Где он сейчас?
– Лив убьет Хаука?
Вопрос из реальности, и меня вышвыривает из мыслей в зиму.
Холодно. И снова вспоминаются подробности видения. Мой сдавленный крик, почти рычание, хлещущий и порванной жилы кен, который приходится буквально черпать ладонями. Застывший на месте охотник. Отчаяние в его глазах. Тающие секунды, и, если не успею, оступлюсь, все будет напрасно. Дрожащая, как лист на ветру, Лив. Острие ножа, опасно блеснувшее в темноте.
Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.
Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь... Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.
– Она.
И ведь не соврала даже. Недосказанность ведь не ложь?
Влад кивнул. Расспрашивать не стал: то ли решил сейчас не наседать, то ли боль пересилила любопытство. К дому мы шли в полном молчании, изредка останавливаясь передохнуть. Ночь окутывала предновогодним волшебством, искрился снег в свете фонарей, кружились в воздухе пухлые снежинки, и дом, обычно мрачный и хмурый, принарядился в белую шубу. Застыли деревья, будто в ожидании волшебства.
Любоваться хотелось. Я бы, наверное, смогла забыться – пусть на минутку – в снежном этом великолепии. Но Влад закашлялся и схватился за грудь. Я не сильна в медицине, но подумалось, что это плохой знак.
Я усадила его на ступеньки, велела не шевелиться и ждать Кирилла. Пусть осмотрит, в больницу повезет. А мне не до этого. Почему-то что делать дальше, я понимала четко. От легкости в мыслях стало немного жутко. Впрочем, много ли я знаю о смертниках? Может, у них всегда так?
В доме царил полумрак. Тени ползли по серым стенам, скалилась ночь в провалы окон, лестница готично оканчивалась темнотой. О произошедшей несколько часов назад стычке с охотниками не напоминало ничего. Куда делись сами охотники – тоже непонятно. В доме ли, договариваются с Гектором? Ушли? Вернутся? Гостиная открывать тайны не спешила.
Дом спал, спали его жители, либо же затаились, попрятались по комнатам, и были не в курсе произошедшего в саду скандала.
В абсолютной тишине выдох получился отчаянно громким, пугающим. Как и шаги за спиной, на который я обернулась в надежде... которой не суждено было сбыться.
Алиса. Сверкнула глазищами и руки на груди сложила.
– Где Эрик?
В вопросе – напор и ненависть, скрывать которую она даже не старается. Непонимание еще – отчего я, а не она, такая сильная и умеющая много. Законопослушная. Красивая. Готовая на многое, а я...
Я – предательница. И показалось, Алиса знает и мысленно посмеивается, злорадствует, и от взгляда ее вспыхивают щеки, уши, шея даже горит от чувства вины. Хотя, если подумать, кто она мне? Соперница? Смешно... Смешно и больно, ведь теперь у нее появился реальный шанс. Эрик зол. Обижен. Гордость задета, и он может захотеть затереть обиду, вытеснить другими эмоциями. Женщины часто лечат мужчин лаской.
Отвечать я не стала. Почти бегом поднялась наверх, разбудила Кирилла – Владу нужно, чтобы о нем кто-то позаботился. А мне заняться важным делом...
Дэн на звонок не ответил, зато на мысленный толчок откликнулся сразу, и в груди горячо стало, как тогда, когда Барт обнимал. Снова захотелось плакать, в доме я не стала – выскользнула с черного хода в ночь, глотая морозный воздух и дрожа от холода. Нужно было одеться потеплее, но об этом я подумала, когда доковыляла до кованного, увитого резными лозами забора.
Дэн ждал, сунув руки в карманы, и хмурился. Смотрел на меня пристально, и возникло странное ощущение, что о ссоре с Эриком он в курсе и сейчас станет меня отчитывать.
Дэн в курсе очень даже был – но не об Эрике.
– Люсия пророчила о тебе.
Сказал он это быстро, будто выплюнул. И замолчал, словно боялся выпустить зло в мир. Поздно – зло уже выпустил Крег, и я боялась представить, где это зло сейчас, и кто уже успел пострадать от его светящихся злостных щупалец.
– А, это... – Я потупилась и многозначительно вздохнула.
