***
Как только мне объявили, что я свободна, у слуг развязался язык. Кухарка Майра сказала: да, Том из Данеддина каждый день приходил на рассвете и делал всю работу, какую ему поручали. А это уж у кого на что хватало совести. Мальчишки вдосталь поизмывались над ним, гоняя вместо себя по поручениям. Майра велела носить воду, мыть посуду, убирать помои, чистить большие сковороды и кастрюли, таскать мешки с овощами и зерном. Иногда кузнец звал побыть на подхвате. Порой помощь требовалась в конюшне – почистить лошадей, убрать навоз. Большинство людей пользовались его помощью по делу, но находилось немало и таких, кто не отказывал себе в удовольствии поглумиться, давая самую грязную и черную работу, так как знали, что, откажись Том, и договор между ним и моим отцом немедля утратит силу. Вот, наверное, в чем заключался замысел отца. Том заявил ему, что метит на место хозяина Гленнароха, а его поставили в положение самого низкого из слуг – ниже, чем мальчик на побегушках. Как после такого люди будут смотреть на него? Станут ли уважать, позволят ли править собой? Или просто посмеются, вечно помня, как тот же самый человек чистил им обувь, стирал грязное белье и выносил горшок за лежачим?..
При первой же возможности я побежала к вдове Айлин – узнать, не уволила ли она Тома и, если что, просить за него. Десять дней работы у нас – это значит, что у нее он те же десять дней ничего не делал. За это время она вполне могла дать ему от ворот поворот. Скажем, отец точно прогнал бы наемного работника, который просто взял и перестал выполнять свои обязанности. Ну, а будь кто из клана – нещадно бы выпорол.
***
Господский дом стоял над морем почти на самом краю обрыва, открытый всем ветрам. Не самое уютное место, но врагу незамеченным не подобраться – ни с суши, ни с воды. Средь холмов паслись в отдалении овцы, похожие на толпу пухлых облачков. Я прошла по каменистой тропе средь пустоши, которая летом должна была расцвести всеми красками, теперь же являла собою довольно унылое зрелище.
В Большом доме (так здесь называли замок) было тепло и немного пахло дымом. Слуги любили Айлин и были ей преданы, но все же во всем чувствовался легкий оттенок небрежности и упадка, как всегда бывает без крепкой хозяйской руки. Пока был жив, всем заведовал господин Верен, и прежде Данеддин был зажиточным, процветающим поместьем. Но вот уже несколько лет после его смерти вдова Айлин справлялась сама, а она, мечтательная и добродушная, была не очень-то практичной. Если нет рачительного хозяина, который следит за всем милосердным, но строгим глазом, люди мало-помалу расслабляются и перестают так уж стараться. Я не одобряла повадок моего отца, но для процветания клана даже они были лучше, чем рассеянная улыбка госпожи Айлин, которая не умела приструнить нерадивых и попустительствовала беспечным и неразумным.
Из просторного сумрачного холла широкая лестница вела на второй этаж, меня же провели в гостиную, которую устроила себе Айлин. Прежде тут были кабинет, библиотека и гостиная по отдельности – она перестроила и объединила их. Теперь здесь, в большом просторном помещении, вдоль стен стояло множество шкафов, битком набитых книгами. Из окон открывался вид на морской простор; сверкающее и синее в разгар лета, теперь море угрюмо темнело под мрачными громадами низко набрякших туч, неся к скалам холодные свинцовые волны.
Скудного света пасмурного дня не хватало, чтобы полностью рассеять мрак, хотя в погожие дни эта просторная гостиная была полна света. Повсюду стояли небольшие круглые столы, сидя за которыми на диванах и креслах, можно было беседовать или читать. Здесь же вдова Айлин писала письма и работала – роль кабинета выполнял письменный стол, стоявший у окна на небольшом возвышении и умело обособленный от остального пространства.
