Константин сильно изменился в заточении. Теперь уже даже Абрахам едва бы узнал в этом исхудалом и измотанном человеке, некогда возвышавшемся на трибуне лидера Церкви Животворящего Креста, решавшего судьбы своих церковников и рассуждающего о праведности войны с магической нечистью.
Войны, которую он сам уже давно низвёл и обратил в ничто. Войны, от которой он отказался, заручившись союзничеством с Магической Цитаделью. Лидеры Цитадели и лидер Церкви Животворящего Креста вели обсуждения, договаривались, уничтожали врагов друг друга, карали неугодных, а для всех остальных, для слепых и наивных, для романтиков – война оставалась.
Но пала ложь. Рене – вечный офицер Церкви Животворящего Креста оказался не только прикормленным псом Константина, но и человеком более тонкого мировоззрения, чем все думали. Рене открыл эту тайну, и, заручившись уликами и помощью ныне неугодных Абрахама, Базира и Стефании, а также вернувшегося на путь истинный Ронове, отправился в долгий путь, чтобы показать всем истинное лицо Константина.
И теперь Рене на вершине власти, он – новый лидер церквей, встряхнувший войну, сломавший маски притворства и лжи…
И мало кто знает и ещё меньше помнит о масках самого Рене.
Константин один из немногих, кто знает ещё о том, что такое Рене, знает о его лжи и интригах, и тот, кто может ещё укорить, но Константин уже ожидает своей казни, ведь церковники не позволят оставаться в живых тому, кто предал уже Крест и кто вступил в сговор с врагом.
Рене знал, что не должен появляться в этой маленькой комнатке, где решётка разделяла жизнь и пока-ещё-жизнь, но соблазн был слишком велик. И он спустился к Константину, чтобы удостовериться в падении Константина.
–А ты изменился…– усмехнулся Рене, глядя на исхудалого человека, стоящего по ту сторону решётки.
–Ты тоже, Рене, – голос Константина, некогда громкий, призывающий к войне и покаянию, обрушивающий кары небесные на головы магического отродья, уже не потрясал. Теперь это был чуть хриплый голос. Обыкновенный, простуженный, человеческий. Константин больше не был воплощением живого проводника креста на земле, сейчас он был обыкновенным преступником.
–Это справедливо, – заметил Рене, – моё питание стало лучше, у меня появилась мягкая постель и даже своя купальня.
–Война не предусматривает комфорта, – Константин старался держаться с достоинством, пусть он не мог уже решить как ему жит, но он мог решить, как ему умереть и его гордыня не позволяла снизойти до мольбы и заискиваний.
–Тебе откуда знать? – мгновенно отреагировал Рене. – Ты не воевал сам.
–Как и ты.
–Я возглавляю церковников. В церковь моего почившего брата, в Церковь Святого Сердца стекаются все те, кто разочаровался в Животворящем. Я поведу их в новую битву. В настоящую битву.
–В битве легко умереть, – буднично заметил Константин.
–Ты не в битве… – Рене демонстративно коснулся решётки и даже подёргал за прутья, – но что же это? Неужели подступает смерть?
Константин выдержал и это. Он смотрел на Рене с лёгкой тоскою, хотя в груди его рвалось всё от ярости и страха. Умирать страшно. Всё равно страшно. Никогда нельзя прожить слишком долго.
–Теперь всё будет иначе. – Лицо Рене опасно ожесточилось, – иначе!
–Я не делал на тебя покушения, и к твоему брату, к его гибели не имею отношения. Да, я заключил союз с Цитаделью и да, держался за власть, но в убийстве своего брата меня не вини, – холодно промолвил Константин.
–Не виню, – отозвался Рене. – Видишь ли, очень сложно перехватить власть у такого человека как мой брат. Нужна была жертва, и нужно было отвести подозрения.
Константин побелел от ужаса. Ещё мгновение назад перед ним был всего лишь мальчишка, который победил за счёт удачи, но теперь – это был хладнокровный убийца, который оказался готов пожертвовать и своим братом и себя подтравить, лишь бы дорваться до власти.