Говорят, о собственной смерти рассуждать легко. Врут.
– Даже не смей! – резко предупредил Дэн. В лице изменился, острее проступили скулы, и глаза блеснули недобро. – Не вздумай...
– Что? – усмехнулась. Горечь вырвалась изо рта паром. И слезы – горячие, крупные – по щекам потекли. – Барт умер за это! Погиб. Учил... Меня, тебя. Отдал... Оно во мне... горит, жжется... Ждет. Он ведь для того и...
– Поля.
Насколько мне нужны объятия сольвейга, я поняла лишь тогда, когда Дэн меня обнял. По волосам рука, и тепло, и душно. Реву, как дурочка, а слезы все бегут, и конца им нет. Хочется оплакать все и сразу: и судьбу свою нелегкую, и душу непутевую, которая, как бы я ни старалась, к Владу тянется. Сколько бы я не злилась, сколько бы не убеждала, что ненавижу его, но ненависть сошла на нет, обиды забылись, а память осталась. Память хранила только хорошее. Помнились вечера в его кабинете, усталые глаза, улыбка, от которой веяло теплом. Легкий поцелуй в лоб, теплый плед на плечи. Ярость, с которой он меня спасал.
Всегда.
Только вот это в прошлом – теперь я отчаянно это поняла. Не нужно бежать от прошлого, прошлое нужно отпускать. Отпустила на свою голову!
– И ты пойдешь на это? Сама? – Дэн отстранился и в глаза всмотрелся, ища на нем признаки лжи. – Безумная!
– Барт так хотел, – вздохнула я и вытерла слезы. Холодно от них, да и без толку плакать. Рядом с Дэном стало полегче, как и всегда в близости сольвейга. Еще бы с Люсией увидеться, поговорить, поплакать у нее на плече. Она бы качала головой и повторяла: «Бедный мой, бедный Паулина...»
Бедный, да. Сама виновата!
– Барт погиб ради этого. И печать... Почему я?
– Барт уже ставил печать, а это право, как ты знаешь, один раз всего дается, – мрачно пояснил Дэн. И переносицу потер, а он всегда так делает, когда злится. – Среди сольвейгов не так много безумцев, как ты думаешь. Люсия – сильная провидица, но не так решительна и совсем не воин. Да и отвыкла она от внешнего мира, нет у нее там поддержки.
– У меня есть, – кивнула я и взгляд отвела.
Барт поступил цинично. Он с самого начала знал, но вот... ненавидеть его не получалось. Злиться – тоже. То ли усталость, то ли понимание: Барт не со зла так поступил. Из необходимости. Наверное, нет в мире больше хищного, который сможет, не побоится. Который пережил столько, что не страшны ему никаких Первые.
– Я могу, – тихо сказал Дэн. – Я не ставил печати, и...
– Нет! Тебе Барт сольвейгов оставил, и ты не имеешь права их бросать.
Я тряхнула головой, утрясая мысли. Принятое решение казалось единственно правильным и логичным. И события сегодняшние: внезапно всплывшее воспоминание, ярость Эрика, уход его – знаки, подтверждающие выбор. Впрочем, видения пророчицам даны, чтобы предотвратить беду. И черта с два я отдам свою жизнь просто так!
Кулаки сжались сами собой, и слезы высохли, покрывая коркой онемевшие щеки.
– Мою судьбу ты не заберешь, – сказала я твердо. – Но вот изменить... – Подняла на него глаза и спросила: – Поможешь?
Дэн на мою задумку отреагировал скептически. Хмурился и поправлял челку, которая методично падала ему на глаза.
– Что об этом думает твой муж?
Вопрос поставил в тупик. И не то, чтобы я к нему не готовилась – вопрос был вполне логичен, но... Воспоминания были слишком острыми. Глаза, в которых обида. Растерянность. Злость через края, готовая вылиться, обрушиться на меня, на мир. Об Эрике думать было сложно.
– Он... – Взгляд отвела, боясь, что Дэн прочтет в них вину. – Я поговорю с ним.
