Она не творила подлог и мошенничество, а просто выполняла свой долг и казнила. Но вот – с самого начала смуты, а если честно, то еще за день до нее, ей пришлось нарушить все, что так любовно и кропотливо закладывал Регар, и все для одной единственной цели – для жизни.
Но жизнь оказалась всего лишь выживанием и истощила Арахну. И теперь никакая сила не могла уже вернуть ее в прежний мир. Да и не было теперь этого прежнего мира.
Скарон жадно вглядывался в лицо Арахны, запоминал пульсирующую жизнь в ней и пытался примерить это на себя – для него самого находилось все меньше и меньше вещей, которые могли бы его хоть как-нибудь тронуть.
Она писала почти четверть часа, сломала в волнении три пера и испачкала пальцы в чернилах, но зато, исписав четыре листа бумаги, подняла мгновенно потухший и равнодушный взгляд на Скарона и бесцветно промолвила:
-Всё.
-Всё? – Скарон принял листы, заботливо ею же пронумерованные (Арахна столкнулась по долгу службы с полным беспорядком в признаниях и поняла на своем опыте, как тяжело разбирать признания и протоколы, где непонятно, какой лист за каким идет), и принялся проглядывать их.
Арахна не спорила и не торопила – ждала. Хотя последние ее силы и пошли на это эмоциональное признание во всем подряд, и она хотела только упасть и забыться, Арахна не торопила Скарона и не просилась в камеру, лишь тихо сидела и смотрела в столешницу, даже не замечая ее…
-Итак, - Скарон отложил бумаги и совсем иначе взглянул на Арахну, - ты всерьез признаешься в том, что творила заговор против Маары, ее трона, ее народа и власти Луала и Девяти Рыцарей? В том, что участвовала в шантаже и подлоге безвинно осужденных преступников, лишь бы прикрыть от Трибунала и закона истину?
У Арахны пересохло в горле и слова не слушались, поэтому она не поднимая головы, кивнула.
-И ты осознаешь все это? Все написанное? – Скарон взглянул на последний лист, где Арахна поставила дату и поставила свой росчерк. – Признаешь, что не была напугана или вынуждена каким-нибудь образом написать все это, а сделала сама?
Арахна повторно кивнула.
-Ну, знаешь! – Скарон не нашел, что сказать и принялся убирать исписанные ею листы в папку, - вы, конечно, все законники не от мира сего, да простит меня Луал за такую фразу, но даже среди ненормальных, ты, Арахна, поражаешь меня! Хотя бы попытаться-то могла защититься! Да и не высунулась бы…далось тебе это слушание? Дался тебе этот Мальт?
Арахна заставила себя взглянуть на Скарона и без труда поймала его взгляд, открыла рот, чтобы обрушиться, но передумала и поспешно закрыла его, не испытывая никакого желания объясняться или говорить. Скарон был для нее никем. Даже меньше того – он оставался живым никем, потому что себя Арахна уже видела на эшафоте и не сомневалась в скором окончании своего дела.
Скарон ожидал от нее другой реакции, и, увидев, что Арахна передумала говорить, даже расстроился и разочарованно вздохнул:
-Дела-а! ну, Арахна, есть ли у вас ко мне какие-то вопросы?
Арахна покачала головой: какие уж тут могли бы быть вопросы? К чему? Зачем? О чем? О том ли, что ее положение решенное? Так она это прекрасно знает. О том, что она совершает ошибку? Что ж, и это возможно, но нечего уже исправлять, пора заняться искуплением, и, может быть, Луал, встретив ее на пороге своих вечных чертогов, проявит в ответ на ее искупление милосердие. А может быть и нет…
-Тогда вас сейчас уведут в вашу камеру, - кивнул Скарон и поднялся с места. Он уже был у дверей, когда вдруг обернулся и тихо промолвил, не удержавшись по натуре своей от мелкого позерства. - .- «Народ знает лучше, чем далекие короли, как собой управлять. Лучше министров знает он свои потребности, и лучше поставленных советников ведает свои провалы, а что важнее – мнение…»
Арахна быстро взглянула на него. Эти строки цитировал Медер – казненный высший жрец Маары, а до этого их написал Ольсен…
Значит ли это, что Скарон…да это ничего другого и не может значить! Арахна вскочила, растеряв свое равнодушие:
-вы?.. вы из этих?! Из этих?!
