Божена – сильнейшая целительница всех времен, если верить летописям. Говорили, она буквально вытаскивала хищных с того света. Прямой потомок Херсира, в которого я не верила до момента открытия портала. И в митаки ее ценили, вождь даже замуж звал, однако удержать не смог.
Любовь?
Поговаривали, Эдмунд ради нее отменил свадьбу. И специально купался зимой в пруду, чтобы заболеть. Чтобы она вылечила...
Слухи, которым хотелось верить. О том, что можно вот так – душа в душу – без предательств и соблазнов. Пусть не у меня.
У меня не вышло.
Опомнилась я, уже когда стемнело. Усталость и апатия накатили внезапно – от сильных видений, бывает, штормит несколько дней. Дом ожил снизу, первым этажом. Наполнился гулом голосов, смешками, лязганьем посуды. Четыре племени хищных в одном доме – это вам не шутки. А еще и ясновидцы. Комнат свободных не осталось, приходилось ютиться по несколько человек в одной спальне.
Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.
Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.
Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.
– Эрик...
Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло – от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?
Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.
– Уходи.
Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.
– Пожалуйста...
Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.
– Давай поговорим...
– Нет. Я не готов тебя слушать.
Не готов... Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать – пусть бы вечно, только вечности у меня нет.
Внезапно стало холодно. До озноба. И только он – мой Эрик – теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.
– Я не смогу с тобой спать. Видеть даже... Так будет лучше.
Уйти? Но... куда?
– Мне все равно, – ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.
Мысли закончились. Растеряла.
Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.
Сны – путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.
А ближе к рассвету не выдержала – встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.
Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то... Я не выдержу – взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.
Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого – оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!
Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.
– Поля...
– Не надо! – Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.
– Ну что же ты, а...
Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями – сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.
Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.
– Не реви, – бурчит Глеб, а сам утешает – сдержанно, как умеет только он. – Или нет, пореви лучше. Легче станет.
Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.
Жила горит, пульсирует печать Эрика – странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.
Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде – злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.
Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.
Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.
Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира – она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу... Глупая. Я никогда не смогу – слишком люблю жизнь.
О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.
Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика – тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.
Как сейчас.
Куртку не надел ведь! Простудится, а я не целитель. Алиса, к счастью, тоже. И та девушка, которую он привел с собой.
Маленькая. Зажатая, забитая даже. Затравленный, бегающий взгляд. Глубокие, темные глаза. Дрожащие ладони, которые она прятала в широкие рукава бесформенного свитера. Шлейфовый аромат розы.
Пророчица из Америки.
Линда.
Она совершенно не говорила по-русски и ходила за Эриком хвостом, стараясь ни на шаг от него не отступать. А когда он работал, сидела, притихшая, где-то неподалеку. Читала. Водила пальцем по экрану смартфона. Или же смотрела на Эрика, не отрываясь, отчего мне становилось жутко.
Даша сказала, она не опасна. Но отпечатки ее взглядов мне хотелось с Эрика смыть.
Последствия венчания... Они не ощущались, когда мы были вместе, а теперь мучили меня. Изматывающими снами. Жжением в ладонях. Тупой болью в жиле. Ревностью.
Или она не зависит от ритуалов?
В доме все чаще заговаривали о Первых. И Линда, прячущая взгляды, была подтверждением тому, что нас все же ждет что-то страшное. Потому что она видела Хаука. Видела и выжила – нелепица какая-то. В моих снах Хаук никого в живых не оставлял.
Линду в родном племени не любили. Была темная история, подробностей которой никто не знал. После нее пророчица изменилась, отстранилась ото всех и замкнулась в себе. Говорили, она была очень сильной – до той истории. А потом дар ее предал. Ушел. И вернулся недавно – болезненными снами о Первых. Линда считала, что возвращение дара почуял Хаук, потому и пришел.
Она часто проводила время у источника. А когда вернулась, гонимая плохими предчувствиями, ничего уже нельзя было вернуть – ее соплеменники были мертвы. Хаук ее не тронул. Посмотрел только пристально, коснулся щупальцами жилы и ушел.
Из ее племени спаслось всего трое – в тот момент они охотились на неподконтрольных властям территориях. Это их спасло, только вот племени больше не осталось. Вождь погиб... А саму Линду отдали Эрику.
