Он не предъявлял никаких претензий, частенько понимал меня гораздо лучше, чем я сама понимала себя, и даже в мыслях не держал атаковать меня тяжелой артиллерией страсти. Он мог выглядеть таким надменным, отстраненным, но наедине со мной делался таким терпеливым, таким дружески-насмешливым…Это сводило меня с ума.
И вместо ответа на мой дурацкий вопрос он не заорал, что беседу затеяла я, а теперь сваливаю все с больной головы на здоровую. Он мягко улыбнулся, и совершенно спокойно заявил:
-Я надеюсь занять хотя бы небольшое место в твоей жизни. Вот и стараюсь понять, какую жизнь ты ведешь.
Ну и что я могла ответить? Что за жизнь я веду? Любой странствующий комедиант или, скажем, наемник, выглядел по сравнению со мной до омерзения стабильным членом социума. Никогда еще мой образ жизни и трудовая биография не казались мне такими призрачными, можно сказать, ненастоящими.
-Я, - неуверенно выдала я после тяжкой паузы, - Я…путешествую. Очень много путешествую, и…выполняю одновременно некие поручения деликатного свойства.
Титанические усилия, предпринятые для формулировки моего образа жизни, тут же утратили всякий смысл. Генрих смотрел на меня, как на ребенка, застигнутого с перемазанной мордашкой у буфета и пытающегося откреститься от близкого знакомства с вареньем.
-Дорогая, все, что ты с таким трудом из себя выдавливала, я знал и до этого. Интуиция подсказывает мне, что если это и правда, то не вся, далеко не вся.
Оставался последний довод, отговорка благородных интриганок из романов Дюма-отца.
-Это не моя тайна, - торжественно произнесла я, - Увы, я действительно не могу тебе всего объяснить, но то, что сказала – чистая правда, клянусь.
Как ни странно, это подействовало. Генрих со вздохом поднялся с колен, отошел к окну, и, помолчав, сказал:
-Я верю тебе. Отныне с меня довольно твоих объяснений. Но если настанет день, когда я смогу все узнать, прошу тебя не держать меня в неведении ни одной лишней минуты.
-Обещаю, - надеюсь, мой вздох облегчения не был слишком уж громким.
Я-то знала, что этот день не придет никогда.
* * *
События между тем развивались постепенно, соблюдая им одним ведомую очередность.
-У меня сюрприз для вашей светлости, - улыбнулся мне герцог.
Двери парадной залы распахнулись…
-Князь Черевин, - не без труда произнес нетипичную фамилию шталмейстер.
И на пороге появился русский аристократ, приближенное лицо императрицы Елизаветы, а по совместительству - Наблюдатель нашей вездесущей конторы.
Алеша Черевин был великолепен. Беспроигрышный способ работы: пускать пыль в глаза, отвлекать внимание, и затем под шумок собирать необходимую информацию. Любой ювелирный шедевр показался бы простой стекляшкой рядом с бриллиантами, мерцавшими повсюду на Алешкином костюме. Других камней он не признавал в принципе. Исключение составлял только золотой перстень-печатка, по которому знающий человек мог опознать Наблюдателя. Его наряд был на грани вкуса и приличия, но князь Черевин никогда не переступал эту грань. Невысокая гибкая Лешкина фигура казалась пышным цветком, но без хрупкости, присущей растениям. Он всегда умел с достоинством держаться на людях - Елизавета не прогадала, отослав «в Европы» с посольством именно его. Верительные грамоты, сжатые в тонких пальцах (уж у него-то грамоты были и впрямь настоящие!), придавали ему бесповоротно торжественный вид.
Вручив грамоты герцогу, он склонился передо мной:
-Ваша светлость, - и только разогнувшись, весело добавил, - Привет, родная.
-Наше вам, - перешла на родной язык и я, - Чему обязаны чудесной встречей?
-Берегут тебя. Поручили присмотреть. Ехал к Фридриху с посольством - вот, завернул в эту глушь, взглянуть, как у тебя дела. Освоилась?