-Всюду эти, всюду те! – фыркнул Скарон и махнул ей рукой, - пока, Арахна.
Она еще стояла ошеломленная и сбитая с толку баронетом, когда вошла стража, чтобы вести ее обратно в камеру, а Скарон уже был далеко в коридорах. В его руках было признание Арахны, а у него самого от ее шока и эмоционального выплеска во время написания бумаг, настроение сделалось прекрасным.
-Эжон, иди сюда и познакомься с нашим главным союзником, - пригласил Эмис со всей таинственностью, на какую вообще был способен.
Эжон, изо всех сил изображая почтенное спокойствие на лице, как будто бы ему не привыкать быть кем-то другим и знакомиться с главными союзниками заговорщиков самого страшного и безумного формата, восстающих в мечтах своих против власти самого короля, приблизился к плохо освещённому свечками столу.
В этом и была хитрость хижины Эмиса, ставшей штабом для всех, кто не желал более терпеть над собой власть одного трона – хватало пары-тройки свечей, чтобы выхватить тусклыми отблесками все углы самой большой комнаты, но их не хватало, чтобы тщательно разглядеть лица.
Эжон всё больше молчал, боясь выдать что-то, что навсегда исключит его из этого, возможного последнего приюта для него. Но сейчас, приблизившись по приглашению Эмиса к столу, и в свете тусклого пламени увидев молодое лицо баронета Скарона, Эжон не сдержал вскрика.
А как ему было удержаться, когда он ожидал встретить здесь кого угодно, кроме порочного и насквозь разбалованного потомка одного из преданнейших Мааре рода? Как было ему сдержаться, если прежде судьба не испытывала на нём подобных поворотов?
Это привлекло внимание. Кое-кто из собравшихся в жалкой лачуге Эмиса взглянул теперь на Эжона внимательнее, а кто-то с сочувствием. Были и те, кто взглянул с подозрением – очень сложно было поверить в такую резкую симпатию сначала одного королевского советника к народу, а потом и второго.
-Не кричите, - посоветовал баронет, усмехнувшись так, что это стало видно даже в полумраке комнатки, - а то напугаете тьму, а в наступившем за нею дне напугаетесь сами.
Эжон заставил себя стать спокойнее и кивнул, всем своим видом выражая полную боевую готовность.
-Знакомы? – обрадовался Эмис, - вот и хорошо! Не люблю представлять, да и вообще – церемонии эти…
-Эмис! – окликнули его из темноты, одернули, и, судя по привычному тону одернувшего, уже не в первый раз.
-Да-да! – спохватился Эмис и потёр руки, - итак, я призываю к решительным действиям! Число наших сторонников растёт и это говорит о необходимости скорого выступления…
-Да! – подхватили неразличимые Эжону люди, и он вздрогнул даже от мощи этих голосов, ему показалось, что крикнуло, по меньшей мере, человек пятьдесят, что, конечно, не могло быть правдой – комнатка Эмиса едва ли могла вместить себя больше трёх десятков человек и то – это если вплотную набивать людьми. – Оружие в руки!
-Абсурд! – легко перекрикнул Скарон. – Послушайте меня…
-Трусишь? – рявкнули на него где-то совсем рядом с Эжоном и Эжон запоздало и опасливо заозирался, но полумрак верно скрывал свои тени.
-Я не страшусь смерти, - возразил Скарон, - я испробовал всё, что может только испробовать человек, и если моя жизнь кончится прямо сейчас – я не пожалею об этом. Но я взываю к вашему уму, как взывал бы к Луалу и Девяти Рыцарям Его верный жрец…
-Стелешь уж гладко! – заметили в противоположном Эжону углу, но он решил не оглядываться. На Скарона, находящегося будто бы в своей родной стихии, смотреть было совсем безопасно и в его обществе Эжону не было так страшно.