Почему?
Бесполезно у него спрашивать – не ответит. Он вообще со мной не разговаривает, и я не навязываюсь. Приняла правила игры.
Много думала, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое. Не получалось. Барт говорил, Хаук придет убивать сильнейших. Но если так, почему он все еще не пришел к нам? Ведь в нашем доме собралось достаточно уникумов и безумцев.
На эти вопросы ответов не было.
На подоконнике действительно холодно, и немеют колени. К тому же, защитницы закончили тренировки, и во дворе остался лишь Гектор. Ясновидец сложил руки за спиной и смотрел в сторону уходящей в сад тропинки. Из дома вышла Лидия, вынесла плед и накинула отцу на плечи.
Я встала и немного размялась. Пространства было не слишком много, и я подумывала о том, чтобы снова начать бегать по утрам. Побороть лень и психологическую усталость, взять себя в руки... когда-нибудь. Завтра?
Откладывание на завтра превратилось в привычку. Как и ежедневные мучения в виде рассматривания Эрика в окне. Он не простит меня. Не поймет. Три месяца прошло, а ничего не изменилось. И, наверное, стоит смириться, принять новую роль, но я не могла. Противилась. Надеялась, что рано или поздно мы поговорим, выясним все, ведь у меня с Владом нет ничего и быть не может. Мало того, у них с Ирой все вроде хорошо. Нашли общий язык, чему я была рада.
Эрику этого было мало.
И я ждала, когда же он, наконец, скажет... Кто я? Мы? Осталось ли что-то от этого «мы».
Но Эрик по вечерам был с Алисой. Они закрывались в кабинете, а я сходила с ума. Заслужила? Наверное. Но с каждым днем все больше хотелось послать все к черту.
Решив для начала послать к черту собственную лень, я нацепила кроссовки. Снег уже почти растаял, и на подсохших виляющих дорожках сада можно укрыться и от взглядов, и от страхов, и от апатии.
Бег разгоняет кровь. Она стучит в висках ускоренным пульсом. В наушниках – «Nightwish», ветер в лицо, и первые весенние лучи ластятся к коже. В такие моменты о плохом не думается. Можно отпустить разум и наслаждаться реакциями тела на нагрузку и скорость.
Бегать я любила. И не заметила, как выдохлась – нельзя после большого перерыва работать на износ. В боку закололо, и пришлось остановиться. Я обхватила себя руками, стараясь восстановить дыхание. Таблетки наушников выдернула из ушей. Сердце колотилось, а вокруг просыпалась весна. Птицы пели. В прогалинах между деревьями пробивалась первая зелень – сочная, яркая.
Весной страдать легче, подумалось мне. Не так угнетает. И мысли появляются новые, свежие. Идеи. Решения.
Давно пора начать искать Гарди. Обсудить с Владом и с Дэном. Эрику до меня дела нет, возможно, он не станет возражать. А если станет... Мне не впервой делать что-то вопреки воле вождя. Хуже не будет, я и так не в фаворе.
Только я забыла, что хуже может быть всегда.
Я реально перестаралась. Подъем по лестнице на третий этаж дался мне с трудом – колени дрожали, так и норовя подкоситься. Приходилось держаться за перила и мечтать о мягкой кровати. Душ потом, когда отдохну. А пробежки нужно сделать регулярными, а то совсем себя запустила – и морально, и физически. Страдашки мне чести не делают. Отстрадала свое – хватит.
Перила закончились вместе с лестницей. Коварные! В коридоре-то не за что держаться. И дверь в мою каморку, как назло, в конце этого самого коридора. Сорок чертовых метров без опоры.
По инерции получилось сделать три шага. Всего три шага, прежде чем замереть. Потому что коридор пустой, нет никого, да и кому тут быть, если на нашем этаже лишь ясновидцы и хегни, а ни те, ни другие по дому шастать не любят.
Эрик шел навстречу, как ни в чем ни бывало. Один. От странной интимности – лишь я, он и приглушенный, желтый свет кованых бра – я растерялась. И понимала, что стоять глупо, но ничего не могла с собой поделать. Ноги будто вросли в треклятый пол!