-Вполне, - наш легкомысленный диалог доставлял мне истинное наслаждение. Оказывается, встретить земляка на чужбине - действительно приятно.
-Ну-ну, - он оглядел меня с неподдельным интересом, - еще побеседуем попозже.
Пока Алеша прохаживался по залу, незаметно налаживая контакты с местной знатью, я лениво наблюдала за его передвижениями.
Как он умудрился сделать карьеру с такой наружностью - загадка, но это удалось ему на все сто. Лешка блестяще опроверг тезис о том, что при дворе Елизаветы достигают успеха лишь атлетические красавцы с безмятежными румяными физиономиями. В глазах князя Черевина пряталась задумчивая ирония, снискавшая ему, как я подозреваю, расположение императрицы.
А потом она уже не обращала внимания на вызывающую клоунскую некрасивость его облика. Ей не было дела до его оттопыренных ушей, длинного носа с картофелинкой на конце, неожиданно толстых губ и множества других деталей…На которые в свое время не обращала внимания и я. Кратковременный роман, происшедший некогда между нами, я до сих пор вспоминала с теплым чувством. И, в общем, могла понять «дщерь Петрову».
Я так и не разгадала, была ли Алешина ироничная мудрость врожденным качеством, или он приобрел ее при каких-то особых обстоятельствах. На прямые вопросы по этому поводу он, обыкновенно, заявлял, что «вечен, как дух Фландрии», оттого и безгранично мудр. И никому другому я бы так не обрадовалась сейчас, как ему. Ближе к вечеру нам удалось под приличными предлогами удрать из дворца и закрепиться в кабачке на рыночной площади.
-Похорошела, - констатировал Наблюдатель, уполовинив одним глотком кружку пива, -Одухотворенности набрала, и глазки блестят. Влюбилась?
-Может быть, - я загадочно улыбнулась, и немедленно была разоблачена.
(Нет лучших «подружек» и советчиков, чем бывшие любовники. Лешка снова подтвердил эту нехитрую истину.)
-Никаких «может», - уверенно объявил «земляк», разглядывая меня с дружеской бесцеремонностью, - Белобрысая орясина, что так угрожающе торчала за твоей спиной, и есть предмет страсти?
-Почему именно он?
-Ну, ты же не будешь утверждать, что запала на сусального ангелочка с бархатными глазками?
-На Шметтерлинга, что ли? - меня разбирал безудержный смех.
Лешкины глаза изобразили комический пируэт, и застыли по обе стороны носа.
-Это кто ж его не пожалел, бедолагу? У него имени-то и нет, небось? Приласкали так приласкали, не откажешь кому-то в чувстве юмора.
-Не знаю, кто приласкал, - хохотала я, - а закрепила та самая орясина, которая…
-Не безнадежен, стало быть. Ну и славно, - теперь мой собеседник походил на всех папаш этого мира, чьим дочуркам попались выгодные ухажеры, -Староват, разве что… Но в общем…Одобряю, ладно уж.
-Благодарствуем, папенька, - я не поленилась выскочить из-за стола и отвесить Лешке земной поклон.
-На здоровье, - величественно кивнул он мне в ответ, и тут же перешел к делу:
-А что ребенок-то?
-Ну что «ребенок»…Изыскиваю способ переправить. Прямо из дворца вряд ли получится - слишком много глаз. Да и втолковать ему суть проблемы не выйдет – дитя...
-Не тормози, - наставительно заметил Лешка, - Нет ничего хуже в нашем деле, как затормозить в самый ответственный момент. А к тому могу добавить, что в этом вашем дворце и без тебя что-то затевается.
-Что значит «затевается»? - мне не приходило в голову, что некие события вполне могут произойти помимо меня, до того безоблачной казалась жизнь Рейхштадта.
