Тик.
Так...
А потом схлынуло. Время встрепенулось и понеслось галопом. Эрик отпрянул, нахмурился, вглядываясь в лицо Первого ясновидца, будто ища на нем...
Что?
Неужели... Нет-нет, только не мое видение! Мне нужно подумать, решить, что с этим делать, а если Эрик будет в курсе, то запрет меня. Снова поставит вокруг дома удушливую защиту. Будет шушукаться с Владом и Мирославом, улыбаться, будто все в порядке, а если заикнусь... В этот раз он не позволит мне выбраться, даже если захочу. Круглые сутки станет охранять и...
Эрик мазнул по мне взглядом. Колючим, холодным, а ветер, будто слушаясь его, хлестнул по щеке, опалил морозом плечи, вполз за воротник, и я поежилась. Бледное лицо, сжатые в узкую полоску губы, прозрачные глаза, пронизывающие насквозь...
Гарди хитро ухмыльнулся и отступил на шаг, наблюдая за Эриком с явным удовольствием. Но Эрик о нем забыл. Эрик смотрел на меня.
– Что?..
Зашуршали, трескаясь, ветви у нас над головами, струшивая снег прямо за шиворот. Серое небо выпустило на волю серп молодой луны. Его окружили темные тучи, как стая волков – дичь.
Почему-то я сама себя почувствовала дичью.
Эрик сглотнул и закрыл глаза. Сжал кулаки, будто боялся что-то выпустить. Словно, если выпустит, весь мир перевернется, разлетится на осколки. А когда он открыл глаза, на меня больше не смотрел.
– Помнишь, – спросил он глухим, гулким голосом, от которого у меня по спине поползли неприятные мурашки, – после случая с Гектором ты сказала, что я могу задать любой вопрос, и ты ответишь правду?
Я машинально кивнула, а потом, осознав, что он все равно не видит реакции подтвердила хриплым «да».
Гарди с довольным видом потоптался на месте, отчего снег под подошвами его растоптанных ботинок, противно заскрипел.
– Скажи, есть ли у тебя... секрет от меня, Полина?
Есть.
Секреты есть у всех, но у меня большой, а если большой, это уже считается предательством. Или нет?
– Секрет?
Голос противно дрогнул. Выдал и страх, и волнение, и безумное желание развидеть то, что я увидела на крыльце. Меньше знаешь – крепче спишь. Любая мало-мальски одаренная пророчица согласится с этой пословицей.
Эрик снова на меня посмотрел. Лучше бы не на меня – на снег, на притихший внезапно сад, на Гарди, в конце концов. Но пронизывающий, почти презрительный взгляд предназначался мне.
Нужно признаться. Сейчас. Чистосердечное признание, как говорится, смягчает наказание. Странно, но слова смешались в голове в кашу, и нужные никак не находились. Ну не говорить же, в самом деле: «Эрик, я скоро умру». Как-то... глупо.
Я сглотнула.
– Возможно, я смогу помочь. – Голос вкрадчивый, мягкий. Обманчивая мягкость эта заставляет расслабиться, выдохнуть. Сердце только колотится, и ребрам больно. Вдох получается скованным, будто грудь стянули невидимыми цепями. И продолжали стягивать.
Гарди еще раз подпрыгнул и радостно, словно ребенок, получивший конфету, захлопал в ладоши. Повеяло сюрреализмом, ненастоящестью, и я – так, на всякий случай – ущипнула себя за запястье. Не было и дня, когда в доме не произносилось бы священное слово «Первые», мало ли, может, Гарди мне просто снится. И злость Эрика – выдумки коварного подсознания.
Злость не исчезла, как и Гарди. Ко всему прочему прибавилась боль в запястье от сильного щипка.
– Вспомни вечер, когда Альрик подослал охотника в дом андвари, – настойчиво продолжил Эрик, окончательно сбивая меня с толку.
Андвари? При чем тут... И какое они имеют отношение к видению? Может, уже там были намеки, а я не поняла?
Пепел и разбитое стекло. Испуг. Переполох, который удобно прикрыли делаными улыбками и искусственным сочувствием. Раздражение – Влад постоянно пытался уколоть, задеть, а мне не до того было...
Эрик ждал. Смотрел на меня в упор, и я почувствовала себя смертником на плацу, прозрачные глаза – как дула автоматов... Придумается же такое.