-Мне грубее говорить? – ласково осведомился Скарон. – На то есть король и прочие придворные. Я и мой отец, да и весь мой род всегда хорошо обходились со слугами!
-Кончится время слуг…
-Кончится или нет, решаться это будет не сейчас! – Скарон оглядел всех присутствующих и то ли блеск свечного пламени так выхватил лицо Эжона и заставил баронета задержать на нем взгляд, то ли была то фантазия самого Эжона, а может быть Скарон и сам не знал, что смотрит именно на недавнего королевского советника, но почти ощутимое мгновение простиралось в комнате ядовитое напряжение, пока не разрядилось.
-А когда?
-Правильно, чего тянуть?!
-Надо выступать!
-Возмущение толпы – это возмущение толпы. Сейчас, когда отгремела смута, когда казнятся последние официальные преступники из тех, что начинали бойню и способствовали перевороту, делать что-то бесполезно. Народ только-только успокоился и поверил своему королю Мирасу, да кончатся дни его в ледяной бездне! Всё, что мы можем сейчас – ждать, пока король совершил ошибку, казня не того и не так. а до этого времени – нам необходимо стягивать силы!
-У нас есть силы! Есть! – это уже возразил Эмис. Но на его месте Эжон бы не возражал.
-Пара сотен готовых идти ремесленников и рыбаков – это не сила! – это было возмущение и возражение не от самого Скарона, но откуда-то из-за его спины раздавался этот голос, а сам обладатель оставался в неподвижной тьме.
-Да и разбегутся…- поддержали его.
-Да и что потом? – напомнил Скарон. – До сих пор у народа нет ничего, кроме бездарных копий памфлета Ольсена. Если мы хотим выступить перед народом, если мы хотим пробудить его и обратить в силу, то пока мы должны что-то предложить.
-Предложить? – Эжон сам не знал, какая сила дернула его язык, ведь сам себе он обещался больше молчать.
Встретив же радостно полыхнувший ядом взгляд Скарона, и угадав, что сейчас просто кажется уличным шутом со своими замечаниями, поспешил выкрутиться:
-Я думаю, нам надо выработать первичный концепт нового устройства…ну, когда короля не станет. С королями придется уничтожить и министров. Ведь так? как уничтожены были Коллегии, так и должны быть уничтожены теперь всякие советники и Трибунал! На его месте должно быть…
Эжон сделал едва заметный вдох, собираясь с силами:
-Народное правление!
Его слова потонули в гвалте – самом настоящем, яростном гвалте одобрения, какой еще никогда не обваливался на хрупкие плечи Эжона:
-Молодец!
-Голова! Голова!
-Сразу видно – советник!
-За нас!
Эжон чувствовал, как сильные руки хлопают его по спине, но не мог обернуться ни на одно касание, его словно бы приковал к неподвижности взгляд Скарона – какой-то особенно печальный и тихий, многозначительный взгляд.
Эжону пришло вдруг в голову, что такой взгляд может быть если не у Луала, то у кого-нибудь из Девяти Рыцарей Его, которые точно знают будущее, но вынуждены наблюдать за покорной их божественной воле землей.
-Люди! Люди! – в возбуждении, перекрывая гвалт, закричал Эмис, и понемногу толпа стихла, желая выслушать, чем вызвано такое необычайное оживление его. – Люди! Вот оно – верное решение! Пока мы занимаемся мощью, пусть такой человек как Эжон займётся нашим будущим!
-Я? – у Эжона даже голос охрип от внезапного страшного волнения. – Я?!
-Пусть, - надрывался Эмис, не обращая внимания на реакцию самого «осчастливленного», - пусть он придумает, как королевский советник, нам новую систему! Пусть он определит, как мы будем выбирать среди народа тех представителей, что будут достойны, пусть…
-Да! Да!
-Единогласно!
Эжон метнулся в одну сторону полумрачной хижины, в другую, но всюду встречал лишь горячее и страшное от этого ободрение. В отчаянии даже взглянул на баронета, и тот неожиданно сказал:
-Это хорошая идея, Эмис!