-Ну что обычно значит это слово? - Лешка невесело усмехнулся, - Заварушка намечается в одном отдельно взятом герцогстве, уж поверь на слово знатному теоретику. Или ты решила, что только ваша компания способна здесь на нечто злодейское? Наивно, весьма наивно с твоей стороны.
Услышав предсказание Ильзы о подходящем случае для изъятия Карла из дворца, я в самом деле несколько расслабилась, и просто выжидала. Ну совершенно не могла представить, что «подходящим случаем» вполне может оказаться небольшой дворцовый переворотец, коих происходило в Европе несчитано.
9. Ничего не вижу, ничего не слышу
После замечания Лешки о «заварушке», зреющей, якобы, в Рейхштадте, я взглянула на придворную жизнь другими глазами. В ней, по здравом размышлении, и впрямь творилось нечто странное.
Во дворец прибывали чьи-то солдаты, некоторые из придворных тратили подозрительно много времени на совещания в уединенных уголках, а их улыбки при моем появлении становились что-то уж слишком сладкими. Должно быть, мне не удалось до конца убедительно изобразить легкомысленную аристократку с набором породистых национальных «тараканов» в голове.
Последней каплей в чаше моего терпения оказалось прибытие ко двору графа фон Вольфа собственной персоной. Он раскланялся с нами слегка насмешливо, но совершенно безмятежно, чем подтвердил явное раздвоение сознания. Впрочем, красные огоньки, блеснувшие в его глазах, говорили о другом. Вервольф, живший в нем своей жизнью, прекрасно меня помнил. И ждал только подходящего случая, чтобы продолжить знакомство.
При этом герцогская чета словно бы ничего и не замечала. Их размеренное, налаженное существование, все эти куртуазные штучки, жантильность, галантный двор – все казалось таким безоблачным, что просто обязано было разрешиться изрядными бурями. Совсем как при дворе небезызвестного Людовика XYI, некоторое время спустя. Но аналогии, которые лезли в мою голову так назойливо, никому больше, понятное дело, не могли присниться в самом страшном сне.
У меня создалось впечатление, что скрытая напряженность политической обстановки – не единственное, чего не желает замечать герцог. Некоторое время я страдала молча, пока не осознала, что больше не в силах игнорировать очевидное: все, абсолютно все при дворе делали вид, будто наследник Рейхштадта – самый обыкновенный мальчик. Эта необъяснимая странность заставила меня просить высочайшей аудиенции.
Так уж было заведено: кто угодно из придворных мог вести с герцогом незамысловатые беседы как угодно долго и практически на любые темы. Но для сколько-нибудь серьезного разговора существовала целая череда бюрократических препонов. Я подала прошение в придворную канцелярию, некоторое время дожидалась официального ответа с назначенной датой, получила его, и принялась ожидать собственно аудиенции.
Абсурд ситуации заключался в том, что все это время мы с герцогом сталкивались по десятку раз на дню, но он и словом не обмолвился о моем прошении – только расточал комплименты и прочие исключительно общие фразы.
Мучаясь от безделья, иногда в компании Карла, а иногда в полном одиночестве (поскольку Генрих заявил, что безделье способно вывести из строя кого угодно, и гонял мою маленькую армию до седьмого пота), я снова и снова замечала, что при дворе творятся не совсем типичные и не вполне благонамеренные дела.
Наконец, едва не спятивши от бездействия, я дождалась судьбоносной «встречи в верхах». Сама не знаю почему, но готовилась я к ней очень тщательно. Из многочисленных туалетов выбрала серебристо-серое атласное платье, отделанное бархатными лентами в тон. Придворный куафер соорудил на моей бедной голове парадный вариант прически, насчет которой я искренне сомневалась, смогу ли потом от нее избавиться. В выборе драгоценностей я была аскетична до невозможности: жемчуг и только жемчуг. И никаких румян и белил: косметика галантного века вызывала во мне стойкое чувство отвращения.
Генрих, поджидавший меня в коридоре, снизошел до комплимента:
-Ты так отличаешься от прочих дам, любезная госпожа моя, - оглядывая меня с головы до пят, сказал он, - Конечно, в лучшую сторону.