Впервые с момента ссоры мы одни в почти замкнутом пространстве. И взгляд, которым Эрик по мне мазнул, лишен привычного холода. Или показалось?
Дыши, Полина, дыши. Что же ты, как школьница, застыла тут, мнешься? Жизнь не кончается на расставаниях.
Поэтому я вздохнула и сделала шаг. Наше движение друг другу напоминало танец, в котором вел Эрик. Я лишь подстраивалась. Танец мне не нравился. Хотелось поскорее его закончить, спрятаться за закрытой дверью и отдышаться. Сбежать? Пожалуй. Но лучше так, чем раскрывать эмоции, которых от тебя не ждут.
Мы почти поравнялись, чтобы разойтись, когда в шаге от мнимой свободы колени у меня все же дрогнули. Подвели. Уверена, удержаться на ногах я бы смогла – подумаешь, споткнулась.
Прикосновение обожгло. И от запахов – родных, близких, но затертых памятью – потемнело в глазах. Цитрус. Кедр. Карамель. Прозрачный холод глаз. Голос хриплый, пробирающий. От него еще сильнее колотится сердце.
– Осторожнее, пророчица. Упадешь еще, поранишься.
Выдох – слишком громкий, и волнение скрыть не удается. Цепляюсь взглядом за его взгляд, как крючком, стараясь удержать. Но он срывается скользкой рыбой. Эрик отпускает меня и идет дальше. А я стою еще несколько минут, боясь спугнуть его запах, оставшийся на одежде.
Цитрус. Кедр. Карамель.
И горячей волной накатывает понимание: я потеряла его.
Нет, человека нельзя потерять, он же не кошелек. Однако наши отношения треснули, и трещину эту ничем не замажешь. А это значит...
Нужно жить дальше. Забыть. Возможно, Эрик больше не злится и выслушает. Если ему все равно... Будет больно, но я переживу. А сейчас дело важнее. Гарди и его излечение. А если так, то нужно поговорить, выяснить, что Эрик думает об этом. Вести себя, как добропорядочная и послушная хищная. Не будем же мы друг от друга вечно бегать.
Если ему все равно... А если нет?
Когда в ванной я посмотрела на себя в зеркало, из груди вырвался невольный стон. Ну почему я встретила Эрика именно сейчас, после пробежки? Растрепанная, потная, щеки горят, а волосы... Черт-черт-черт! Единственный раз, когда Эрик решил заговорить со мной, я в таком виде. Конечно, Алиса на моем фоне выигрывает. Она-то всегда опрятная, причесанная и помнит про духи.
Почему-то стало обидно оттого, что я себя запустила. Сижу тут затворницей, забыла, что такое косметика, утюжок для волос и мини-юбка. Нет, к мини я не готова даже чтобы заткнуть за пояс Алису. Да и не умею я правильно использовать все эти женские штучки. Хлопать ресницами, томно вздыхать, соблазнительно поводить плечом.
Единственное, что у меня есть – повод.
Говорить о деле проще. И это лучше, чем ни о чем не говорить, теряться в догадках. Давно нужно было, а я медлила. Но не сегодня. Сегодня наберусь, наконец, смелости.
Карамельный шлейф рассеивался, и мне было жаль, что нельзя запихнуть запах в банку.
Одевалась я быстро. Руки тряслись от волнения, и никак не получалось застегнуть чертову пуговицу на джинсах. Я накрасилась даже – впервые за несколько месяцев. Губы тронула блеском. Наверное, выглядела глупо с этими своими приготовлениями. Хотелось нравиться ему, заставить вспомнить, как он шептал мне на ухо всякие милые словечки. Как прикасался. Он любил ко мне прикасаться. Теребить мой мизинец, когда был чем-то озабочен. Водить большим пальцем по запястью.
Почувствовать его оказалось легко. На первом этаже, в кабинете. Дымка задумчивости. Оттенок грусти. Сосредоточенность.
Шаг. Еще один. Картины на стенах провожают. Мне страшно и в то же время волнительно. Звук шагов глушится мягким ковром.