Дэн вздохнул. Руку на плечо положил, и от этого стало легче. И мне бы к сольвейгам, хоть на денек. Посидеть у костра, выпить чаю из алюминиевой кружки, посмотреть, как танцует Люсия. Сбежать? Пожалуй. Жаль, что от себя не сбежишь. А если так, то какая разница, где находиться? К тому же Эрик вернется. Нужно поговорить, выяснить, что теперь будет. Со мной. С нами.
– Ты знаешь, я во всем готов тебя поддержать, но это не тот случай, – серьезно сказал Дэн. – Ты теперь жена, а для процедуры нужно...
– Знаю. Нужен кен.
Кен Влада. Много кена, ведь Гарди – не обычный ясновидец. Первый. Сильнейший из всех. И если до страшной правды Эрик был готов и даже сам предложил, то теперь... Это же я и Влад... Теперь Эрик ни за что не согласится, и, если запретит, я не стану спорить. Не смогу его ранить еще больше.
И умру.
Эта мысль зависла в воздухе, а потом гулко провалилась куда-то в пустоту. Голова все еще болела, на плечи навалилась невероятная усталость.
И потому, как только я вошла в пустую темную спальню, то, не раздеваясь, рухнула в кровать. Снились мне цветы. Распустившиеся лотосы на неподвижной глади озера в хельзе. Рассветное солнце золотило песок. И небо из нежно персикового перетекало в ясно-голубое. Полупрозрачное, как глаза Эрика...
Слезы очень даже можно придушить, если закусить подушку и думать о Первых. Об охотниках, которые вроде и поверили Гектору, но согласились ли с его прогнозами? О том, как найти Гарди.
В реальном мире рассвет был серым. Чертил узоры полупрозрачными тенями. Прятал солнце за сизыми, низкими тучами. Новый день хмурился, будто тоже осуждал.
Эрик так и не вернулся. И первое, что я ощутила утром – одиночество. Безнадежность, которая рождала панику. Хотелось вскочить, позвонить, поехать в город, а если понадобится, то и за границу, чтобы найти его. Попытаться оправдаться.
Глупо...
И каждый раз, когда я брала в руку телефон, не решалась набрать номер. Не знала, что сказать. Да и имею ли право... после всего.
Заставила себя умыться и привести себя в порядок. Признаться, такой усталости я не ощущала давно, с того момента, как узнала о том, что Кира – драугр. Но понимала, что должна. Двигаться. Дышать. Улыбаться даже, хотя улыбка в тот момент была для меня чем-то запредельно трудным.
В гостиной собралось много народа. Роберт и Лара, держащиеся за руки на диване. Молчаливая Лина. Бледная и потерянная Даша, которая, казалось, хотела быть отсюда как можно дальше. Мирослав, хмурящийся и глядящий исподлобья на Алису.
Алиса говорила. Яростно, громко. Слова ее находили отклик у тех, кто ее слушал. Некоторые старались удовлетворение спрятать. Некоторые, как Лина, стыдились его. Мирослав, казалось, был разочарован. И на меня посмотрел осуждающе.
Алиса говорила обо мне. В моем присутствии она, конечно, замолчала, но выглядела при этом жутко недовольной – видать, речь была отрепетирована и требовала слушателей.
Даша поднялась резко, словно мой приход стал для нее поводом это сборище покинуть. Она молча взяла меня за руку и потащила наверх. И уже у двери своей спальни, не сдержав эмоции, выдохнула злое:
– Стервятники!
И втолкнула меня внутрь.
У нее было уютно. Кровать, накрытая вязаным покрывалом. Римские шторы на окне. Низкий резной комод. Кресло-каталка в углу. И огромный портрет, откуда на нас смотрел Эдмунд Стейнмод. Он лукаво улыбался, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок.
– Как ты? – участливо спросила Даша и усадила меня на кровать.
– Я...
– Влад рассказал мне. Надеюсь, ты не против? А эта... Алиса подслушала. Гадина! Растрепала всем... Извини.
Она крепче сжала мою ладонь. А я растерялась. Она меня не осуждает? Совсем? Или что это – жалость? Ну да, осталось только меня пожалеть.