-Но я…- Эжон попытался возразить, да куда там! Толпа, понемногу пропитывающаяся воинственностью, не успевшая заполучить всех благ в период смуты и желавшая от этого новой смуты и нового шанса, желавшая отомстить за себя…эта многоликая толпа, выходящая далеко за количество присутствующих сегодня в лачуге, ликовала, уже заранее решив всё за Эжона.
И долго длилось пустое рассуждение о том, как будет свергнут король. Эжон попытался возражать еще и еще, но не был принят и даже замечен. Всякое его слова протеста встречалось воодушевленным гулом, его не желали слышать и не слышали.
И только позже, когда по одному-двое, чтобы не привлекать внимания бдительной стражи, расходились заговорщики, Эжон поймал баронета Скарона – единственного, как казалось ему разумного человека и в отчаянии попытался воззвать к нему:
-Я не справлюсь!
-Разумеется, - согласился Скарон спокойно. – Ни вы, ни я, ни они. Нас сметут. Но потом будут другие… и уже они пройдут дальше нас. в конце концов, если и вторых постигнет неудача, будут третьи, четвертые, пятые…самое главное – начать, а сойти с этого пути уже никогда не удастся.
Эжон так изумился от таких речей Скарона, что едва не упустил его, спохватился в последнее мгновение:
-Я не справлюсь! Вы понимаете? Я даже…
И Эжон понизил голос до шепота:
-Я даже с памфлетом Ольсена познакомился лишь недавно!
Он был готов увидеть ярость в глазах Скарона или удивление, или хотя бы гнев, но в баронете уже мало оставалось от того человеческого эмоционального составляющего, что и делает человека существом, которое не желает умирать как можно дольше.
-Я знаю, - сообщил Скарон спокойно. – По вам видно. Вся эта деревенщина – эти рыбаки да ремесленники не видят, а я вижу.
-Ви…
-Ви-ви! – передразнил Скарон и хлопнул с силой по плечу Эжона, да так, что у того слегка подкосились ноги, - это не так важно, пока ты делаешь то, что нужно идее! Они набирают людей и оружие, я принес новые листовки и экземпляры с выдержками из памфлетов, касается ли тебя это? Нет! Но ты теперь с нами в одном узле, который даже смерть не разрубит теперь, ибо имя твое навсегда с нашими переплетено. Так оправдай хотя бы этот узел и сделай то, что должен, то, что по-настоящему нужно!
Скарон больше не добавил и слова, не пожелав проститься с Эжоном, он, дождавшись с концом речи и своей очереди на выход из лачуги Эмиса, выскользнул в провал темноты, скрываясь от любопытного и ненужного взора.
-О чем вы говорили? – спросил Эмис с восторженным придыханием, приблизившись к Эжону.
-Мы? – Эжон криво усмехнулся, - пытались выработать общий ценз грядущих выборов.
-Кого? – не понял, но заранее очень проникся Эмис.
-Кому можно голосовать за народных представителей. С какого возраста и какого имущества, - объяснил Эжон, и, продолжая сохранять запоздалую и смешную таинственность, повторил действие Скарона с той только разницей, что тот скрылся в ночи и вышел прочь из лачуги Эмиса, а Эжону податься кроме как в соседнюю клетушку-комнатку было и некуда.
Но, тем не менее, Эжон гордо вышагал туда.
Если Эжон не умел скрывать своей истинной сущности от тех, кто был хитёр и разборчив от перенасыщенности жизнью, то Персиваль совсем наоборот. Скрывать свои истинные чувства под двумя-тремя масками было его основным занятием.
Разумеется, он не мог не заметить, как по Мааре продолжают «гулять» памфлеты, напечатанные на этот раз не на дурной бумаге, на какой печатал лишь первые экземпляры Ольсен, а на более качественной. Он перехватил их раз, другой…
И задумался, встретив в третий раз экземпляр: кто и зачем выкидывает большие деньги на бумагу и печатников, ради этих экземпляров?
