитому парню в тельняшке, - ты хорошо выполнил дело. Первое дело на корабле. "Отдать швартовы!", "Поднять паруса!" - это звучало как песня!
- Я рад, капитан! - крикнул боцман.
- У тебя за плечами прекраснейший опыт.
- Мой капитан, если честно... - парень замялся, - я первый раз в море.
- Вот как. Но ты говорил...
- Я говорил, что люблю это дело, море - моя мечта, да и только, - парень сглотнул. "Морская болезнь" - понял Листик. Он посмотрел на других - казалось, что качка затронула всех, кроме самого капитана.
- В море меня не брали, - продолжил Кремень, - Ты первый. Всему виной косоглазие.
Он вздохнул, раз, другой, словно рыба, которую бросили в лодку. Косоглазие стало подчеркнутым.
- Не робей, - сказал капитан и пожал плотную руку, - ты справился с делом. Впервые. Боцман - твое призвание, - он кашлянув, сказав очевидную ересь. "И ладно, - подумал Листик, - мы в море. В море свои законы, так говорили в таверне. Быть может, море - религия. Другая".
Листик глядел на волны, что поднимали корабль, как будто ладони Ммама, огромного великана, спящего под горой. На отдалявшийся берег. На солнце, что припекало.
- Грифель, - спросил он второго, того, что глядел как птица, которую заперли в клетке, - ты почему недоволен? Ведь ты отправляешься в море, где столько всего интересного. Куда ты ходил, и не раз.
- Увы, не ходил. Я соврал, - собеседник пронзил своим взглядом. Даже скорее не взглядом, а носом, острым и загнутым книзу, как будто он коршун.
- Соврал - это плохо. Но, видимо, есть оправдание.
Грифель смотрел не мигая. Дружелюбие капитана прошло стороной.
- Увы, - сказал собеседник, оправдания нет. Разве что... я хочу правды. Даже не правды, истины. Все эти страны, животные. Двухголовые змеешейки, драконы, души предметов, люди с хвостами, тем крепче, чем ниже твое положение. Это бред, это россказни пьяных матросов. Монстров рождает ум, тот, что спит и не может проснуться.
- Ну что же, - сказал капитан, - ты умен, образован. Неплохо. Однажды нам это поможет. Умеешь ли ты в звукобуквенный?
- Нет, - каркнул парень, - моя голова держит знания. Все, что увижу, услышу. Как грифель.
- Как грифель. Прекрасно. Прекрасно. Тем более, есть у нас писарь, - Листик приблизился к третьему, смазливому парню с большими ресницами. Этот воззрился на небо, как будто о чем-то мечтал.
Парень спустился с небес.
- Я не писарь, - сказал он чуть тихо, - но я бы хотел научиться. Писать. И читать.
- Но ты же назвался писарем.
- Писарь. Зовут меня так.
- Столяр?
- Мое ремесло.
- Да? - Листик хотел было прыснуть. Но все же сдержался - он, как никак, капитан, - что же, добро пожаловать, столяр. Вас будет двое, - он повернулся к четвертому, человеку с лицом, заиененному капюшоном, - столяр и плотник.
- Увы, - четвертый вздохнул, - я не плотник.
- Значит, тебя так зовут?
- Нет... Я просто... Я убегал. От закона.
- Вот как? Но ты же не вор?
- Не вор.
- Хорошо.
- Я убийца.
- Убийца… - Листик нахмурился, - кого ты убил?
- Очень многих.
Команда смотрела на говорившего. Быть на одном корабле, можно сказать, в замкнутом пространстве, с убийцей ужасно. Нужно быть начеку. Постоянно.
Но Листик нашелся.
- Убийца. Но что ты умеешь?
- Стрелять.
- Вот-вот. Пригодится, - парень выдержал взгляд, тяжелый, спокойный, безжалостный, - такая способность нужна. Мало ли что там в дороге? - он посмотрел на собравшихся. Люди закашляли, - дорога то длинная. Долгая. Вот… И все же, - он повернулся к убийце. Как твое имя?
- Не знаю. Точнее, имени нет. Я помню себя уже так, тем, кто я есть. Прошлого я не помню, - парень полез в свою сумку и вынул полую трубку, небольшую коробочку и футляр. Достал из футляра стрелу, короткую, тонкую и чуть окунул в коробочку. Потом прищурил глаза и посмотрел на палубу.
Листик следил за взглядом. Но он ничего не заметил. Над ухом послышалось "пууу" и на другом конце корабля что-то вздрогнуло. Как будто бы...
- Крыса, - сказал он чуть слышно.
- Да, крыса. Была.
Послышались крики матросов. Кто-то склонился.
- Молодец. Цены тебе нет, - Листик был удивлен, - и все-таки... как тебя звать? То есть как мы тебя будем звать?
- Убийца, - ответил убийца.
- Убийца, добро пожаловать, - капитан протянул запястье. И обратился к пятому, невзрачному худощавому парню, - Ухо, ты, говорят, видишь как сокол, и слышишь, как филин.