На пути мне встречаются люди, они задают вопросы. Я им что-то отвечаю, улыбаюсь даже, правда, растеряно. У меня есть цель. Она прячется за тяжелой дубовой дверью, и по пути я репетирую речь.
Любовь?
Поговаривали, Эдмунд ради нее отменил свадьбу. И специально купался зимой в пруду, чтобы заболеть. Чтобы она вылечила...
Слухи, которым хотелось верить. О том, что можно вот так – душа в душу – без предательств и соблазнов. Пусть не у меня.
У меня не вышло.
Опомнилась я, уже когда стемнело. Усталость и апатия накатили внезапно – от сильных видений, бывает, штормит несколько дней. Дом ожил снизу, первым этажом. Наполнился гулом голосов, смешками, лязганьем посуды. Четыре племени хищных в одном доме – это вам не шутки. А еще и ясновидцы. Комнат свободных не осталось, приходилось ютиться по несколько человек в одной спальне.
Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.
Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.
Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.
– Эрик...
Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло – от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?
Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.
– Уходи.
Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.
– Пожалуйста...
Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.
– Давай поговорим...
– Нет. Я не готов тебя слушать.
Не готов... Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать – пусть бы вечно, только вечности у меня нет.
Внезапно стало холодно. До озноба. И только он – мой Эрик – теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.
– Я не смогу с тобой спать. Видеть даже... Так будет лучше.
Уйти? Но... куда?
– Мне все равно, – ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.
Мысли закончились. Растеряла.
Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.
Сны – путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.
А ближе к рассвету не выдержала – встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.
Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то... Я не выдержу – взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.
Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого – оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!
Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.
– Поля...
– Не надо! – Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.
– Ну что же ты, а...
Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями – сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.
Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.
– Не реви, – бурчит Глеб, а сам утешает – сдержанно, как умеет только он. – Или нет, пореви лучше. Легче станет.
Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.
Глава 9. Предок
Жила горит, пульсирует печать Эрика – странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.
Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде – злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.
Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.
Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.
Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира – она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу... Глупая. Я никогда не смогу – слишком люблю жизнь.
О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.
Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика – тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.
Как сейчас.
Куртку не надел ведь! Простудится, а я не целитель. Алиса, к счастью, тоже. И та девушка, которую он привел с собой.
Маленькая. Зажатая, забитая даже. Затравленный, бегающий взгляд. Глубокие, темные глаза. Дрожащие ладони, которые она прятала в широкие рукава бесформенного свитера. Шлейфовый аромат розы.
Пророчица из Америки.
Линда.
Она совершенно не говорила по-русски и ходила за Эриком хвостом, стараясь ни на шаг от него не отступать. А когда он работал, сидела, притихшая, где-то неподалеку. Читала. Водила пальцем по экрану смартфона. Или же смотрела на Эрика, не отрываясь, отчего мне становилось жутко.
Даша сказала, она не опасна. Но отпечатки ее взглядов мне хотелось с Эрика смыть.
Последствия венчания... Они не ощущались, когда мы были вместе, а теперь мучили меня. Изматывающими снами. Жжением в ладонях. Тупой болью в жиле. Ревностью.
Или она не зависит от ритуалов?
В доме все чаще заговаривали о Первых. И Линда, прячущая взгляды, была подтверждением тому, что нас все же ждет что-то страшное. Потому что она видела Хаука. Видела и выжила – нелепица какая-то. В моих снах Хаук никого в живых не оставлял.
Линду в родном племени не любили. Была темная история, подробностей которой никто не знал. После нее пророчица изменилась, отстранилась ото всех и замкнулась в себе. Говорили, она была очень сильной – до той истории. А потом дар ее предал. Ушел. И вернулся недавно – болезненными снами о Первых. Линда считала, что возвращение дара почуял Хаук, потому и пришел.
Она часто проводила время у источника. А когда вернулась, гонимая плохими предчувствиями, ничего уже нельзя было вернуть – ее соплеменники были мертвы. Хаук ее не тронул. Посмотрел только пристально, коснулся щупальцами жилы и ушел.
Из ее племени спаслось всего трое – в тот момент они охотились на неподконтрольных властям территориях. Это их спасло, только вот племени больше не осталось. Вождь погиб... А саму Линду отдали Эрику.
Почему?