– У меня там не было видений, – тихо ответила я первое, что пришло в голову.
– Видений не было, – терпеливо кивнул Эрик, и, показалось, терпение он брал из резервных запасов. – Было нечто иное, верно? То, о чем я не знаю.
Копаться в памяти в такие моменты бесперспективно. Память, реагируя на испуг и волнение, швыряется картинками, не имеющими никакого отношения к заданному вопросу. Вспомнилось наше венчание. Тома, раскрашивающая мою руку. Потом почему-то снег в крови и Юлиана. Хмурящаяся Лидия в кабинете скади...
Лидия! Она предупреждала о Гарди. Просила не приближаться. Почему?
Не о том думаешь, Полина. Эрик ждет. Злится. А я растерянная... Какого, собственно, черта?!
Я глубоко вдохнула, разрывая придуманные цепи, и резко спросила:
– Что с тобой?
Хорошо, когда резко. Когда чувствуешь собственную уверенность и правоту. Потому как в последние несколько мгновений я готова была признаться в чем угодно, лишь бы он перестал так смотреть. Но ведь я ничего не сделала.
– Почему ты злишься?
Взгляд прямой выдержала. Даже не подалась назад, не отступила, хотя очень хотелось. Эрик прекрасно умеет напирать и давить.
– Действительно не понимаешь, почему я злюсь? – шелестяще выдохнул он, теряя, похоже, последние крупицы самообладания. Знакомый взгляд. Суженные зрачки. Губы, изогнувшиеся в саркастичной улыбке. И ореол опасности. Зверь, которого так боялся Эрик, вот-вот вырвется на свободу.
– Пойму, если объяснишь, – стараясь оставаться спокойной, не поддаваться панике, ответила я. – Мне нечего скрывать.
– Не ври мне, Полина! – выкрикнул он, одновременно шагнув ко мне, нависая.
Я вздрогнула. Вздрогнул Гарди, прекратил пританцовывать и застыл, испуганно глядя на Эрика. Тучи полностью заволокли луну, и мир погрузился во тьму. Кажется, в древности, это считали знаками.
Интересно, чем считали неожиданные вмешательства?
– Она не врет.
Неподалеку, метрах в тридцати от нас по направлению к дому, сунув руки в карманы, стоял Влад.
Эрик шумно выдохнул, но от меня отступил. Гарди попятился, снова споткнулся, но в этот раз удержался на ногах.
– Хочешь сказать, ясновидец показал мне то, чего не было? – спросил Эрик Влада, и мне почудилось, в голосе его скользнули отголоски надежды на положительный ответ.
Положительного ответа у Влада, похоже, не было...
– Я думаю, нам всем сейчас нужно успокоиться, – примирительно сказал он, приближаясь. Движения его были обманчиво-расслабленными, что насторожило меня: так Влад обычно подходит к опасным врагам.
Но ведь Эрик не враг!
– Успокоиться? – Эрик хищно улыбнулся и повернулся к нему. – Действительно считаешь, это то, что мне надо?
– Что происходит? – пискнула я, уже понимая, что ситуация накалилась до предела, судорожно соображая, что в конце концов тут происходит. Или произошло уже давно?
Андвари. Та ночь... Ира приходила и просила не делать глупостей. А я... я спала в его кровати. Возможно, это, но ведь Эрик сам велел Владу за мной присматривать!
Думай, Полина, думай. Пока все еще можно исправить, предотвратить.
– Эрик узнал то, что я хотел скрыть от него. То, что пришлось удалить из твоей головы, родная.
Последнее слово было лишним. Провокационным. Совсем не в духе Влада – вот так подставляться, и лишь потом, много позже, лежа в холодной, огромной кровати, я подумала, что сказал он его для того, чтобы отвести от меня удар. Я стояла в шаге от Эрика, сам Влад – намного дальше. Зверь сломал клетку, и меня бы непременно задело, если бы Эрик не отошел.
Но Эрик будто бы сам ждал – и слова этого, и провокации, и возможного шанса выплеснуть неприязнь, злость, ненависть, неизменно накапливающуюся внутри месяцами.
Шагнув мимо трясущегося от страха Гарди, он взмахнул рукой, и Влада подбросило в воздух, швырнуло, и он, с гулким звуком ударившись о ближайшую березу, рухнул в сугроб.