-Конечно, - откликнулась я, мастерски щелкая его по носу кончиком веера.
Кокетливая уловка потребовала долгой тренировки, но результат стоил того: нос моего героя немедленно покраснел.
-И слишком быстро, - добавил он вслед моей горделиво удаляющейся спине, - Усваиваешь уроки кокетства.
-Уроки кокетства не нужны ни одной женщине, - мне так нравилось иногда быть афористичной, что я не поленилась оглянуться, - Эти уроки все мы впитываем с молоком матери.
Его смех я слышала даже на лестнице. В нем снова звучала отцовская гордость за умницу-дочурку, и еще изрядная толика чувства, о котором я не хотела, не могла думать.
Его светлость принял меня в неформальной обстановке. Возможно, он догадывался, что за тема у меня на уме, и не желал лишних свидетелей. А может, ему самому до смерти надоели формальности, переполнявшие с рождения всю его жизнь.
-Вы никогда не думали развивать дар наследника в интересах герцогства? – бухнула я практически с порога.
Герцог устало улыбнулся.
-В интересах герцогства – не быть захваченным империей Фридриха Прусского. И чем мы менее заметны – тем меньше на нас охотников.
Видно он заметил, что я готовлю возражения (очень обоснованные, как мне казалось), и предупредил их на долю секунды:
-Есть и еще одна причина, любезная госпожа, пожалуй, самая веская.
Он на некоторое время задумался. В тягостном молчании мы провели с минуту, и лишь по истечении этого времени герцог, подняв на меня глаза, с усилием произнес:
-Я тяжело болен. Увы, мне осталось совсем недолго править этим маленьким клочком земли, на который даже почти нет претендентов.
Вероятно, он ожидал ответной реплики, но я лишь молча таращилась на него, словно громом пораженная. Этого я не учла. Список болезней, не поддающихся излечению в легкомысленном восемнадцатом столетии, был обширным и довольно устрашающим.
-Но…ваша супруга… - как будто без моих советов династические проблемы остались бы неразрешенными!
-В нашей семье герцогство передается лишь по мужской линии, так что в случае моей смерти ближайшим претендентом является мой сын, - я решительно не понимала, отчего это герцог так откровенен со мною.
Возможно, я была его единственным шансом посоветоваться с абсолютно беспристрастным человеком. Я аж напыжилась от оказанного доверия и честно попыталась перебрать все известные мне способы решения местных проблем. Благо, история буквально изобиловала сходными ситуациями.
-Вы могли бы передать управление в надежные руки до совершеннолетия Карла, а когда он сможет принять власть, тогда…
-Тогда-то сюда и ринутся искатели счастья со всей Европы, - безнадежно махнул рукой герцог, - Да и нет у меня, как вы изволили выразиться, «надежных рук». Есть только руки, мечтающие захватить власть навсегда.
-В таком случае, наследник мог бы покинуть герцогство до наступления более благоприятных времен, и затем предъявить свои права на престол.
Внезапно герцог оживился, в глазах его загорелись огоньки непонятного мне чувства.
-Карл говорил, что вы – необыкновенная женщина, госпожа графиня. Признаюсь, я полагал, он слегка преувеличивает ваши достоинства…Мальчику так свойственно увлекаться! Теперь же я вижу, что он даже немного преуменьшил те добродетели, что переполняют вашу сущность.
Я слегка кашлянула, стараясь подавить смешок. Витиеватая манера вести беседу – это еще полбеды. Но я, как назло, припомнила ночь, проведенную накануне в объятиях Генриха, по истечении которой никто из нас не мог бы претендовать на звание хоть сколько-нибудь добродетельной персоны. Откровенно говоря, среди достоинств, отмеренных мне природой, добродетель вообще занимала далеко не первое место.
-Благодарю вас, ваша светлость, за высокую оценку моей скромной особы, - изрекла я, немного справившись с приступом веселости, - Надеюсь, я смогу в будущем подкрепить ее делами.