Тогда Персиваль перестал арестовывать бумаги и начал внимательное наблюдение. Он был хорошим дознавателем и в скором
Но жизнь оказалась всего лишь выживанием и истощила Арахну. И теперь никакая сила не могла уже вернуть ее в прежний мир. Да и не было теперь этого прежнего мира.
Скарон жадно вглядывался в лицо Арахны, запоминал пульсирующую жизнь в ней и пытался примерить это на себя – для него самого находилось все меньше и меньше вещей, которые могли бы его хоть как-нибудь тронуть.
Она писала почти четверть часа, сломала в волнении три пера и испачкала пальцы в чернилах, но зато, исписав четыре листа бумаги, подняла мгновенно потухший и равнодушный взгляд на Скарона и бесцветно промолвила:
-Всё.
-Всё? – Скарон принял листы, заботливо ею же пронумерованные (Арахна столкнулась по долгу службы с полным беспорядком в признаниях и поняла на своем опыте, как тяжело разбирать признания и протоколы, где непонятно, какой лист за каким идет), и принялся проглядывать их.
Арахна не спорила и не торопила – ждала. Хотя последние ее силы и пошли на это эмоциональное признание во всем подряд, и она хотела только упасть и забыться, Арахна не торопила Скарона и не просилась в камеру, лишь тихо сидела и смотрела в столешницу, даже не замечая ее…
-Итак, - Скарон отложил бумаги и совсем иначе взглянул на Арахну, - ты всерьез признаешься в том, что творила заговор против Маары, ее трона, ее народа и власти Луала и Девяти Рыцарей? В том, что участвовала в шантаже и подлоге безвинно осужденных преступников, лишь бы прикрыть от Трибунала и закона истину?
У Арахны пересохло в горле и слова не слушались, поэтому она не поднимая головы, кивнула.
-И ты осознаешь все это? Все написанное? – Скарон взглянул на последний лист, где Арахна поставила дату и поставила свой росчерк. – Признаешь, что не была напугана или вынуждена каким-нибудь образом написать все это, а сделала сама?
Арахна повторно кивнула.
-Ну, знаешь! – Скарон не нашел, что сказать и принялся убирать исписанные ею листы в папку, - вы, конечно, все законники не от мира сего, да простит меня Луал за такую фразу, но даже среди ненормальных, ты, Арахна, поражаешь меня! Хотя бы попытаться-то могла защититься! Да и не высунулась бы…далось тебе это слушание? Дался тебе этот Мальт?
Арахна заставила себя взглянуть на Скарона и без труда поймала его взгляд, открыла рот, чтобы обрушиться, но передумала и поспешно закрыла его, не испытывая никакого желания объясняться или говорить. Скарон был для нее никем. Даже меньше того – он оставался живым никем, потому что себя Арахна уже видела на эшафоте и не сомневалась в скором окончании своего дела.
Скарон ожидал от нее другой реакции, и, увидев, что Арахна передумала говорить, даже расстроился и разочарованно вздохнул:
-Дела-а! ну, Арахна, есть ли у вас ко мне какие-то вопросы?
Арахна покачала головой: какие уж тут могли бы быть вопросы? К чему? Зачем? О чем? О том ли, что ее положение решенное? Так она это прекрасно знает. О том, что она совершает ошибку? Что ж, и это возможно, но нечего уже исправлять, пора заняться искуплением, и, может быть, Луал, встретив ее на пороге своих вечных чертогов, проявит в ответ на ее искупление милосердие. А может быть и нет…
-Тогда вас сейчас уведут в вашу камеру, - кивнул Скарон и поднялся с места. Он уже был у дверей, когда вдруг обернулся и тихо промолвил, не удержавшись по натуре своей от мелкого позерства. - .- «Народ знает лучше, чем далекие короли, как собой управлять. Лучше министров знает он свои потребности, и лучше поставленных советников ведает свои провалы, а что важнее – мнение…»
Арахна быстро взглянула на него. Эти строки цитировал Медер – казненный высший жрец Маары, а до этого их написал Ольсен…
Значит ли это, что Скарон…да это ничего другого и не может значить! Арахна вскочила, растеряв свое равнодушие:
-вы?.. вы из этих?! Из этих?!