Бесполезно у него спрашивать – не ответит. Он вообще со мной не разговаривает, и я не навязываюсь. Приняла правила игры.
Много думала, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое. Не получалось. Барт говорил, Хаук придет убивать сильнейших. Но если так, почему он все еще не пришел к нам? Ведь в нашем доме собралось достаточно уникумов и безумцев.
На эти вопросы ответов не было.
На подоконнике действительно холодно, и немеют колени. К тому же, защитницы закончили тренировки, и во дворе остался лишь Гектор. Ясновидец сложил руки за спиной и смотрел в сторону уходящей в сад тропинки. Из дома вышла Лидия, вынесла плед и накинула отцу на плечи.
Я встала и немного размялась. Пространства было не слишком много, и я подумывала о том, чтобы снова начать бегать по утрам. Побороть лень и психологическую усталость, взять себя в руки... когда-нибудь. Завтра?
Откладывание на завтра превратилось в привычку. Как и ежедневные мучения в виде рассматривания Эрика в окне. Он не простит меня. Не поймет. Три месяца прошло, а ничего не изменилось. И, наверное, стоит смириться, принять новую роль, но я не могла. Противилась. Надеялась, что рано или поздно мы поговорим, выясним все, ведь у меня с Владом нет ничего и быть не может. Мало того, у них с Ирой все вроде хорошо. Нашли общий язык, чему я была рада.
Эрику этого было мало.
И я ждала, когда же он, наконец, скажет... Кто я? Мы? Осталось ли что-то от этого «мы».
Но Эрик по вечерам был с Алисой. Они закрывались в кабинете, а я сходила с ума. Заслужила? Наверное. Но с каждым днем все больше хотелось послать все к черту.
Решив для начала послать к черту собственную лень, я нацепила кроссовки. Снег уже почти растаял, и на подсохших виляющих дорожках сада можно укрыться и от взглядов, и от страхов, и от апатии.
Бег разгоняет кровь. Она стучит в висках ускоренным пульсом. В наушниках – «Nightwish», ветер в лицо, и первые весенние лучи ластятся к коже. В такие моменты о плохом не думается. Можно отпустить разум и наслаждаться реакциями тела на нагрузку и скорость.
Бегать я любила. И не заметила, как выдохлась – нельзя после большого перерыва работать на износ. В боку закололо, и пришлось остановиться. Я обхватила себя руками, стараясь восстановить дыхание. Таблетки наушников выдернула из ушей. Сердце колотилось, а вокруг просыпалась весна. Птицы пели. В прогалинах между деревьями пробивалась первая зелень – сочная, яркая.
Весной страдать легче, подумалось мне. Не так угнетает. И мысли появляются новые, свежие. Идеи. Решения.
Давно пора начать искать Гарди. Обсудить с Владом и с Дэном. Эрику до меня дела нет, возможно, он не станет возражать. А если станет... Мне не впервой делать что-то вопреки воле вождя. Хуже не будет, я и так не в фаворе.
Только я забыла, что хуже может быть всегда.
Я реально перестаралась. Подъем по лестнице на третий этаж дался мне с трудом – колени дрожали, так и норовя подкоситься. Приходилось держаться за перила и мечтать о мягкой кровати. Душ потом, когда отдохну. А пробежки нужно сделать регулярными, а то совсем себя запустила – и морально, и физически. Страдашки мне чести не делают. Отстрадала свое – хватит.
Перила закончились вместе с лестницей. Коварные! В коридоре-то не за что держаться. И дверь в мою каморку, как назло, в конце этого самого коридора. Сорок чертовых метров без опоры.
По инерции получилось сделать три шага. Всего три шага, прежде чем замереть. Потому что коридор пустой, нет никого, да и кому тут быть, если на нашем этаже лишь ясновидцы и хегни, а ни те, ни другие по дому шастать не любят.
Эрик шел навстречу, как ни в чем ни бывало. Один. От странной интимности – лишь я, он и приглушенный, желтый свет кованых бра – я растерялась. И понимала, что стоять глупо, но ничего не могла с собой поделать. Ноги будто вросли в треклятый пол!
Впервые с момента ссоры мы одни в почти замкнутом пространстве. И взгляд, которым Эрик по мне мазнул, лишен привычного холода. Или показалось?