-Вот к этому, - обрадованно подхватил герцог, - я и веду.
И вместо ответа на мой дурацкий вопрос он не заорал, что беседу затеяла я, а теперь сваливаю все с больной головы на здоровую. Он мягко улыбнулся, и совершенно спокойно заявил:
-Я надеюсь занять хотя бы небольшое место в твоей жизни. Вот и стараюсь понять, какую жизнь ты ведешь.
Ну и что я могла ответить? Что за жизнь я веду? Любой странствующий комедиант или, скажем, наемник, выглядел по сравнению со мной до омерзения стабильным членом социума. Никогда еще мой образ жизни и трудовая биография не казались мне такими призрачными, можно сказать, ненастоящими.
-Я, - неуверенно выдала я после тяжкой паузы, - Я…путешествую. Очень много путешествую, и…выполняю одновременно некие поручения деликатного свойства.
Титанические усилия, предпринятые для формулировки моего образа жизни, тут же утратили всякий смысл. Генрих смотрел на меня, как на ребенка, застигнутого с перемазанной мордашкой у буфета и пытающегося откреститься от близкого знакомства с вареньем.
-Дорогая, все, что ты с таким трудом из себя выдавливала, я знал и до этого. Интуиция подсказывает мне, что если это и правда, то не вся, далеко не вся.
Оставался последний довод, отговорка благородных интриганок из романов Дюма-отца.
-Это не моя тайна, - торжественно произнесла я, - Увы, я действительно не могу тебе всего объяснить, но то, что сказала – чистая правда, клянусь.
Как ни странно, это подействовало. Генрих со вздохом поднялся с колен, отошел к окну, и, помолчав, сказал:
-Я верю тебе. Отныне с меня довольно твоих объяснений. Но если настанет день, когда я смогу все узнать, прошу тебя не держать меня в неведении ни одной лишней минуты.
-Обещаю, - надеюсь, мой вздох облегчения не был слишком уж громким.
Я-то знала, что этот день не придет никогда.
* * *
События между тем развивались постепенно, соблюдая им одним ведомую очередность.
-У меня сюрприз для вашей светлости, - улыбнулся мне герцог.
Двери парадной залы распахнулись…
-Князь Черевин, - не без труда произнес нетипичную фамилию шталмейстер.
И на пороге появился русский аристократ, приближенное лицо императрицы Елизаветы, а по совместительству - Наблюдатель нашей вездесущей конторы.
Алеша Черевин был великолепен. Беспроигрышный способ работы: пускать пыль в глаза, отвлекать внимание, и затем под шумок собирать необходимую информацию. Любой ювелирный шедевр показался бы простой стекляшкой рядом с бриллиантами, мерцавшими повсюду на Алешкином костюме. Других камней он не признавал в принципе. Исключение составлял только золотой перстень-печатка, по которому знающий человек мог опознать Наблюдателя. Его наряд был на грани вкуса и приличия, но князь Черевин никогда не переступал эту грань. Невысокая гибкая Лешкина фигура казалась пышным цветком, но без хрупкости, присущей растениям. Он всегда умел с достоинством держаться на людях - Елизавета не прогадала, отослав «в Европы» с посольством именно его. Верительные грамоты, сжатые в тонких пальцах (уж у него-то грамоты были и впрямь настоящие!), придавали ему бесповоротно торжественный вид.
Вручив грамоты герцогу, он склонился передо мной:
-Ваша светлость, - и только разогнувшись, весело добавил, - Привет, родная.
-Наше вам, - перешла на родной язык и я, - Чему обязаны чудесной встречей?
-Берегут тебя. Поручили присмотреть. Ехал к Фридриху с посольством - вот, завернул в эту глушь, взглянуть, как у тебя дела. Освоилась?
-Вполне, - наш легкомысленный диалог доставлял мне истинное наслаждение. Оказывается, встретить земляка на чужбине - действительно приятно.