– Не смей ее так называть! – прошипел Эрик ему вдогонку.
Я вскрикнула от неожиданности и зажала рот ладонью, все еще не понимая, что тут происходит, но уже чувствуя запах пожарищ – так всегда пахнет, когда горят мосты.
Влад поднялся на корточки, мотнул головой, видимо, стараясь прийти в себя. Я перевела взгляд на Эрика. Он все еще улыбался, и улыбка его была безумной. Глаза лихорадочно блестели, на скулах ходили желваки, и сам он напоминал своего предка – таким, каким я иногда представляла Херсира.
– Как удобно, правда? – выплюнул он мне в лицо. – Но, как по мне, жутко несправедливо. Ты ведь пророчица, призвана видеть будущее, а тут такое. Помнить прошлое не менее важно, как считаешь? – И, не дожидаясь ответа, он шагнул к мнущемуся неподалеку Гарди. Схватил его за шиворот и приволок упирающегося ясновидца ко мне. – Ты так любишь говорить о предательстве, о своем благополучно забыла.
Эрик притянул к себе Гарди и прорычал Первому в лицо:
– Покажи ей!
Ясновидец упираться не посмел, поднял руку и положил ладонь мне на лоб.
Картинки были яркими. Сочными.
Ночь. Потолок, разукрашенный тенями. Громкие выдохи. Яростные, честные слова. Тепло губ на губах. Ванильный кен, который...
Я отпрянула. Пошатнулась. Пальцы сами коснулись висков, будто старались пощупать воспоминания на предмет реальности. Воспоминания моими не казались. Словно кто-то нарочно нарисовал в голове картинку и заставлял в нее поверить.
Я ведь замужем и не могла... Или могла?
Взгляд Эрика метал молнии, и их целью была я.
– Что теперь скажешь, пророчица? – спросил он, хотя ответа, скорее всего, не ждал.
– Тебе нужно остыть, Эрик!
Еще одна провокация. Мы с Эриком повернулись к Владу синхронно, и я не смогла сдержать испуганного всхлипа.
Выглядел Влад прескверно. Ссадина на щеке, наливающаяся синим, струйка крови прямиком из виска, рука, которой он придерживал вторую, хриплое дыхание.
– Заткнись! – отреагировал Эрик, сбивая его с ног очередным пассом.
Безумие! А ведь действительно, прошлое умеет убивать. В Эрике, например, оно убивает человека. А виновата в этом я...
– Прекрати! – выкрикнула, шагнула к нему, становясь между ним и притихшим в снегу Владом. Было страшно и больно, хотелось плакать, как маленькой, а еще лучше – убежать туда, где никто не найдет. Спрятаться, пока буря не утихнет и снова не выглянет солнце.
Бежать вот только некуда. И незачем.
– Защищаешь его. Как мило, – едко ответил Эрик и попытался меня обойти, но я ухватила его за рукав.
– Никого я не защищаю. Ты не должен судить его за предательство. Суди виновного, Эрик.
Наверное, это были правильные слова. Если вообще существуют правильные слова в таких ситуациях. Во всяком случае, они остановили Эрика, заставили снова на меня посмотреть – и этот взгляд был другим. В этом взгляде мелькнул испуг – на секунду, но мне хватило, чтобы заметить.
– Я – твоя жена, – сказала я тихо, с силой сжимая кулаки в надежде, что ногти, впивающиеся в ладони, помогут сдержать приближающуюся истерику. – И именно я виновата. Не он, – я махнула рукой в сторону Влада, – не Гарди, не весь мир. Я. И если ты сейчас хочешь кого-то ударить, чтобы выместить злость – ударь меня.
Сознание отреагировало вялой вспышкой страха: а что, если Эрик действительно...
Не смог. Отступил. И голову склонил, разглядывая снег под ногами. Кулаки все еще сжимал, но на Влада, тщетно пытающегося подняться, не смотрел. На меня, впрочем, тоже. Гарди громко всхлипнул и обнял себя за плечи.
Холодно. Ветер хлещет, обнимает гибкими, длинными пальцами, но я его почти не чувствую. Холод, сковавший меня, идет изнутри.
А потом Эрик просто исчез. Только что был здесь, и вот уже нет. Пустое место, истоптанное ботинками, но и его скоро засыплет снегом.