- Погромче.
- Ты, говорят, лучший зоркий!
- Неправда, - парень вздохнул - вижу я плохо. А слышу... едва.
- Но ты ведь ходил раньше в море.
- Ходил.
- Мне о тебе говорили. Как лучшем впередсмотрящем.
- Да, говорили, - грустно сказал собеседник, - вижу я плохо, так плохо, что корабль принимаю за айсберг. Не слышу команд капитана. Бывает, задумаюсь, и путаю кливер со стакселем. Хотели, как видно, избавиться.
- Но есть у тебя и достоинства? - с надеждой спросил капитан.
- Видимо, есть.
- Ну? По этим
- Может, и никаких.
Листик вздохнул. И посмотрел на шестого:
- Мы будем есть вкусно и сытно. Да, Пончик?
- Думаю, будем... - парень замялся.
- Что же так робко? - спросил капитан, - ты, что ли, не кок?
- Так. Не, кок.
- Ты соврал?
- Да, соврал. Я хотел на корабль. Я мечтал отправиться в плавание.
Полный и круглый, как пончик, Пончик краснел. И становился румяным.
- Ну что же, - Листик вздохнул, - я тоже мечтал на корабль. Мечтал отправиться в плавание. И я отправился. Черт из тринадцатой бездны, отправился! И ты отправился тоже. Дружище! - он хлопнул того по плечу.
Пончик воспрял:
- Капитан, Вы лучший на свете!
- А ты? - Листик смотрел на седьмого, высокого скуластого мужчину со странными шрамами на лице, которые, как ни странно, делали его привлекательнее. Он ожидал услышать всё то же, - ты вовсе не штурман?
- Я штурман, - ответил мужчина, с очень заметным акцентом. Южным акцентом, - милостью Ее Величества королевы Солнечной страны лучший штурман Южного моря. Я знаю каждую бухту, каждую банку, каждый подводный камень по эту сторону Бездны. Специально приехал на Остров, зная, что встречу того, кто предложит хорошие деньги, достойные моего мастерства.
- Представься, пусть все слышат имя того, кто проведет наш корабль!
- Вуди Рока, вот мое имя.
Стоявшие вздрогнули. Челюсть у капитана отвисла. Даже матросы, находившиеся на другом конце палубы, остановились. Хотя, конечно, они не услышали.
Нет, пожалуй, королева Солнечной страны была самой известной женщиной Заморья - земель, находившихся по ту сторону Южного моря.
Но из мужчин… из мужчин Вуди Рока был на слуху, больше, чем кто-то другой. Ведь это тот человек, что побывал в Тринадцатой Бездне и вышел оттуда. Мало того - он провел сквозь нее свой корабль, по кратчайшей дуге огибая всех тех, кто застрял и уже не вернется.
Десятые сутки. На море штиль, а если ветер, то слабый и не попутный. Передвигались галсами (так объяснил Кремень) или стояли, зажатые морем, одним только морем, со всех сторон было море, спокойное зеркало, которое будто держало корабль.
И солнце, палящее солнце. Здесь, над этим бескрайним зеркалом, оно светило нещадно.
Листик начинал понимать моряка, того, в таверне, который жаловался на штиль, и говорил, что кошмарнее быть не может. Быть запертым в море, когда тебя сверху поджаривает, будто рыбу на вертеле - то еще удовольствие.
Нет, какого то особого неудовольствия не было, и, уж тем более, капитан не жалел о своем решении, но... как сказать... Листик начинал чувствовать, что ничего бесценного нет, что цену имеет все.
А так, команда ему досталась прекрасная. Пять матросов, знатоки своего дела. И те, другие, кого он набрал.
Кремень оказался на удивление знающим. Как видно, он прекрасно изучил свое дело, хотя раньше в море не выходил. Во всяком случае, не признавался. Листик ему, конечно же верил - добросовестный человек не может обманывать.
Бывало, боцман что-то не понимал, и тогда спрашивал, не стеснялся - того же Ухо, к примеру, ну, иногда Вуди Рока.
Да, Вуди Рока.
Штурмана все побаивались. Нет, он не казался каким-то закрытым, высокомерным. Отвечал просто, по делу, слегка улыбался, если увидит, что собеседник зажат. Но он был легендой, а прикоснуться к легенде непросто. Кажется, скажешь не то, или как-то не так, и будет заметна разница, тебе покажут место, которое занимаешь.
Но постепенно стеснение таяло, особенно под таким вот палящим солнцем, и члены команды общались на "ты", даже с прославленным штурманом.
Особенные отношения сложились у Рока с Пончиком - веселым старательным коком. Как оказалось, готовить тот не умел. Но старался, и правда старался, брал уроки у одного из матросов, и даже у Вуди (который когда-то был поваром), пыхтел, ошибался, но не отчаивался. Казалось, он вообще не умеет отчаиваться. Поначалу все, что умел этот парень - это знаменитые макароны по-флотски, и то в каком-то кашицеобразном варианте, но скоро Пончик уже готовил довольно-таки вкусные и разнообразные блюда, в том числе из того, что удавалось поймать за бортом.