-Ну-ну, - он оглядел меня с неподдельным интересом, - еще побеседуем попозже.
Пока Алеша прохаживался по залу, незаметно налаживая контакты с местной знатью, я лениво наблюдала за его передвижениями.
Как он умудрился сделать карьеру с такой наружностью - загадка, но это удалось ему на все сто. Лешка блестяще опроверг тезис о том, что при дворе Елизаветы достигают успеха лишь атлетические красавцы с безмятежными румяными физиономиями. В глазах князя Черевина пряталась задумчивая ирония, снискавшая ему, как я подозреваю, расположение императрицы.
А потом она уже не обращала внимания на вызывающую клоунскую некрасивость его облика. Ей не было дела до его оттопыренных ушей, длинного носа с картофелинкой на конце, неожиданно толстых губ и множества других деталей…На которые в свое время не обращала внимания и я. Кратковременный роман, происшедший некогда между нами, я до сих пор вспоминала с теплым чувством. И, в общем, могла понять «дщерь Петрову».
Я так и не разгадала, была ли Алешина ироничная мудрость врожденным качеством, или он приобрел ее при каких-то особых обстоятельствах. На прямые вопросы по этому поводу он, обыкновенно, заявлял, что «вечен, как дух Фландрии», оттого и безгранично мудр. И никому другому я бы так не обрадовалась сейчас, как ему. Ближе к вечеру нам удалось под приличными предлогами удрать из дворца и закрепиться в кабачке на рыночной площади.
-Похорошела, - констатировал Наблюдатель, уполовинив одним глотком кружку пива, -Одухотворенности набрала, и глазки блестят. Влюбилась?
-Может быть, - я загадочно улыбнулась, и немедленно была разоблачена.
(Нет лучших «подружек» и советчиков, чем бывшие любовники. Лешка снова подтвердил эту нехитрую истину.)
-Никаких «может», - уверенно объявил «земляк», разглядывая меня с дружеской бесцеремонностью, - Белобрысая орясина, что так угрожающе торчала за твоей спиной, и есть предмет страсти?
-Почему именно он?
-Ну, ты же не будешь утверждать, что запала на сусального ангелочка с бархатными глазками?
-На Шметтерлинга, что ли? - меня разбирал безудержный смех.
Лешкины глаза изобразили комический пируэт, и застыли по обе стороны носа.
-Это кто ж его не пожалел, бедолагу? У него имени-то и нет, небось? Приласкали так приласкали, не откажешь кому-то в чувстве юмора.
-Не знаю, кто приласкал, - хохотала я, - а закрепила та самая орясина, которая…
-Не безнадежен, стало быть. Ну и славно, - теперь мой собеседник походил на всех папаш этого мира, чьим дочуркам попались выгодные ухажеры, -Староват, разве что… Но в общем…Одобряю, ладно уж.
-Благодарствуем, папенька, - я не поленилась выскочить из-за стола и отвесить Лешке земной поклон.
-На здоровье, - величественно кивнул он мне в ответ, и тут же перешел к делу:
-А что ребенок-то?
-Ну что «ребенок»…Изыскиваю способ переправить. Прямо из дворца вряд ли получится - слишком много глаз. Да и втолковать ему суть проблемы не выйдет – дитя...
-Не тормози, - наставительно заметил Лешка, - Нет ничего хуже в нашем деле, как затормозить в самый ответственный момент. А к тому могу добавить, что в этом вашем дворце и без тебя что-то затевается.
-Что значит «затевается»? - мне не приходило в голову, что некие события вполне могут произойти помимо меня, до того безоблачной казалась жизнь Рейхштадта.
-Ну что обычно значит это слово? - Лешка невесело усмехнулся, - Заварушка намечается в одном отдельно взятом герцогстве, уж поверь на слово знатному теоретику. Или ты решила, что только ваша компания способна здесь на нечто злодейское? Наивно, весьма наивно с твоей стороны.