– Влад в городе, – тем временем продолжала она. – Нет, все хорошо, но он решил, так будет лучше, потому что Эрик... Вернется, а тут... И Андрея – охотника этого твоего – Влад тоже забрал. Эрик, когда злой, может глупостей наделать. Он и тебя хотел забрать, но я отговорила. Тебя Эрик не тронет.
– Осуждаешь? – спросила я, отводя взгляд. Удивительно, но слез не было, хотя Даша смотрела очень жалостливо. В груди только ныло. И поясница. Почему-то когда нервничаю, в последнее время болит. Наверное, нужно врачу показаться.
Потом. Если выживу.
– Нет, – абсолютно серьезно ответила Даша и к моему огромному облегчению руку мою выпустила. – Разве я имею право? Ты – скади. Сестра мне, по сути. Кто я такая, чтобы забрасывать тебя камнями? Все ошибаются.
Поддержки от Даши я ждала меньше всего, поэтому не знала, что сказать. Сидела, слушала ее неумолкаемую трескотню, которой, я теперь была уверена, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей. Даша говорила много. О Владе и его состоянии. Что у него сломано два ребра, но Кирилл уверил, что он быстро пойдет на поправку. Об Андрее, которому теперь не страшно в городе. Охотники приняли условия Гектора, и препятствовать нам не станут. Присоединятся ли они к нам в борьбе с Хауком, неизвестно, но нападать больше не будут, и то радость. Об Алисе, которая встала ни свет, ни заря, и начала распоряжаться в доме, будто она здесь хозяйка.
– Для Алисы это реальный шанс, – усмехнулась я. – Она благодарить меня должна, а не судить.
– Глупости, – строго сказала Даша. – Эрик остынет. Подумаешь, поцелуй... Переживет его гордость!
– Вот уж не думаю, что она переживет.
Гордость у Эрика была живучей. Она сплелась корнями с его яростью, которую выпускать было опасно. Особенно сейчас.
– Эрик тебя любит. Просто он не привык...
– К предательствам? – горько улыбнулась я.
– К тому, что женщина может хотеть кого-то, кроме него. У Эрика никогда до тебя не было конкурентов. Он избалован и уверен в собственной неотразимости. То, что ты выбрала его, удивления в нем не вызвало, а это... Думаю, он растерялся.
– Не только он. Я тоже. Думала, прошло, а оно видишь как...
– Ты в курсе, я всегда была против вас с Эриком. Я знаю Влада с детства, и историю вашу будто бы сама пережила. Мне было трудно. И Эрик – он не умеет с девушками так, чтобы серьезно. Не умел – до тебя. – Она вздохнула сложила руки на коленях. У нее был красивый маникюр. Классический красный, и ногти аккуратно подпилены. На среднем пальце левой руки – кольцо с одиноким камнем. Никаких излишеств. – А потом он изменился. Ты изменила его, понимаешь? Влад мой лучший друг, но я не могу не понимать, что вы с Эриком – пара. Настоящая, с глубокими привязанностями.
– Уже нет.
Мне ли не знать, как легко рвутся путы привязанностей. Чувства – еще не все. Доверие – главное. Доверие – как девственность, его не вернешь.
– Эрик остынет, – повторила Даша, и показалось, она убеждает больше себя, чем меня. – Вот увидишь.
Все же дар убеждения у нее был так себе.
Зато она отлично умела отвлечь. Заболтала. Непринужденно рассказала об их детстве. Об атли, с которыми со скади были дружны. Об Эрике, который до смерти отца был другим. Мягче. Неопытнее. Более открытый миру, он пытался мир постичь. Много читал и ночи проводил в библиотеке. В то время он был слабее – огромную часть кена Эрик получил в результате автоматического наследования. Когда их папа...
На этом моменте Даша запнулась, и глаза ее блеснули, будто она собиралась расплакаться. Сдержалась. Улыбнулась нервно, и мне подумалось, что они с Эриком все же похожи. От схожести этой защемило в груди.
Вина. Горечь, которая шла, казалось, из самой жилы. Чувство потери, которое, как ржавчина, разъедает.
О родителях Даша говорила сбивчиво, яростно. Они были безусловно интересными личностями, и во время ее рассказа я ловила себя на мысли, что жалею о том, что не вышло с ними познакомиться.