Нет, не может быть.
–Ты? – Константин не верил, не хотел верить, что с его опытом ещё можно так ошибаться в людях!
–Я, – спокойно подтвердил Рене. – Огюстен умер быстро, я слышал это. Я велел разослать копии компрометирующих тебя писем…всего минута от силы, минута, пока он задыхался. Самое сложное было в том, чтобы рассчитать дозу для себя, чтобы стало понятно – яд, но выжить. Но расчёт – это моё всё. И я выжил.
–Чудовище…ты чудовище, – Константин отшатнулся от решётки. – Тебя надо казнить, не меня!
–Не ори, – посоветовал Рене равнодушно, – твоим словам никто не поверит, а я могу разозлиться… ты же хочешь умереть быстро? будь паинькой и так и будет. Иначе…
Рене нехорошо усмехнулся, и Константин кивнул, понимая всё несказанное Рене. Казнить можно по-разному. Можно сделать это быстро и относительно безболезненно, взяв палача с твёрдой рукою и парой хитростей в рукаве. А можно медленно после пыток.
–Я предпочитаю, чтобы меня убили всё-таки с милосердием, – заверил Константин.
–Казнили, – поправил Рене. – Преступников не убивают, правосудие казнит.
–В данном случае…
Рене снова коснулся решётки, вроде бы мягко, но Константин осёкся. Его итог был решён, и он не собирался терпеть до последней минуты жалкой уже жизни боль, когда её можно было избежать.
–Они тебя ненавидят…– глаза Рене блеснули в полумраке опасным зеленоватым огоньком. Фанатичным огоньком. – Слышишь?
Константин слышал. Это было похоже на шум моря, только моря в этом краю отродясь не бывало. Это был шум голосов, сплетённых в одном единственном порыве: казнить!
Казнить того, кто предал. Казнить того, кто пошёл на сговор с врагом. Казнить без всякой отсрочки. Казнить сейчас!
–Прощай, – Рене шутливо поклонился. Гул нарастал, и это свидетельствовало о приближении толпы, что шла к своим местам в ближнем зале для того, чтобы воочию увидеть казнь мерзавца Константина.
Константин на мгновение только отвернулся к стене, чтобы проследить за гулом, что прокатывался волнами за стеною, и когда повернулся назад к решётке, чтобы сказать что-то язвительное Рене, остался разочарован: последнее слово осталось несказанным, Рене уже не было.
А в следующее же мгновение дверь распахнулась, и вошли церковники в скорбных серых мантиях, они дёрнули тяжёлый рычаг, и решётка с медленным и противным скрежетом поползла вверх, открывая Константину его последний путь.
Но он дал себе слово выдержать, и смело вступил на него, не обращая внимания на режущий глаза после долгого полумрака свет, на ставшие одинаковыми лица церковников, которых он обманывал и предавал – перекошенные в яростном гневе, довольные от безумия, и все как один желающие его смерти.
Константин дал себе слово выдержать это и всё то время, пока длился его путь к центру каменной залы, держался, стараясь не смотреть ни на кого отдельно, чтобы не узнать, но вместе с этим смотреть на всех, чтобы понять: спасения нет.
–Соратники, братья и сёстры! – Рене выступил откуда-то из-за спины Константина, но тот не пожелал обернуться на голос, пусть его цепи, которые были в руках церковников, сопровождавших его, и позволяли развернуться. – Вы все знаете вину этого человека!
–Да! – единый порыв, экстаз безумства, жадное желание напиться чужим страданием, вглядеться, впиться когтями в эту уже законченную жизнь.
–Вы знаете, что он предавал нас день за днём!
–Да!
–И мы не вправе простить его. Наши братья и сёстры гибли из-за его сговора, а он всё это время лишь желал удержать свою власть! Можем ли мы простить такое кощунство? Можем ли мы простить то, что человек, избранный нами пастырем, оказался слеп и алчен, и превратился в презренное ничто из-за собственного властолюбия?