Услышав предсказание Ильзы о подходящем случае для изъятия Карла из дворца, я в самом деле несколько расслабилась, и просто выжидала. Ну совершенно не могла представить, что «подходящим случаем» вполне может оказаться небольшой дворцовый переворотец, коих происходило в Европе несчитано.
Прода от 04.03.2019, 09:55
9. Ничего не вижу, ничего не слышу
После замечания Лешки о «заварушке», зреющей, якобы, в Рейхштадте, я взглянула на придворную жизнь другими глазами. В ней, по здравом размышлении, и впрямь творилось нечто странное.
Во дворец прибывали чьи-то солдаты, некоторые из придворных тратили подозрительно много времени на совещания в уединенных уголках, а их улыбки при моем появлении становились что-то уж слишком сладкими. Должно быть, мне не удалось до конца убедительно изобразить легкомысленную аристократку с набором породистых национальных «тараканов» в голове.
Последней каплей в чаше моего терпения оказалось прибытие ко двору графа фон Вольфа собственной персоной. Он раскланялся с нами слегка насмешливо, но совершенно безмятежно, чем подтвердил явное раздвоение сознания. Впрочем, красные огоньки, блеснувшие в его глазах, говорили о другом. Вервольф, живший в нем своей жизнью, прекрасно меня помнил. И ждал только подходящего случая, чтобы продолжить знакомство.
При этом герцогская чета словно бы ничего и не замечала. Их размеренное, налаженное существование, все эти куртуазные штучки, жантильность, галантный двор – все казалось таким безоблачным, что просто обязано было разрешиться изрядными бурями. Совсем как при дворе небезызвестного Людовика XYI, некоторое время спустя. Но аналогии, которые лезли в мою голову так назойливо, никому больше, понятное дело, не могли присниться в самом страшном сне.
У меня создалось впечатление, что скрытая напряженность политической обстановки – не единственное, чего не желает замечать герцог. Некоторое время я страдала молча, пока не осознала, что больше не в силах игнорировать очевидное: все, абсолютно все при дворе делали вид, будто наследник Рейхштадта – самый обыкновенный мальчик. Эта необъяснимая странность заставила меня просить высочайшей аудиенции.
Так уж было заведено: кто угодно из придворных мог вести с герцогом незамысловатые беседы как угодно долго и практически на любые темы. Но для сколько-нибудь серьезного разговора существовала целая череда бюрократических препонов. Я подала прошение в придворную канцелярию, некоторое время дожидалась официального ответа с назначенной датой, получила его, и принялась ожидать собственно аудиенции.
Абсурд ситуации заключался в том, что все это время мы с герцогом сталкивались по десятку раз на дню, но он и словом не обмолвился о моем прошении – только расточал комплименты и прочие исключительно общие фразы.
Мучаясь от безделья, иногда в компании Карла, а иногда в полном одиночестве (поскольку Генрих заявил, что безделье способно вывести из строя кого угодно, и гонял мою маленькую армию до седьмого пота), я снова и снова замечала, что при дворе творятся не совсем типичные и не вполне благонамеренные дела.
Наконец, едва не спятивши от бездействия, я дождалась судьбоносной «встречи в верхах». Сама не знаю почему, но готовилась я к ней очень тщательно. Из многочисленных туалетов выбрала серебристо-серое атласное платье, отделанное бархатными лентами в тон. Придворный куафер соорудил на моей бедной голове парадный вариант прически, насчет которой я искренне сомневалась, смогу ли потом от нее избавиться. В выборе драгоценностей я была аскетична до невозможности: жемчуг и только жемчуг. И никаких румян и белил: косметика галантного века вызывала во мне стойкое чувство отвращения.
Генрих, поджидавший меня в коридоре, снизошел до комплимента:
-Ты так отличаешься от прочих дам, любезная госпожа моя, - оглядывая меня с головы до пят, сказал он, - Конечно, в лучшую сторону.
-Конечно, - откликнулась я, мастерски щелкая его по носу кончиком веера.