Место это мне нравилось. Здесь, как и везде, царил легкий беспорядок. Поблекшие старые ковры, где-то протертые, где-то порванные, по-хорошему, требовали замены; обивка диванов и кресел, вылинявшие занавеси и подушки тоже знавали лучшие времена. Но почему-то здесь было уютно, и люди охотно проводили время в гостиной госпожи Айлин.
Встретив у порога, меня проводили к тяжелым дверям, и слуга, приоткрыв их, приложил палец к губам и показал в гостиную: входи. Немного удивившись, я послушалась.
Вдова Айлин приветливо улыбнулась мне, откладывая книгу и поднимаясь с дивана. Была в темно-зеленом шерстяном платье, поверх него – теплая шаль.
- Госпожа Айлин, - поклонившись, вполголоса начала я. – Я пришла, чтобы…
Но она, как минуту назад слуга, приложила палец к губам и показала мне в сторону «кабинета».
Там за столом спал Том, положив голову прямо на исписанные бумаги. На плечи ему был наброшен серый клетчатый плед.
- Идем, - шепотом сказала Айлин. – Навестим пока моих малышей.
Она вывела меня из гостиной и закрыла за собой дверь на ключ. Слуге же строго сказала:
- Том должен закончить работу и не выйдет, пока не завершит ее. Я его закрываю, чтоб не вздумал отлынивать. Вернусь через час, а вы к нему не ломитесь: дело важное и срочное, и он не должен ни на что отвлекаться.
- Слушаюсь, госпожа.
Несведущие люди, услышав слова Айлин о малышах и последовав затем за нами, могли бы решить, что вдова говорит о цветах. Много лет назад Айлин завела себе зимний сад, где круглый год выращивала яркие диковинные растения, с которыми нянчилась, будто с младенцами. Лелеяла их, поливала, подрезала, беседовала с ними так, словно они ее понимали.
На взгляд большинства наших знакомых, затея эта была бессмысленным расточительством. Содержать зимний сад стоило огромных денег – одни только семена и саженцы обходились, должно быть, в состояние. Подобным занимались изнеженные богачи в столице, которым нечем себя занять и некуда девать золото. У нас с деньгами обращались рачительно и разумно и тратили их только на полезные, практичные вещи. Покупали скот, ткацкие станки, инструменты, укрепляли и обновляли дома, возделывали землю – оставшееся же клали в банк под хороший процент, обеспечивая безбедное будущее себе и детям. У Айлин же, похоже, вовсе не было сбережений – все уходило на зимний сад. На взгляд местных, подобный подход к ведению дел граничил с безумием. Правда, отец, бывая у Айлин, знай лил мед ей в уши по поводу ее увлечения, но я-то знала: это потому, что он хотел, чтобы она поскорей растратила все свои деньги и он мог выкупить землю и дом за бесценок. Он уже и с нужными людьми загодя сговорился.
Я тоже считала, что со стороны Айлин это не очень-то разумно, но назвать эти траты бессмысленными не могла.
Все пятеро детей Айлин умерли в младенчестве, и теперь их могилки выстроились в ряд на высокой отвесной скале. Можно было похоронить их в семейной усыпальнице, но Айлин говорила, что не может запереть во тьме своих детей. Иннес, Линни, Морин, Мерива и Дон обрели последний приют в самом красивом месте Данеддина, открытом солнцу, воздуху, небу. Ветра гуляли здесь круглый год, и местные говорили, что в ненастные ночи можно услышать, как плачут маленькие невинные души. А в погожие летние дни средь цветущего вереска многие видели призрачные блестящие тени: это дети Айлин играли в солнечных лучах. Вдова говорила, им нравится жужжание пчел и запах цветов вереска.
Смирившись с тем, что матерью ей не стать, Айлин завела себе зимний сад, и каждый день – в тепло и холод, в грозу и непогоду – приносила свежие цветы на маленькие могилки. «Розы для Иннес, – приговаривала она, – пионы для Дона, маргаритки для Линни, «золотой корень» для Морин, ветка сливы для Меривы», – или называла другие цветы. Она заботилась о растениях как о детях – и хотела радовать ими тех, кому взрослыми никогда не стать.