Константин прикрыл глаза на мгновение, нужно было успокоить зрение от резкой смены полумрака на свет. Он хотел бы и оглохнуть сейчас. Он знал, что виноват и что заплатит однажды, но вот – пришёл срок, и платить по счету оказалось очень трудно. Но Константин дал себе клятву и пытался сдержать её.
Поэтому он открыл глаза и зрение, пообвыкнув, выхватило из череды лиц, женское лицо. Знакомое женское лицо. Делин?!
Да, это была она. В прошлом – серая невзрачная помощница уже ослабевшего и заплывшего жиром охотника, она очень хотела пробиться к верхам, хотела походить на брата – Клемента, который очень скоро выбился в ряды охотников, проявив таланты. Но у Делин проявились совсем другие способности, проявились тогда, когда она с другими охотниками шла по следу Рене и перебежчиков, шла по приказу Константина. Делин проявила себе безжалостной и затмила даже братца…
Потом попала в плен к вампиру Владу, но Рене освободил её из заточения, когда Влада убили, и она присягнула ему, узнав о подлостях Константина. Такой была официальная версия. Константин же знал, что всё было не совсем так.
Делин проявила себя не безжалостной, а откровенно и неоправданно жестокой. Безжалостной можно быть к врагу, но она проявила откровенную ненависть ко всем, кто предположительно мог знать или видеть перебежчиков. А это были мирные люди! Причём не самые плохие люди.
Но Делин шла по следу Абрахама, Рене, Базира и Стефании, и шла яростно. Потом был плен, и вампиры Влада пили из неё кровь, но так, чтобы она жила и успевала восстанавливаться. А потом было освобождение, только освобождение подарил ей не Рене, а те самые Базир, Стефания и Абрахам, за которыми Делин снова охотилась. Просто Рене сделал её героем, он привёл не только себя к власти, но и создал вокруг себя окружение из числа живых легенд, а для этого потребовалось лишь переписать несколько судеб…
Так Делин из безыдейной и беспринципной девушки стала той, кто боролся за истинную Церковь. Так трус-Ронове, который сначала был другом перебежчикам, а потом, прометавшись в попытке выгадать своё положение на более удобное, стоял теперь тут же, присягнув Рене, и охотился также за Абрахамом, которого когда-то крепко уважал; за Базиром, с которым когда-то был дружен; и за Стефанией, в которую когда-то был влюблён.
И Константин увидел Ронове. Увидел бледное лицо, любимое когда-то всеми в Церкви, обожаемое женщинами, но теперь изменившееся. Словно вся радость и вся сила оставили его, превратили в нечто слабое, в тень самого себя.
–Во имя Креста и Пламени, что посланы небом... – тон Рене сделался торжественным. Он давно ждал этой минуты, предвещал её наступление и вот оно – происходит!
Константин глубоко вздохнул, сжал зубы, чтобы не выдать крика.
–Во имя всех светлых идей, во имя благословения и бога нашего…
Константина грубо опустили на колени. И случилось чудо – он всё-таки оглох и ему удалось не расслышать и без того уже известный приговор. Но не слышать – это всё-таки дар, глухота спасла его от позорного падения без чувств или от содрогания и снисхождения к мольбе и рыданиям.
А затем наступило ничто.
Рене смотрел, словно боясь пропустить каждое мгновение от последних, что были отпущены Константину. Медленно поднимался меч над шеей человека, что так долго лгал церковникам, и также медленно опускался на шею, примериваясь…
Взмах был ярким и страшным. А затем удар. И вот – конец. Тело заваливается, лишённое опоры, лишённое жизни, гаснет суть, стекленеют глаза отрубленной головы.
И толпа – та самая толпа, над которой властвует теперь Рене, взрывается оглушительным грохотом, ликуя, аплодируя, смеясь, соревнуясь в подобострастных выкриках, ибо знает каждый, что все смотрят за всеми.