– Лив убьет Хаука?
Вопрос из реальности, и меня вышвыривает из мыслей в зиму.
Холодно. И снова вспоминаются подробности видения. Мой сдавленный крик, почти рычание, хлещущий и порванной жилы кен, который приходится буквально черпать ладонями. Застывший на месте охотник. Отчаяние в его глазах. Тающие секунды, и, если не успею, оступлюсь, все будет напрасно. Дрожащая, как лист на ветру, Лив. Острие ножа, опасно блеснувшее в темноте.
Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.
Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь... Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.
– Она.
И ведь не соврала даже. Недосказанность ведь не ложь?
Влад кивнул. Расспрашивать не стал: то ли решил сейчас не наседать, то ли боль пересилила любопытство. К дому мы шли в полном молчании, изредка останавливаясь передохнуть. Ночь окутывала предновогодним волшебством, искрился снег в свете фонарей, кружились в воздухе пухлые снежинки, и дом, обычно мрачный и хмурый, принарядился в белую шубу. Застыли деревья, будто в ожидании волшебства.
Любоваться хотелось. Я бы, наверное, смогла забыться – пусть на минутку – в снежном этом великолепии. Но Влад закашлялся и схватился за грудь. Я не сильна в медицине, но подумалось, что это плохой знак.
Я усадила его на ступеньки, велела не шевелиться и ждать Кирилла. Пусть осмотрит, в больницу повезет. А мне не до этого. Почему-то что делать дальше, я понимала четко. От легкости в мыслях стало немного жутко. Впрочем, много ли я знаю о смертниках? Может, у них всегда так?
В доме царил полумрак. Тени ползли по серым стенам, скалилась ночь в провалы окон, лестница готично оканчивалась темнотой. О произошедшей несколько часов назад стычке с охотниками не напоминало ничего. Куда делись сами охотники – тоже непонятно. В доме ли, договариваются с Гектором? Ушли? Вернутся? Гостиная открывать тайны не спешила.
Дом спал, спали его жители, либо же затаились, попрятались по комнатам, и были не в курсе произошедшего в саду скандала.
В абсолютной тишине выдох получился отчаянно громким, пугающим. Как и шаги за спиной, на который я обернулась в надежде... которой не суждено было сбыться.
Алиса. Сверкнула глазищами и руки на груди сложила.
– Где Эрик?
В вопросе – напор и ненависть, скрывать которую она даже не старается. Непонимание еще – отчего я, а не она, такая сильная и умеющая много. Законопослушная. Красивая. Готовая на многое, а я...
Я – предательница. И показалось, Алиса знает и мысленно посмеивается, злорадствует, и от взгляда ее вспыхивают щеки, уши, шея даже горит от чувства вины. Хотя, если подумать, кто она мне? Соперница? Смешно... Смешно и больно, ведь теперь у нее появился реальный шанс. Эрик зол. Обижен. Гордость задета, и он может захотеть затереть обиду, вытеснить другими эмоциями. Женщины часто лечат мужчин лаской.
Отвечать я не стала. Почти бегом поднялась наверх, разбудила Кирилла – Владу нужно, чтобы о нем кто-то позаботился. А мне заняться важным делом...
Дэн на звонок не ответил, зато на мысленный толчок откликнулся сразу, и в груди горячо стало, как тогда, когда Барт обнимал. Снова захотелось плакать, в доме я не стала – выскользнула с черного хода в ночь, глотая морозный воздух и дрожа от холода. Нужно было одеться потеплее, но об этом я подумала, когда доковыляла до кованного, увитого резными лозами забора.
Дэн ждал, сунув руки в карманы, и хмурился. Смотрел на меня пристально, и возникло странное ощущение, что о ссоре с Эриком он в курсе и сейчас станет меня отчитывать.
Дэн в курсе очень даже был – но не об Эрике.
– Люсия пророчила о тебе.
Сказал он это быстро, будто выплюнул. И замолчал, словно боялся выпустить зло в мир. Поздно – зло уже выпустил Крег, и я боялась представить, где это зло сейчас, и кто уже успел пострадать от его светящихся злостных щупалец.
– А, это... – Я потупилась и многозначительно вздохнула.