Может, мне все причудилось? И, поддавшись тому же порыву, что и несколько минут назад, я ущипнула себя за запястье.
Оцепенение вызвал мороз. Холодный ветер. Снег, оседающий на плечах пуховой накидкой. Зима сковала мысли.
Что же еще, если не зима?
Кровь на снегу в темноте казалась почти черной, и я старалась на нее не смотреть. Прижимала к виску Влада уголок пледа и глубоко дышала. В глаза ему, к слову, тоже не смотрела. Глаз не хотелось. Ничьих. Взглядов осуждающих, хлестких, которые непременно заставят стыдиться, а ведь стыдиться не стоит. Казнить себя – да, но стыд... Не заслужила я прощения, значит, и стыд ни к чему.
– Ненавидишь меня?
Вопрос тихий, в нем слышится почти не завуалированная мольба.
Ненавижу? Нет. За что? За то, что он, бесспорно, торжествует из-за того, что мой брак развалился? За то, что всегда ломал то, что я строила? За «я же говорил», не произнесенное, но подуманное?
Глупо перекладывать свою вину на чьи-то плечи.
Душно. Мучает безумное желание разреветься.
– Надеюсь, ты рад...
Слова першат в горле. Слов не хочется.
Не хочется ничего.
– Я не рад.
Ложь? Очередная попытка покрасоваться, выглядеть благородным? Еле стоит, а туда же...
– Я знаю, кто убьет Хаука.
Говорить о Первых проще. Вспоминать опутывающую липкость видения, отголоски которого все еще стучат в висках. Щупальца охотника – длинные, извивающиеся, светящиеся холодным светом. Боль – минутную, дикую, после которой придет... Что? Искупление?
Бред. Смерть – не искупление.
Наверное, прав был Влад тогда: сольвейги счастливыми не становятся. И я, как доказательство: лишилась наставника, мужа, а скоро и жизни лишусь. Хотя для этого нужно найти девушку...
– Что именно сделала Лив?
– Уверена, что сейчас хочешь это обсуждать? – поморщился Влад, отмахиваясь от заботы. – Тебе не кажется, что нужно поговорить о другом?
– Нет! – замотала я головой. – Не хочу о тебе и... о том, что было у андвари.
Не хочу. Понимаю, что не спрячешься, что поговорить придется. Когда-нибудь потом... Говорить сейчас означает признаться себе: ничего уже не изменить. Признаться, перестрадать, смириться и жить дальше.
Я не готова.
– Так что сделала Лив?
Лив почему-то представлялась мне лучше всего. Темные, до талии волосы, блестящие, шелковистые и гладкие. Испуганные карие глаза. Лицо узенькое, с ямочкой на левой щеке. Карминовые губы. Тонкие пальцы, сжимающие пресловутый клинок. Где его искать? А ее? И что если Хаук нападет раньше?
– Если верить легенде, она сдала Херсира. Подставила, сама того не желая. Потом пожалела, но поздно было – боги прислали Хаука. Ты знаешь, до сегодня я до конца не верил, но вот этот...
Влад замолчал. Застыл, придерживая ребра. И я невольно проследила за его взглядом.
Гарди не было. На его месте остался лишь смятый снег.
Странно, но исчезновение Первого никак не откликнулось во мне. Какая разница, куда он ушел? Исчез? Испарился? Был ли вообще, или нам почудилось?
Был. Темные брызги на снегу – свидетельство его присутствия. Багровый синяк на скуле Влада. Его дыхание – свистящее, тяжелое, полусогнутая спина. Как бы ребра целы остались...
– Тебе нужно показаться Кириллу.
– Пустяки.
Крепится. Ущемленную гордость прячет за деланым безразличием. Смотрит пристально, пытаясь выискать на моем лице последствия случившегося. Только нет их. Пусто. В груди будто дыра, а нее ползут сквозняки, наметает снег, сочится холод.
Нужно идти в дом. Там камин и обогреватели. Там Эльвира, которая тут же примчится отпаивать чаем, будет улыбаться, а от улыбки ее, как в детской песне, всегда становится теплей. Да, определенно нужно в дом.
Я медлила. Стояла и растерянно смотрела на то место, где несколько минут назад злился Эрик. Ждала, что вернется. Пусть бы кричал, смотрел ненавидяще, обвинял, клеймил. Но был бы рядом.
Так...