–Так будет с каждым врагом! – вещал Рене, принимая отрубленную и разом изменившуюся голову Константина. – С каждым, кто посмеет отступить от святой войны. С каждым, кто посмеет предать крест и священное пламя небесное!
Толпа ревела. Толпа бесновалась. Толпа знает, что в одном потоке не страшно ничего.
–И начнём мы с известных врагов! – Рене легко владеет толпой. Какой-то дух ораторства оживает в нём с каждым днем, и теперь этот вечный офицер уже едва ли напоминает себя прежнего. – С тех, кого наша Святая Церковь прощала долгие годы! С тех, с кем мирилась долгие годы, надеясь на исправление нечистых! Но все мы знаем, что исправить способен лишь Господь, а мы не в силах. Мы можем и должны лишь изгнать на суд его всех, кого только сможем достать… целители, маги, ведьмы, оборотни, русалки, домовые, дриады…вся эта погонь, заселяющая землю и отравляющая покой людей – все они наши враги!
Рене дал мгновение, чтобы пик обожания толпой его одного разлился в воздухе. Вот он – воитель за веру! За крест и пламя! Вот тот, кто не позволит больше течь войне долго и нудно, кто встряхнёт ряды и кто не пожалеет даже ближнего, если ближний сделает неверный выбор.
–Мы начнём с таких как Абрахам… – промолвил Рене холодно.
Абрахама знают все. Он маг, который однажды предал магию, а теперь предал ещё и церковь. Маг, пошедший вместе с Рене, убравшийся от суда Константина, ложного, конечно, суда, но он маг – и этот суд всё равно должен состояться. А Рене точно знал – все ненавидят Абрахама, боятся и презирают его, просто долгое время не было никакой возможности продемонстрировать это открыто, а теперь она есть.
–И со Стефании – блудной девки, что долгие годы жила змеёй в самом сердце Церкви Животворящего Креста, и как только подвернулась возможность, бежала вместе со своим пособником Абрахамом!
И неважно, никому уже неважно, что Стефания долгие годы не знала о магии в себе, не знала о родителях, что были магами, и не знала ничего. неважно, что она пошла с Рене когда-то, что об этом позаботился Абрахам, предчувствовавший, что иначе её раскроют…
Правда не имеет смысла, если она невыгодна. А эта правда невыгодна. Гораздо проще охотиться за лживой девкой из породы ведьм, чем за растерянной, открывшей в себе чудовищный яд девицей.
Среди присутствующих Рене знает правду. Но он научился её перекраивать. Делин тоже знает частично, но она всегда жила в тени ото всех, даже в тени почти такой же блеклой Стефании, и ей невыгодно заступаться за неё. Ронове тоже знает правду, и он даже вскидывает голову в бешенстве, чтобы заступиться, но встречает насмешливый взгляд Рене и опускает голову.
О себе позаботиться всегда важнее.
А больше правду никто и не знает. И Рене может преподносить факты так, как хочет этого он.
–И Базира, предателя, переметнувшегося на сторону мерзавцев! – Рене почти жаль Базира, тот не был каким-то грубым или дураком, не был трусом, но он выбрал неверную сторону. – Всех их ждёт такая же участь!
И Рене снова поднял высоко уродливую отрубленную голову Константина, в которой уже не было и признака от прежнего лица церковника. Что-то чужое, мерзкое, словно жёлтая маска… а ведь прошло всего минут десять от смерти.
Неужели смерть так быстро искажает? Рене всегда интересовался механизмом смерти, но никогда не был так близко к ней. Так близко и так долго не властвовал над телом.
–Лучшие охотники, – воззвал Рене, передавая теряющую вид голову в чьи-то услужливые руки, которых вокруг в последнее время было много, – ступайте по лесам и деревням, по городам и полям, ищите наших врагов и каждого, кого найдёте – убивайте именем Креста! и того, кто привезёт мне головы Абрахама, Стефании и Базира, я награжу щедростью и осыплю славою! Тот откроет новую главу в войне…
И снова ликование. И снова привычный шум.