Говорят, о собственной смерти рассуждать легко. Врут.
– Даже не смей! – резко предупредил Дэн. В лице изменился, острее проступили скулы, и глаза блеснули недобро. – Не вздумай...
– Что? – усмехнулась. Горечь вырвалась изо рта паром. И слезы – горячие, крупные – по щекам потекли. – Барт умер за это! Погиб. Учил... Меня, тебя. Отдал... Оно во мне... горит, жжется... Ждет. Он ведь для того и...
– Поля.
Насколько мне нужны объятия сольвейга, я поняла лишь тогда, когда Дэн меня обнял. По волосам рука, и тепло, и душно. Реву, как дурочка, а слезы все бегут, и конца им нет. Хочется оплакать все и сразу: и судьбу свою нелегкую, и душу непутевую, которая, как бы я ни старалась, к Владу тянется. Сколько бы я не злилась, сколько бы не убеждала, что ненавижу его, но ненависть сошла на нет, обиды забылись, а память осталась. Память хранила только хорошее. Помнились вечера в его кабинете, усталые глаза, улыбка, от которой веяло теплом. Легкий поцелуй в лоб, теплый плед на плечи. Ярость, с которой он меня спасал.
Всегда.
Только вот это в прошлом – теперь я отчаянно это поняла. Не нужно бежать от прошлого, прошлое нужно отпускать. Отпустила на свою голову!
– И ты пойдешь на это? Сама? – Дэн отстранился и в глаза всмотрелся, ища на нем признаки лжи. – Безумная!
– Барт так хотел, – вздохнула я и вытерла слезы. Холодно от них, да и без толку плакать. Рядом с Дэном стало полегче, как и всегда в близости сольвейга. Еще бы с Люсией увидеться, поговорить, поплакать у нее на плече. Она бы качала головой и повторяла: «Бедный мой, бедный Паулина...»
Бедный, да. Сама виновата!
– Барт погиб ради этого. И печать... Почему я?
– Барт уже ставил печать, а это право, как ты знаешь, один раз всего дается, – мрачно пояснил Дэн. И переносицу потер, а он всегда так делает, когда злится. – Среди сольвейгов не так много безумцев, как ты думаешь. Люсия – сильная провидица, но не так решительна и совсем не воин. Да и отвыкла она от внешнего мира, нет у нее там поддержки.
– У меня есть, – кивнула я и взгляд отвела.
Барт поступил цинично. Он с самого начала знал, но вот... ненавидеть его не получалось. Злиться – тоже. То ли усталость, то ли понимание: Барт не со зла так поступил. Из необходимости. Наверное, нет в мире больше хищного, который сможет, не побоится. Который пережил столько, что не страшны ему никаких Первые.
– Я могу, – тихо сказал Дэн. – Я не ставил печати, и...
– Нет! Тебе Барт сольвейгов оставил, и ты не имеешь права их бросать.
Я тряхнула головой, утрясая мысли. Принятое решение казалось единственно правильным и логичным. И события сегодняшние: внезапно всплывшее воспоминание, ярость Эрика, уход его – знаки, подтверждающие выбор. Впрочем, видения пророчицам даны, чтобы предотвратить беду. И черта с два я отдам свою жизнь просто так!
Кулаки сжались сами собой, и слезы высохли, покрывая коркой онемевшие щеки.
– Мою судьбу ты не заберешь, – сказала я твердо. – Но вот изменить... – Подняла на него глаза и спросила: – Поможешь?
Дэн на мою задумку отреагировал скептически. Хмурился и поправлял челку, которая методично падала ему на глаза.
– Что об этом думает твой муж?
Вопрос поставил в тупик. И не то, чтобы я к нему не готовилась – вопрос был вполне логичен, но... Воспоминания были слишком острыми. Глаза, в которых обида. Растерянность. Злость через края, готовая вылиться, обрушиться на меня, на мир. Об Эрике думать было сложно.
– Он... – Взгляд отвела, боясь, что Дэн прочтет в них вину. – Я поговорю с ним.