А потом схлынуло. Время встрепенулось и понеслось галопом. Эрик отпрянул, нахмурился, вглядываясь в лицо Первого ясновидца, будто ища на нем...
Что?
Неужели... Нет-нет, только не мое видение! Мне нужно подумать, решить, что с этим делать, а если Эрик будет в курсе, то запрет меня. Снова поставит вокруг дома удушливую защиту. Будет шушукаться с Владом и Мирославом, улыбаться, будто все в порядке, а если заикнусь... В этот раз он не позволит мне выбраться, даже если захочу. Круглые сутки станет охранять и...
Эрик мазнул по мне взглядом. Колючим, холодным, а ветер, будто слушаясь его, хлестнул по щеке, опалил морозом плечи, вполз за воротник, и я поежилась. Бледное лицо, сжатые в узкую полоску губы, прозрачные глаза, пронизывающие насквозь...
Гарди хитро ухмыльнулся и отступил на шаг, наблюдая за Эриком с явным удовольствием. Но Эрик о нем забыл. Эрик смотрел на меня.
– Что?..
Зашуршали, трескаясь, ветви у нас над головами, струшивая снег прямо за шиворот. Серое небо выпустило на волю серп молодой луны. Его окружили темные тучи, как стая волков – дичь.
Почему-то я сама себя почувствовала дичью.
Эрик сглотнул и закрыл глаза. Сжал кулаки, будто боялся что-то выпустить. Словно, если выпустит, весь мир перевернется, разлетится на осколки. А когда он открыл глаза, на меня больше не смотрел.
– Помнишь, – спросил он глухим, гулким голосом, от которого у меня по спине поползли неприятные мурашки, – после случая с Гектором ты сказала, что я могу задать любой вопрос, и ты ответишь правду?
Я машинально кивнула, а потом, осознав, что он все равно не видит реакции подтвердила хриплым «да».
Гарди с довольным видом потоптался на месте, отчего снег под подошвами его растоптанных ботинок, противно заскрипел.
– Скажи, есть ли у тебя... секрет от меня, Полина?
Есть.
Секреты есть у всех, но у меня большой, а если большой, это уже считается предательством. Или нет?
– Секрет?
Голос противно дрогнул. Выдал и страх, и волнение, и безумное желание развидеть то, что я увидела на крыльце. Меньше знаешь – крепче спишь. Любая мало-мальски одаренная пророчица согласится с этой пословицей.
Эрик снова на меня посмотрел. Лучше бы не на меня – на снег, на притихший внезапно сад, на Гарди, в конце концов. Но пронизывающий, почти презрительный взгляд предназначался мне.
Нужно признаться. Сейчас. Чистосердечное признание, как говорится, смягчает наказание. Странно, но слова смешались в голове в кашу, и нужные никак не находились. Ну не говорить же, в самом деле: «Эрик, я скоро умру». Как-то... глупо.
Я сглотнула.
– Возможно, я смогу помочь. – Голос вкрадчивый, мягкий. Обманчивая мягкость эта заставляет расслабиться, выдохнуть. Сердце только колотится, и ребрам больно. Вдох получается скованным, будто грудь стянули невидимыми цепями. И продолжали стягивать.
Гарди еще раз подпрыгнул и радостно, словно ребенок, получивший конфету, захлопал в ладоши. Повеяло сюрреализмом, ненастоящестью, и я – так, на всякий случай – ущипнула себя за запястье. Не было и дня, когда в доме не произносилось бы священное слово «Первые», мало ли, может, Гарди мне просто снится. И злость Эрика – выдумки коварного подсознания.
Злость не исчезла, как и Гарди. Ко всему прочему прибавилась боль в запястье от сильного щипка.
– Вспомни вечер, когда Альрик подослал охотника в дом андвари, – настойчиво продолжил Эрик, окончательно сбивая меня с толку.
Андвари? При чем тут... И какое они имеют отношение к видению? Может, уже там были намеки, а я не поняла?
Пепел и разбитое стекло. Испуг. Переполох, который удобно прикрыли делаными улыбками и искусственным сочувствием. Раздражение – Влад постоянно пытался уколоть, задеть, а мне не до того было...
Эрик ждал. Смотрел на меня в упор, и я почувствовала себя смертником на плацу, прозрачные глаза – как дула автоматов... Придумается же такое.