–Их видели в Крушеваце, – продолжил Рене уже тише, чтобы услышали те, кто был ближе.
Войны, которую он сам уже давно низвёл и обратил в ничто. Войны, от которой он отказался, заручившись союзничеством с Магической Цитаделью. Лидеры Цитадели и лидер Церкви Животворящего Креста вели обсуждения, договаривались, уничтожали врагов друг друга, карали неугодных, а для всех остальных, для слепых и наивных, для романтиков – война оставалась.
Но пала ложь. Рене – вечный офицер Церкви Животворящего Креста оказался не только прикормленным псом Константина, но и человеком более тонкого мировоззрения, чем все думали. Рене открыл эту тайну, и, заручившись уликами и помощью ныне неугодных Абрахама, Базира и Стефании, а также вернувшегося на путь истинный Ронове, отправился в долгий путь, чтобы показать всем истинное лицо Константина.
И теперь Рене на вершине власти, он – новый лидер церквей, встряхнувший войну, сломавший маски притворства и лжи…
И мало кто знает и ещё меньше помнит о масках самого Рене.
Константин один из немногих, кто знает ещё о том, что такое Рене, знает о его лжи и интригах, и тот, кто может ещё укорить, но Константин уже ожидает своей казни, ведь церковники не позволят оставаться в живых тому, кто предал уже Крест и кто вступил в сговор с врагом.
Рене знал, что не должен появляться в этой маленькой комнатке, где решётка разделяла жизнь и пока-ещё-жизнь, но соблазн был слишком велик. И он спустился к Константину, чтобы удостовериться в падении Константина.
–А ты изменился…– усмехнулся Рене, глядя на исхудалого человека, стоящего по ту сторону решётки.
–Ты тоже, Рене, – голос Константина, некогда громкий, призывающий к войне и покаянию, обрушивающий кары небесные на головы магического отродья, уже не потрясал. Теперь это был чуть хриплый голос. Обыкновенный, простуженный, человеческий. Константин больше не был воплощением живого проводника креста на земле, сейчас он был обыкновенным преступником.
–Это справедливо, – заметил Рене, – моё питание стало лучше, у меня появилась мягкая постель и даже своя купальня.
–Война не предусматривает комфорта, – Константин старался держаться с достоинством, пусть он не мог уже решить как ему жит, но он мог решить, как ему умереть и его гордыня не позволяла снизойти до мольбы и заискиваний.
–Тебе откуда знать? – мгновенно отреагировал Рене. – Ты не воевал сам.
–Как и ты.
–Я возглавляю церковников. В церковь моего почившего брата, в Церковь Святого Сердца стекаются все те, кто разочаровался в Животворящем. Я поведу их в новую битву. В настоящую битву.
–В битве легко умереть, – буднично заметил Константин.
–Ты не в битве… – Рене демонстративно коснулся решётки и даже подёргал за прутья, – но что же это? Неужели подступает смерть?
Константин выдержал и это. Он смотрел на Рене с лёгкой тоскою, хотя в груди его рвалось всё от ярости и страха. Умирать страшно. Всё равно страшно. Никогда нельзя прожить слишком долго.
–Теперь всё будет иначе. – Лицо Рене опасно ожесточилось, – иначе!
–Я не делал на тебя покушения, и к твоему брату, к его гибели не имею отношения. Да, я заключил союз с Цитаделью и да, держался за власть, но в убийстве своего брата меня не вини, – холодно промолвил Константин.
–Не виню, – отозвался Рене. – Видишь ли, очень сложно перехватить власть у такого человека как мой брат. Нужна была жертва, и нужно было отвести подозрения.
Константин побелел от ужаса. Ещё мгновение назад перед ним был всего лишь мальчишка, который победил за счёт удачи, но теперь – это был хладнокровный убийца, который оказался готов пожертвовать и своим братом и себя подтравить, лишь бы дорваться до власти.
Нет, не может быть.