Дыши, Полина, дыши. Что же ты, как школьница, застыла тут, мнешься? Жизнь не кончается на расставаниях.
Поэтому я вздохнула и сделала шаг. Наше движение друг другу напоминало танец, в котором вел Эрик. Я лишь подстраивалась. Танец мне не нравился. Хотелось поскорее его закончить, спрятаться за закрытой дверью и отдышаться. Сбежать? Пожалуй. Но лучше так, чем раскрывать эмоции, которых от тебя не ждут.
Мы почти поравнялись, чтобы разойтись, когда в шаге от мнимой свободы колени у меня все же дрогнули. Подвели. Уверена, удержаться на ногах я бы смогла – подумаешь, споткнулась.
Прикосновение обожгло. И от запахов – родных, близких, но затертых памятью – потемнело в глазах. Цитрус. Кедр. Карамель. Прозрачный холод глаз. Голос хриплый, пробирающий. От него еще сильнее колотится сердце.
– Осторожнее, пророчица. Упадешь еще, поранишься.
Выдох – слишком громкий, и волнение скрыть не удается. Цепляюсь взглядом за его взгляд, как крючком, стараясь удержать. Но он срывается скользкой рыбой. Эрик отпускает меня и идет дальше. А я стою еще несколько минут, боясь спугнуть его запах, оставшийся на одежде.
Цитрус. Кедр. Карамель.
И горячей волной накатывает понимание: я потеряла его.
Нет, человека нельзя потерять, он же не кошелек. Однако наши отношения треснули, и трещину эту ничем не замажешь. А это значит...
Нужно жить дальше. Забыть. Возможно, Эрик больше не злится и выслушает. Если ему все равно... Будет больно, но я переживу. А сейчас дело важнее. Гарди и его излечение. А если так, то нужно поговорить, выяснить, что Эрик думает об этом. Вести себя, как добропорядочная и послушная хищная. Не будем же мы друг от друга вечно бегать.
Если ему все равно... А если нет?
Когда в ванной я посмотрела на себя в зеркало, из груди вырвался невольный стон. Ну почему я встретила Эрика именно сейчас, после пробежки? Растрепанная, потная, щеки горят, а волосы... Черт-черт-черт! Единственный раз, когда Эрик решил заговорить со мной, я в таком виде. Конечно, Алиса на моем фоне выигрывает. Она-то всегда опрятная, причесанная и помнит про духи.
Почему-то стало обидно оттого, что я себя запустила. Сижу тут затворницей, забыла, что такое косметика, утюжок для волос и мини-юбка. Нет, к мини я не готова даже чтобы заткнуть за пояс Алису. Да и не умею я правильно использовать все эти женские штучки. Хлопать ресницами, томно вздыхать, соблазнительно поводить плечом.
Единственное, что у меня есть – повод.
Говорить о деле проще. И это лучше, чем ни о чем не говорить, теряться в догадках. Давно нужно было, а я медлила. Но не сегодня. Сегодня наберусь, наконец, смелости.
Карамельный шлейф рассеивался, и мне было жаль, что нельзя запихнуть запах в банку.
Одевалась я быстро. Руки тряслись от волнения, и никак не получалось застегнуть чертову пуговицу на джинсах. Я накрасилась даже – впервые за несколько месяцев. Губы тронула блеском. Наверное, выглядела глупо с этими своими приготовлениями. Хотелось нравиться ему, заставить вспомнить, как он шептал мне на ухо всякие милые словечки. Как прикасался. Он любил ко мне прикасаться. Теребить мой мизинец, когда был чем-то озабочен. Водить большим пальцем по запястью.
Почувствовать его оказалось легко. На первом этаже, в кабинете. Дымка задумчивости. Оттенок грусти. Сосредоточенность.
Шаг. Еще один. Картины на стенах провожают. Мне страшно и в то же время волнительно. Звук шагов глушится мягким ковром.
На пути мне встречаются люди, они задают вопросы. Я им что-то отвечаю, улыбаюсь даже, правда, растеряно. У меня есть цель. Она прячется за тяжелой дубовой дверью, и по пути я репетирую речь.