– У меня там не было видений, – тихо ответила я первое, что пришло в голову.
– Видений не было, – терпеливо кивнул Эрик, и, показалось, терпение он брал из резервных запасов. – Было нечто иное, верно? То, о чем я не знаю.
Копаться в памяти в такие моменты бесперспективно. Память, реагируя на испуг и волнение, швыряется картинками, не имеющими никакого отношения к заданному вопросу. Вспомнилось наше венчание. Тома, раскрашивающая мою руку. Потом почему-то снег в крови и Юлиана. Хмурящаяся Лидия в кабинете скади...
Лидия! Она предупреждала о Гарди. Просила не приближаться. Почему?
Не о том думаешь, Полина. Эрик ждет. Злится. А я растерянная... Какого, собственно, черта?!
Я глубоко вдохнула, разрывая придуманные цепи, и резко спросила:
– Что с тобой?
Хорошо, когда резко. Когда чувствуешь собственную уверенность и правоту. Потому как в последние несколько мгновений я готова была признаться в чем угодно, лишь бы он перестал так смотреть. Но ведь я ничего не сделала.
– Почему ты злишься?
Взгляд прямой выдержала. Даже не подалась назад, не отступила, хотя очень хотелось. Эрик прекрасно умеет напирать и давить.
– Действительно не понимаешь, почему я злюсь? – шелестяще выдохнул он, теряя, похоже, последние крупицы самообладания. Знакомый взгляд. Суженные зрачки. Губы, изогнувшиеся в саркастичной улыбке. И ореол опасности. Зверь, которого так боялся Эрик, вот-вот вырвется на свободу.
– Пойму, если объяснишь, – стараясь оставаться спокойной, не поддаваться панике, ответила я. – Мне нечего скрывать.
– Не ври мне, Полина! – выкрикнул он, одновременно шагнув ко мне, нависая.
Я вздрогнула. Вздрогнул Гарди, прекратил пританцовывать и застыл, испуганно глядя на Эрика. Тучи полностью заволокли луну, и мир погрузился во тьму. Кажется, в древности, это считали знаками.
Интересно, чем считали неожиданные вмешательства?
– Она не врет.
Неподалеку, метрах в тридцати от нас по направлению к дому, сунув руки в карманы, стоял Влад.
Эрик шумно выдохнул, но от меня отступил. Гарди попятился, снова споткнулся, но в этот раз удержался на ногах.
– Хочешь сказать, ясновидец показал мне то, чего не было? – спросил Эрик Влада, и мне почудилось, в голосе его скользнули отголоски надежды на положительный ответ.
Положительного ответа у Влада, похоже, не было...
– Я думаю, нам всем сейчас нужно успокоиться, – примирительно сказал он, приближаясь. Движения его были обманчиво-расслабленными, что насторожило меня: так Влад обычно подходит к опасным врагам.
Но ведь Эрик не враг!
– Успокоиться? – Эрик хищно улыбнулся и повернулся к нему. – Действительно считаешь, это то, что мне надо?
– Что происходит? – пискнула я, уже понимая, что ситуация накалилась до предела, судорожно соображая, что в конце концов тут происходит. Или произошло уже давно?
Андвари. Та ночь... Ира приходила и просила не делать глупостей. А я... я спала в его кровати. Возможно, это, но ведь Эрик сам велел Владу за мной присматривать!
Думай, Полина, думай. Пока все еще можно исправить, предотвратить.
– Эрик узнал то, что я хотел скрыть от него. То, что пришлось удалить из твоей головы, родная.
Последнее слово было лишним. Провокационным. Совсем не в духе Влада – вот так подставляться, и лишь потом, много позже, лежа в холодной, огромной кровати, я подумала, что сказал он его для того, чтобы отвести от меня удар. Я стояла в шаге от Эрика, сам Влад – намного дальше. Зверь сломал клетку, и меня бы непременно задело, если бы Эрик не отошел.
Но Эрик будто бы сам ждал – и слова этого, и провокации, и возможного шанса выплеснуть неприязнь, злость, ненависть, неизменно накапливающуюся внутри месяцами.
Шагнув мимо трясущегося от страха Гарди, он взмахнул рукой, и Влада подбросило в воздух, швырнуло, и он, с гулким звуком ударившись о ближайшую березу, рухнул в сугроб.