-Всюду эти, всюду те! – фыркнул Скарон и махнул ей рукой, - пока, Арахна.
Она еще стояла ошеломленная и сбитая с толку баронетом, когда вошла стража, чтобы вести ее обратно в камеру, а Скарон уже был далеко в коридорах. В его руках было признание Арахны, а у него самого от ее шока и эмоционального выплеска во время написания бумаг, настроение сделалось прекрасным.
Глава 36.
-Эжон, иди сюда и познакомься с нашим главным союзником, - пригласил Эмис со всей таинственностью, на какую вообще был способен.
Эжон, изо всех сил изображая почтенное спокойствие на лице, как будто бы ему не привыкать быть кем-то другим и знакомиться с главными союзниками заговорщиков самого страшного и безумного формата, восстающих в мечтах своих против власти самого короля, приблизился к плохо освещённому свечками столу.
В этом и была хитрость хижины Эмиса, ставшей штабом для всех, кто не желал более терпеть над собой власть одного трона – хватало пары-тройки свечей, чтобы выхватить тусклыми отблесками все углы самой большой комнаты, но их не хватало, чтобы тщательно разглядеть лица.
Эжон всё больше молчал, боясь выдать что-то, что навсегда исключит его из этого, возможного последнего приюта для него. Но сейчас, приблизившись по приглашению Эмиса к столу, и в свете тусклого пламени увидев молодое лицо баронета Скарона, Эжон не сдержал вскрика.
А как ему было удержаться, когда он ожидал встретить здесь кого угодно, кроме порочного и насквозь разбалованного потомка одного из преданнейших Мааре рода? Как было ему сдержаться, если прежде судьба не испытывала на нём подобных поворотов?
Это привлекло внимание. Кое-кто из собравшихся в жалкой лачуге Эмиса взглянул теперь на Эжона внимательнее, а кто-то с сочувствием. Были и те, кто взглянул с подозрением – очень сложно было поверить в такую резкую симпатию сначала одного королевского советника к народу, а потом и второго.
-Не кричите, - посоветовал баронет, усмехнувшись так, что это стало видно даже в полумраке комнатки, - а то напугаете тьму, а в наступившем за нею дне напугаетесь сами.
Эжон заставил себя стать спокойнее и кивнул, всем своим видом выражая полную боевую готовность.
-Знакомы? – обрадовался Эмис, - вот и хорошо! Не люблю представлять, да и вообще – церемонии эти…
-Эмис! – окликнули его из темноты, одернули, и, судя по привычному тону одернувшего, уже не в первый раз.
-Да-да! – спохватился Эмис и потёр руки, - итак, я призываю к решительным действиям! Число наших сторонников растёт и это говорит о необходимости скорого выступления…
-Да! – подхватили неразличимые Эжону люди, и он вздрогнул даже от мощи этих голосов, ему показалось, что крикнуло, по меньшей мере, человек пятьдесят, что, конечно, не могло быть правдой – комнатка Эмиса едва ли могла вместить себя больше трёх десятков человек и то – это если вплотную набивать людьми. – Оружие в руки!
-Абсурд! – легко перекрикнул Скарон. – Послушайте меня…
-Трусишь? – рявкнули на него где-то совсем рядом с Эжоном и Эжон запоздало и опасливо заозирался, но полумрак верно скрывал свои тени.
-Я не страшусь смерти, - возразил Скарон, - я испробовал всё, что может только испробовать человек, и если моя жизнь кончится прямо сейчас – я не пожалею об этом. Но я взываю к вашему уму, как взывал бы к Луалу и Девяти Рыцарям Его верный жрец…
-Стелешь уж гладко! – заметили в противоположном Эжону углу, но он решил не оглядываться. На Скарона, находящегося будто бы в своей родной стихии, смотреть было совсем безопасно и в его обществе Эжону не было так страшно.