Вуди Рока любил разговаривать с Пончиком, отчего тот, достаточно круглый, становился похож на томат, висящий на ветке, почти у самой земли, но висящий. Внимание Рока его окрыляло.
Нет, команда собралась прекрасная. Листику, надо сказать, повезло (в который раз в его жизни).
Взять Писаря, корабельного плотника, человека вежливого и обаятельного. Он хотел научиться писать, и буквально вгрызался в букварь, пытаясь осилить очередную строптивую букву. Осилить буквально - на лбу проступали капельки пота, лицо принимало маску упорного укротителя, который вот вот и оседлает очередного бувуранского зверя. Листик, заставая его за этим занятием, обычно вздыхал и старался пройти незаметно - звукобуквенный анализ считался сложнейшим на свете, и тот, кто его изучал, заслуживал уважения.
Зато потом, на палубе Веточки, под яркими звездами и роскошной Луной Писарь доставал свою лютню, и начинал перебирать ее струны. А потом запевал. Подняв свою голову к небу.
Звезды мигали (“Святой интеграл, какие здесь крупные звёзды, и как же их много!” - думал восторженный Листик), Луна проливала свой свет - на море, корабль, на лица сидевших. А путники слушали, каждый в собственных мыслях, в может и вовсе без мыслей. Слушали, затаив дыхание.
Даже Грифель, который все время стоял на носу, пытаясь что-то увидеть, поворачивал голову. Значит, прислушивался.
Да, Грифель оказался самым трудным и нелюдимым из членов команды. Он постоянно со всеми спорил. Или молчал, сложив на груди свои руки. Если Ухо, к примеру, рассказывал очередную историю из своих приключений, то критик (как его называла команда) задавал уточняющие вопросы, задавал так, словно пытался поймать на лжи. Он не верил историям, в которых существовали хвостатые люди, огнедышащие драконы и двухголовые змеешейки. Он постоянно во всем сомневался.
А потом уходил, и стоял на носу с гордо поднятым носом.
Пожалуй, Грифель единственный не выполнял никакую полезную функцию. Кем он был для команды? Для Листика? Пассажиром?
Пожалуй, что да.
И все-таки Листик благодарил небеса, и Его, Святой Интеграл, за то, что судьба послала такого интересного человека.
Убийца…
Поначалу любой другой член команды боялся к нему подходить. Но тот оказался простым, пожалуй что, скромным и даже немного застенчивым. Он помогал в любом деле, безоговорочно, сразу. Говорил просто, по делу, но ничего не рассказывал. Ни слова о прошлом.
Убийца носил капюшон, черный широкий, капюшон затенял его взгляд. Но когда вся команда, за исключением Грифеля, садилась, вместе, кружком, и Писарь брался за лютню, он обнажал свою голову, и, опустив ее к палубе, слушал. А когда поднимал, в глазах было влажно.
Да, Листик любил их всех. В каждом он находил что-то, чему стоило поучиться. И каждый был дорог по-своему.
Но был человек, с которым он часто беседовал, чаще, чем с кем-то еще. Подолгу, внимательно. Слушал его рассказы. Слушал так, как никогда и никого не слушал.
Тот говорил без всякого пафоса, не брызгал слюной, как те же матросы в таверне. Он разговаривал тихо. Но эти слова западали в душу. Уходили туда глубоко и оставались.
Ухо. Невзрачный матрос. Наверное, лучший из собеседников.
И если капитан нервничал, наблюдая все тот же то спокойное море, все тот же штиль, который сковал их корабль, как вчера, позавчера, как три, четыре, пять, шесть, семь, восемь дней назад, слова впередсмотрящего, который, конечно же, не был впередсмотрящим, словно поглаживали, прикасались так тонко, чуть осязаемо.
И Листик мечтал.
Листик знал, что увидит те земли, о которых рассказывал Ухо. Чертовски приятную пустошь, страну белых узоров, остров элементалей, и даже тот, загадочный, самый дальний из городов, где все дышит магией.
- Ухо, спасибо, - говорил капитан. И улыбался. Матрос лишь кивал, чуть заметно.
Капитан уходил.
Но его тянуло опять, тянуло к этому спокойному рассудительному человеку.
Он находил предлог, возвращался.
Потом находил предлог, чтобы уйти. Потому что не хотел оказаться в тягость.
Да, Ухо...
Как жаль, думал Листик, что я не встретил его еще раньше, еще до того, как стал капитаном. Мы бы болтали вдвоем, свесив ноги с черного камня, смотрели на море. А потом уходили, каждый к себе, я - к Росинке.
Росинка…
Листик думал о ней, всю дорогу, и поглаживал медальон в виде солнечной птицы, самой красивой птицы Северных Островов. Этот медальон подарила она. Когда-то...
Да, он скучал.
Но решился. Потому что мечтал о море, мечтал всю свою жизнь.