Дэн вздохнул. Руку на плечо положил, и от этого стало легче. И мне бы к сольвейгам, хоть на денек. Посидеть у костра, выпить чаю из алюминиевой кружки, посмотреть, как танцует Люсия. Сбежать? Пожалуй. Жаль, что от себя не сбежишь. А если так, то какая разница, где находиться? К тому же Эрик вернется. Нужно поговорить, выяснить, что теперь будет. Со мной. С нами.
– Ты знаешь, я во всем готов тебя поддержать, но это не тот случай, – серьезно сказал Дэн. – Ты теперь жена, а для процедуры нужно...
– Знаю. Нужен кен.
Кен Влада. Много кена, ведь Гарди – не обычный ясновидец. Первый. Сильнейший из всех. И если до страшной правды Эрик был готов и даже сам предложил, то теперь... Это же я и Влад... Теперь Эрик ни за что не согласится, и, если запретит, я не стану спорить. Не смогу его ранить еще больше.
И умру.
Эта мысль зависла в воздухе, а потом гулко провалилась куда-то в пустоту. Голова все еще болела, на плечи навалилась невероятная усталость.
И потому, как только я вошла в пустую темную спальню, то, не раздеваясь, рухнула в кровать. Снились мне цветы. Распустившиеся лотосы на неподвижной глади озера в хельзе. Рассветное солнце золотило песок. И небо из нежно персикового перетекало в ясно-голубое. Полупрозрачное, как глаза Эрика...
Слезы очень даже можно придушить, если закусить подушку и думать о Первых. Об охотниках, которые вроде и поверили Гектору, но согласились ли с его прогнозами? О том, как найти Гарди.
В реальном мире рассвет был серым. Чертил узоры полупрозрачными тенями. Прятал солнце за сизыми, низкими тучами. Новый день хмурился, будто тоже осуждал.
Эрик так и не вернулся. И первое, что я ощутила утром – одиночество. Безнадежность, которая рождала панику. Хотелось вскочить, позвонить, поехать в город, а если понадобится, то и за границу, чтобы найти его. Попытаться оправдаться.
Глупо...
И каждый раз, когда я брала в руку телефон, не решалась набрать номер. Не знала, что сказать. Да и имею ли право... после всего.
Заставила себя умыться и привести себя в порядок. Признаться, такой усталости я не ощущала давно, с того момента, как узнала о том, что Кира – драугр. Но понимала, что должна. Двигаться. Дышать. Улыбаться даже, хотя улыбка в тот момент была для меня чем-то запредельно трудным.
В гостиной собралось много народа. Роберт и Лара, держащиеся за руки на диване. Молчаливая Лина. Бледная и потерянная Даша, которая, казалось, хотела быть отсюда как можно дальше. Мирослав, хмурящийся и глядящий исподлобья на Алису.
Алиса говорила. Яростно, громко. Слова ее находили отклик у тех, кто ее слушал. Некоторые старались удовлетворение спрятать. Некоторые, как Лина, стыдились его. Мирослав, казалось, был разочарован. И на меня посмотрел осуждающе.
Алиса говорила обо мне. В моем присутствии она, конечно, замолчала, но выглядела при этом жутко недовольной – видать, речь была отрепетирована и требовала слушателей.
Даша поднялась резко, словно мой приход стал для нее поводом это сборище покинуть. Она молча взяла меня за руку и потащила наверх. И уже у двери своей спальни, не сдержав эмоции, выдохнула злое:
– Стервятники!
И втолкнула меня внутрь.
У нее было уютно. Кровать, накрытая вязаным покрывалом. Римские шторы на окне. Низкий резной комод. Кресло-каталка в углу. И огромный портрет, откуда на нас смотрел Эдмунд Стейнмод. Он лукаво улыбался, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок.
– Как ты? – участливо спросила Даша и усадила меня на кровать.
– Я...
– Влад рассказал мне. Надеюсь, ты не против? А эта... Алиса подслушала. Гадина! Растрепала всем... Извини.
Она крепче сжала мою ладонь. А я растерялась. Она меня не осуждает? Совсем? Или что это – жалость? Ну да, осталось только меня пожалеть.