-Мне грубее говорить? – ласково осведомился Скарон. – На то есть король и прочие придворные. Я и мой отец, да и весь мой род всегда хорошо обходились со слугами!
-Кончится время слуг…
-Кончится или нет, решаться это будет не сейчас! – Скарон оглядел всех присутствующих и то ли блеск свечного пламени так выхватил лицо Эжона и заставил баронета задержать на нем взгляд, то ли была то фантазия самого Эжона, а может быть Скарон и сам не знал, что смотрит именно на недавнего королевского советника, но почти ощутимое мгновение простиралось в комнате ядовитое напряжение, пока не разрядилось.
-А когда?
-Правильно, чего тянуть?!
-Надо выступать!
-Возмущение толпы – это возмущение толпы. Сейчас, когда отгремела смута, когда казнятся последние официальные преступники из тех, что начинали бойню и способствовали перевороту, делать что-то бесполезно. Народ только-только успокоился и поверил своему королю Мирасу, да кончатся дни его в ледяной бездне! Всё, что мы можем сейчас – ждать, пока король совершил ошибку, казня не того и не так. а до этого времени – нам необходимо стягивать силы!
-У нас есть силы! Есть! – это уже возразил Эмис. Но на его месте Эжон бы не возражал.
-Пара сотен готовых идти ремесленников и рыбаков – это не сила! – это было возмущение и возражение не от самого Скарона, но откуда-то из-за его спины раздавался этот голос, а сам обладатель оставался в неподвижной тьме.
-Да и разбегутся…- поддержали его.
-Да и что потом? – напомнил Скарон. – До сих пор у народа нет ничего, кроме бездарных копий памфлета Ольсена. Если мы хотим выступить перед народом, если мы хотим пробудить его и обратить в силу, то пока мы должны что-то предложить.
-Предложить? – Эжон сам не знал, какая сила дернула его язык, ведь сам себе он обещался больше молчать.
Встретив же радостно полыхнувший ядом взгляд Скарона, и угадав, что сейчас просто кажется уличным шутом со своими замечаниями, поспешил выкрутиться:
-Я думаю, нам надо выработать первичный концепт нового устройства…ну, когда короля не станет. С королями придется уничтожить и министров. Ведь так? как уничтожены были Коллегии, так и должны быть уничтожены теперь всякие советники и Трибунал! На его месте должно быть…
Эжон сделал едва заметный вдох, собираясь с силами:
-Народное правление!
Его слова потонули в гвалте – самом настоящем, яростном гвалте одобрения, какой еще никогда не обваливался на хрупкие плечи Эжона:
-Молодец!
-Голова! Голова!
-Сразу видно – советник!
-За нас!
Эжон чувствовал, как сильные руки хлопают его по спине, но не мог обернуться ни на одно касание, его словно бы приковал к неподвижности взгляд Скарона – какой-то особенно печальный и тихий, многозначительный взгляд.
Эжону пришло вдруг в голову, что такой взгляд может быть если не у Луала, то у кого-нибудь из Девяти Рыцарей Его, которые точно знают будущее, но вынуждены наблюдать за покорной их божественной воле землей.
-Люди! Люди! – в возбуждении, перекрывая гвалт, закричал Эмис, и понемногу толпа стихла, желая выслушать, чем вызвано такое необычайное оживление его. – Люди! Вот оно – верное решение! Пока мы занимаемся мощью, пусть такой человек как Эжон займётся нашим будущим!
-Я? – у Эжона даже голос охрип от внезапного страшного волнения. – Я?!
-Пусть, - надрывался Эмис, не обращая внимания на реакцию самого «осчастливленного», - пусть он придумает, как королевский советник, нам новую систему! Пусть он определит, как мы будем выбирать среди народа тех представителей, что будут достойны, пусть…
-Да! Да!
-Единогласно!
Эжон метнулся в одну сторону полумрачной хижины, в другую, но всюду встречал лишь горячее и страшное от этого ободрение. В отчаянии даже взглянул на баронета, и тот неожиданно сказал:
-Это хорошая идея, Эмис!