–Ты? – Константин не верил, не хотел верить, что с его опытом ещё можно так ошибаться в людях!
–Я, – спокойно подтвердил Рене. – Огюстен умер быстро, я слышал это. Я велел разослать копии компрометирующих тебя писем…всего минута от силы, минута, пока он задыхался. Самое сложное было в том, чтобы рассчитать дозу для себя, чтобы стало понятно – яд, но выжить. Но расчёт – это моё всё. И я выжил.
–Чудовище…ты чудовище, – Константин отшатнулся от решётки. – Тебя надо казнить, не меня!
–Не ори, – посоветовал Рене равнодушно, – твоим словам никто не поверит, а я могу разозлиться… ты же хочешь умереть быстро? будь паинькой и так и будет. Иначе…
Рене нехорошо усмехнулся, и Константин кивнул, понимая всё несказанное Рене. Казнить можно по-разному. Можно сделать это быстро и относительно безболезненно, взяв палача с твёрдой рукою и парой хитростей в рукаве. А можно медленно после пыток.
–Я предпочитаю, чтобы меня убили всё-таки с милосердием, – заверил Константин.
–Казнили, – поправил Рене. – Преступников не убивают, правосудие казнит.
–В данном случае…
Рене снова коснулся решётки, вроде бы мягко, но Константин осёкся. Его итог был решён, и он не собирался терпеть до последней минуты жалкой уже жизни боль, когда её можно было избежать.
–Они тебя ненавидят…– глаза Рене блеснули в полумраке опасным зеленоватым огоньком. Фанатичным огоньком. – Слышишь?
Константин слышал. Это было похоже на шум моря, только моря в этом краю отродясь не бывало. Это был шум голосов, сплетённых в одном единственном порыве: казнить!
Казнить того, кто предал. Казнить того, кто пошёл на сговор с врагом. Казнить без всякой отсрочки. Казнить сейчас!
–Прощай, – Рене шутливо поклонился. Гул нарастал, и это свидетельствовало о приближении толпы, что шла к своим местам в ближнем зале для того, чтобы воочию увидеть казнь мерзавца Константина.
Константин на мгновение только отвернулся к стене, чтобы проследить за гулом, что прокатывался волнами за стеною, и когда повернулся назад к решётке, чтобы сказать что-то язвительное Рене, остался разочарован: последнее слово осталось несказанным, Рене уже не было.
А в следующее же мгновение дверь распахнулась, и вошли церковники в скорбных серых мантиях, они дёрнули тяжёлый рычаг, и решётка с медленным и противным скрежетом поползла вверх, открывая Константину его последний путь.
Но он дал себе слово выдержать, и смело вступил на него, не обращая внимания на режущий глаза после долгого полумрака свет, на ставшие одинаковыми лица церковников, которых он обманывал и предавал – перекошенные в яростном гневе, довольные от безумия, и все как один желающие его смерти.
Константин дал себе слово выдержать это и всё то время, пока длился его путь к центру каменной залы, держался, стараясь не смотреть ни на кого отдельно, чтобы не узнать, но вместе с этим смотреть на всех, чтобы понять: спасения нет.
–Соратники, братья и сёстры! – Рене выступил откуда-то из-за спины Константина, но тот не пожелал обернуться на голос, пусть его цепи, которые были в руках церковников, сопровождавших его, и позволяли развернуться. – Вы все знаете вину этого человека!
–Да! – единый порыв, экстаз безумства, жадное желание напиться чужим страданием, вглядеться, впиться когтями в эту уже законченную жизнь.
–Вы знаете, что он предавал нас день за днём!
–Да!
–И мы не вправе простить его. Наши братья и сёстры гибли из-за его сговора, а он всё это время лишь желал удержать свою власть! Можем ли мы простить такое кощунство? Можем ли мы простить то, что человек, избранный нами пастырем, оказался слеп и алчен, и превратился в презренное ничто из-за собственного властолюбия?