Мы с Айлин набрали цветов и сходили на утес. Я постояла в сторонке, пока вдова разговаривала с малышами, посмотрела на волнующееся внизу море, плотно кутаясь в тяжелый теплый плащ. На обратном пути вдова вспомнила:
- Ты хотела о чем-то попросить меня?
- Да, - сказала я. – Госпожа Айлин, я хотела попросить, чтобы вы не наказывали Тома. – Остановившись, я поклонилась. – Должно быть, он не успел сделать свою работу вовремя, и это целиком и полностью моя вина. Я ничего не понимаю в счетах, но готова отслужить за него на другой работе. Сделаю все, что поручите. Все возмещу. Только прошу, не прогоняйте его.
Айлин тихонечко усмехнулась. Ветер растрепал ее темные с проседью волосы, убранные в низкий небрежный пучок. У нее были мягкие черты и добрая улыбка.
- Я слышала об этом договоре. Нет, я бы не стала сердиться на Тома, если бы он чего-то не успел. В конце концов, это всего десять дней. Но он сказал, что многое должно быть сделано срочно. Возвращался от вас, садился за стол и трудился до рассвета, а утром – опять в Гленнарох.
- Он не спал десять дней? Совсем?!
- Не знаю, детка, я не следила за ним. Знаю только, что оставляла вечером в кабинете и утром заставала там же. Знаешь, так бывает – можно держаться очень долгое время, а стоит расслабиться, и тело берет свое. Видно, он решил выдержать эти десять суток – и выдержал. А вот сегодня сон наконец победил.
Когда мы вернулись, Том все еще спал, и Айлин сказала:
- Я передам ему, что ты заходила.
- Нет-нет, я же просто…
- Я передам, - повторила Айлин.
Глава 5
Лягу спать и встану вновь -
Он со мной - моя любовь.
Ночью сны, а мысли днем
Все о нем, всегда о нем.
Отец как-то сказал о Томе: «Интересно, хватит ли ему наглости», – имея в виду, хватит ли ему наглости появиться перед обитателями Гленнароха как ни в чем не бывало после того, как значительная часть из них им помыкала.
Тому хватило.
Он пришел на следующий вечер после того, как я побывала у вдовы Айлин. Мы только отужинали. В зале одни праздно сидели кто где, попивая эль и неспешно обсуждая события дня, другие убирали со стола, третьи понемногу собирались идти спать. Отец поднялся в кабинет. Рейна удалилась к себе, строчить очередное письмо господину Дэвину. Она писала ему каждый день – наверное, листа по два пачкала. О чем можно было столько болтать, да еще в письменном виде, ума не приложу. Господин Дэвин вскоре должен был приехать, да и день свадьбы приближался, и Рейна день ото дня становилась все более плаксивой и нервной. Я подозревала: это оттого, что боялась перед ним опозориться. С каждым днем она обнаруживала все больше простоты, бедности и недостатков в Гленнарохе – все здесь ей было не так. Я-то считала наши земли и дом прекрасным местом – но наверняка они были недостаточно хороши для столь знатного и утонченного господина, как Рейнин жених.
- К вам пришли, госпожа Гретта, - проходя мимо со стопкой тарелок, сказала служанка.
Я сидела у камина; подняла глаза и увидела Тома, который стоял в дверях. Он выглядел неважно, под глазами залегли тени; я задалась вопросом, удалось ли ему наконец выспаться.
Он кивнул всем с таким видом, будто пару дней назад и не был на побегушках у большинства этих людей. И я почему-то не услышала по этому поводу ни единой шуточки. Не знаю, насколько они были готовы смотреть на него как на своего будущего господина, моего мужа, но и кого-то ниже себя в нем, похоже, тоже не видели.
Впрочем, нет; один из воинов все же поинтересовался:
- А ты разве не должен убирать навоз?
- Да, и впрямь здесь кучу дерьма навалили, - глянув на него, под общий смех согласился Том.