– Влад в городе, – тем временем продолжала она. – Нет, все хорошо, но он решил, так будет лучше, потому что Эрик... Вернется, а тут... И Андрея – охотника этого твоего – Влад тоже забрал. Эрик, когда злой, может глупостей наделать. Он и тебя хотел забрать, но я отговорила. Тебя Эрик не тронет.
– Осуждаешь? – спросила я, отводя взгляд. Удивительно, но слез не было, хотя Даша смотрела очень жалостливо. В груди только ныло. И поясница. Почему-то когда нервничаю, в последнее время болит. Наверное, нужно врачу показаться.
Потом. Если выживу.
– Нет, – абсолютно серьезно ответила Даша и к моему огромному облегчению руку мою выпустила. – Разве я имею право? Ты – скади. Сестра мне, по сути. Кто я такая, чтобы забрасывать тебя камнями? Все ошибаются.
Поддержки от Даши я ждала меньше всего, поэтому не знала, что сказать. Сидела, слушала ее неумолкаемую трескотню, которой, я теперь была уверена, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей. Даша говорила много. О Владе и его состоянии. Что у него сломано два ребра, но Кирилл уверил, что он быстро пойдет на поправку. Об Андрее, которому теперь не страшно в городе. Охотники приняли условия Гектора, и препятствовать нам не станут. Присоединятся ли они к нам в борьбе с Хауком, неизвестно, но нападать больше не будут, и то радость. Об Алисе, которая встала ни свет, ни заря, и начала распоряжаться в доме, будто она здесь хозяйка.
– Для Алисы это реальный шанс, – усмехнулась я. – Она благодарить меня должна, а не судить.
– Глупости, – строго сказала Даша. – Эрик остынет. Подумаешь, поцелуй... Переживет его гордость!
– Вот уж не думаю, что она переживет.
Гордость у Эрика была живучей. Она сплелась корнями с его яростью, которую выпускать было опасно. Особенно сейчас.
– Эрик тебя любит. Просто он не привык...
– К предательствам? – горько улыбнулась я.
– К тому, что женщина может хотеть кого-то, кроме него. У Эрика никогда до тебя не было конкурентов. Он избалован и уверен в собственной неотразимости. То, что ты выбрала его, удивления в нем не вызвало, а это... Думаю, он растерялся.
– Не только он. Я тоже. Думала, прошло, а оно видишь как...
– Ты в курсе, я всегда была против вас с Эриком. Я знаю Влада с детства, и историю вашу будто бы сама пережила. Мне было трудно. И Эрик – он не умеет с девушками так, чтобы серьезно. Не умел – до тебя. – Она вздохнула сложила руки на коленях. У нее был красивый маникюр. Классический красный, и ногти аккуратно подпилены. На среднем пальце левой руки – кольцо с одиноким камнем. Никаких излишеств. – А потом он изменился. Ты изменила его, понимаешь? Влад мой лучший друг, но я не могу не понимать, что вы с Эриком – пара. Настоящая, с глубокими привязанностями.
– Уже нет.
Мне ли не знать, как легко рвутся путы привязанностей. Чувства – еще не все. Доверие – главное. Доверие – как девственность, его не вернешь.
– Эрик остынет, – повторила Даша, и показалось, она убеждает больше себя, чем меня. – Вот увидишь.
Все же дар убеждения у нее был так себе.
Зато она отлично умела отвлечь. Заболтала. Непринужденно рассказала об их детстве. Об атли, с которыми со скади были дружны. Об Эрике, который до смерти отца был другим. Мягче. Неопытнее. Более открытый миру, он пытался мир постичь. Много читал и ночи проводил в библиотеке. В то время он был слабее – огромную часть кена Эрик получил в результате автоматического наследования. Когда их папа...
На этом моменте Даша запнулась, и глаза ее блеснули, будто она собиралась расплакаться. Сдержалась. Улыбнулась нервно, и мне подумалось, что они с Эриком все же похожи. От схожести этой защемило в груди.
Вина. Горечь, которая шла, казалось, из самой жилы. Чувство потери, которое, как ржавчина, разъедает.
О родителях Даша говорила сбивчиво, яростно. Они были безусловно интересными личностями, и во время ее рассказа я ловила себя на мысли, что жалею о том, что не вышло с ними познакомиться.