– Не смей ее так называть! – прошипел Эрик ему вдогонку.
Я вскрикнула от неожиданности и зажала рот ладонью, все еще не понимая, что тут происходит, но уже чувствуя запах пожарищ – так всегда пахнет, когда горят мосты.
Влад поднялся на корточки, мотнул головой, видимо, стараясь прийти в себя. Я перевела взгляд на Эрика. Он все еще улыбался, и улыбка его была безумной. Глаза лихорадочно блестели, на скулах ходили желваки, и сам он напоминал своего предка – таким, каким я иногда представляла Херсира.
– Как удобно, правда? – выплюнул он мне в лицо. – Но, как по мне, жутко несправедливо. Ты ведь пророчица, призвана видеть будущее, а тут такое. Помнить прошлое не менее важно, как считаешь? – И, не дожидаясь ответа, он шагнул к мнущемуся неподалеку Гарди. Схватил его за шиворот и приволок упирающегося ясновидца ко мне. – Ты так любишь говорить о предательстве, о своем благополучно забыла.
Эрик притянул к себе Гарди и прорычал Первому в лицо:
– Покажи ей!
Ясновидец упираться не посмел, поднял руку и положил ладонь мне на лоб.
Картинки были яркими. Сочными.
Ночь. Потолок, разукрашенный тенями. Громкие выдохи. Яростные, честные слова. Тепло губ на губах. Ванильный кен, который...
Я отпрянула. Пошатнулась. Пальцы сами коснулись висков, будто старались пощупать воспоминания на предмет реальности. Воспоминания моими не казались. Словно кто-то нарочно нарисовал в голове картинку и заставлял в нее поверить.
Я ведь замужем и не могла... Или могла?
Взгляд Эрика метал молнии, и их целью была я.
– Что теперь скажешь, пророчица? – спросил он, хотя ответа, скорее всего, не ждал.
– Тебе нужно остыть, Эрик!
Еще одна провокация. Мы с Эриком повернулись к Владу синхронно, и я не смогла сдержать испуганного всхлипа.
Выглядел Влад прескверно. Ссадина на щеке, наливающаяся синим, струйка крови прямиком из виска, рука, которой он придерживал вторую, хриплое дыхание.
– Заткнись! – отреагировал Эрик, сбивая его с ног очередным пассом.
Безумие! А ведь действительно, прошлое умеет убивать. В Эрике, например, оно убивает человека. А виновата в этом я...
– Прекрати! – выкрикнула, шагнула к нему, становясь между ним и притихшим в снегу Владом. Было страшно и больно, хотелось плакать, как маленькой, а еще лучше – убежать туда, где никто не найдет. Спрятаться, пока буря не утихнет и снова не выглянет солнце.
Бежать вот только некуда. И незачем.
– Защищаешь его. Как мило, – едко ответил Эрик и попытался меня обойти, но я ухватила его за рукав.
– Никого я не защищаю. Ты не должен судить его за предательство. Суди виновного, Эрик.
Наверное, это были правильные слова. Если вообще существуют правильные слова в таких ситуациях. Во всяком случае, они остановили Эрика, заставили снова на меня посмотреть – и этот взгляд был другим. В этом взгляде мелькнул испуг – на секунду, но мне хватило, чтобы заметить.
– Я – твоя жена, – сказала я тихо, с силой сжимая кулаки в надежде, что ногти, впивающиеся в ладони, помогут сдержать приближающуюся истерику. – И именно я виновата. Не он, – я махнула рукой в сторону Влада, – не Гарди, не весь мир. Я. И если ты сейчас хочешь кого-то ударить, чтобы выместить злость – ударь меня.
Сознание отреагировало вялой вспышкой страха: а что, если Эрик действительно...
Не смог. Отступил. И голову склонил, разглядывая снег под ногами. Кулаки все еще сжимал, но на Влада, тщетно пытающегося подняться, не смотрел. На меня, впрочем, тоже. Гарди громко всхлипнул и обнял себя за плечи.
Холодно. Ветер хлещет, обнимает гибкими, длинными пальцами, но я его почти не чувствую. Холод, сковавший меня, идет изнутри.
А потом Эрик просто исчез. Только что был здесь, и вот уже нет. Пустое место, истоптанное ботинками, но и его скоро засыплет снегом.