Кокетливая уловка потребовала долгой тренировки, но результат стоил того: нос моего героя немедленно покраснел.
-И слишком быстро, - добавил он вслед моей горделиво удаляющейся спине, - Усваиваешь уроки кокетства.
-Уроки кокетства не нужны ни одной женщине, - мне так нравилось иногда быть афористичной, что я не поленилась оглянуться, - Эти уроки все мы впитываем с молоком матери.
Его смех я слышала даже на лестнице. В нем снова звучала отцовская гордость за умницу-дочурку, и еще изрядная толика чувства, о котором я не хотела, не могла думать.
Его светлость принял меня в неформальной обстановке. Возможно, он догадывался, что за тема у меня на уме, и не желал лишних свидетелей. А может, ему самому до смерти надоели формальности, переполнявшие с рождения всю его жизнь.
-Вы никогда не думали развивать дар наследника в интересах герцогства? – бухнула я практически с порога.
Герцог устало улыбнулся.
-В интересах герцогства – не быть захваченным империей Фридриха Прусского. И чем мы менее заметны – тем меньше на нас охотников.
Видно он заметил, что я готовлю возражения (очень обоснованные, как мне казалось), и предупредил их на долю секунды:
-Есть и еще одна причина, любезная госпожа, пожалуй, самая веская.
Он на некоторое время задумался. В тягостном молчании мы провели с минуту, и лишь по истечении этого времени герцог, подняв на меня глаза, с усилием произнес:
-Я тяжело болен. Увы, мне осталось совсем недолго править этим маленьким клочком земли, на который даже почти нет претендентов.
Вероятно, он ожидал ответной реплики, но я лишь молча таращилась на него, словно громом пораженная. Этого я не учла. Список болезней, не поддающихся излечению в легкомысленном восемнадцатом столетии, был обширным и довольно устрашающим.
-Но…ваша супруга… - как будто без моих советов династические проблемы остались бы неразрешенными!
-В нашей семье герцогство передается лишь по мужской линии, так что в случае моей смерти ближайшим претендентом является мой сын, - я решительно не понимала, отчего это герцог так откровенен со мною.
Возможно, я была его единственным шансом посоветоваться с абсолютно беспристрастным человеком. Я аж напыжилась от оказанного доверия и честно попыталась перебрать все известные мне способы решения местных проблем. Благо, история буквально изобиловала сходными ситуациями.
-Вы могли бы передать управление в надежные руки до совершеннолетия Карла, а когда он сможет принять власть, тогда…
-Тогда-то сюда и ринутся искатели счастья со всей Европы, - безнадежно махнул рукой герцог, - Да и нет у меня, как вы изволили выразиться, «надежных рук». Есть только руки, мечтающие захватить власть навсегда.
-В таком случае, наследник мог бы покинуть герцогство до наступления более благоприятных времен, и затем предъявить свои права на престол.
Внезапно герцог оживился, в глазах его загорелись огоньки непонятного мне чувства.
-Карл говорил, что вы – необыкновенная женщина, госпожа графиня. Признаюсь, я полагал, он слегка преувеличивает ваши достоинства…Мальчику так свойственно увлекаться! Теперь же я вижу, что он даже немного преуменьшил те добродетели, что переполняют вашу сущность.
Я слегка кашлянула, стараясь подавить смешок. Витиеватая манера вести беседу – это еще полбеды. Но я, как назло, припомнила ночь, проведенную накануне в объятиях Генриха, по истечении которой никто из нас не мог бы претендовать на звание хоть сколько-нибудь добродетельной персоны. Откровенно говоря, среди достоинств, отмеренных мне природой, добродетель вообще занимала далеко не первое место.
-Благодарю вас, ваша светлость, за высокую оценку моей скромной особы, - изрекла я, немного справившись с приступом веселости, - Надеюсь, я смогу в будущем подкрепить ее делами.
-Вот к этому, - обрадованно подхватил герцог, - я и веду.