Константин прикрыл глаза на мгновение, нужно было успокоить зрение от резкой смены полумрака на свет. Он хотел бы и оглохнуть сейчас. Он знал, что виноват и что заплатит однажды, но вот – пришёл срок, и платить по счету оказалось очень трудно. Но Константин дал себе клятву и пытался сдержать её.
Поэтому он открыл глаза и зрение, пообвыкнув, выхватило из череды лиц, женское лицо. Знакомое женское лицо. Делин?!
Да, это была она. В прошлом – серая невзрачная помощница уже ослабевшего и заплывшего жиром охотника, она очень хотела пробиться к верхам, хотела походить на брата – Клемента, который очень скоро выбился в ряды охотников, проявив таланты. Но у Делин проявились совсем другие способности, проявились тогда, когда она с другими охотниками шла по следу Рене и перебежчиков, шла по приказу Константина. Делин проявила себе безжалостной и затмила даже братца…
Потом попала в плен к вампиру Владу, но Рене освободил её из заточения, когда Влада убили, и она присягнула ему, узнав о подлостях Константина. Такой была официальная версия. Константин же знал, что всё было не совсем так.
Делин проявила себя не безжалостной, а откровенно и неоправданно жестокой. Безжалостной можно быть к врагу, но она проявила откровенную ненависть ко всем, кто предположительно мог знать или видеть перебежчиков. А это были мирные люди! Причём не самые плохие люди.
Но Делин шла по следу Абрахама, Рене, Базира и Стефании, и шла яростно. Потом был плен, и вампиры Влада пили из неё кровь, но так, чтобы она жила и успевала восстанавливаться. А потом было освобождение, только освобождение подарил ей не Рене, а те самые Базир, Стефания и Абрахам, за которыми Делин снова охотилась. Просто Рене сделал её героем, он привёл не только себя к власти, но и создал вокруг себя окружение из числа живых легенд, а для этого потребовалось лишь переписать несколько судеб…
Так Делин из безыдейной и беспринципной девушки стала той, кто боролся за истинную Церковь. Так трус-Ронове, который сначала был другом перебежчикам, а потом, прометавшись в попытке выгадать своё положение на более удобное, стоял теперь тут же, присягнув Рене, и охотился также за Абрахамом, которого когда-то крепко уважал; за Базиром, с которым когда-то был дружен; и за Стефанией, в которую когда-то был влюблён.
И Константин увидел Ронове. Увидел бледное лицо, любимое когда-то всеми в Церкви, обожаемое женщинами, но теперь изменившееся. Словно вся радость и вся сила оставили его, превратили в нечто слабое, в тень самого себя.
–Во имя Креста и Пламени, что посланы небом... – тон Рене сделался торжественным. Он давно ждал этой минуты, предвещал её наступление и вот оно – происходит!
Константин глубоко вздохнул, сжал зубы, чтобы не выдать крика.
–Во имя всех светлых идей, во имя благословения и бога нашего…
Константина грубо опустили на колени. И случилось чудо – он всё-таки оглох и ему удалось не расслышать и без того уже известный приговор. Но не слышать – это всё-таки дар, глухота спасла его от позорного падения без чувств или от содрогания и снисхождения к мольбе и рыданиям.
А затем наступило ничто.
Рене смотрел, словно боясь пропустить каждое мгновение от последних, что были отпущены Константину. Медленно поднимался меч над шеей человека, что так долго лгал церковникам, и также медленно опускался на шею, примериваясь…
Взмах был ярким и страшным. А затем удар. И вот – конец. Тело заваливается, лишённое опоры, лишённое жизни, гаснет суть, стекленеют глаза отрубленной головы.
И толпа – та самая толпа, над которой властвует теперь Рене, взрывается оглушительным грохотом, ликуя, аплодируя, смеясь, соревнуясь в подобострастных выкриках, ибо знает каждый, что все смотрят за всеми.
–Так будет с каждым врагом! – вещал Рене, принимая отрубленную и разом изменившуюся голову Константина. – С каждым, кто посмеет отступить от святой войны. С каждым, кто посмеет предать крест и священное пламя небесное!