Может, мне все причудилось? И, поддавшись тому же порыву, что и несколько минут назад, я ущипнула себя за запястье.
Глава 8. Пепел пожаров
Оцепенение вызвал мороз. Холодный ветер. Снег, оседающий на плечах пуховой накидкой. Зима сковала мысли.
Что же еще, если не зима?
Кровь на снегу в темноте казалась почти черной, и я старалась на нее не смотреть. Прижимала к виску Влада уголок пледа и глубоко дышала. В глаза ему, к слову, тоже не смотрела. Глаз не хотелось. Ничьих. Взглядов осуждающих, хлестких, которые непременно заставят стыдиться, а ведь стыдиться не стоит. Казнить себя – да, но стыд... Не заслужила я прощения, значит, и стыд ни к чему.
– Ненавидишь меня?
Вопрос тихий, в нем слышится почти не завуалированная мольба.
Ненавижу? Нет. За что? За то, что он, бесспорно, торжествует из-за того, что мой брак развалился? За то, что всегда ломал то, что я строила? За «я же говорил», не произнесенное, но подуманное?
Глупо перекладывать свою вину на чьи-то плечи.
Душно. Мучает безумное желание разреветься.
– Надеюсь, ты рад...
Слова першат в горле. Слов не хочется.
Не хочется ничего.
– Я не рад.
Ложь? Очередная попытка покрасоваться, выглядеть благородным? Еле стоит, а туда же...
– Я знаю, кто убьет Хаука.
Говорить о Первых проще. Вспоминать опутывающую липкость видения, отголоски которого все еще стучат в висках. Щупальца охотника – длинные, извивающиеся, светящиеся холодным светом. Боль – минутную, дикую, после которой придет... Что? Искупление?
Бред. Смерть – не искупление.
Наверное, прав был Влад тогда: сольвейги счастливыми не становятся. И я, как доказательство: лишилась наставника, мужа, а скоро и жизни лишусь. Хотя для этого нужно найти девушку...
– Что именно сделала Лив?
– Уверена, что сейчас хочешь это обсуждать? – поморщился Влад, отмахиваясь от заботы. – Тебе не кажется, что нужно поговорить о другом?
– Нет! – замотала я головой. – Не хочу о тебе и... о том, что было у андвари.
Не хочу. Понимаю, что не спрячешься, что поговорить придется. Когда-нибудь потом... Говорить сейчас означает признаться себе: ничего уже не изменить. Признаться, перестрадать, смириться и жить дальше.
Я не готова.
– Так что сделала Лив?
Лив почему-то представлялась мне лучше всего. Темные, до талии волосы, блестящие, шелковистые и гладкие. Испуганные карие глаза. Лицо узенькое, с ямочкой на левой щеке. Карминовые губы. Тонкие пальцы, сжимающие пресловутый клинок. Где его искать? А ее? И что если Хаук нападет раньше?
– Если верить легенде, она сдала Херсира. Подставила, сама того не желая. Потом пожалела, но поздно было – боги прислали Хаука. Ты знаешь, до сегодня я до конца не верил, но вот этот...
Влад замолчал. Застыл, придерживая ребра. И я невольно проследила за его взглядом.
Гарди не было. На его месте остался лишь смятый снег.
Странно, но исчезновение Первого никак не откликнулось во мне. Какая разница, куда он ушел? Исчез? Испарился? Был ли вообще, или нам почудилось?
Был. Темные брызги на снегу – свидетельство его присутствия. Багровый синяк на скуле Влада. Его дыхание – свистящее, тяжелое, полусогнутая спина. Как бы ребра целы остались...
– Тебе нужно показаться Кириллу.
– Пустяки.
Крепится. Ущемленную гордость прячет за деланым безразличием. Смотрит пристально, пытаясь выискать на моем лице последствия случившегося. Только нет их. Пусто. В груди будто дыра, а нее ползут сквозняки, наметает снег, сочится холод.
Нужно идти в дом. Там камин и обогреватели. Там Эльвира, которая тут же примчится отпаивать чаем, будет улыбаться, а от улыбки ее, как в детской песне, всегда становится теплей. Да, определенно нужно в дом.
Я медлила. Стояла и растерянно смотрела на то место, где несколько минут назад злился Эрик. Ждала, что вернется. Пусть бы кричал, смотрел ненавидяще, обвинял, клеймил. Но был бы рядом.