И посмотрел на меня. Я встала и нерешительно огляделась. В зале было полно народу, спокойно поговорить нам здесь точно не дадут. И, чтобы там ни «разрешил» отец, о том, чтобы где-то уединиться, не могло быть и речи. Куда бы мы ни пошли, люди непременно придумают повод заглядывать в эту комнату, а что касается моих покоев… такое и предположить было нельзя, даже если бы мы были уже помолвлены.
- Пройдемся? – разгадав мои сомнения, предложил Том.
Я набросила плащ и, пока мы шли к выходу, заметила, что его хромота стала сильнее. Нет, гулять – плохая идея; я сказала, что передумала, и повела его на тренировочную площадку, в этот час темную и безлюдную. Мы сели на скамью, где днем обычно посиживали опытные воины, покрикивая на скачущую до седьмого пота, машущую оружием молодежь.
- Тебе не обязательно было это делать, - после долгого молчания сказала я.
- Что именно?
- Признавать свою вину. Работать.
- Оно того стоило, - сказал Том.
- Правда?.. – прошептала я.
- Уверена, что не хочешь вернуться? – спросил он. – Ты вся дрожишь.
Он поплотнее укутал меня в плащ и взял мои руки в свои.
- Ты… не хочешь в дом? - прошептала я. – Мне кажется, ты тоже замерз. Может быть, ты проголодался? Я могла бы собрать тебе поужинать…
- Боюсь, в доме нам не дадут сделать вот это, - сказал Том.
И, прежде чем я успела сообразить что-либо, наклонился ко мне и прикоснулся губами к моим губам.
***
Отец уехал по делам, и в замке вздохнули свободнее. Даже когда он находился у себя, его влияние чувствовалось повсюду; его уважали за умелое управление, он держал клан вместе, но он и подавлял людей.
Большую часть дня я проводила за занятиями, как мне велели, но витала в облаках. Отвлекалась, мечтала, делала глупые ошибки, путаясь в словах и цифрах. Все мои мысли занимал Том.
Он приходил после работы у вдовы Айлин. Чаще уже после ужина, но иногда раньше и дожидался меня во дворе или в зале. В Гленнарохе знали о его договоренности с отцом и, похоже, готовы были забыть о том, что недавно он побывал здесь на положении прислуги. Отношение к нему было без особого дружелюбия, но мирное. Откровенно недолюбливали его два человека: Шемми и Рейна. Первый смотрел на него волчонком и постоянно предостерегал меня против него, нашептывая всякие гадости. Что же касается Рейны, не знаю, как часто они пересекались с Томом без меня, но те пару раз, что я застала их вместе, они обменивались пикировками, которые прекращали, стоило лишь мне подойти. В первый раз я услышала, как Рейна сказала что-то вроде: «Ты не посмеешь», а Том ответил: «Поглядим». Второй раз был хуже. Речь, очевидно, шла все о том же – о его намерениях жениться на мне и о твердой решимости Рейны этому помешать. Что сказала Рейна, я не расслышала, а Том сказал: «Зато она хотя бы собой не торгует», прозрачно намекая на то, что Рейна продалась богатому старику. В ответ она залепила ему пощечину, а он лишь усмехнулся, зло глядя на нее с покрасневшей щекой.
Весна, смывая снега, усердно поливала землю дождями, и погода к прогулкам не располагала. Уютнее всего было бы проводить вечера у камина, но мне по-прежнему было неловко находиться рядом с Томом перед всеми. Я хотела, чтобы он принадлежал мне одной, и меня раздражало, что на нас глазеют. Наверх я не повела бы его даже в отсутствие отца – да этого хотя бы та же Майра бы не допустила, закрыв проход своим могучим телом и заявив, что госпожа Гретта опозорит себя только через ее труп. А внизу уединиться было особенно негде.
Поэтому мы находили себе укрытый от дождя и ветра уголок где-нибудь снаружи – под навесом на тренировочной площадке, в галерее наверху. Я не очень хороша в том, чтобы поддерживать разговор, а при Томе и вовсе немела – и большую часть времени мы молчали. Но его, похоже, это не беспокоило, и молчать рядом с ним было легко.