Толпа ревела. Толпа бесновалась. Толпа знает, что в одном потоке не страшно ничего.
–И начнём мы с известных врагов! – Рене легко владеет толпой. Какой-то дух ораторства оживает в нём с каждым днем, и теперь этот вечный офицер уже едва ли напоминает себя прежнего. – С тех, кого наша Святая Церковь прощала долгие годы! С тех, с кем мирилась долгие годы, надеясь на исправление нечистых! Но все мы знаем, что исправить способен лишь Господь, а мы не в силах. Мы можем и должны лишь изгнать на суд его всех, кого только сможем достать… целители, маги, ведьмы, оборотни, русалки, домовые, дриады…вся эта погонь, заселяющая землю и отравляющая покой людей – все они наши враги!
Рене дал мгновение, чтобы пик обожания толпой его одного разлился в воздухе. Вот он – воитель за веру! За крест и пламя! Вот тот, кто не позволит больше течь войне долго и нудно, кто встряхнёт ряды и кто не пожалеет даже ближнего, если ближний сделает неверный выбор.
–Мы начнём с таких как Абрахам… – промолвил Рене холодно.
Абрахама знают все. Он маг, который однажды предал магию, а теперь предал ещё и церковь. Маг, пошедший вместе с Рене, убравшийся от суда Константина, ложного, конечно, суда, но он маг – и этот суд всё равно должен состояться. А Рене точно знал – все ненавидят Абрахама, боятся и презирают его, просто долгое время не было никакой возможности продемонстрировать это открыто, а теперь она есть.
–И со Стефании – блудной девки, что долгие годы жила змеёй в самом сердце Церкви Животворящего Креста, и как только подвернулась возможность, бежала вместе со своим пособником Абрахамом!
И неважно, никому уже неважно, что Стефания долгие годы не знала о магии в себе, не знала о родителях, что были магами, и не знала ничего. неважно, что она пошла с Рене когда-то, что об этом позаботился Абрахам, предчувствовавший, что иначе её раскроют…
Правда не имеет смысла, если она невыгодна. А эта правда невыгодна. Гораздо проще охотиться за лживой девкой из породы ведьм, чем за растерянной, открывшей в себе чудовищный яд девицей.
Среди присутствующих Рене знает правду. Но он научился её перекраивать. Делин тоже знает частично, но она всегда жила в тени ото всех, даже в тени почти такой же блеклой Стефании, и ей невыгодно заступаться за неё. Ронове тоже знает правду, и он даже вскидывает голову в бешенстве, чтобы заступиться, но встречает насмешливый взгляд Рене и опускает голову.
О себе позаботиться всегда важнее.
А больше правду никто и не знает. И Рене может преподносить факты так, как хочет этого он.
–И Базира, предателя, переметнувшегося на сторону мерзавцев! – Рене почти жаль Базира, тот не был каким-то грубым или дураком, не был трусом, но он выбрал неверную сторону. – Всех их ждёт такая же участь!
И Рене снова поднял высоко уродливую отрубленную голову Константина, в которой уже не было и признака от прежнего лица церковника. Что-то чужое, мерзкое, словно жёлтая маска… а ведь прошло всего минут десять от смерти.
Неужели смерть так быстро искажает? Рене всегда интересовался механизмом смерти, но никогда не был так близко к ней. Так близко и так долго не властвовал над телом.
–Лучшие охотники, – воззвал Рене, передавая теряющую вид голову в чьи-то услужливые руки, которых вокруг в последнее время было много, – ступайте по лесам и деревням, по городам и полям, ищите наших врагов и каждого, кого найдёте – убивайте именем Креста! и того, кто привезёт мне головы Абрахама, Стефании и Базира, я награжу щедростью и осыплю славою! Тот откроет новую главу в войне…
И снова ликование. И снова привычный шум.
–Их видели в Крушеваце, – продолжил Рене уже тише, чтобы услышали те, кто был ближе.