-Но я…- Эжон попытался возразить, да куда там! Толпа, понемногу пропитывающаяся воинственностью, не успевшая заполучить всех благ в период смуты и желавшая от этого новой смуты и нового шанса, желавшая отомстить за себя…эта многоликая толпа, выходящая далеко за количество присутствующих сегодня в лачуге, ликовала, уже заранее решив всё за Эжона.
И долго длилось пустое рассуждение о том, как будет свергнут король. Эжон попытался возражать еще и еще, но не был принят и даже замечен. Всякое его слова протеста встречалось воодушевленным гулом, его не желали слышать и не слышали.
И только позже, когда по одному-двое, чтобы не привлекать внимания бдительной стражи, расходились заговорщики, Эжон поймал баронета Скарона – единственного, как казалось ему разумного человека и в отчаянии попытался воззвать к нему:
-Я не справлюсь!
-Разумеется, - согласился Скарон спокойно. – Ни вы, ни я, ни они. Нас сметут. Но потом будут другие… и уже они пройдут дальше нас. в конце концов, если и вторых постигнет неудача, будут третьи, четвертые, пятые…самое главное – начать, а сойти с этого пути уже никогда не удастся.
Эжон так изумился от таких речей Скарона, что едва не упустил его, спохватился в последнее мгновение:
-Я не справлюсь! Вы понимаете? Я даже…
И Эжон понизил голос до шепота:
-Я даже с памфлетом Ольсена познакомился лишь недавно!
Он был готов увидеть ярость в глазах Скарона или удивление, или хотя бы гнев, но в баронете уже мало оставалось от того человеческого эмоционального составляющего, что и делает человека существом, которое не желает умирать как можно дольше.
-Я знаю, - сообщил Скарон спокойно. – По вам видно. Вся эта деревенщина – эти рыбаки да ремесленники не видят, а я вижу.
-Ви…
-Ви-ви! – передразнил Скарон и хлопнул с силой по плечу Эжона, да так, что у того слегка подкосились ноги, - это не так важно, пока ты делаешь то, что нужно идее! Они набирают людей и оружие, я принес новые листовки и экземпляры с выдержками из памфлетов, касается ли тебя это? Нет! Но ты теперь с нами в одном узле, который даже смерть не разрубит теперь, ибо имя твое навсегда с нашими переплетено. Так оправдай хотя бы этот узел и сделай то, что должен, то, что по-настоящему нужно!
Скарон больше не добавил и слова, не пожелав проститься с Эжоном, он, дождавшись с концом речи и своей очереди на выход из лачуги Эмиса, выскользнул в провал темноты, скрываясь от любопытного и ненужного взора.
-О чем вы говорили? – спросил Эмис с восторженным придыханием, приблизившись к Эжону.
-Мы? – Эжон криво усмехнулся, - пытались выработать общий ценз грядущих выборов.
-Кого? – не понял, но заранее очень проникся Эмис.
-Кому можно голосовать за народных представителей. С какого возраста и какого имущества, - объяснил Эжон, и, продолжая сохранять запоздалую и смешную таинственность, повторил действие Скарона с той только разницей, что тот скрылся в ночи и вышел прочь из лачуги Эмиса, а Эжону податься кроме как в соседнюю клетушку-комнатку было и некуда.
Но, тем не менее, Эжон гордо вышагал туда.
Если Эжон не умел скрывать своей истинной сущности от тех, кто был хитёр и разборчив от перенасыщенности жизнью, то Персиваль совсем наоборот. Скрывать свои истинные чувства под двумя-тремя масками было его основным занятием.
Разумеется, он не мог не заметить, как по Мааре продолжают «гулять» памфлеты, напечатанные на этот раз не на дурной бумаге, на какой печатал лишь первые экземпляры Ольсен, а на более качественной. Он перехватил их раз, другой…
И задумался, встретив в третий раз экземпляр: кто и зачем выкидывает большие деньги на бумагу и печатников, ради этих экземпляров?
Тогда Персиваль перестал арестовывать бумаги и начал внимательное наблюдение. Он был хорошим дознавателем и в скором
